14. Набожная матушка Генриетта

В Хургаду, в земной рай, на дешевом чартерном рейсе можно залететь во вторник или в субботу. Еще до поездки клиент выбирает в турагенстве – возвращается он обратно через неделю, т.е. в следующую субботу или во втор­ник, т.е. через неделю, десять дней или соответственно через две недели. Генриетта Иванов­на Мурзаева возвращалась домой через неделю, поэтому ей многое нужно было успеть.

Прилетела она сюда как бы не по собственной воле, а по велению сердца, сопровождала симпатичного церковника, бухгалтера-ревизора отца Андрея.

Отец Андрей проводил ревизию в нескольких русских монастырях на Синайском полуостро­ве и, по совету врачей совмещая, приятное с полезным, должен был еще подышать морским свежим воздухом. Ионы, знаете ли. В связи с дешевизной хургадинской курортной услуги и с дешевым российским авиатранспортом бы­ло решено: пусть отец Андрей как следует несколько дней проды­шится в пятизвездочном отеле Хилтон, стоящем, естественно, на самом берегу моря. А потом уж будет – или крутой автомобиль, или за сорок минут (счастливые потомки советских "Ракет") на воздушных кры­льях, переплывет Красное море, то самое, которое Моисей переходил посуху, и уже оттуда отправится сверять баланс, пересчитывать свечи и считывать инвентарные номера на потирах, дискосах и ветхих ризах. Вышесто­ящие церковные чиновники отца Андрея нагрузили кроме работы оплачиваемым и комфорт­ным отпуском на неделю, а на всякий случай, чтобы кто-то следил за не­здоровым человеком, обслуживал, приглядывал за бельем, режимом и пита­нием, приставлена к нему была еще и Генриетта Ивановна.

С сорокапятилетним отцом Андреем был еще послушник младший бухгалтер Сергий, добродушный и веселый парень, о­кончивший московскую Бауманку по специальности ракетная техника и вне­запно ушедший в сосредоточенную церковную жизнь. Не станем никого осуж­дать. Не станем ничего плохого думать и об отце Андрее, и послушнике Сергее, к этому нет и не было никаких оснований. Если что-то и мерещи­лось в этом смысле Генриетте Ивановне, то это исключительно из-за её извращенного сознания. Как ни посмотрит она вечером с улицы через щелочку в занавесе в гостиничный номер, который занимали отец Андрей и его послушник, то всегда одна и та же картина: телевизор не работает, не балуются, не искушаются, и дальше: или отец Андрей лежит на кровати и читает книгу, а послушник Сергий стоит на коленях и молится, или они оба читают книги.

Генриетта Ивановна не сразу, конечно, добилась в жизни такого привилегированного положения. А как еще его можно добиться – только трудом. Вообще-то жизнь Генриетты Ивановны складывалась тяжело: детдомовка, но, старательная, услужливая к педагогам, своими товарищами не любимая за наушничество. А если с властями предержащими не сотрудничать, как здесь проживешь? С большим трудом, по квоте, устроили Генриетту Ивановну после окончания десятилетки в педагогический институт. Сама директор детского дома ездила к ректору института, когда Генриетта Ивановна не добрала при приеме баллов, просила, подключала райком КПСС, ссылалась на социалистический гуманизм, объясняя, какой юная Генриетта бу­дет для института и лично для ректора ценный кадр по связи со студен­ческой общественностью. Обо всем, что происходит и будет происходить в студенческом общежитии, ректор будет знать. И для советского – тогда все обязательно произносилось со словом "советский"– для красоты и для устрашения – образования хорошо будет, когда Генриетта Ивановна подрастет, об­разуется и станет учительницей истории.

Но учительницей истории Генриетта Ивановна не стала, по распределе­нию в сельский зачуханный район учительницей не поехала, а пошла в ас­пирантуру по специальности научный атеизм, но тут тоже баллов не добрала, и куратор того курса, на котором Генриетта Ивановна училась и где была назна­ченной старостой, – куратор курса, молодой, спортивного вида энергичный парень, приставленный к студенчеству от директивных и партийных орга­нов, тоже ходил на прием к ректору и потом улаживал дела молодой аспирант­ки с заведующей аспирантурой. Так сказать, традиционная, рутинная процедура.

Генриетта Ивановна оказалась гибкой и мобильной натурой, потому и с аспирантурой, а потом и с руководителем своего деликатного предмета – научным атеизмом – у нее все обошлось благополучно. Она даже выучила язы­ки – английский и ставший нынче модным немецкий. Были ведь в ее тех­ническом вузе, где она преподавала после аспирантуры, студенты-иностранцы, и их тоже надо было контролировать. Кстати, тот самый спортивного вида мордово­рот, который помогал ей с аспирантурой и быстрой карьерой, оказался потом ее мужем. Но к этому времени он стал уже весьма солидным и энергичным майором, ну а сама Генриетта Ивановна возглавила партбюро кафедры об­щественных наук и не собиралась на этом останавливаться. Но тут разра­зилась перестройка.

Наука, как известно, лучше чем тьма и помогает во всех случаях жизни. Научное мировоззрение позволяет быстро ориентироваться в раз­личных социальных сферах жизни, да и вообще ориентироваться. Как мно­го значит осмыслить происходящее и во время примкнуть к побеждающему лагерю. Далеко простираешь ты руки свои, наука! В конце концов каж­дая специальность дает некий всегда и во всех условиях могущий сос­лужить службу корпус знаний. Ничего не изучаем мы без пользы! Вот так и наша Генриетта Ивановна, вернее её семья. Бывший мордоворот осознал чудовищную роль органов в жизни народа, покаялся, и теперь его не следует кликать мордоворотом, а следует вежливо называется Константином Федоровичем. Константин Федорович, привыкший всегда есть хлеб исключительно ситный и помазанный сливочным маслом, вдруг вовремя вспомнил, что он крещеный русский человек, да еще вроде бы внук или правнук расстрелянного советской властью священника. А Генриетта Ивановна обнаружила, что для будущего гораздо выгоднее перестать читать студентам основы атеизма, а сосредоточиться на под­готовке мужа к принятию сана священника. Для образо­вания новых общественных сил требовались свои новые кадры так почему же противиться объективному процессу! В основе зна­ний лежали определенные тексты, итоги неких озарений и заблуждений, но лишь от Генриетты Ивановны зависело как их интерпретировать. Она интерпрети­ровала их как надо, и Константин Федорович, в свое молодое время закончивший специальную академию КГБ, учившую в прикладном плане, мно­гому из того, что учат в какой-нибудь семинарии или духовной ака­демии, стал священником. Всё зависит от того, как интерпретировать!

Когда Константин Федорович получил приход в Подмосковье, в одном из поселков, где жила московская элита, – кстати, здесь по­падались и лица, которых Константин Федорович обслуживал – и за которыми наблюдал в своей прежней жизни – Генриетта Ивановна рассталась с институтом и сосре­доточилась на делах прихода. А дальше всё ясно: терпеливый и усид­чивый аспирант, как говорилось о ней промеж ее же товарищей хлестко, но справедливо, – "всё жопой высидит", –энергичный и целеустремлен­ный преподаватель, принципиальный и одновременно гибкий парторг, всегда ухватывающий дух и суть времени, упорный репетитор своего мужа по знаниям Священного Писания, – а почему она не должна была стать образцовой матушкой? Почему она не должна была стать образцовой попадьей, замеча­тельной радетельницей за бедных, принципиальной проповедницей нравственности, главной советчицей и обездоленных, и богатых? Образо­вание – советское образование, как известно, лучшее в мире – давало ей широкий диапазон интеллектуальных возможностей. Она как бы даже прославилась среди других матушек. Были некоторые матушки из Москвы, которые заканчивали Бауманское училище, театральную школу при МХАТе имени Чехова, были математички, химички, писатель­ницы, закончившие Литературный институт имени Горького, но такой, чтобы и писание знали – от зубов отскакивало и даже говорили на двух иностранных языках, таких в епархии кроме Генриетты Ивановны не было. Редко попадались и такие, чтобы быстро и по команде отданной вышестоящим иерархом, нари­совали картину происходящей действительности, которую этих матушек приставили наблюдать. Понятно ли теперь – каким образом матушка Генриетта ока­залась на берегу лучезарного Красного моря?

Ах, как ей все там понравилось. Вечно солнечная Хургада – нитка жемчуга, оброненная на берегу моря – каждая такая жемчужинка это ка­кой-нибудь знаменитый отель. Фонтаны, обеды, шведский стол, пляж, бас­сейн, фитнесс-центр, и всё такое же загадочное, дорогое и значитель­ное! У них, как и у нас, слава Богу, капитализм, и нам дешевки не на­до. Матушка Генриетта уже привыкла к стабильно хорошей жизни и здесь, как дитя, наслаждалась обстановкой, вечно теплым морем и отличным швед­ским столом. Как хороша оказалась жизнь без социализма: и подадут, и комнату уберут, и чемоданы поднесут, и на стол накроют. Она же еще в Москве, через турагентство, все это и выбирала, даже по интернету смотрела расположение отеля и интерьер комнат. Замечательно, Сочи та­кого и не снилось. Одно было плохо, что-то матушку Генриетту непрес­танно томило.

Что же ее так беспокоило, и заставляло в неясном смятении сжимать­ся сердце? Обилие обнаженных мужчин и женщин, которых она каждый день видела на пляже? Они ходили туда, согласно предписанию еще москов­ских врачей и принимали солнечные, воздушные или морские ванны. Отец Андрей, одетый в скромную маечку и благопристойные спортивные брюки, лежал под грибком в тени на топчане и читал либо журнал "Главный бух­галтер" либо епархиальные ведомости. Совершенно легкомысленный пос­лушник Сергей в спортивных адидасовских трусах и в майке с изображением развратной певицы Мадонны режется в волейбол, а что делать ей, Генриет­те Ивановне? В довольно закрытом, но не без кокетства, купальнике, с повязанной косынкой головой, она бродит между лежаками и разглядыва­ет – как живут люди и какие они. Надо определенно сказать, что молодое поколение стало ростом повыше и повадками поувереннее. Заморышей с некормленным детством совсем нет. Длинноногие молодые мужчины и бабы пьют на пляже вволю пиво и другие напитки, будто совершенно не заботясь об их высо­кой цене, и конечно, все трещат по мобильным телефонам, опять-таки не думая о центах и долларах, которые эфир поглощает с каждой секундой. В её, Генриетты Ивановны, время жили не так. А эти бабы с голыми грудями – оттого, что это называется "топлес", дело не меняется – груди отвисли, как у перекормленных коз, ни стыда ни совести. Но ес­ли бы время пошло вспять, разве она не хотела бы стать такой же бес­стыжей и молодой!

Но не только марки телефонных аппаратов рассматривает матушка Генриетта на пляже. Господь Бог создал человеческую плоть такой неповторимой и разной, и у нее здесь свои сравнения. Пусть примитив­ные люди думают, что трусы у мужчин что-то могут скрыть. Это только не для её, матушкиного, густого, как патока, взора. Разгу­ливая вдоль кромки берега, матушка ищет не только визуальных удоволь­ствий. Она еще пытается нечто, вернее, некого индифицировать.

Матушка Генриетта очень полюбила в этом роскошном отеле, тайные ночные прогулки вдоль выходящих на общую террасу застекленных стен номеров первого этажа. У архитектора верно был девиз: как можно ближе к природе". Если бы что-либо подобное было придумано еще и во внутренних коридорах! Как было сладко– тревожно ночью красться вдоль закрытых дверей, прислушиваясь, что же происходит за ними ,и по вздохам, по шороху простыней, по шуму сброшенной с ноги туфли или скрипу койки представлять объятие и прикосновение. Но это уже в час поздний.

Но еще более волнительные переживания возникали, когда в ночной темноте матушка Генриетта, двигалась по террасе первого этажа. В гасили свет и зажигали ночники возле пос­телей. Некоторые ведь это любят делать при свете. И, если в плотных тканях занавесок оставалась хоть маленькая щелочка, какие картины из не осуществившегося прошлого вста­вали перед глазами. Ну отчего же в свою юность с отцом Андреем они не знали и не ведали таких излишеств! Да и отец Андрей в такие минуты – матушка Генриетта позволяла себе даже некоторую раздраженную критику супруга – тоже хорош был даже в юности: имел матушку Генриет­ту быстро, как проститутку, думал только о собственном наслаждении, никогда не поиграет, ему бы только стакан водяры засадить, это для него весь секс заменяло. Но сколько, однако, в природе разнообразия. Приткнувшись где-нибудь в кустах – а вдоль всей террасы шла густая и плотная, выровненная рукой садовника, полоса кустарника, будто специально для разведчиц и разведчиков, – матушка сопереживала чужим страстям и перипетиям жизни. Она даже была снисходительной, если ей виделось или чудилось что-нибудь богомерзкое. Молодость! Бог милостив, а человек к старости успевает покаяться. Матушка надеялась, что и она это еще успеет. А сейчас главное эта юность, напор и обнаженность.

На второй или на третий день подобного мления в кустах матушка, – Генриетта к этому времени уже обошла нижний коридор и слышала столько восхитительных звуков и всхлипов страстей, что на этом можно было бы и за­кончить, собрав чужие переживания на много дней вперед, – матушка в своей вдруг возникшей дерзости решила еще раз обследовать и террасу. Она уже знала: сколько не хоронись, а всегда маленькая щелочка в занавесках отыщется. Ищите, как говорится в святых книгах, и обрящете. Эта сложная технология: как бы прогуливаясь, ненароком найти волшебную прореху. И она нашла. Но не будешь же ты, раскорячась, отклячив немолодой зад, стоять на общей террасе в позе корабельного сиг­нальщика! Медленно, не отрывая взгляда от восхитительной картины, открывающейся перед ее глазами, матушка отступила вглубь кустарника. Здесь главное не упустить прямую между прорехой в занавеске и своим взором. Чужая страсть более заразительна, чем своя. И не успела это матушка обдумать, облизывая в темноте сухие узкие губы, как мгновенно почувствовала, как горячая сильная рука вдруг схватила ее за бедро. Сначала одна рука, потом другая. Ну не бежать же здесь и не кричать! На все воля Божья, пусть свершится то, что должно было свершиться. Но кто же этот другой соглядатай, который устроился в этой темной поре в кустах, и на чье сторожевое логово матушка наткнулась? Какой опытный мужчина и как хо­рошо знает свое дело! Страсть нельзя сымитировать, или она есть, или ее нет. Какой напор! Какая энергия! Может быть, дьявол овладел ею и сейчас, брызнув искрами и пыхнув серой, потащит в ад? Но дьявол не может быть так пленительно угарен и горяч. Дьявол – он формалист. А может быть, это один из туземных боев, которые убирают в их комнатах и застила­ют их монашеские постели? Или кто-нибудь из прекрасных молодых людей с пляжа, которых она, гуляя, разглядывала лежащими в разнообразных позах? И тут вдруг на нее нашло озарение: а, может быть, это отец Андрей или молодой послушник Сережа? Но матушка не была такой дурой, чтобы обо­рачиваться и удостовериться – кто же пыхтит и хлюпает за ее спиной. Тайна, если тому суждено, откроется сама. Про себя матушка решила, что уже завтра в это же время подойдет к этому окну и не отрывая от него взгляда, начнет пятиться вглубь кустарника в надежде наткнуться на ту же волнующуюся и трепещущую преграду.

15. На карнавале

Ирина Семеновна, главный бухгалтер московского филиала Нефтяной компании, отправляясь в Хургаду, взяла нового молодого сопровождающего. А кто станет носить чемоданы, подавать руку при выходе из автобуса, ходить за полотенцем на пляже и занимать место под зонтом? Да и вообще одинокая женщина на курорте это как бы женщина второго сорта. Ирина Семеновна женщина была немолодая, крупная, одышливая, но еще способная к авантажному поведению. У ее дочери и сына уже были свои дети, а значит у Ирины Семеновны внуки, но разве возраст отменяет личную жизнь. Муж? Муж, как говорится, объелся груш. Кому нужен пьющий мужчина, который все не в дом, а из дома. Может, муж жив, а может быть, уже и нет. Про себя Ирина Семеновна давно решила, если муж все же появится, она выделит ему пенсион и отошлет куда – нибудь подальше. Когда детей надо было поднимать и давать им образование, вот тогда нужен был муж, а теперь, когда она своим горбом заработала себе положение и кредитную карточку "Виза", ей никакой муж не нужен. Ге-о-лог! Вспомнить прожитое и то противно. Геолог это не семейная профессия, геологи нужны только для того, чтобы искали нефть. Нефть не пахнет.

Носила Ирина Семеновна обычно просторные легкие развивающиеся туалеты. Просторные платья несколько скрывали ее полноту и выявляли манящую женственность. А куда здесь денешься, если работа сидячая. Весь день за компьютером, отойти нельзя, потому что никому она в своей бухгалтерии не доверяет, приходится перебиваться с бутербродиков на соленые орешки, а с орешков на пряничкис чаем. Держит круговую оборону и одновременно наблюдает за противником. Чтобы женщина сохраняла фигуру надо посещать фитинг-центр, принимать массаж, питаться овощами и фруктами. Это балерине Плисецкой хорошо давать советы: "Хочешь, есть – попей водички", а в жизни все по-другому. Волнуешься, – начинаешь сразу жрать, в пасть кусок хлеба с ветчиной, заглотила, запила теплым чаем и вперед, вперед – глаза уже шарят по экрану компьютера. Прибыли, расходы, деньги, которые могут все, даже продлить молодость. Глаза тоже стали портиться, нет прежней орлиной зоркости, от надвигающейся катаракты начала принимать глазные финские капли "Октан-Катахром". Зрение, правда, начинает принимать некоторую лиловатость, но еще пару лет можно продержаться. Ирина Семеновна принялась уже разведывать относительно операции по удалению катаракты и смене хрусталика. В наше время страховой медицины деньги почти гарантируют бессмертие. Но бессмертие дело будущего, а сегодня жить надо так, чтобы ни один День не пропадал даром. Если отдых – так отдых, полная чаша.

Взяв с собой в Хургаду Никиту, Ирина Семеновна сразу вознеслась в высший ранг отдыхающих. Еще бы прибыть на курорт с любовником на тридцать лет моложе! Это видно даже не вооруженным глазом. А кроме возраста еще и хорош, красив, мужественен! А каким еще может быть офицер российской армии в двадцать пять лет! На щеках кровь с молоком, грудная клетка атлета и веселая победительная голова на мощной шее. Ирина Семеновна его, когда в первый раз увидела в клубе для женщина "Далила", сразу решила – этот экземпляр должен быть моим! У многих пожилых дам – бизнесвумен глазки разгорелись. Свежий товар!

На подиум в клубе вышло четверо молодцев. Все легкие, без капли жирка на гладких животах, в трикотажных зеленых плавочках с камуфляжными разводами и в армейских тяжелых бутсах. А на рожицы один другого лучше. Дети! Это незабываемо, также как и песенка, под которую эти четверо крепеньких, как малосольные огурцы, малышей маршировали. Мотив ее до сих пор звучит у Ирины Семеновны в ушах. Немецкий язык она, конечно, как выпускница советского вуза, не понимает, но какой обворожительный был припев с интернациональными словами. "Цванцых зантиметр". Понятно? Двадцать сантиметров это тебе не стандартные тринадцать или пятнадцать! Это уже жизнь в ее сочных фантастических переливах. Припев обнадеживал сердце одинокой женщины! Визуальный осмотр подтверждал наличность. Как быстро и качественно зреет молодежь!

Что тут началось! Подвыпившие дамы, а мужской стриптиз – это, традиционно, конец вечера, кричали из-за столов "вау!", "вау!", толпились, как стадо жирных коз, у самой рампы, пытаясь дотронуться до лакомого молодого тела. А когда молодцы марширующим строем спустились в зал и шли между столиками, совали им под поясок плавок стодолларовые и пятидесятидолларовые бумажки. Здесь же и записки с номерами мобильных телефонов. В одном флаконе! Особым успехом пользовался, конечно, Никита. Он в этом зале появился впервые. Вау!

Ирина Семеновна тогда тоже написала и, прикрепив скрепкой записку к зеленой бумажке, – лишняя скрепка в сумочке у главного бухгалтера всегда найдется, – улыбаясь и потея, сунула свою передачу в "почтовый ящик" под поясок армейских плавок. Все дамы при этом пытались при этом черпануть поглубже. Ах, как на нее в тот момент пахнуло сладким и молодым мужским духом.

Потом она еще несколько раз писала Никите такие же волнующие записки. Молодцы в камуфляжных плавках плясали только раз в неделю, по пятницам или субботам. Обычно она ждала его возле клуба после окончания программы. Существовал порядок, установленный дирекцией: соблазнительные молодцы не должны были вступать в общение с клиентками. И дождалась. Любой порядок существует, чтобы возникали исключения. Но охота продолжалась довольно долго. Скромный или цену себе набивал?

Потом она все-таки подкараулила молодого человека после представления и усадила в свой "Мерседес". Попался, мышонок! Садись в машину, давай покатаемся. Какой робкий, какой милый, как дивно краснеет под ее пытливым взглядом. Сидя за рулем и управляясь с послушной и мощной машиной, Ирина Семеновна боялась дохнуть на свое сокровище, чтобы он не почувствовал запаха перегара. Какая удивительная удача зафрахтовать такого барсика. Сколько ему интересно надо платить?

Ей не забыть этого дивного катания по ночной Москве с заездом на Воробьевы, бывшие Ленинские горы. Почему же он ей тогда, сразу же не дался? Разжигал? Она бывалая дама и через ее руки проплывали не только важные документы. Парнишки иногда попадались очень горячие и предприимчивые. Один даже брошку с изумрудами пытался у нее позаимствовать. Отняла, конечно, и сдала бойцам охраны своей конторы. А тут она заробела перед ребенком с шеей молотобойца. Как же он принялся ею после их знакомства крутить! То он с утра уходил в наряд, то у них строевая или командирские сборы и он занят, а если он свободен, то она сама оказывалась занятой подписанием важных бумаг. Дальше в их отношениях фигурировали разные причины, но суть в том, что юношей она до Хургады так и не насладилась. А может быть и к лучшему?

Тогда утром, в самом начале их знакомства, когда весенний ранний рассвет рисовал московские акварели, она подвезла его к части, надо служить! Он сразу же ей сказал, что он офицер, а в клубе "Далила" он подрабатывает. Берет на жизнь и существование то, что недоплачивает ему бюджет, государство и правительство.

Такого смятения чувств за последние пятнадцать лет с начала перестройки Ирина Семеновна за собой не наблюдала. Было невероятно приятно забирать Никиту из части, от КПП после наряда или смены, переодевать в машине, везти в какие-нибудь фешенебельные клубы или на концерты. Скажем, Аллы Пугачевой или любимого ею Боряшки Моисеева. А иногда Никита оставался в армейской форме. Форма красит любого мужчину. Она, Ирина Семеновна понимала, что публика пялится на них не потому, что Никита так мужествен и хорош и не потому, что на ней очередной балахон от Диора из Парижа и в каждом ухе по автомобилю, а потому, что они – оба. Запашок не высказанного, но угадываемого, витал над ними. Мать или сын? Любовник? Сколько стоит? И как у них это происходит? Как, интересно, он гарцует на такой горе мяса?

А у них ничего подобного и не было.

Приятно было смотреть, как он ест, почти не разбирая, что именно, умолачивая дорогую пищу в ночных ресторанах, будто пшенку или вареную картошку. А какое наслажденье подарить ему дюжину пар носков – чистый хлопок, похожий на шелк – или комплект трусиков. Она просто вся трепетала, когда покупала ему носовые платки, или крем для бритья. Почему он не отдавал ей свое белье стирать? Свое белье она уже давно, правда сама не стирает, но его… Мужские духи, носки, майки, трусики, колечко, цепочку на шею, брючный ремень, от силы – наручные часы, да и то со скандалом, а вот денег он у нее никогда не брал. И не проходили номера, чтобы как-то незаметно сунуть ему в карман немножко американской зелени. Это конечно домашнее воспитание: мать учительница в маленьком городе, сестра учится в медицинском, в провинции, а отец пограничник, погибший от бандитской пули. Сын и брат – кумир двух родных ему женщин! Здесь опять он оказался объектом обожания.

Ему, видимо, была нужна старшая подруга, которой он мог бы доверять свои тайны. Вторая мать или любовница? Что он в ней нашел? Не только ведь покупательницу носков и трусов от Кельвина Кляйна. Как они горячо шептались за столиком где-нибудь в казино или разгуливая вдоль набережной Москвы– реки. А шестисотый "Мерседес" Ирины Семеновны тем временем отдыхал от быстрой езды! Надо сказать, что это тоже талант, войти в доверие к молодому человеу. А может быть Никита девственник? Или в мальчике какая-нибудь аномалия? Какая же это удача совратить девственника. Но здесь главное не спугнуть, к цели надо идти постепенно. Такая конфетка, такой лисенок имеет право повыпендриваться. Не надо форсировать, ни к чему, "свое" на будний день у нее имеется. Разве в нефтяной компании начальником охраны не работает некий подполковник Овчинников? А кто Овчинникову начисляет зарплату? Вот пусть и выполняет рутинную сексуальную работу. Никиту Ирина Семеновна решила приберечь себе на Хургаду, на летний отдых. А какой, спрашивается мальчик, в пору юношеских мечтаний и отчаянного сперматогенеза откажется провести отпуск за границей?