Признание

В этот день с утра шёл дождь. Летний дождь всегда несёт с собой запах моря. Скучая, я весь день коротала в своей комнате, читая книгу.

Цугуми несколько последних дней провела в постели из-за головной боли и высокой температуры, которые, наверное, были вызваны нашими ночными развлечениями. Даже в обеденное время она не выходила из комнаты, и я уже настолько привыкла к этому, что, жалея, приносила ей еду прямо в постель.

– Прибыла пища! – громко объявила я и поставила тарелку рядом с её подушкой. И, уходя, уже стоя в дверях, вдруг спросила: – Цугуми, уж не влюбилась ли ты?

В ответ она молча запустила в меня пластиковым кувшином. Это была ее нормальная реакция. Кувшин ударился о дверную перегородку и покатился по татами. К счастью, вылившаяся вода только немного забрызгала мои волосы, поэтому, вернувшись в свою комнату, мне не стоило труда их подсушить.

За окном виднелось тёмное море, вздымающиеся волны которого иногда даже внушали страх. И небо, и море выглядели одинаково монотонно-серыми, как будто находились по другую сторону огромного фильтра. В подобные дни даже Пуч тихо сидел в своей будке, наблюдая за дождём. Внизу были слышны голоса и шаги гостей, которые, не имея возможности пойти на пляж, ходили друг к другу в гости или собирались в холле, где стоял большой телевизор и старый игральный автомат.

Но, несмотря на скверное настроение, я всё-таки заставила себя продолжить чтение. Капли дождя, стекающие по стеклу, рождали в моем воображении различные образы.

«А что, если Цугуми станет ещё хуже и она умрёт?» Вечная мысль о здоровье Цугуми, которое в детские годы было ещё более слабым, не покидала её родственников, и особенно в такой дождливый день, как этот, когда прошлое и настоящее, казалось, сливались в одно целое.

Неожиданно слеза упала на страницу книги, а вслед за ней закапали вторая и третья.

«Мария, что с тобой случилось?» – подумала я и вытерла слёзы.

Попытавшись отвлечься, я продолжила чтение.

К трём часам читать уже было нечего. Цугуми всё ещё была в постели. Ёко куда-то ушла. По телевизору ничего интересного не передавали, поэтому я решила сходить в книжный магазин. Услышав звук открывающейся раздвижной двери моей комнаты, Цугуми крикнула:

– Ты куда идёшь?

– В книжный магазин. Тебе что-нибудь нужно?

– Купи мне яблочного сока. Только натурального, стопроцентного, – попросила она охрипшим голосом. Видимо, у неё была высокая температура.

– Я поняла.

– И ещё дыню, суси и… – крикнула она мне вслед, но я уже спускалась вниз по лестнице и не стала слушать.

Дождь в приморских городках идёт как-то по-особому тихо, ибо море поглощает его звук. В Токио я всегда поражаюсь, что дождь, ударяясь о землю, производит столько шума.

Когда в дождливую погоду идёшь по пляжу, он выглядит таким пустынным и тихим, что возникает ощущение, будто ты попал на кладбище, а падающие на песок капли создают тысячи разнообразных узоров.

Самый крупный книжный магазин в городе был переполнен, и в этом не было ничего удивительного, потому что в такую погоду все отдыхающие бросаются сюда. Я внимательно оглядела магазин, но, как и ожидала, нужные мне журналы были уже распроданы.

Мне ничего не оставалось, как пойти к полкам с уже не новыми книгами, и там, в самой глубине, к своему огромному удивлению, увидела Кёити, который увлеченно читал какую-то книгу. Я подошла к нему и полюбопытствовала:

– А сегодня ты без собаки?

– Да, – улыбнулся он. – Идёт дождь, и я оставил её дома.

– Если ты здесь не живёшь, то где же ты её держишь?

– Я договорился с хозяевами гостиницы, и они разрешили мне привязать её на заднем дворе. Я уже давно живу там и подружился с ними. В свободное время я даже помогаю им застилать постели. Понимаешь, я не могу назвать им своё имя, поэтому у меня иногда появляется странное ощущение, будто я здесь шпионю.

Я понимающе кивнула. Он был сыном владельца крупного отеля, строящегося у подножия гор, и все хозяева гостиниц в этом городе в большей или меньшей степени обеспокоены этим строительством. Если задуматься, то и для него это было непростое лето.

– А где сейчас Цугуми? – спросил Кёити.

Я была поражена тем, как он произнёс имя Цугуми, и интуиция мне подсказала, что увлечение Цугуми может иметь будущее. Глядя на капли дождя, стекающие одна за другой по виниловым жалюзи книжного магазина, я сказала:

– Цугуми сейчас лежит в постели. Внешность обманчива, у нее очень хрупкое здоровье… Если есть желание, можешь навестить её. Думаю, Цугуми будет очень рада.

– Если ей не станет хуже. Я готов, – согласился он.

Когда мы шли по городу под продолжающимся дождём, я решила, что отношения между Цугуми и этим мальчиком могут развиться во что-нибудь хорошее.

Живя с этой весны в Токио и учась в университете, я не могла не видеть многих пар. (Может быть, я описываю их довольно странно, так как сама являюсь страшной провинциалкой.) Во всяком случае, я могла точно определить, что притягивает этих двух людей друг к другу Они либо были похожи внешне, либо у них были близкие взгляды на жизнь. Какими бы разными ни выглядели на первый взгляд эти пары, если с ними побыть подольше, становилось ясно, что их связывает. Однако в тот день я неожиданно почувствовала, что Цугуми и Кёити может притягивать друг к другу что-то гораздо более сильное. Когда он произнёс имя Цугуми, в моём сознании его имя и её как-то по-особому заиграли, плотно наложившись одно на другое. Я поняла, что их взаимный интерес выходит далеко за пределы этого дождливого дня, и была уверена в своём предчувствии, что это знакомство можно назвать судьбой или предвестником большой любви. Я всё ещё была погружена в эти мысли, когда мы шли по дороге в гостиницу и смотрели, как на мокром асфальте отражается радуга.

– Подожди, если мы идём навестить больного человека, то нам надо что-нибудь купить. Что она любит?

Я невольно рассмеялась, услышав эти слова Кёити.

– Ей нравится всё что угодно. Яблочный сок, дыня, суси…

– Сочетание не выглядит слишком удачным, – сказал Кёити, покачав головой.

Ну и выкручивайся сама, подумала я о Цугуми, если ты заказываешь всё, что придёт тебе в голову.

Когда мы подходили к её комнате, я почувствовала волнение, представив, как скажу: «Цугуми, к тебе гость». И как она не поверит этому, широко раскрыв глаза. Но, раздвинув дверь в её комнату, я обнаружила, что Цугуми там нет.

В комнате был включён свет, и постель создавала впечатление, что её только что покинули. Я остановилась как вкопанная. Цугуми всегда сумасбродничала, но ведь сейчас у неё была температура около тридцати девяти градусов.

– … Её нет, – пробормотала я.

– Но она ведь вроде тяжело больна, – нахмурился Кёити.

– Так оно и есть. Ты подожди здесь, а я пойду, посмотрю внизу, – в растерянности сказала я.

Спустившись в вестибюль, я бросилась к ящику, в котором хранились пляжные сандалии. Цугуми обычно надевала сандалии с белым цветком, и со вздохом облегчения я обнаружила, что они оказались на месте. В этот момент в коридоре показалась тётя Масако.

– Что случилось? – спросила она.

– Цугуми нет в комнате.

Тётя Масако от удивления широко раскрыла глаза.

– Но у неё ведь очень высокая температура. Только что приходил доктор и сделал ей укол… Может, после этого температура упала и она почувствовала себя лучше.

– Наверное, так и случилось.

– Но я всё время была за стойкой регистратора, и после тебя, Мария, никто из гостиницы не выходил. Она, наверное, где-нибудь внутри… Давай попробуем её поискать, – забеспокоилась тётя.

Мы попросили Кёити осмотреть всё вокруг гостиницы, а я и тётя Масако стали искать её внутри. Заглянули всюду: в помещение, где стояли торговые автоматы, в комнату Ёко, сходили во флигель, но её нигде не было. Пока я бегала взад и вперёд по этой небольшой гостинице, вдоль коридора которой тянулись похожие друг на друга двери, у меня появилось странное ощущение, что я заблудилась в каком-то лабиринте, и нас с тётей Масакой неожиданно охватило чувство беспомощности. Как и раньше в подобных ситуациях нас переполнило не беспокойство или раздражение, а именно чувство беспомощности. Ведь, несмотря на показную дерзость и, казалось, постоянно горящий внутри нее огонь, Цугуми всегда вызывала сострадание. То она слишком долго качалась на качелях, то полдня проводила на пляже, плавая в море, то засиживалась в кино на ночном сеансе, то в холодную погоду уходила, ничего на себя не надев, – всё это приводило к тому, что её организм не выдерживал и нам потом приходилось ее выхаживать. Казалось, что в ней бурлит такая внутренняя энергия, которая постоянно сопротивляется её физической слабости.

На меня так и нахлынули воспоминания. Казалось, что я вновь, как это часто случалось в детстве, слышала слова моей матери: «Ты должна вести себя тихо, Мария. Цугуми себя очень плохо чувствует».

– Её нигде нет, – вздохнули мы, вновь собравшись у дверей её комнаты. Кёити, поднявшись по лестнице, сказал, что её нет и около дома. Он вышел без зонтика и весь вымок.

– О, извините, что вы из-за нас так промокли, – обратилась к нему тётя Масако, не зная, с кем она разговаривает. В такой ситуации это не имело значения.

– Неужели ей удалось уйти далеко? – волновалась я и, чтобы лучше осмотреть окрестности, вышла на веранду, где обычно сушилось бельё, и высунулась из большого окна в деревянной раме. Вот тут-то я её и обнаружила.

– Она здесь, – сказала я тёте негромко.

Этому трудно поверить, но Цугуми сумела пролезть и уместиться в пространстве между полом веранды и крышей второго этажа под ней. Она уставилась на меня из своего укрытия и закричала:

– Ну что, нашла всё же!

– Что нашла? Ты соображаешь, что делаешь? – закричала я, возмущённая до глубины души, не понимая, зачем она это сделала.

– Боже, да ты ещё и босиком! В таком холодном месте… Быстро иди сюда. Опять поднимется температура! – в сердцах, но уже с явным облегчением сказала тётя. Затем она вытащила промокшую Цугуми из её укрытия. – Сейчас я принесу полотенце. А ты ложись в постель. Поняла?!

После того как тётя поспешно спустилась вниз, я спросила:

– Цугуми, почему ты спряталась в таком странном месте?

Когда мы в детстве играли в прятки, это было одно из любимых мест Цугуми, и сейчас она, определённо, решила вновь воспользоваться им. Но мы не играли в прятки.

– Ведь ты же хотела меня поразить, придя вместе с Кёити, – хрипло из-за высокой температуры рассмеялась Цугуми. – Я увидела вас из окна и решила пошутить.

– Твоя мама очень добрый человек, – сказал Кёити. Опасаясь, что его присутствие неуместно, он уже собирался уходить, но тётя, Цугуми и я уговорили его остаться и выпить с нами чаю. – Она тебя за эти проделки совсем не ругала.

– Её любовь к дочери глубже, чем океан, – выдала Цугуми.

Врёшь ты всё это, подумала я. Спокойствие тёти – это просто привычка воспринимать так все твои выходки. Но я промолчала и продолжала пить чай. К тому же Кёити смотрел на Цугуми с такой жалостью, с какой смотрят на умирающего котёнка, и мне не хотелось ещё больше обострять обстановку… Думая так, я сама, глядя на Цугуми, стала испытывать беспокойство за её состояние. Под глазами у неё появились тёмные пятна, дыхание участилось, губы стали ярко-красными. Промокшие волосы свисали на лоб, глаза и щёки как-то неестественно горели.

– Ну, я пойду. Надеюсь, скоро увидимся. Прекрати эти глупые развлечения. Веди себя как взрослая, и скоро поправишься. – Кёити встал.

– Подожди, – сказала Цугуми. Затем своей страшно горячей рукой она схватила мою. – Мария, задержи его! – закричала она хриплым голосом.

– Она просит, чтобы ты подождал, – сказала я, взглянув на Кёити.

– А в чём дело? – Он вернулся к её изголовью.

– Расскажи что-нибудь, – поклянчила она. – Я с детских лет если не услышу что-нибудь новенькое, то не смогу заснуть.

Опять врёшь, подумала я. Но это выражение «что-нибудь новенькое» мило звучит.

– Значит, что-то рассказать. Хорошо. Чтобы ты заснула как взрослая, я расскажу тебе историю о полотенце.

– О полотенце? – переспросила я.

Цугуми тоже удивилась. Но Кёити продолжал:

– В детстве у меня было больное сердце, и я ждал операцию, которую можно было сделать, когда я подрасту. Естественно, сейчас, после операции, я чувствую себя великолепно и о том времени редко вспоминаю, однако когда случается что-то плохое, и я сталкиваюсь с большими трудностями, то вспоминаю про полотенце… В то время я был постоянно прикован к постели, и не было никакой гарантии, что операция пройдёт успешно. Обычно можно ждать даже то, на что не очень надеешься, но, когда начинался приступ, я впадал в депрессию, и надежда испарялась.

Казалось, что звуки дождя прекратились, настолько внимательно мы слушали неожиданный рассказ Кёити. Он говорил спокойно и чётко, и его голос, казалось, наполнял всю комнату.

– С приходом нового приступа я заставлял себя спокойно лежать и ни о чём не думать. Если я закрывал глаза, то в голову сразу лезли ненужные мысли, и я ненавидел темноту. Я старался всё время держать глаза открытыми и ждал, когда пройдёт боль. Говорят, что, когда повстречаешь медведя, надо лечь и притвориться мёртвым. В моей ситуации я знал, что это такое, и испытывал очень неприятное чувство. Но у меня была подушка с особой наволочкой, сшитая из импортного полотенца, которое моя бабушка подарила маме, когда она выходила замуж. Моя мама очень ценила это полотенце и, когда оно стало изнашиваться, сшила из него наволочку для подушки. Полотенце было тёмно-голубого цвета, и на нём были изображены яркие флаги разных стран, и, когда мне было плохо, я часами лежал и смотрел на них. Я ни о чём не думал, а только смотрел. До операции и после операции, когда мне было особенно плохо, я лежал и смотрел на флаги. И значительно позже, когда сталкивался с серьёзными трудностями, я вспоминал рисунок на полотенце, из которого была сшита наволочка. Самого полотенца и наволочки уже давно не существует, но до сих пор они иногда всплывают перед моими глазами, и тогда я чувствую, что у меня всё должно быть в порядке. Ну и как? Интересно? На этом заканчивается моя история. Достаточно?

– Это на самом деле новое… – сказала я. Его самообладание, зрелая манера держаться, его глаза – всё это являлось результатом того, что он пережил в детстве. И хотя их поведение было прямо противоположным, его и Цугуми объединяло то, что они поодиночке прошли один и тот же путь. То, что случилось с Цугуми, произошло естественным путём, и этого нельзя было избежать, но тяжело думать о том, что её сердце бьётся в таком больном теле. Её дух настолько силён, что он пылает ярче, чем у кого-либо другого, и постоянно рвётся в небеса, но тело цепко держит его на земле. И в глазах Кёити с первого взгляда можно было увидеть эту рвущуюся наружу энергию.

– Когда ты смотрел на эти флаги, ты думал о далёких странах? А также, куда ты отправишься после смерти? – глядя на Кёити пронизывающим взглядом, спросила Цугуми.

– Да, я всегда об этом думал, – ответил он.

– И это здорово, что теперь ты стал парнем, который куда угодно может поехать.

– Да, и ты сможешь… Но дело не в том, что можно поехать куда угодно. Здесь ведь такое прекрасное место. Можно пойти купаться, рядом горы, море. Сердце у тебя в порядке, есть характер, и, даже находясь только здесь, ты сможешь больше увидеть, чем какой-то тип, только и делающий, что путешествующий по миру. Я в этом уверен, – тихо сказал Кёити.

– Хорошо, если это правда, – улыбнулась Цугуми.

В её глазах сверкали искорки. За слегка раскрывшимися в лёгкой улыбке губами были видны белые зубы. Только на белоснежной наволочке выделялись красные щёки. В этот безумный день не требовалось многого, чтобы я заплакала. Внезапно Цугуми, глядя прямо в лицо Кёити, сказала:

– Я тебя полюбила.

Купание в море с отцом

Дружба Цугуми и Кёити привлекала всеобщее внимание в нашем маленьком городке. Они, как нежно влюблённые, проводили целые дни на пляже в сопровождении двух собак. И казалось, все уже привыкли к устойчивому сочетанию «Цугуми плюс Кёити», ибо в этом не чувствовалось какой-либо дисгармонии. Вместе с тем многим они бросались в глаза, как двое влюблённых, блуждающих по чужой стране. Выражение их глаз, устремленных вдаль, вызывало в сердцах тех, кто их замечал, дорогие им воспоминания.

Дома Цугуми вела себя по-прежнему непредсказуемо. Она срывала на всех зло, разбрасывала всюду корм Пуча, никогда при этом не извиняясь, и ложилась отдыхать там, где ей хотелось, не заботясь даже о том, чтобы укрыться.

Но когда Цугуми была с Кёити, она вся так и светилась от счастья, и казалось, что она хочет как-то ускорить ритм своей жизни, наполнить каждое мгновение всеми земными радостями. В моей душе это вызывало болезненное беспокойство, ибо те часы, которые она проводила с Кёити, иногда вызывали у меня ассоциацию с редкими яркими лучами солнца, пробивающимися в разрывы облаков в пасмурный день. Чувства господствовали над её физическими возможностями, и она жила в одном ослепительном мгновении, что не могло не сократить продолжительность её жизни.

– Мария!! – раздался радостный громкий голос, и я увидела, как отец машет мне рукой из окна автобуса.

Я вскочила и побежала на остановку. Огромный автобус медленно поворачивал с дороги на стоянку. Открылись двери, и в потоке пестро одетых туристов появился мой отец.

Мама не приехала. По телефону она сказала, что при виде летнего моря совсем расстроится и будет всё время плакать. Она лучше приедет осенью, когда будет закрываться гостиница, и проведёт здесь последние дни перед прощанием. Отец настоял на своём и сказал, что он всё же поедет даже на один день, ибо давно мечтал провести отпуск со своей взрослой дочерью. Было немного странно, что всё так переменилось. Раньше он каждую субботу приезжал навестить маму и меня, и помню, как с детских лет каждое лето я в шляпе и сандалиях сидела на ступеньках автобусной остановки и с удовольствием ожидала его приезда. Отца укачивало на теплоходе, поэтому он всегда приезжал на автобусе. Мама часто не могла оторваться от дел в гостинице, поэтому днём на остановку приходила я одна и выискивала отца в окнах приходящих один за другим автобусов.

Так было и осенью, и зимой, но вспоминается мне только лето. В яркий солнечный день отец, широко улыбаясь, спускался по ступеням автобуса.

В этот день было особенно жарко, и отец надел солнечные очки, что его значительно омолодило. Я настолько была поражена его внешним видом, что показалось, будто время обернулось вспять и мне самой только девятнадцать лет. От жары кружилась голова, и у меня было такое чувство, что я не могу вымолвить ни слова.

– Как здесь пахнет морем, – со вздохом сказал отец, когда слабый ветерок взъерошил его волосы.

– Добро пожаловать, – сказала я.

– Ты вновь превратилась в местную девушку. Стала совсем чёрной, – пошутил он.

– Как мама?

– Она всё же не решилась приехать. Сейчас отдыхает дома. Передаёт тебе привет.

– Я так и подумала. Тётя Масако сказала то же самое. Давно мы с тобой не виделись.

– Действительно, – тихо сказал отец.

– Что будем делать? Сначала занесём вещи, поздороваемся с тётей и дядей, а потом?… Поедем куда-нибудь на машине?

– Нет, пойдём купаться, – радостно сказал отец, будто давно ждал этой возможности. – Как бы там ни было, я ведь приехал, чтобы и покупаться.

Раньше отец не купался.

Он не хотел, чтобы море вторгалось в тот небольшой промежуток времени, который мы могли провести вместе, и чтобы недолгое спокойствие нашей семьи было нарушено шумом и яркостью летнего пляжа. Хотя моя мама фактически была любовницей женатого человека, она никогда не боялась показаться с ним на людях, поэтому вечерами, закончив работу в гостинице, она делала себе прическу, переодевалась и, взяв меня, отправлялась на прогулку с отцом. Эти часы, которые мы проводили втроём, идя по берегу навстречу наступающим сумеркам, были самыми счастливыми в нашей жизни. На фоне тёмно-синего неба вокруг нас танцевали стрекозы, обычно ветер к этому времени уже стихал, и жаркий воздух, пахнущий морем, окутывал нас. Я ела мороженое, но его вкус, казалось, не отвечал важности момента. Овал белого лица матери красиво смотрелся на фоне оставшихся на краю неба облаков, до которых ещё доставали лучи солнца. Рядом с ней, касаясь её плеч, твёрдой походкой шёл отец, по внешнему виду которого нельзя было предположить, что он только вчера приехал из Токио.

Ветер нарисовал на песке причудливые узоры, и на пустынном пляже был слышен только шум набегающих волн.

Когда кто-то постоянно уезжает и приезжает, тобой овладевает ощущение одиночества. И отсутствие отца иногда навевало на меня чувство одиночества, которое несло с собой смутную тень смерти.

Когда я просыпалась в понедельник утром, отца уже не было, как будто он и не приезжал. Я была ещё ребёнком, и в этот момент мне было даже страшно вылезать из постели. Я всё оттягивала тот момент, когда могла спросить маму, действительно ли уехал отец, и, только успевала погрузиться в беспокойный сон, как мама стягивала с меня одеяло и говорила с улыбкой:

– Вставай, а то опоздаешь на зарядку.

Светлая улыбка на её лице возвращала меня к тем дням, которые мы проводили без отца, и я успокаивалась.

– А где папа? – спрашивала я ещё сонным голосом.

Мама отвечала:

– Он уехал утром в Токио первым автобусом.

Я продолжала лежать ещё некоторое время, глядя в окно на наступающее утро и вспоминая события предыдущего приезда отца. Как я встретила его автобус, как он обнял меня своими большими руками и не отпускал их, хотя мне было очень жарко, как мы втроём гуляли по пляжу вечером.

Как всегда в это время, за мной заходила Ёко, и мы отправлялись в парк делать под радио утреннюю гимнастику.

Наблюдая, как мой отец постепенно исчезает в далёких волнах, я неожиданно отчётливо вспомнила то, что чувствовала в детстве по утрам в день его отъезда.

Как только мы пришли на пляж и переоделись, отец уже не мог больше ждать.

– Мария, я иду первым! – крикнул он и побежал к краю волнореза.

Меня поразило, что его предплечья представляли собой точную копию моих. Этот человек, несомненно, является моим отцом, подумала я, натирая тело кремом от загара.

Солнце стояло высоко и нещадно палило, превращая всё, что было внизу, в белую, режущую глаза массу. Море было спокойное, почти как большое озеро. Издавая, как в детстве, крики: «Холодно, холодно!» – отец погрузился в воду и поплыл. Создавалось впечатление, что море тащит его в свои голубые просторы и готово поглотить. Я вскочила и бросилась следом. Вода в первое мгновение показалась холодной, но затем я ощутила приятное чувство оттого, как она ласкала моё тело. Подняв из воды голову, я увидела незабываемую картину моря, окружённого густой зеленью гор на фоне бездонно-голубого неба.

Отец уже заплыл достаточно далеко. Он ещё достаточно молод, но уже довольно стар, чтобы впервые в жизни содержать семью. Его голова то появлялась, то исчезала среди волн впереди меня, и какое-то непонятное беспокойство вдруг овладело мной. Может, это было из-за прохладной воды или из-за того, что я плыла там, где ноги уже не доставали дна. Или ослепительное солнце и облака каждый раз меняли своё положение, когда я поднимала голову из воды и смотрела на них. Мне стало казаться, что отец может заблудиться в волнах, исчезнет вдали за ними и больше не вернётся… Нет, совсем не то. Меня не беспокоило что-то физическое. Я до сих пор не могла полностью осознать нашу жизнь в Токио. Здесь, в море, где вокруг меня было столько воды и недалеко трепетали флажки заградительных буйков, я могла воспринимать наш дом в Токио только как далёкую мечту. Я видела своего отца, который плыл недалеко от меня, рассекая воду руками, но и это в тот момент было для меня частью далёкой мечты. Может быть, в глубине моего сердца все последние события, и прежде всего наш переезд в Токио, всё ещё не встали на свои места и я продолжала быть маленькой девочкой, которая каждую субботу ждала своего отца. В прошлом, когда отец приезжал особенно усталым, и это было видно по его лицу, мама без упрёка и озабоченности говорила ему: «Если с тобой сейчас что-то серьёзное случится, мы с Марией не сможем приехать в Токио и даже не сможем прийти на твои похороны. Я не хочу, чтобы это случилось, поэтому позаботься о своём здоровье».

И хотя я была ребёнком, в те дни меня никогда не покидало беспокойство, что отец в любой момент может далеко уехать и не вернуться.

Пока эти мысли проносились у меня в голове, отец повернулся ко мне и сощурился от яркого солнечного света. Я быстро приблизилась к нему, и он сказал:

– Я ждал тебя, чтобы дальше плыть вместе.

Поднятые нами миллионы брызг так сверкали на солнце, что захватывало дух. Мы плыли рядом друг с другом к качающемуся на волнах бую, но разные мысли продолжали путаться в моей голове.

Завтра отец сядет на скоростной экспресс, нагружённый пакетами с вяленой рыбой и другой морской снедью. Мама, хлопоча на кухне, будет расспрашивать его обо мне и других наших родственниках. Представшая перед глазами воображаемая сцена наполнила меня глубокой радостью. Да, хотя я скоро и расстанусь с родными местами моего детства, но у меня есть полноценный дом, куда я могу вернуться.

Когда мы вышли из моря и я легла на песок, то вскоре почувствовала, как на мою ладонь наступила голая пятка. Это была Цугуми. Она стояла против яркого света, и её белая кожа и широко раскрытые глаза ослепительно блестели.

– Зачем ты это сделала? – спросила я.

– Ты должна быть благодарна, что я не наступила в сандалиях.

Наконец она убрала свою тёплую ногу с моей руки и надела сандалии. Лежащий рядом отец приподнялся.

– А, Цугуми! – приветствовал он её.

– Дядя, здравствуйте. Давно не виделись, – с улыбкой сказала она, присев рядом с нами на корточки.

Прошло уже много времени, как мы перестали посещать одну и ту же школу, и её предназначенная для окружающих улыбка, как ни странно, вызвала у меня грустные воспоминания. Я вспомнила её в школьной форме, а также её лицемерное поведение. Я подумала, обратил ли бы на нее внимание Кёити, если бы ходил в одну с ней школу, но сразу решила, что да. Он так же, как и Цугуми, имел особый взгляд на окружающий мир, когда всё внимание концентрируется только на одном человеке; такие люди находят друг друга даже с завязанными глазами.

– Цугуми, куда ты направляешься? – спросила я.

К этому времени поднялся ветер, и я чувствовала, как мелкие песчинки бились о мои ноги.

– У меня свидание. Ты не возражаешь? – с любезной улыбкой ответила Цугуми. – Я не из тех, кто впустую проводит время со своими родителями, купаясь в море.

Я, как всегда, промолчала, а на лице отца, который не привык к манере Цугуми, появилось несколько озадаченное выражение.

– Когда мы столько времени живём отдельно, взрослая дочь вполне может завести любовника, – сказал он. – Цугуми, если у тебя есть время, посиди с нами и полюбуйся морем.

– Мужчины, как всегда, склонны отпускать грубые шуточки. Хорошо, я посижу с вами. Я всё равно из-за своего нетерпения слишком рано вышла из дома. – Сказав это, Цугуми плюхнулась на нашу подстилку и стала смотреть на море, щурясь от яркого света. Стоящий рядом с ней пляжный зонтик громко хлопал под порывами ветра, и я не могла оторвать глаз от этой мирной картины.

– Цугуми, ты, кажется, влюбилась? – сказал отец.

По характеру он добрый человек. В прошлом доброта часто мешала ему в жизни, но сейчас, когда всё встало на свои места, он выглядел спокойным и умиротворённым, как горы вокруг нас, освещенные ярким солнечным светом.

– О, конечно, вы об этом знаете, – сказала Цугуми и легла рядом со мной, подложив под голову мои вещи.

– Если будешь загорать на солнце, у тебя опять поднимется температура, – забеспокоилась я.

– Если женщина любит, то она становится сильной, – рассмеялась в ответ Цугуми.

Я молча закрыла её лицо своей шляпой.

– Разумеется, это благодаря заботам Марии я всё ещё жива, моя кожа такая белая и ем я с аппетитом, – съязвила Цугуми и надела шляпу на голову.

– Цугуми, ты значительно окрепла, – обрадовался отец.

– Как мило с вашей стороны заметить это. Мы все трое лежали в ряд и смотрели на небо, и в этом, казалось, было что-то странное. Иногда по нему ползли лёгкие облака и исчезали вдали.

– Ты сильно влюблена в него?

– Но не так сильно, как вы, дядя. Столько времени вы были в роли приезжающего мужа? Я всё думала, чем это кончится, и рада, что вы довели дело до конца.

Эти двое хорошо ладили между собой. Отец Цугуми не был особенно гибким человеком, и я не раз была свидетелем сцен за ужином, когда после каких-то замечаний Цугуми он выходил из себя и молча покидал своё место за столом. Но Цугуми это не трогало, и она продолжала жить так, как хотела. Мой отец отнюдь не был нерешительным человеком, но он понимал разницу между плохими и хорошими намерениями. Поэтому знал, что Цугуми по своей сути не злой человек.