Глава 48.

Демоны горы Курама

Дюжина или даже больше небольших постоялых дворов и харчевен были беспорядочно разбросаны вдоль дороги, ведущей на гору Курама и к ее восемнадцати монастырям. Перед одной из харчевен с лошади слез путешественник и стал привязывать ее к столбу, поглядывая на карниз дома.

— Эти глицинии великолепны! — прокричал он через плечо. — Хозяин в добром здравии? Как видите, я опять приехал.

Возле одной из стен дома несколько монахов громко между собой разговаривали и смеялись. От них отделился и почти бегом двинулся к гостю старик хозяин.

— Добрый день, господин! Опять с северо-востока? Вы находитесь в отличном здравии, я уверен! — приветствовал хозяин вновь прибывшего и приказал принести ему горячей воды и подушку для сидения.

— Мой добрый человек! Вы ни капельки не изменились. Я не часто пускаюсь в такие странствия. Когда я был здесь в последний раз?

— Как я припоминаю, в прошлом году — где-то в середине лета, тогда еще была довольно сильная гроза.

— Да, точно! Молния расколола на части огромный кедр и чуть не убила меня. Никогда не забуду, как я был напуган, когда ворвался в ваш дом.

— А где ваш слуга Ковака, которого вы тогда с собой привозили? Вы же не в одиночку путешествуете в этом году, так?

— Нет, Ковака скоро должен прибыть с моим багажом. Он, кажется, не торопится, но, несомненно, скоро будет здесь.

Монахи перестали пить, бросили украдкой несколько взглядов в направлении путешественника и зашептались между собой. Потом один из них встал и подошел к нему:

— Надеюсь, вы простите меня за нескромность, но вы не господин Кихидзи с северо-востока?

— Да, я — Кихидзи.

— Тогда я был прав, а мои товарищи ошиблись. Приветствую вас, господин!

— А вы кто будете?

— Я — послушник из монастыря настоятеля Токо.

— Вот как! А я всегда останавливаюсь в соседнем монастыре, когда сюда приезжаю для семидневного уединения, поэтому немного знаю вашего настоятеля. Надеюсь, он в порядке?

— Он, к сожалению, умер несколько месяцев назад. Вы приехали сюда для уединения?

— Да, я нахожу, что такие уединения полезны для деловых людей. И я уверен, что обязан своим состоянием здешним богам.

Звон колокольчиков у подножия холма возвестил о прибытии багажа купца. Мужчина с закатанными рукавами, раскрасневшимся, мокрым от пота лицом, тяжело дыша, подошел вместе с конюхом.

— Ну, Ковака, ты слишком медленно шел. Я так долго ждал, что уже стал позевывать.

Ковака, мускулистый мужчина небольшого роста, бросил вопрошающий взгляд на окружавшие его лица и потом громко расхохотался:

— Вы, должно быть, изволите шутить, господин! Легко вам, верхом на коне. А от столицы путь не близкий, да еще с такой тяжелой поклажей — смотрите, даже лошадь вся в мыле.

У входа в харчевню собрались монахи и толпа мужчин и женщин. На Коваку они не обращали никакого внимания, но с любопытством рассматривали большую поклажу с приношениями. На лошадь были нагружены тюки шелковой ткани, наверху был привязан бочонок с россыпным золотом, тщательно упакованный в бумагу и солому.

Кихидзи и его помощник, который поменял свой запыленный костюм на свежий, поели и отдохнули. Потом они попрощались с хозяином, пообещав увидеться с ним на обратном пути.

Самая трудная часть восхождения лежала впереди, и дорога скоро стала для лошади настолько крутой, что ее пришлось освободить от груза, который поволокли несколько попутчиков из числа местных носильщиков, которые возвращались обратно на вершину. Даже монахи помогали нести часть поклажи, и похожая на шествие муравьев процессия медленно ползла вверх по извилистой тропе. Когда путешественников увидели из монастыря, в котором должен был остановиться Кихидзи, приветствовать их вышли настоятель и его монахи.

На следующий день Кихидзи пришел в храм для семидневного уединения. Ковака тем временем остановился в одной из ночлежек, отведенной для слуг, которые сопровождали паломников, и занимался там своими делами.

Ближе к ночи Ковака в очередной раз тихонько ускользнул из своего пристанища и проделал путь к храму, который находился к северу от монастырских ворот. Во мраке он сидел на корточках и ждал, никого не видя и слыша лишь шум сосен над головой. Вдруг дверь храма открылась, и на длинной открытой галерее показалась небольшая фигурка, которая мгновение балансировала на балюстраде, потом бесшумно спрыгнула на землю и понеслась с быстротой ласточки.

— Это вы, мой молодой господин Усивака?

— Конно-мару!

Две тени слились в одну и поспешили в темноту находившейся внизу долины.

— Теперь нет необходимости спешить, господин. Здесь нас никто не увидит.

— Но разве нас не ждут?

— Да, но, судя по луне, сегодня мы идем раньше, чем в прошлый раз.

— Вы время от времени встречаетесь с нашими друзьями, а я их вижу только раз в год.

— Вам одиноко, я знаю. К сожалению, после этой ночи нам придется опять разойтись в разные стороны.

Усивака замедлил шаги и, грызя ногти, посмотрел под ноги. Он был босиком, в короткой, плотно облегающей тело накидке послушника. Ковака с беспокойством опустился на колени, думая, что Усивака обо что-то порезал ногу в зарослях бамбука.

— Что случилось, мой молодой господин?

— Так, ничего, — ответил Усивака, помолчав, и опять пошел вперед.

Юноша показался Конно-мару сегодня более задумчивым, чем в последние несколько ночей. Воин был уверен, что только он хорошо знал Усиваку — его сильные и слабые стороны, его мысли и чувства. В свое время Конно-мару задумал провести десять или даже больше лет в качестве слуги Коваки в особняке Тодзи в Хорикаве. Он не только нашел в «веселом квартале» безопасное убежище — то, что заведение Тодзи часто посещали люди, тесно связанные с двором и занимавшие высокие должности в правительстве, давало ему возможность следить за изменениями в политике, и в особенности за передвижениями Хэйкэ. Под предлогом визитов к матери в Тамбу Конно-мару часто отправлялся на гору Курама, чтобы тайно увидеться с Усивакой или же в ее окрестностях встретиться с другими Гэндзи, посовещаться с ними. Иногда он даже посещал Восточную Японию и привозил оттуда послания Токивы.

Именно во время работы на Тодзи Конно-мару познакомился с Кихидзи, который во время своих продолжительных визитов в столицу неизменно останавливался у его хозяина. Очень скоро они стали видеть друг друга насквозь и заключили договор, который обоим был выгоден. Кихидзи мечтал о том, чтобы иметь такое же влияние на своего покровителя Хидэхиру, который правил северо-востоком, как Бамбоку на Киёмори из дома Хэйкэ. Кихидзи, однако, не говорил Конно-мару, одобряет ли Хидэхира план похищения Усиваки, но с характерными для него упорством и терпением торговец из года в год совершал паломничества на гору Курама и каждый раз брал с собой Конно-мару.

Люди говорили, что в одном из ущелий горы Курама поселилось племя Тэнгу, и, когда по ночам вспышки молний сквозь нависшие облака озаряли ущелье, это означало, что Тэнгу устроили пир. Ни один человек не осмеливался спускаться в то ущелье, потому что Тэнгу сбросили бы его с верхушки самого высокого дерева или же разорвали бы своими клювами на клочки. Во всех деревнях вокруг горы Курама многие поколения людей слышали истории о Тэнгу, и никто не сомневался, что демоны по-прежнему жили в ущелье, потому что продолжали совершаться самые невероятные поступки: они сбрасывали со склонов горы валуны, низвергали потоки, которые смывали урожаи риса на окрестные деревушки, подобно дождю сыпались камни. А в последнее время новые рассказы о творимых ими бедах вселяли ужас в деревенских жителей.

Седьмую ночь подряд в ущелье горы Курама проходило странное сборище. Это вполне могли быть Тэнгу.

— Он опаздывает.

— Нет, это мы пришли раньше обычного. Луна еще вон где, — произнес один из Тэнгу, показывая на небо. За поднятым пальцем следили несколько пар глаз.

— Ну что ж, пока поговорим о делах.

По дну ущелья были разбросаны валуны, раздавался грохот прорывавшегося сквозь теснину потока.

— Сегодня ночью будет наша последняя встреча.

— Не обязательно — мы можем встречаться здесь когда захотим, но что толку, если нет никаких вестей от Хидэхиры.

— Кихидзи говорит, что нам придется ждать еще год. Он не перестает утверждать, что и это слишком рано, но, если мы не поторопимся, Хэйкэ могут обнаружить, что происходит, и тогда проделанная за десять лет работа пойдет прахом.

— Я не совсем доверяю Кихидзи. Он все откладывает год за годом то под одним, то под другим предлогом. Не знаю, действительно ли у него есть взаимопонимание с Хидэхирой.

— Верно. Мы не можем быть в этом уверены.

— У Гэндзи всегда было много союзников на северо-востоке, но Хидэхира не относится враждебно к Хэйкэ. Можно даже сказать, что он и Киёмори имеют общие интересы.

— Возможно ли это?.. Кто может сказать?

Последовало долгое молчание. Наконец один из Тэнгу произнес:

— Полезно обдумать это. Уже два года, как Хидэхира произведен командовать армией на северо-востоке. Люди говорят, что этим он обязан Киёмори. Одного этого достаточно, чтобы понять, что они союзники.

— Нет, это слишком простой вывод. Скорее то была просто подачка Хидэхире, которая ничего не говорит о чувствах, которые питает к нему Киёмори. Строительство гавани в Оваде и домов в Ицукусиме обходится Киёмори крайне дорого, и ему нужно все золото, какое он только может получить от Хидэхиры. Но они — соперники, и оба знают это.

— Хорошо! Это больше похоже на правду. Скоро должен прибыть Конно-мару, и он расскажет нам о своем разговоре с Кихидзи прошлой ночью. Мы наконец узнаем, что они решили. Сейчас мы не можем рисковать, но нельзя и дальше тянуть. Что бы ни говорил Кихидзи, нам лучше все взять в свои руки.

Один из Тэнгу, который наблюдал за оврагом, вдруг крикнул:

— Я вижу их! Они приближаются!

По крутому отвесу ущелья проскользила фигура, хватавшая ветку за веткой, ловко перепрыгивавшая с валуна на валун. Она ясно вырисовывалась в лунном свете, который лился на поверхность скал и деревья. Наблюдавший за ней Тэнгу молча смотрел на ее смелые действия восхищенным взглядом.

— Конно-мару, мы сегодня вышли в другое место.

— Я слышу рев внизу. Мы, должно быть, над водопадами.

— Водопадами?

— Там опасно. Лучше найти другой спуск.

— Смотрите, они ждут там. Давайте спускаться здесь.

— Невозможно!

— Обойдите вокруг, я сейчас прыгну.

Конно-мару по опыту знал, что увещевать Усиваку бесполезно. Он ухватился за какие-то кусты, осматривая склон достаточно высокой скалы. Под ними зияла заваленная камнями глубокая расселина, в которую низвергался водопад, поднимая туман и брызги.

Конно-мару предупреждающе крикнул, но Усивака уже прыгнул и теперь раскачивался на ветке большого дерева, пытаясь нащупать опору на другом дереве, которое росло ниже.

— Вот как надо, Конно-мару, — произнес Усивака, когда ветка склонилась под весом его тела. Он обвил ноги вокруг другой ветки и отпустил руки.

Слуга едва успевал следить за ним.

— У вас так не получится, Конно-мару, — с озорной усмешкой сказал Усивака.

Для своего возраста он был невелик ростом. Ввалившиеся щеки, чересчур тонкие руки и ноги. Его скудно кормили и кое-как одевали с тех пор, как он поселился в монастыре. Похоже, что Усивака выжил лишь чудом. Он был самым маленьким и менее всего располагавшим к себе из всех новообращенных монахов монастыря, объектом бесчисленных злых шуток. Нервный и упрямый, Усивака часто изливал свои чувства в диких приступах плача, что стало предметом разговоров во всех окрестных монастырях. К десятилетнему возрасту он обучился обращению с оружием, поскольку монастыри на Кураме находились под властью монастырей с горы Хиэй, где в обязательном порядке готовили монахов к войне.

С возрастом в глазах Усиваки появилось что-то ястребиное; очертания тонких губ рано затвердели, он напускал на себя надменный вид. Однако юноша ничуть не заботился о своей внешности. Длинные и вечно нечесаные волосы, постоянные раны и шрамы на ногах, одежда с большими прорехами. Но за последнее время в нем произошла поразительная перемена. Он вдруг стал послушным, готовым повиноваться и угождать старшим, которые относили это на счет данного ему воспитания. Правда же состояла в том, что Усивака начал по ночам встречаться в ущелье с Тэнгу, где и узнал то, что от него утаивали: он был вождем, сыном Ёситомо из дома Гэндзи и узником Киёмори из дома Хэйкэ. От Тэнгу Усивака также услышал о смерти отца и судьбе матери. И с тех пор он понял, каким должно быть его будущее, хотя и знал об опасностях, которые ожидали его впереди.

— Ну, Конно-мару, сможете, как я?

— Да, но вам надо быть поосторожней.

— Не надо обо мне беспокоиться. Вот, я готовлюсь к прыжку, — сказал через плечо Усивака. Потом, пробираясь по ветвям деревьев, он смерил расстояние между собой и расселиной внизу и прыгнул на валун.

— Чисто сработано! — воскликнули Тэнгу, подбегая и окружая Усиваку.

Конно-мару, однако, отступил. Тэнгу осыпали его презрительными насмешками, которые эхо разносило по ущелью. Тут Конно-мару вдруг крикнул находившимся внизу Тэнгу:

— Я вижу, кто-то прячется за той скалой. Ловите его!

Тэнгу немедленно бросились в указанном направлении, карабкаясь по скалам и валунам. Со своей позиции Конно-мару при свете луны отчетливо видел фигуру, которая скользила среди теней по усыпанному камнями ущелью.

Асатори спасся бегством, спотыкаясь и мчавшись стрелой под прикрытием скал. Наконец он заполз между двумя валунами и, едва дыша, припал к земле, слыша крики над головой.

— Ты нашел его?

— Нет, а там искал?

— Да, но не могу найти.

Издалека по ветру донесся крик:

— Ау, вы его поймали?

— Нет ничего. А как там у вас?

— Совсем ничего не видно.

— Ну и устроил Конно-мару суматоху.

— Он, верно, увидел обезьяну или оленя.

Голоса скоро утихли. Тэнгу, кажется, прекратили поиски, и ущелье заполнял лишь шум ветра.

Асатори выполз из своей норы. Следя за лощиной, где собрались Тэнгу, он украдкой подобрался к ним поближе. Они кружком сидели, скрестив ноги, и были поглощены разговором. Забравшись на какой-то предмет, над ними возвышался, о чем вскоре догадался лекарь, Усивака, а рядом находился Конно-мару. Их было около десятка, они называли друг друга по именам, которые, как знал Асатори, принадлежали известным воинам дома Гэндзи на востоке.

— Ну, Конно-мару, Кихидзи утверждает, что все еще слишком рано?

— Да, верно. Я ему очень определенно сказал, что все мы думаем об этом деле, но Кихидзи отказывается менять свои планы. Он утверждает, что сейчас еще не время.

— Когда же, как считает Кихидзи, настанет подходящее время для действий?

— Об этом он говорил неопределенно, но подразумевал, что нам надо подождать, пока не произойдет какой-нибудь сдвиг.

— Что он при этом имел в виду?

— Например, появятся признаки того, что в чем-то не ладят Го-Сиракава и Киёмори.

— А что, если нынешнее положение дел будет длиться годами?

— Да, это нам тоже надо принимать во внимание.

Конно-мару видел, что никто из его товарищей больше ждать не хотел. Тем не менее Кихидзи оставался их единственной надеждой. Без него и без помощи Хидэхиры не было способа обеспечить безопасность Усиваки и будущее дома Гэндзи.

Собравшиеся удрученно примолкли.

Вдруг раздался голос Усиваки:

— Довольно, давайте об этом больше не говорить. Давайте даже не думать об этом.

На Усиваку посмотрели с изумлением, а один из Гэндзи со слезами на глазах сказал:

— Мой молодой господин, почему вы так говорите? Подумайте, через что мы уже прошли, подумайте о нашей клятве вам.

— Я просто имел в виду, что все эти споры бесполезны.

— Почему бесполезны?

— А почему мы должны ждать и надеяться на что-то такое, что может никогда не произойти? Близится время, когда я должен буду принять монашество, и у меня нет времени для ожиданий.

— Вот это нас и беспокоит. Мы хотим, чтобы Кихидзи скорее пришел к взаимопониманию с Хидэхирой.

— Кихидзи — этот купец? Полагаться на него?

Люди притихли. Усивака сказал то, чего никто из них не осмеливался выразить словами.

Юноша обвел взглядом окружающих:

— Вот я от него ничего не жду. Что бы кто ни говорил, в этом году я сбегу с горы Курама. Вот увидите!

Гэндзи внимали ему с ужасом, потом начали горячо протестовать, призывая его не быть опрометчивым.

Асатори уловил лишь обрывки того, что говорилось, подкрался поближе, решившись пойти на риск быть пойманным, но передать Усиваке то, что ему послала Токива. Но тут Усивака разразился громким и долгим плачем, после чего неожиданно скрылся в темноте.

Асатори проснулся под пение птиц. Он обдумывал любопытные события прошедшей ночи, по кусочкам собирая то, что ему удалось услышать. Солнце стояло высоко, все ущелье было наполнено майским солнечным светом. Он осторожно выполз из своего укрытия и осмотрелся.

Асатори провел там несколько дней, ловя рыбу в горном потоке и сбив из рогатки пару птиц. Но его надежды на то, что Гэндзи соберутся в этом месте вновь и ему удастся встретиться с Усивакой наедине, не сбылись. Тэнгу больше не появлялись. Асатори долго раздумывал, как проникнуть в монастырь, пока не увидел каких-то путешественников, приближавшихся по горному кряжу. Даже на расстоянии он видел, что это — не монахи. Лекарь был уверен, что перед ним паломники из района озера Бива или из Тамбы, и отправился им навстречу. Когда они приблизились, у Асатори бешено заколотилось сердце, потому что по цвету накидок и форме головных уборов он узнал в них придворных музыкантов. Бывший флейтист подумал, не встретит ли среди них своих давних друзей, и импульсивно побежал по дороге, по которой двигалась процессия из восемнадцати или даже больше человек. Когда они увидели Асатори, то остановились, потом собрались в тесный кружок.

Лекарь понял, что его приняли за разбойника, и путники, видимо, теперь ожидают нападения со всех сторон.

Он остановился, низко поклонился и прокричал:

— Не бойтесь. Я — тоже музыкант. Куда вы держите путь?

Путники быстро пошептались друг с другом, потом один из них приблизился к Асатори и сказал:

— Мы — музыканты из Судзана и пришли сюда, чтобы выступить на празднестве на горе Курама. Вы говорите, что вы тоже музыкант, а что вас сюда привело?

Асатори с ходу не нашел правдоподобного ответа и спросил:

— Празднество? А когда оно состоится?

— Только недели через две, но мы пришли, чтобы провести подготовку.

— Значит, вы из Судзана?

— Да, но прибывают музыканты и из других мест.

— Вы не из семейства Абэ?

— О, вы нас узнали!

— Я — тоже из семейства Абэ в Киото.

— Вы — тоже?

Музыканты устремились вперед и толпой окружили Асатори, задавая ему нетерпеливые вопросы.

— Вы — не обычный музыкант, — говорили они после продолжительной беседы с любопытством и восхищением. — Расскажите нам о себе подробнее.

— Я оставил музыку, чтобы стать лекарем.

— Что заставило вас отказаться от поста при дворе?

— Я не был там счастлив.

— Вам не нравились ограничения в жизни, которые на вас наложили?

— Да, это более или менее так, — ответил Асатори и добавил: — Я собирал травы здесь, а когда увидел вас, не мог удержаться от того, чтобы не поговорить с близкими мне по духу людьми. Как вы отнесетесь к тому, если я пойду с вами и посмотрю на празднество? Если вы придумаете мне какую-нибудь работу, я буду только рад приносить вам пользу.

Музыканты дружно приветствовали идею включить Асатори в свою группу.

На горе Курама они разместились на постоялом дворе, где остановились и другие музыканты. Во всех монастырях новообращенные собирались, чтобы попрактиковаться в божественных чтениях. Асатори каждый день присоединялся к ним, будучи уверенным в том, что встретит Усиваку. Но тот все не появлялся.

День празднества приближался, и по монастырям от рассвета до темноты эхом разносился гром барабанов, звуки колоколов и флейт. Однажды ночью Асатори случайно подслушал разговор двух монахов, из которого понял, что Усивака живет в одиночестве в небольшой хижине, находящейся на территории монастыря. Поздно вечером он пошел туда, но Усиваку не обнаружил. Лекарь стал поджидать его под деревьями недалеко от хижины. Наконец он увидел небольшую фигурку, проскользнувшую к ее дверям.

— Господин Усивака! — окликнул Асатори.

Человек остановился и спросил приблизившегося к нему лекаря:

— Кто вы?

— Вы ведь Усивака?

— А вы? Кто вы?

— Я — лекарь, меня зовут Асатори, — сказал он, поклонившись. — Ваша мать попросила меня передать это вам. В коробке для вас есть письмо.

Усивака взял коробку, ничего не сказал и скрылся в хижине. Там при свете свечи он прочитал письмо матери. «Я день и ночь молюсь, чтобы ты был счастлив, — говорилось в начале послания. — Во всем слушайся старших. Мне доставляет радость мысль о том, что ты прилежен в учебе. Серебряный образ, который я отправляю тебе с посыльным, принадлежал твоему отцу Ёситомо… Это было его последним подарком мне».

Дальше в письме говорилось о молитвах Токивы и связанных с ним надеждах — чтобы Усивака отбросил все помыслы о жизни воина и в качестве монаха шел дорогой мира и святости.

Асатори ждал, когда появится Усивака, потом решил заглянуть в хижину. Там он увидел послушника, который задумчиво смотрел на лежавшее перед ним письмо. Асатори быстро проскользнул внутрь, упал перед Усивакой на колени и начал говорить ему о матери, умоляя юношу внимательно отнестись ко всему тому, что она написала.

Какое-то время Усивака ничего не говорил, потом он поднял глаза.

— Да, Асатори, я знаю, чего от меня хочет мать.

— И что? — с нетерпением спросил лекарь.

— Но, — продолжал Усивака, — как всякая женщина, моя мать многого не может понять. Из ее письма я вижу, насколько она поистине женственна. Если бы только я мог с ней встретиться!

— Вы действительно так хотите ее увидеть?

— Какие глупости вы говорите!

— Нет причин, по которым вы не могли бы увидеть ее после того, как примете монашество. Когда люди будут чтить вас как великого мудреца и святого человека, я уверен, что вам будет позволено вернуться в столицу и повидаться с ней.

— Я не могу так долго ждать. Я должен увидеть ее сейчас…

— Если вы сделаете неверный выбор, то можете никогда не увидеть ее.

— Разве это не естественно, что я хочу видеть свою мать?

— Вы должны помнить о Хэйкэ.

— Кто они такие и что они мне? Они что, боги? Сверхчеловеческие существа?

— Война навлекла на вас все эти несчастья, и вы должны отвернуться от всего, что приносит войну.

— И это будет продолжаться вечно? Я должен оставаться тем, что я есть, узником едва ли не с момента рождения?

— Именно мы должны найти такой образ жизни, который не приведет к войне и не создаст ад на земле, — горячо говорил Асатори. — Только следуя путем, который ведет к миру, вы покажете, как сильно любите свою мать. Мир нельзя изменить мгновенно, и нам не уйти от кармы.

— Это все, что вы пришли сказать мне, Асатори? — произнес Усивака, заворачивая в письмо образ и кладя этот сверток в складки своей накидки. Вдруг он пихнул ногой лекаря, который стоял перед ним на коленях. — Теперь я знаю, кто вы такой. Вы шпионили за нами в ущелье. Прочь от меня! Я позабочусь о том, чтобы мой ответ дошел до матери. Не оставайтесь здесь больше — уходите сразу же, немедленно!

Сказав это, Усивака выбежал из хижины и скрылся в лесу. Асатори попытался догнать его, но юноша уже исчез.

Глава 49.

Побег Усиваки

Утренняя дымка подобно пару поднималась с горы. Наступал последний день трехдневного празднества. Мерцали тысячи фонарей, отовсюду слышались пение сутр и звуки музыки. День опять обещал быть знойным.

— Усивака выглядит вполне пристойно, не правда ли?

— Совсем на себя не похож, когда принарядится.

— Эй, Усивака! Подойди-ка, посмотрим, правда ли это ты.

Новопосвященные собрались в комнате за танцевальной сценой и дразнили Усиваку, одетого в накидку макового цвета и яркие пурпурные штаны. Волосы были собраны в тщательно завязанный узел. Пока новички возбужденно смеялись, кричали и прыгали, Усивака сидел в одиночестве и ждал.

— Ты волнуешься, да? — спросил один из его приятелей.

— Нет, — покачал головой юноша, — просто всю прошлую ночь я не мог заснуть.

— Что же тогда не давало тебе спать?

— Я был слишком возбужден.

— Возбужден? Чем?

— Сегодняшним днем, конечно.

— Чудной ты, право. — Собеседник фыркнул и побежал к послушникам, которые свесились с перил галереи.

Раздались громкие возгласы:

— Посмотрите, сколько сегодня собралось народу!

— И еще подходят! Как муравьи!

— Где, где? Дай глянуть!

Возбужденные новообращенные карабкались на перила и колонны. Вскоре их всех собрали для торжественного прохождения вокруг горы Курама.

Процессию возглавлял монах, прокладывая путь через толпу. За ним следовали музыканты, звонившие в колокола и ударявшие в гонги; далее шли высокопоставленные монахи и новообращенные послушники, принимавшие участие в божественных чтениях.

Становилось все жарче и жарче, и, пока процессия огибала гору, идя от святыни к святыне, от храма к храму, на небе не было ни облачка. Новообращенные тяжело дышали и потели, шли, толкаясь и нарушая строй, ерзали и сбивались на бег. Усивака, самый маленький из них, шел в конце дисциплинированно и степенно. Однако его глаза бегали то вправо, то влево, выискивая среди паломников знакомые фигуры, и время от времени во взоре юноши вспыхивал огонек, свидетельствующий о том, что он кого-то узнал.

Когда четырехчасовой поход вокруг горы закончился, новообращенные разошлись на дневную трапезу, потом стали готовиться к танцам, в которых им предстояло принять участие. Весь день до темноты играла музыка. Вокруг горы были зажжены костры. Многочисленные паломники толкали и теснили друг друга, пробиваясь от одного представления к другому. Новообращенные продирались сквозь толпы, боясь что-нибудь пропустить. Один Усивака бесцельно бродил в стороне от собравшихся, пока без всякого предупреждения к нему сзади не приблизился человек, который бросил ему легкую летнюю накидку и прошептал:

— Пора, господин!

— Это вы, Масатика?

— Я провожу вас до самой дороги, ведущей в ущелье.

— Эта дорога перекрыта.

— Не важно. Поторопитесь!

Усивака побежал. Не успел он скрыться с глаз, как Масатика вложил пальцы в рот и дважды пронзительно свистнул. Несколько человек спокойно просочились через толпу, поглощенную созерцанием ритуала расщепления бамбука, и скрылись в ночи.

Вскоре после этого один за другим монахи, принимавшие участие в ритуале, быстро покинули место действия. Было слышно, как кто-то сказал: «У заграждения у одного из ущелий убит монах».

Люди стали оживленно переговариваться. Сквозь ограждение прорвался и убежал новообращенный послушник. Убегая, он убил двоих охранников. Нет, это сделал кто-то из Тэнгу, утверждали в толпе.

Скоро слух о происшествии дошел до музыкантов, которые отдыхали и выпивали в своем жилище. Асатори, который здесь находился, вскочил.

— Сбежал новообращенный? Кто это? Как его имя? — спрашивал он своих товарищей, потом украдкой покинул свое место и выскользнул наружу.

Гэндзи к тому времени собрались в хижине, в которой их впервые увидел Асатори.

— Первый шаг благополучно сделан, и мы вас поздравляем, — сказал один из них, обращаясь к Усиваке, который в темноте смешался с окружившими его фигурами и все еще не мог прийти в себя после того, как едва спасся.

Другой из дома Гэндзи, который выглядел постарше и поопытнее остальных, возразил:

— Еще рановато для поздравлений. Довольно просто уйти с горы Курама, но как нам справиться со всем остальным? Помните, мы по-прежнему должны считаться с Хидэхирой, а ведь мы организовали побег без согласия Кихидзи. Следует об этом ему сообщить, в противном случае нам будет практически невозможно избежать столкновения с воинами Киёмори и скрыться на восток.

В разговор вступили и другие заговорщики:

— Но это был наш последний шанс. В любом случае господин Усивака все берет в свои руки.

— Мы не будем полагаться на Кихидзи. Если он откажет нам в помощи, мы сами справимся со всеми трудностями.

— Спорить об этом мало толку, — сказал, видимо, главный в этой группе. — Я предупредил Конно-мару о том, что произойдет сегодня ночью. Но его до сих пор нет, и меня это беспокоит.

Тщетность попыток уйти на восток для большинства Гэндзи была очевидна, потому что Хэйкэ теперь поднимут тревогу и заблокируют все дороги, идущие в восточном направлении. Им мог помочь только Кихидзи. Наконец, незадолго до рассвета, появился Конно-мару.