Осаждаемый сыновьями Тамэёси, был вынужден отвечать:

— Потерпите, потерпите еще немного. По правде говоря, у меня не лежит сердце к союзу с экс-императором Ситоку. Но и подчиниться приказу двора тоже не испытываю ни малейшего желания. Вот каково сейчас мое подлинное душевное состояние. Пока я не вижу выхода. Однако помните: мы должны защищать своих женщин и детей. Передайте это воинам. Если среди них есть желающие воевать, пусть присоединяются к любой из сторон.

Взрыв негодования покрыл слова Тамэёси. Неужели дом Гэндзи должен оставаться в роли стороннего наблюдателя и быть объектом насмешек, возмущались сыновья. Говорить легче, чем действовать. Согласятся ли представители дома Гэндзи во всей стране оставаться нейтральными? Тамэёси просто рассуждать о том, что не надо принимать чью-либо сторону, но как ему удастся уклониться от войны? Какие у него есть гарантии того, что пожар войны пощадит его самого и его имущество? Согласятся ли уважать его нейтралитет жаждущие крови воины с обеих сторон? Не случится ли так, что жертвой насилия станет из-за собственной трусости именно он, равно как и его воины?

Тамэёси, слушая эти доводы, чувствовал их основательность. Он не отметал возможность трагического исхода, отчаяние омрачало его чело.

— В ваших словах много правды. Но давайте прикинем: если мы станем на сторону экс-императора, тогда Ёситомо, мой сын, станет нашим врагом. Если мы возьмемся за оружие для поддержки императора Го-Сиракавы, на меня ляжет грех сословной непочтительности к нашему благодетелю Ёринаге. Любой выбор не спасет нас от ада войны. Я, Тамэёси, ставящий превыше всего честь дома Гэндзи, вынужден сейчас не браться за оружие. Лучше бы мне выбрить себе тонзуру монаха и скрыться в убежище… Дайте мне еще одну ночь на размышления.

Сыновья Тамэёси остались недовольными его ответом, но прекратили наседать на отца, утомленного тяжелыми думами.

Когда от Ёринаги прибыл новый гонец, Тамэёси послал с ним сообщение, что болен и не может встретиться с благодетелем. На письмо своего сына Ёситомо он дал уклончивый ответ, из которого были неясны его намерения. Тамэёси со слезами на глазах перечитывал послание Ёситомо:

«Двух правителей быть не может. Каковы бы ни были претензии экс-императора, мой долг поддержать императора нынешнего. Я не могу предать его. Отец, прошу тебя и братьев взять оружие и побыстрее прибыть к императору. Я понимаю твои чувства. Понимаю, что в силу многих обстоятельств это решение для тебя болезненно, но иного выбора, кроме поддержки нашего дела, у тебя нет. У меня на глаза навертываются слезы, когда я подумаю, что мы, представители одного дома, связанные кровными узами, можем поднять друг на друга оружие. Если войска экс-императора встанут на вашем пути, я приду к вам на помощь и предоставлю вам вооруженную стражу. Неблагодарный сын больше всего тревожится за тебя, мой старый отец. Принимай трудное решение теперь же, и пусть ваше знамя развевается среди тех, кто сражается за нашего императора. Пусть другие сыновья поддержат тебя в час испытаний».

Сердце Тамэёси переполняла гордость. Так мог изъясняться только его сын. Он почувствовал, что его нерешительность уходит, когда перед ним снова появился советник Норинага с новым посланием от Ёринаги. Чтобы выиграть время, Тамэёси сказал:

— Передай, что я слишком стар и немощен.

Норинага, однако, отказывался отправиться назад с таким ответом.

— Ваши чувства мне хорошо понятны. Но возможно ли, чтобы Тамэёси из дома Гэндзи, который обязан министру столь многим, оказался столь неблагодарным? Неужели он откажет в помощи и допустит поражение экс-императора?

Тамэёси попытался снова возразить:

— На все ваши просьбы я могу ответить, что слишком непригоден для того, чтобы быть полезным кому-либо.

— От вас нужны гарантии, что вы на нашей стороне. Пока вы не появитесь, не будет никакого военного совета. Все ждут вашего прибытия.

Обескураженный, Тамэёси умолк, уставившись на Норинагу безучастным взглядом. Наконец он сказал:

— Прошлой ночью я видел сон — дурной сон. На моих глазах восемь доспехов дома Гэндзи были разбиты на куски внезапно поднявшимся вихрем. После этого я проснулся. Теперь считаю, что война не принесет ничего хорошего нашему дому. Над домом Гэндзи нависла беда…

— Меня поражает, что воин, подобный вам, верит сновидениям. Разве я могу вернуться с таким ответом? Я не смогу вернуться, пока вы не выскажете вашего твердого слова. Вы ставите меня в крайне затруднительное положение. Если нужно, я останусь у вас до рассвета…

Тамэёси вдруг осознал, что они разговаривают в темноте. Послышался чей-то голос:

— Господин, я принес светильники. Можно войти?

Тотчас в комнату вошел восемнадцатилетний юноша крупного телосложения с зажженными светильниками, которые он расположил на высоких стойках. Когда юноша собрался уходить, Тамэёси остановил его:

— Погоди, Тамэтомо, погоди! — Повернувшись к Норинаге, Тамэёси сказал: — Возможно, вы слышали о моем сыне, который отличался свирепостью даже мальчиком. Это самый младший из восьми моих сыновей и единственный, кто отличается воинственностью. По сравнению с ним другие сыновья — посредственные воины. Тамэтомо способен меня заменить. Если он приемлем для вас и согласится на мою просьбу, то я пошлю его к вам вместо себя. Ты согласен, Тамэтомо?

Юноша с готовностью отозвался:

— Позволь мне уехать, если это так нужно.

Хотя Симэко не стала императрицей, она осталась при дворе для ухода за императором-ребенком Коноэ и не покидала дворец после смерти императора, впрочем лишившись значительного числа слуг. Среди тех служанок, которых по настоянию Симэко оставили при ней, была Токива. Пятнадцатилетнюю Токиву выбрали из сотни красавиц, претендовавших на службу у Симэко. Девушка только начала службу при дворе, когда ею увлекся Ёситомо. Он сделал ее своей тайной наложницей. Эта связь стала явной для Симэко, после того как Токива родила мальчика. В двадцать лет у нее появился второй сын. Симэко, сильно привязавшаяся к Токиве, простила ей любовные прегрешения, которые бы не обрадовали госпожу Бифукумон, и, чтобы Токива не была оторвана от своих детей, предоставила ей и ее стареющей матери маленький домик на территории дворцового комплекса. Госпожа Симэко понимала, однако, что наступит время, когда тайну Токивы больше нельзя будет скрывать ото всех и Токива должна будет расстаться с Ёситомо из дома Гэндзи или покинуть дворец.

С усилением напряженности в отношениях между императорским дворцом и экс-императором война становилась неизбежной, и Ёситомо опасался навещать Токиву. Во время одного из своих тайных визитов он сказал ей:

— Утри слезы, дорогая. Ты не должна бояться того, что я брошу тебя, когда начнется война. Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы эти два крохотных существа стали моими врагами? — Ласково улыбаясь, он снял прядь волос с влажной щеки Токивы и заложил ее за изящное ушко молодой женщины. Затем продолжил шептать в это ушко: — Если разразится война, я без колебаний соберу своих людей и приду на помощь императору. То, чем я обязан министру Ёринаге, не может значить больше, чем поддержка трона. Я не являюсь подданным министра. Чью бы сторону ни заняли отец и братья, я остаюсь вместе с его императорским величеством. Больше не бойся того, что наши свидания вызовут гнев госпожи Бифукумон, теперь ты можешь с гордостью признаться, что твой возлюбленный Ёситомо — преданный слуга императора.

Охватив лицо женщины ладонями, он притянул ее к себе и впился губами в губы, дрожавшие от счастья. Не издавая малейшего шума, который мог бы нарушить сон младенца, спавшего на груди женщины, он обнял ее, роняя вместе с ней слезы умиления.

По мере того как распространялись слухи о грядущей войне, столицу охватывала паника. Напуганные жители в крайне удрученном состоянии устремлялись из города в окрестную холмистую местность, захватив с собой необходимые пожитки. Страх и тревога Токивы стали, однако, гораздо меньше, когда она узнала, что Ёситомо первым присоединился к войскам императора. Она была переполнена счастьем от того, что он оставался верным ей, что его боевой стяг стал символом их любви. Теперь она могла с гордостью поведать всему миру, что принадлежит ему. Ей не терпелось сообщить об этом матери, и она поспешила завершить вечерние служебные обязанности как можно скорее. Затем, закрыв лицо летней накидкой, Токива направилась к своему дому. Молодая женщина ускоряла ходьбу, воображая, что слышит плач своих детей, пока не достигла ворот дворика. Когда она собралась снять защелку с входной двери, то вздрогнула от неожиданности, услышав чей-то голос:

— Вы, госпожа Токива?

— Кто это? — отозвалась она настороженным голосом, повернувшись в страхе лицом к фигуре, одетой в доспехи.

— Меня прислал Ёситомо из дома Гэндзи.

— Вот как?

— У меня для вас важное сообщение. Утром в столице ожидается жестокое сражение. Вы должны немедленно покинуть город.

— Хорошо, я только сообщу об этом своей матери.

— Как чувствуют себя ваши дети?

— Они оба здоровы.

— Какого они возраста?

— Старшему — три года. Младшему — всего несколько месяцев.

— Так… — помедлил незнакомец. — Как их зовут?

— Одного Имавака, а младенца…

Токива умолкла, охваченная внезапно нахлынувшими на нее подозрениями. Она пристально посмотрела на незнакомца, который тут же ретировался. Прежде чем он исчез из виду, появились десять слуг Ёситомо, сказав, что прибыли для ее сопровождения. Они бесцеремонно вошли в дом и стали собирать вещи, необходимые для отъезда. Она ничего не могла узнать от них о личности незнакомца, с которым только что говорила.

К полуночи слуга Тамэёси по имени Магороку явился сообщить, что в эту ночь Токива покинет город с двумя детьми.

— Господин, вы сами готовы ехать? Как только вы приняли решение…

Тень горечи пробежала по лицу Тамэёси и потерялась среди складок и морщин. Затем его лицо осветилось улыбкой.

— Да, я принял решение. Я обязан делать то, что делаю, потому что молодежь не внемлет доводам рассудка. Для них нет разницы между плохим и хорошим. Им бы только испытать свои силы, поэтому я позволил им делать все, что они хотят. — Внезапно Тамэёси громко рассмеялся.

— Они идут к экс-императору без вас?

— Разве я при своей немощи могу оставаться здесь в одиночестве? И разве я могу отказаться идти к нему на помощь? Это моя судьба, мой жребий воина. С колебаниями покончено, я готов выступить на стороне экс-императора. Ёситомо принял другое решение. Ему выпал жребий быть с императором и для него больше нет возможности возврата.

— Выходит, так.

— Именно так. Он выбрал свой путь… Принеси мои доспехи, Магороку.

Дни колебаний и пассивности кончились. Тамэёси приготовился на склоне лет выдержать самое большое испытание. Теперь он дал ответ советнику Норинаге, который упорно дожидался его.

Восемь комплектов доспехов составляли сокровище дома Гэндзи, которое передавалось из поколения в поколение. Когда их принесли, Тамэёси передал по комплекту каждому из сыновей, приказав доставить один той же ночью Ёситомо.

Утром, когда Тамэёси отправился с сыновьями и воинами во дворец в пригороде Сиракава, чтобы присоединиться к войскам Сутоку, предложил свои услуги императорскому двору Киёмори.

Всего лишь неделя прошла с тех пор, как умер заточенный в монастырь император. Сразу появилось много сановников и разного рода чиновников, которые не желали участвовать в надвигающихся битвах и укрылись в своих поместьях. Советник Норинага, получив ответ Тамэёси экс-императору, бежал из дворца в пригороде Сиракава в один из монастырей в окрестностях Киото и постригся в монахи. Цунэмунэ из провинции Фудзивара, сопровождавший Ёринагу в Удзи, вскоре после этого исчез. Многие сановники отказались подчиниться приказу явиться в императорский дворец.

Мотомори, сын Киёмори, покинувший Киото 10-го числа, к полудню занял позицию, которая позволяла контролировать дорогу на Удзи. Решительный вид его людей и властные нотки в их голосах свидетельствовали об осознании ими важности порученного дела. Путникам, следовавшим в Киото из разных районов страны и не имевшим представления о событиях в столице, было приказано поворачивать назад. Придворных и военачальников, пытавшихся бежать из столицы, заставляли проделывать обратный путь в нее.

— Эй, эй! Кто там едет?

— Какой-то сановник в своей карете.

— Теперь внимание, с ним большая свита.

На дороге показалась плетеная карета, за которой следовала коляска, украшенная металлическим орнаментом. Их окружали около двадцати вооруженных воинов.

— Остановитесь! — приказали воины Мотомори, перегораживая дорогу. Их предупредили, что Ёринага мог возвратиться в Киото этой дорогой, и они были убеждены, что в карете ехал он. Однако пассажирами кареты и коляски оказались двое придворных, которые представили документы, удостоверяющие, что они выезжали в Удзи по частным делам.

Между тем Ёринага пробрался в столицу в паланкине по другой дороге и уже находился в полной безопасности в своей ставке в пригороде Сиракава.

Мотомори и его люди были разочарованы тем, что им не удалось задержать министра Ёринагу. Солнце уже садилось, и они собрались было кормить лошадей и готовить себе ужин, когда увидели, как со стороны Удзи к ним спешат десять всадников и примерно тридцать пеших воинов. Мотомори быстро поскакал в их направлении.

— Стойте! Откуда вы и куда торопитесь?

Всадники сразу же остановились, к ним подтянулись пешие воины. Массивная фигура всадника в черных кожаных доспехах и рогатом шлеме наклонила голову в знак приветствия.

— Мы прибыли из соседней провинции, услышав вести о беспорядках в столице. Кто у нас на пути?

В ответ Мотомори сказал:

— Нам приказано охранять эту дорогу. Тех, кто идет на помощь императору, мы пропустим, всем другим не будет позволено пройти. Я, внук Тадамори из дома Хэйкэ, второй сын Киёмори, владетеля провинции Аки. Меня зовут Мотомори, я военачальник из Аки, мне семнадцать лет!

Воины Мотомори приблизились к неизвестным с натянутыми тетивами луков. Незнакомец заявил, что он Тикахару из дома Гэндзи и едет к экс-императору Сутоку. Раздались крики и зазвучал свист летящих стрел. Тикахару и десять всадников пригнули головы к конским гривам, обнажили мечи и взяли наперевес пики. Наступившие сумерки и пыль, клубившаяся из-под копыт скачущих галопом лошадей, прикрывали атакующих всадников противника, и силы Мотомори поспешно отступили к ближайшей гробнице для перегруппировки. Глядя вниз с холма, на вершине которого стоял, Мотомори собрал вокруг себя воинов и воззвал к ним:

— Эй, мужчины из провинции Исэ, — их не больше сорока пяти. При соотношении пять-шесть человек на одного противника мы в состоянии принудить их к сдаче.

Воины Мотомори снова бросились в атаку на неприятеля, и на этот раз им удалось убить одного и ранить несколько вражеских воинов, остальные были захвачены в плен. Но Тикахару сражался в одиночестве до конца, пока не был стащен с коня пикой с крюком. Затем Мотомори поспешил с пленными в столицу.

Когда он собрался вернуться из императорского дворца на дорогу в Удзи, то был задержан на краткое совещание с высшими военачальниками.

На следующий день рано утром, когда Киёмори наконец прибыл во дворец, он встретил восторженный прием и поздравления в связи с успехом сына, захватившего в плен Тикахару из дома Гэндзи. Раскрасневшийся от гордости и широко улыбаясь, он нанес несколько визитов приятелям — военачальникам, чтобы уведомить их о своем прибытии и извиниться за опоздание. Последним он посетил Ёситомо.

— А, Киёмори из дома Хэйкэ!

— А ты Ёситомо из дома Гэндзи!

Они глядели друг другу в глаза и молчали, вспоминая свою первую встречу много лет назад осенним днем на похоронах Тобы Содзё. Их представил друг другу Ёсикиё Сато. Потом Ёситомо заговорил об отъезде в Камакуру. Вскоре после этого Ёсикиё сбежал домой, выбрил тонзуру и стал поэтом-монахом Сайгё. С тех пор прошло шестнадцать лет, хотя им показалось, что все это происходило только вчера. В столице с того времени много чего переменилось. Некоторые из их молодых соратников теперь либо были мертвы, либо покинули Киото. Ни один из этих двух воинов не предполагал, что они встретятся друг с другом вот так — соратниками в борьбе за дело императора. Они принадлежали к соперничавшим домами — Гэндзи и Хэйкэ, — но общая цель сделала их братьями по оружию.

— Я беспокоился о тебе, — прервал молчание Ёситомо, — потому что ходили разные слухи насчет тебя. Очень рад, что ты вместе с нами.

— Я послал своего сына с частью войск и задержался дома, чтобы проследить за сбором своих людей. Извини за опоздание.

— Ты, должно быть, был рад узнать о том, как отличился твой сын.

Киёмори в шутку возмутился:

— Чему же радоваться, если эти молокососы сражаются лучше своих учителей — крадут наши победы!

— Завидую тебе, — продолжил Ёситомо, — твой дом так не разделен, как мой.

Улыбка исчезла с лица Киёмори. Радуясь подвигам Мотомори, он забыл, что значит братоубийственная война для Ёситомо. Доспехи на Киёмори стали непривычно тяжелыми. В замешательстве он искал в памяти слова сочувствия, которые упорно не шли в голову. Затем, произнеся несколько беспорядочных фраз, Киёмори повернулся и вышел.

Ёситомо вздрогнул, когда собеседник внезапно показал ему спину.

В тот же день двор перебрался в императорский дворец, расположенный в центре северной части столицы. Там же находилась ставка императорских войск. По совету Ёситомо первый удар по противнику было решено нанести той же ночью. Договорились внезапно атаковать дворец в пригороде Сиракава, куда не ранее полудня следующего дня должны были подойти подкрепления к Ёринаге. Эта операция, по замыслу Ёситомо, предупредит атаку противника на императорский дворец.

Между тем Тамэёси и сыновья со своими всадниками и пешим ополчением прибыли в пригород Сиракава, где застали экс-императора и его советников в большой тревоге. Вести о захвате в плен Тикахару минувшим вечером усиливали сомнения в том, что лояльные Ёринаге войска из внутренних провинций смогут пробиться к нему. Ёринага рассчитывал на прибытие трех тысяч всадников и пехотинцев ко времени начала атаки на пригород. Однако в его распоряжении находилось не более 1600 — 1700 человек. Не мог он рассчитывать и на прибытие в течение ближайших суток монахов из провинций Нара и Ёсино, которые обещали помочь. Тревога достигла апогея в ночь, когда Ёринага выехал за реку Камо и увидел, что небольшое пламя в западной части горизонта превратилось в густые клубы черного дыма. До этого прибыли гонцы с вестью, что Дворец Ручья под ивой в китайском стиле, где размещалась часть войск Ёринаги, объят пламенем. Министр приказал было направить туда дополнительные войска, однако Тамэёси из дома Гэндзи и Тадамаса (дядя Киёмори) сумели отговорить его от этого шага. Они указали на необходимость дальнейшего укрепления обороны дворца в пригороде Сиракава.

Тадамаса с тремя сотнями всадников и пеших воинов, к которым присоединилась сотня воинов Ёринаги, занял позицию у Восточных ворот дворцового комплекса. Прямо перед ним лежало холмистое подножие горы Хиэй. На противоположной стороне периметра дворцового комплекса, выходящей к реке Камо, расположился Тамэёси со своими отборными воинами. Здесь находились главные Западные ворота. Его младший сын Тамэтомо с сотней всадников и пеших воинов расположился у малых ворот той же стены.

Ёринага, проинспектировавший оборону дворца, не мог не подавить разочарования при виде малочисленности своих войск, хотя он утешал себя тем, что присутствие Тамэёси стоило десяти тысяч воинов. Ёринага воспрянул духом еще больше, когда увидел Тамэтомо с двадцатью восьмью всадниками. Их обучали военному искусству в провинции Кюсю, где Тамэтомо приобрел легендарную известность своими боевыми качествами. Ёринага с любопытством глядел на молодого воина. Тот был на голову выше самых рослых его воинов. Одет в тяжелые доспехи, прошитые белыми шнурами, под ними просматривалась голубая одежда. Длинный меч покоился в ножнах из медвежьей шкуры. Один из оруженосцев держал его железный шлем. Знаменитый Тамэтомо, будучи сильным и воинственным парнем, в свое время причинил отцу немало хлопот. В тринадцать лет его отослали к родственнику в провинцию Кюсю, где уже в семнадцать лет он приобрел славу бесстрашного воина и был признан одним из местных вождей.

Ёринага подошел к Тамэтомо, чтобы выяснить его соображения об оборонительной стратегии, но в ответ услышал:

— Мы не добьемся победы, если не предпримем ночной атаки. Лучше всего сегодня ночью. Я удивлен, что на этот счет возникли сомнения.

— Это очевидно и для самого неопытного воина, — улыбнулся Ёринага, — мы готовы к такой операции.

— Мы должны обойти противника в столице с обоих флангов, — предложил Тамэтомо. — Затем начать фронтальную атаку главными силами. Тогда противник попадет в западню, и мы сможем извлечь максимальную пользу из наших малочисленных войск.

— А что, если твой брат, Ёситомо, атакует первым?

— Я пробью стрелой его шлем и заставлю его обратиться в бегство.

— Я слышал, что среди войск противника находится Киёмори из дома Хэйкэ.

— Отбросить его войска, пробиться во дворец и взять в плен императора будет нетрудно. Главное выбрать момент для удара. Это необходимо сделать сейчас — перед рассветом.

— Довольно смелая стратегия и, полагаю, победоносная, — сказал насмешливо Ёринага, — когда она используется в мелких стычках в провинции Кюсю с участием десяти — двадцати всадников. Но надо понимать, что здесь будут происходить операции гораздо большего масштаба. Боюсь, Тамэтомо, что твой план принесет здесь мало пользы!

Помрачнев, Тамэтомо вернулся на занимаемый им пост. Он прилег на свой огромный щит с намерением проспать до зари.

— Противник атакует!

— Противник форсировал реку!

Раздались крики и вопли перед рассветом 12-го числа. Во дворце началась суматоха, слышались лязг оружия и ржание лошадей. Лучники, облепившие стены дворца в пригороде Сиракава, уже целились в наступающего неприятеля.

Ёситомо во главе более тысячи всадников и пеших воинов прибыл на правый берег реки Камо, прямо напротив Сиракавы, и собрался было перейти реку вброд, но увидел сверкающий склон горы Хиэй. Сознавая невыгодность наступления на противника, когда солнце светит в глаза атакующим, он повернул назад и повел свои войска берегом вниз по течению реки на небольшое расстояние, перед тем как перейти ее вброд. Затем он начал движение на север и остановился в месте, недосягаемом для стрел неприятеля.

Тамэёси приказал открыть Южные и Западные ворота. Он собрался выехать верхом, когда, опережая его, поскакал галопом Тамэтомо с криком: «Позволь мне первым атаковать!» За ним последовал старший его брат, Ёриката, оспаривая право Тамэтомо быть первым. Тамэтомо, раздраженно требуя, чтобы ему не мешали, пришпорил коня и направился к Западным воротам.

Ёриката в полумраке занимавшегося рассвета скакал галопом к передовой линии противника и кричал, вызывая на поединок:

— Кто осмелится выйти: Гэндзи или Хэйкэ? Перед вами я, Ёриката, четвертый сын Тамэёси из дома Гэндзи!

Вызвался один из воинов, объявивший себя вассалом Ёситомо, господином Самоцукэ. Требуя, чтобы с ним сразился сам командующий, Ёриката послал одну за другой две стрелы в направлении места, где сидел верхом на коне Ёситомо. Он заметил, что поразил двух всадников, и повернул назад, когда стрела противника просвистела рядом с его шлемом. Без промедления он помчался галопом к своим ликующим товарищам.

Разгневанный ранением своих воинов, Ёситомо начал преследование Ёрикаты, пригрозив, что отплатит брату за дерзость, однако воины не дали командующему осуществить свое намерение.

Между тем, Киёмори скакал по левому берегу реки с более чем восьмью сотнями всадников к месту севернее дворца Сиракава. Он ждал, когда Ёситомо начнет атаку. Когда поднялось солнце и над рекой рассеялась густая пелена тумана, он увидел расположение войск Ёситомо. Хотя ни одна из противоборствующих сторон не двигалась, сердце Киёмори начало учащенно биться. С обеих сторон усиливались воинственные крики, превратившиеся в звериный рев. Сквозь рассеивающийся туман он увидел, как дистанция между боевыми линиями противостоящих войск неуклонно сокращается. Вдруг пятьдесят всадников отделились от воинства Киёмори и помчались по берегу реки к воротам, защищаемым Тамэтомо. Три воина выехали вперед, выкрикивая на поединок того, кто командовал защитниками ворот, и называя себя вассалами Киёмори из дома Хэйкэ.

Мощный голос перекрыл шум реки:

— Это я, Тамэтомо, сын Тамэёси. Не хочу тратить на вас стрелы. Даже ваш предводитель Киёмори не сравнится со мною силой. Возвращайтесь к нему и скажите, пусть выходит на поединок.

Когда рядом с Тамэтомо одновременно просвистели три стрелы, он небрежно спустил с тетивы лука свою стрелу, которая со зловещим свистом пронзила одного всадника и застряла в плече другого. С отчаянным ржанием лошадь без всадника отпрянула назад. Шеренга всадников позади выступила вперед с луками на изготовку, чтобы прикрыть двух воинов и их коней от роя стрел, летящих со стороны противника.

Под Киёмори дрожала и звенела земля. Его конь, раздувая ноздри, отчаянно тряс гривой.

— В чем дело? — резко спросил он.

Всадники, сгрудившиеся вокруг, помешали Киёмори развернуть коня навстречу воину, скакавшему на лошади галопом и кричавшему:

— Итороку погиб! Тамэтомо пронзил его стрелой. Мой господин, вы окажетесь его следующей жертвой, если не удалитесь на расстояние, недоступное для его стрел.

— Что, погиб Итороку? Почему мы должны бояться младшего сына Тамэёси?

— Мой господин, убедитесь сами — это его стрела!

Воин выдернул из своего плеча стрелу необычайной величины и передал ее Киёмори. Древко стрелы было сделано из отшлифованного стебля трехлетнего бамбука, острие увенчано железным наконечником, заточенным под резец, а оперение — из перьев фазана.

— Вижу, выглядит зловеще, кажется, ею можно убить самого дьявола. Неудивительно, что она внушает страх.

Киёмори внимательно осмотрел стрелу, затем сказал резким голосом:

— Нам необязательно атаковать именно эти ворота. Мне такого приказа не было, я выбрал их наугад. Если мы чересчур рискуем, пробиваясь здесь, то попробуем прорваться через Северные ворота. Вперед, к Северным воротам!

Повинуясь приказу, войско Киёмори дружно двинулось на север. Но старший сын Киёмори, Сигэмори, услышав команду, закричал:

— Что за глупость! Нелепо уходить к Северным воротам из-за стрел Тамэтомо. Это позор для всех нас, выполняющих повеления императора!

Призвав к себе около тридцати всадников, Сигэмори стремительно помчался на врага.

— Остановите его! Верните его назад! — закричал встревоженный Киёмори окружавшим сына всадникам. — Только безумец может бросаться в атаку под эти стрелы и рисковать жизнью!

Даже на большом расстоянии Сигэмори представлял собой великолепную мишень для врагов. В этот день он был одет в никидку из красной парчи, выглядывавшую из-под доспехов, в своем колчане он нес пучок из двадцати четырех стрел. Воины с большим трудом сдерживали Сигэмори, стремящегося к воротам и громко обличая отца в трусости.

Это продолжалось, пока воин Корэюки не сказал:

— Позвольте мне сразиться с Тамэтомо вместо вас.

Он отправился на поле брани раньше, чем товарищи смогли его удержать. Они успели лишь крикнуть:

— Назад, возвращайся назад!

Но Корэюки, оглянувшись через плечо, ответил:

— Я никого не прошу ехать со мной. Просто смотрите!

В сопровождении двух пеших воинов он перешел реку вброд. Тамэтомо вышел встретить Корэюки, но, увидев, что тот колеблется, снова вошел в ворота и закрыл их. Когда Корэюки попал в зону досягаемости стрел противника перед воротами, он громко вызвал Тамэтомо на поединок. Тот опять выехал за ворота, насмешливо улыбаясь, и ответил:

— Добро пожаловать, дурачок! Я — Тамэтомо. Ты выпустишь в меня стрелу первым. Вторая — за мной!

Тамэтомо даже не успел договорить, когда стрела Корэюки пронзила его доспехи. Заметив, что Корэюки налаживает для стрельбы вторую стрелу, Тамэтомо спустил с тетивы свою, которая пронзила ляжку противника и вонзилась в седло. Корэюки качнулся назад и упал на землю. К нему подбежали воины. Они взгромоздили его на плечи и двинулись в расположение своих войск так быстро, как могли нести их ноги.

Залитый кровью конь бешено скакал без всадника взад и вперед по берегу реки, затем помчался вниз в направлении расположения войск Ёситомо. Несколько воинов Ёситомо пытались перехватить коня, но он ворвался в ряды воинов и началась давка. С криками «Лови его! Наступи на его поводья!» — воины наконец задержали коня. Они обнаружили на нем окровавленное стремя и гигантский наконечник стрелы, вонзенный в седло.

— Это действительно наконечник стрелы? У кого такой мощный лук?

— Должно быть, это лук Тамэтомо из дома Гэндзи.

Один из вассалов Ёситомо подвел коня к месту, где находился господин, и сказал:

— Мой господин, взгляните! Я слышал о таких стрелах, но не верил, что когда-либо увижу одну из них собственными глазами.

Ёситомо, однако, не удивился. Кривая усмешка появилась у него на губах, как будто он порицал Масакиё за проявленное малодушие.

— Оставь, Тамэтомо еще не мужчина и неспособен натянуть такой тугой лук. Мне кажется, это ловкий трюк с целью напугать нас. Масакиё, войско нужно разделить на две части, одна из которых должна атаковать ворота, защищаемые Тамэтомо.

Масакиё в сопровождении двух сотен воинов направился к воротам в западной стене и в привычной манере вызвал Тамэтомо. Тот сразу вышел.

— Так ты, Масакиё, вассал господина Ёситомо. Ты прибыл, чтобы стать мишенью?

На мгновение Масакиё замешкался, но затем, взяв себя в руки, крикнул с вызовом:

— Я один из преданных слуг императора. Мой долг — убивать изменников!

С этими словами он спустил стрелу и быстро вернулся к своим людям. Стрела пронзила край шлема Тамэтомо. Тот выдернул ее и бросил на землю, закричав: