— Он очень давно хранится в нашей семье. Это боевой меч. Хочу найти в Осаке хорошего оружейника и переделать ручку, чтобы носить его на поясе.

— Но он слишком длинный для ношения на боку.

— Вряд ли. Меньше метра.

— Для меча это много.

Молодой человек улыбнулся.

— Каждый должен владеть мечом такой длины, — самоуверенно ответил он.

— Конечно, можно фехтовать мечом в девяносто и даже в сто двадцать сантиметров, — с легкой укоризной возразил Тодзи, — но это по силам Только настоящему мастеру. Сейчас полно хвастунов, щеголяющих огромными мечами. Выглядят внушительно, но стоит делу принять серьезный оборот, так они спасаются бегством. Какой стиль ты изучал?

Речь зашла о фехтовании, и Тодзи не мог скрыть чувства превосходства над мальчиком.

Молодой человек, мельком взглянув на высокомерное лицо Тодзи, ответил:

— Стиль Томиты.

— Он основан на применении более короткого меча, — непререкаемо заявил Тодзи.

— Я изучал стиль Томиты, но не обязан пользоваться коротким мечом. Не люблю подражать. У моего учителя был короткий меч, а я решил попробовать длинный, и меня выставили из школы. За непокорность.

— Вы, молодые люди, любите ниспровергать авторитеты. А что потом?

— Я уехал из деревни Дзёкёдзи провинции Этидзэн и отправился к Канэмаки Дзисаю. Он превзошел стиль Томиты и разработал стиль Тюдзё. Он из сочувствия взял меня в ученики и через четыре года объявил, что я могу идти собственной дорогой.

— Провинциальные учителя легко раздают свидетельства.

— Только не Дзисай. Он очень строгий. Он выдал свидетельство еще одному человеку кроме меня — Ито Ягоро Иттосаю. Я стал настойчиво работать, решив получить второе в истории школы официальное свидетельство. Я не успел завершить курс, потому что меня вызвали домой к умирающей матери.

— Ты откуда родом?

— Из Ивакуни в провинции Суо. Дома я практиковался каждый день у моста Кинтай, срезая на лету ласточек и рубя лозу. Так я разработал некоторые собственные приемы. Перед смертью мать передала мне меч, наказав беречь его, потому что его сделал Нагамицу.

— Нагамицу? Неужели?

— На мече клейма мастера нет, но всегда считалось, что это его работа. В наших местах этот меч известен всем, его называют Сушильный Шест.

Немногословный с виду молодой человек разговорился, когда речь зашла о любимом предмете. Он оживленно рассказывал все, что знал, не обращая внимания на собеседника. Его повествование наводило на мысль, что он — человек целеустремленный и сильный, несмотря на вычурный вкус в одежде.

Молодой человек вдруг замолк, глаза его подернулись печалью.

— Когда я был в Суо, — продолжил он, — Дзисай заболел. Не сдержавшись, я разрыдался, когда узнал об этом от Кусанаги Тэнки. Тэнки поступил в школу задолго до меня и продолжал обучение, когда учитель захворал. Тэнки приходился ему племянником, но учитель и не помышлял выдавать ему свидетельство. Дзисай сказал Тэнки, что пожалует свидетельство мне вместе с книгой тайных приемов. Учитель захотел сделать это собственноручно.

На глазах молодого человека навернулись слезы. Тодзи не испытывал симпатии к чувствительному юноше, но беседа с ним отвлекала его от скуки.

— Вот оно как… — промолвил он с наигранным интересом. — Он, значит, умер, не дождавшись тебя.

— Как я хотел быть рядом, когда он слег от недуга! Учитель находился в Кодзукэ, в сотнях километров от Суо. В это самое время скончалась матушка, так что я не смог присутствовать около его смертного одра.

Солнце скрылось за тучами, небо посерело. Море заволновалось, и пена захлестывала палубу.

Молодой человек предавался воспоминаниям. Он продал родительский дом в Суо и послал письмо Тэнки, сообщив о встрече с ним в день весеннего равноденствия. Дзисай, не имевший близких родственников, вряд ли оставил значительное наследство, но он поручил Тэнки передать молодому человеку немного денег, свидетельство и книгу тайных приемов. Тэнки собирался странствовать и набираться опыта перед встречей с другом в назначенный день на горе Хорайдзи в провинции Микава, на полпути между Кодзукэ и Авой. Молодой человек хотел пожить в Киото, набираясь знаний и осматривая окрестности.

— Вы из Осаки? — спросил он у Тодзи, закончив рассказ.

— Нет, из Киото.

Оба примолкли, слушая шум волн и хлопанье паруса на ветру.

— Ты хочешь пробиться в жизни с помощью боевого искусства? — произнес Тодзи.

Вопрос был обычным, но на лице Тодзи было явное снисхождение, близкое к презрению. Он перевидал множество бойких молодых фехтовальщиков, хвастающих свидетельствами и книгами секретов. Он был убежден, что не может существовать такого количества профессиональных мастеров меча. Он сам все еще ходил в учениках, пусть даже избранных, хотя в школе Ёсиоки провел двадцать лет.

Молодой человек, не меняя позы, пристально посмотрел на серые волны.

— Киото? — пробормотал он, оборачиваясь к Тодзи. — Я слышал о тамошнем фехтовальщике Ёсиоке Сэйдзюро, старшем сыне Ёсиоки Кэмпо. Он по-прежнему продолжает дело отца?

Тодзи захотелось подразнить собеседника.

— Да, — ответил он, — школа Ёсиоки вроде бы процветает. Бывал в ней?

— Нет, но, приехав в Киото, вызову Сэйдзюро на поединок и посмотрю, насколько тот умел.

Тодзи притворно закашлялся, чтобы подавить смех. Спокойная самоуверенность юнца становилась несносной. Тот, конечно, не знал о положении Тодзи в школе, но ему со временем придется раскаяться в необдуманных словах. Скорчив презрительную гримасу, Тодзи поинтересовался:

— Считаешь, что выйдешь из поединка целым и невредимым?

— Почему бы и нет? — живо отозвался молодой человек. Сейчас Кодзиро захотелось посмеяться вслух, что он и сделал:

— Дом Ёсиоки велик и знаменит. Кэмпо, насколько я знаю, воистину был выдающимся мастером меча. Говорят, что ни один из его сыновей ничего собой не представляет.

— Можно ли утверждать такое, не встретившись с ними?

— Я не верю всему, что говорят самураи в провинциях, но все уверены, что с Сэйдзюро и Дэнситиро дому Ёсиоки наступает конец.

Тодзи выводила из терпения болтовня молодого человека. Он готов был представиться, но посчитал невыгодным выяснять отношения. С трудом сдерживаясь, Тодзи ответил:

— В провинциях полно всезнаек, я не удивляюсь, что дом Ёсиоки там недооценивают. Расскажи поподробнее о себе. Ты обмолвился, будто нашел способ рассекать на лету ласточек?

— Да, говорил.

— Длинным мечом?

— Да.

— В таком случае ты без труда разрубишь одну из чаек, которые кружат над нами.

Юноша не отвечал. Его вдруг осенило, что Тодзи замышляет что-то недоброе. Глядя на плотно сжатые губы незнакомца, молодой человек сказал:

— Я могу, но к чему такая глупость?

— Почему же? Ты настолько ловок, что унижаешь дом Ёсиоки, не побывав там… — напыщенно произнес Тодзи.

— Я вас обидел?

— Ничуть, — ответил Тодзи. — Но людям из Киото не нравится, когда чернят школу Ёсиоки.

— Но я не утверждал, что это мое мнение. Я лишь повторил слышанное от других.

— Молодой человек! — строго произнес Тодзи.

— Что?

— Знаешь, что означает «недозрелый самурай»? Предупреждаю ради твоего же блага. Недооценка других не доведет тебя до добра. Бахвалишься, что рубишь ласточек на лету, толкуешь о свидетельстве об овладении стилем Тюдзё, но не забывай, что вокруг тебя не одни дураки. Следует получше приглядеться к собеседнику, прежде чем хвастаться.

— По-вашему, я бахвалюсь?

— Вот именно!

Выпятив грудь, Тодзи подошел ближе.

— Хвастовство юноши простительно, но ты должен знать меру.

Молодой человек молчал. Тодзи продолжал:

— Я не против твоих рассказов. Хочу только уточнить, что я — Гион Тодзи, старший воспитанник Ёсиоки Сэйдзюро. Еще одно неуважительное замечание о доме Ёсиоки, и получишь хорошую трепку.

Их разговор привлек внимание других путешественников. Тодзи, объявивший свое имя и высокий ранг, вперевалку удалился на корму, сердито ворча о распущенности современной молодежи. Юноша молча последовал за ним. Окружающие издали глазели на обоих.

Тодзи пожалел о своих словах. Случись сейчас схватка, так последуют неприятности с властями, когда корабль причалит в Осаке. Око, придя его встречать, все увидит. Тодзи с безразличным видом облокотился на поручни, внимательно изучая бурун темно-голубой воды, бежавший из-под кормы.

Молодой человек легко похлопал его по плечу.

— Господин Гион, — обратился он к Тодзи. В спокойном голосе не было ни обиды, ни гнева.

Тодзи не отозвался.

— Господин Гион, — повторил молодой человек. Тодзи уже не мог хранить маску безразличия.

— Что тебе?

— Вы назвали меня хвастуном в присутствии многих людей. Я должен защитить свою честь и вынужден сделать то, о чем вы упоминали несколько минут назад. Будьте свидетелем.

— Что я говорил?

— Не думаю, что вы так забывчивы. Вы смеялись, когда я сказал, что рублю на лету ласточек. Вы предложили мне разрубить чайку.

— Верно.

— Если я это сделаю, вы перестанете сомневаться в моей правоте?

— Пожалуй, да.

— Хорошо, я готов.

— Прекрасно! — разразился саркастическим смехом Тодзи. — Но учти, если тобою движет одно самолюбие, если ты не выполнишь обещание, то станешь всеобщим посмешищем.

— Попробую.

— Не намерен отговаривать.

— Вы согласны быть свидетелем?

— С удовольствием!

Юноша, встав на середине палубы в кормовой части, потянулся за мечом.

— Господин! — позвал он Тодзи.

Удивленный Тодзи спросил, что ему надо. Юноша серьезно ответил:

— Пошлите ко мне несколько чаек. Готов сразить их сколько угодно.

Тодзи вдруг сообразил, что сцена развивается, как в веселой истории, приписываемой монаху Иккю. Молодой человек выставил Тодзи в глупом свете.

— Что за чепуха? Любой, кто заставит чайку летать перед носом, сможет разрубить ее мечом, — зло ответил Тодзи.

— Длина моего меча девяносто сантиметров. Море простирается на тысячи километров. Если птицы не подлетят поближе, как я их срежу?

Сделав два шага вперед, Тодзи злорадно проговорил:

— Пытаешься вывернуться из неловкого положения. Не можешь разрубить чайку, так и скажи, а потом попроси прощения.

— Будь я настроен просить прощения, то не ждал бы здесь. Если чайка не прилетит, срежу для вас что-нибудь другое.

— Например?

— Подойдите еще на пять шагов. Я покажу.

— Ты что надумал? — проворчал Тодзи, подходя ближе.

— Хотел воспользоваться вашей головой, которая требует от меня доказательств правдивости моих слов. Справедливее снести ее, чем убивать беззащитную чайку.

— Ты в своем уме? — закричал Тодзи, невольно пригнув голову, потому что молодой человек выхватил меч и полоснул им воздух. Все произошло с такой стремительностью, что длинный клинок мелькнул, как иголка.

— Что?.. — заорал Тодзи, пятясь назад и ощупывая шею. Голова была цела, и он сам, кажется, остался невредимым.

— Теперь все ясно? — спросил молодой человек через плечо, пробираясь между тюками на свое место.

Сконфуженный Тодзи залился густым румянцем. Взгляд его, случайно упавший на освещенную солнцем палубу, наткнулся на странный предмет, похожий на кисточку. Страшная мысль промелькнула в сознании Тодзи, и он схватился за макушку. Пучка волос на голове не было! Драгоценного пучка, красы и гордости самурая! С искаженным от ужаса лицом Тодзи ощупывал голову. Шнурок, стягивавший волосы на затылке, пропал, пряди беспорядочно рассыпались.

— Мерзавец!

Тодзи обезумел от ярости. Теперь он знал, что юноша не враль и не хвастун. Несмотря на молодость, он потрясающе владел мечом. Тодзи, изумленный его мастерством и отдававший ему должное, не мог справиться со своей обидой.

Тодзи видел, что юноша, вернувшись на свое место на передней палубе, что-то искал. Тодзи решил воспользоваться случаем и отомстить юноше. Поплевав на эфес меча и покрепче сжав его, Тодзи стал подкрадываться к своему мучителю. Он не был уверен, что точно так же срежет пучок, не задев головы юноши, но сейчас Тодзи такие тонкости не волновали. Налившись кровью и тяжело дыша, Тодзи подбирался на расстояние удара.

В этот момент игроки в карты заволновались.

— Почему не хватает карт?

— Куда они делись?

— Посмотри у себя!

— Уже проверил.

Игроки кричали, трясли ковер, когда один из них случайно посмотрел наверх.

— Они у обезьяны!

Путешественники, довольные новым развлечением, с интересом следили за обезьянкой, сидевшей на самом верху девятиметровой мачты.

— Ай да обезьянка! Украла карты!

— Она их жует!

— Нет, просто делает вид, что тасует их.

Одна карта, соскользнув вниз, спустилась на палубу. Подобравший ее купец сказал:

— У нее еще три или четыре осталось.

— Пусть кто-нибудь заберется наверх и отнимет карты. Иначе нельзя продолжать игру.

— Кто же туда полезет?!

— Пусть лезет капитан.

— Он бы смог при желании.

— Заплатим, так и полезет.

Капитан согласился, приняв деньги. Он, как главный на корабле, захотел сначала выявить виновного. Он обратился к публике, забравшись на кучу тюков:

— Чья обезьяна? Хозяину выйти сюда!

Ответа не последовало, но многие, зная, что обезьяна принадлежит молодому человеку, вопросительно уставились на него. Знал и капитан. Молчание юноши особенно разозлило его. Капитан повысил голос:

— Есть ли хозяин? Если обезьяна беспризорная, я позабочусь о ней, но никаких жалоб потом.

Хозяин обезьяны между тем стоял в глубокой задумчивости, опершись на чей-то багаж. Среди пассажиров послышался ропот осуждения. Капитан неодобрительно смотрел на юношу. Игроки сердито ворчали, некоторые спрашивали: юноша глухонемой или обычный нахал. Юноша, переступив с ноги на ногу, продолжал хранить невозмутимость.

Капитан заговорил снова:

— Оказывается, обезьяны водятся не только на суше, но и на море. Одна забралась к нам. Она ничья, поэтому с нею можно поступить по нашему усмотрению. Прошу всех быть моими свидетелями! Как капитан, я попросил объявиться владельца обезьяны, но никто не отозвался. Прошу подтвердить мои слова, если он потом пожалуется, что не слышал меня.

— Поддержим! — дружно откликнулись не на шутку рассерженные купцы.

Капитан исчез в трюме и вскоре появился на палубе, держа мушкет с дымящимся фитилем. Никто не сомневался, для чего предназначено оружие. Все повернулись к хозяину обезьяны.

Обезьяна продолжала забавляться. Она играла картами, передразнивая тех, кто наблюдал за ней снизу. Оскалясь, она с писком побежала по рее. Добежав до конца реи, она села, не зная, что еще придумать.

Капитан прицелился. Один из купцов, дергая его за рукав, уговаривал поторопиться. Неожиданно раздался голос молодого человека:

— Остановись, капитан!

Теперь капитан притворился, будто не слышит. Он спустил курок, все пригнулись, зажав уши. Мушкет оглушительно выпалил. Пуля пролетела далеко от цели, потому что в последний момент молодой человек толкнул ствол вверх.

Взбешенный капитан схватил молодого человека за грудь. Казалось, он повис на юноше, поскольку был значительно ниже того, хотя и коренастого сложения.

— Ты что? — кричал молодой человек. — Хотел застрелить из своей хлопушки невинного зверька, так?

— Да!

— Разве так можно?

— Я честно предупредил.

— Каким образом?

— Ты без глаз и ушей, что ли?

— Молчать! Я — пассажир этого корабля. Более того, я — самурай. Ждать от меня ответа, когда простой капитан распинается перед пассажирами, словно он их повелитель и хозяин?

— Нечего задирать нос! Я трижды предупреждал. Ты сам слышал. Если тебе не понравился мой тон, мог бы держаться уважительнее с людьми, которым досаждает твоя обезьяна.

— Кто эти люди? Неужели торговцы, играющие за занавеской?

— Не заносись! Они заплатили втрое больше других.

— И все равно остаются тем, кто они есть от рождения, — низким сословием, бесстыдными торгашами, выставляющими напоказ свое золото, пьющими сакэ. Они ведут себя так, будто корабль принадлежит им. Я давно наблюдаю за ними. Они мне совсем не нравятся. Подумаешь, обезьяна утащила их карты. Я ее не заставлял. Она лишь подражала игрокам. Не вижу повода для извинений.

Молодой человек, пристально оглядев богачей купцов, презрительно и громко рассмеялся им в лицо.