Иэясу, разумеется, ничего не имел против переговоров о мире, но, увидев, в какой разброд пришло войско, он внезапно прервал все беседы с посланцем Нивы.

— Я не ищу мира с Хидэёси, — сказал он. — Какие бы условия он ни предлагал, я ему все равно не верю. Нам предстоит решающее сражение, и я отсеку голову Хидэёси, дав понять стране, на чьей стороне власть и право.

Когда об отказе от мирных переговоров стало известно самураям клана Токугава, они приободрились, и все слухи насчет Кадзумасы как ветром сдуло.

— Хидэёси начинает наступление!

Восстановив боевой дух, воины Иэясу прониклись куда большей решимостью и отвагой, чем прежде.

Хидэёси пришлось испить горькую чашу унижения, хотя срыв переговоров был ему, в сущности, выгоден. И на этот раз он не начал решительных боевых действий, предпочтя вместо этого занять важные опорные крепости. К середине девятого месяца он снова отвел войско с боевых позиций и вернулся в крепость Огаки.

Сколько раз довелось жителям Осаки наблюдать, как Хидэёси выступает во главе войска, а затем, так и не дав боя, возвращается, бесцельно перемещаясь между своей крепостью и провинцией Мино?

Настало двадцатое число десятого месяца — стояла поздняя осень. Войско Хидэёси, обычно шедшее через Осаку, Ёдо и Киото, на этот раз внезапно свернуло у Сакамото, прошло через Когу в провинции Ига и направилось в Исэ, сойдя таким образом с дороги Мино и выбрав ту, что вела в Овари.

Одно срочное донесение за другим прибывало из второстепенных крепостей, принадлежащих Нобуо, и от его лазутчиков в провинции Исэ. Выглядело это так, словно разом в десятке мест прорвало запруду и мутные воды могучей реки затопили долину.

— Хидэёси наступает на нас главным войском!

— Да, это не разрозненные отряды под началом одного человека, которые мы здесь видели прежде!

Двадцать третьего числа войско Хидэёси встало лагерем в Ханэцу и воздвигло укрепления в окрестностях Навабу.

Поскольку Хидэёси подошел вплотную к главной крепости, Нобуо утратил хладнокровие. Около месяца многие приметы предрекали, что вот-вот грянет буря. Добавляло масла в огонь и то, что миссия Исикавы Кадзумасы, коей должно было быть глубочайшей тайной для рядовых сторонников клана Токугава, загадочным образом выплыла наружу (никто так и не узнал, как это случилось) и широко обсуждалась в войске.

Согласно последним слухам, в руководстве клана Токугава не стало прежнего единства. Ряд приближенных Иэясу ненавидел Исикаву Кадзумасу и ждал часа, чтобы погубить его.

Поговаривали и о том, что ведутся переговоры с Хидэёси, что Иэясу стремится заключить мир поскорее, пока противнику не стало известно о разногласиях в правящей верхушке клана. Внезапный отказ от переговоров объясняли тем, что условия, выдвинутые Хидэёси, оказались слишком жесткими.

Нобуо был этим в величайшей степени обеспокоен. И впрямь: какая судьба ожидала его, если бы Хидэёси с Иэясу сумели договориться?

— Если войско Хидэёси внезапно изменит путь и пойдет по дороге Исэ, вам, мой господин, придется смириться с тем, что между Хидэёси и Иэясу существует тайное соглашение, по которому вы и весь клан принесены в жертву.

И вот, во исполнение самых страшных ночных кошмаров Нобуо, войско Хидэёси пожаловало к нему в провинцию. Самому Нобуо не оставалось ничего, кроме как известить о случившемся Иэясу и попросить помощи.

В отсутствие Иэясу его замещал в крепости Киёсу сам Сакаи Тадацугу. Получив срочное послание от Нобуо, Тадацугу немедленно послал гонца к Иэясу. А князь Токугава в тот же день, собрав войско, выступил в сторону Киёсу и отправил свежие части под командованием Тадацугу в Кувану.

Кувана являла собой уязвимое место провинции Нагасима. Нобуо привел сюда своих воинов, готовясь к противостоянию с Хидэёси, который избрал ставкой деревню Навабу.

Навабу стоит на берегу реки Матия, на расстоянии примерно в один ри к юго-западу от Куваны. Здесь близко друг от друга располагались устья рек Кисо и Иби, так что лучшего места, чтобы угрожать ставке Нобуо, было просто не найти.

Стояла поздняя осень. В густых тростниках, растущих в здешних местах, прятались несколько сот тысяч воинов, и дым разведенных ими костров висел в небе над реками густой пеленой и днем и ночью. Приказ о начале сражения все еще не был отдан. Праздные воины кое-где даже рыбачили. Стоило легковооруженному Хидэёси затеять осмотр войск и внезапно выехать на берег, переполошившиеся воины бросали удочки и разбегались куда глаза глядят. Замечая их, Хидэёси только улыбался.

Не будь нынешние обстоятельства настолько судьбоносны, он и сам с удовольствием порыбачил бы и походил по сырой земле босиком. В душе он во многих отношениях оставался ребенком, и подобное зрелище наводило его на радостные воспоминания о детстве.

За рекой лежала родная провинция Овари. Под осенним солнцем запах родимых мест волновал и тревожил.

Томита Томонобу и Цуда Нобукацу вернулись из важной поездки и с нетерпением дожидались приема у главнокомандующего.

Спешившись у въезда в деревню, Хидэёси пошел им навстречу непривычно быстрым шагом. Он лично отвел обоих в охраняемую укромную хижину под деревьями.

— Что ответил князь Нобуо? — спросил он.

Говорил он понизив голос. В глазах вспыхивали выдающие волнение искорки.

Первым начал Цуда:

— Князь Нобуо говорит, что ему понятны ваши чувства и что он дает свое согласие на встречу.

— Он согласен?

— Мало сказать — согласился. Чрезвычайно обрадовался.

— Вот как? — Хидэёси набрал полные легкие воздуха и шумно выдохнул. — Вот как?

Намерения Хидэёси в ходе нынешнего наступления по дороге Исэ с самого начала были весьма рискованны. Он надеялся разрешить вопрос дипломатически, но был готов, при необходимости, нанести удар по Куване, Нагасиме и Киёсу. После у него появилась бы возможность атаковать вражеские позиции на холме Комаки с тыла.

Цуда состоял в родстве с кланом Ода и доводился троюродным братом самому Нобуо, которому он и объяснил все преимущества и недостатки сложившегося положения вещей и от которого ему в конце концов удалось добиться ответа.

— Я не таков, чтобы воевать из любви к войне, — заявил Нобуо. — Если Хидэёси впрямь такого высокого мнения обо мне и предлагает мирные переговоры, я не стану уклоняться от встречи.

С начала противостояния на холме Комаки Хидэёси понял, что справиться с Иэясу будет трудно. Поэтому он решил поиграть на струнах человеческой души и найти взаимопонимание с ближайшими приверженцами из стана грозного врага.

В ближнем кругу клана Токугава подозрения по поводу Исикавы Кадзумасы были вызваны тайным влиянием Хидэёси. Так что, когда в игру вошел Нива Нагахидэ, приверженцы Нобуо, поддерживавшие связь с Кадзумасой, были заклеймены как миротворцы. Нобуо сам толком не знал, что на уме у Иэясу, и беспокоился по этому поводу, а в клане Токугава настороженно следили за поведением войска Нобуо. Весь этот разброд был вызван тайными действиями из далекой Осаки.

Во всех своих действиях Хидэёси неизменно руководствовался одним и тем же соображением, согласно которому любые жертвы, на которые приходится идти ради достижения мира, предпочтительней жертв, более многочисленных, которыми непременно обернется война. Более того, перебрав и использовав все возможности — прямое противостояние Иэясу на холме Комаки, хитроумное ведение боевых действий и даже опасный поход, — Хидэёси понял, что война против Иэясу не сулит ничего хорошего, и решил попытаться уладить спорный вопрос по-иному.

Во исполнение замысла на следующий день ему предстояла встреча с Нобуо.

Хидэёси поднялся ранним утром и, поглядев на небо, пробормотал:

— Что ж, небо благоприпятствует…

Накануне небо внушало Хидэёси изрядные опасения — по нему быстро летели темные осенние тучи, и Хидэёси боялся, что, сославшись на ненастную погоду, Нобуо захочет перенести встречу или изменить ее место, и тогда обо всем станет известно в клане Токугава. Ложась спать, Хидэёси был озабочен возможностью того, что события примут неблагоприятный оборот, но наутро тучи ушли, небо сияло синевой, в это время года непривычной. Хидэёси счел это добрым предзнаменованием и, пожелав себе удачи, сел на коня и выехал в Навабу.

В его свиту сейчас входили лишь несколько старших соратников клана, оруженосцы и двое прежних посланцев — Томита и Цуда. Правда, за рекой Матия Хидэёси принял дополнительные меры предосторожности, приказав небольшому отряду воинов укрыться в прибрежном тростнике и в соседних деревнях. Проезжая мимо постов, выставленных накануне с вечера, Хидэёси, словно не замечая их, непринужденно беседовал со спутниками. Прибыв на берег реки Яда на западной окраине Куваны, он спешился.

— Следует ли нам именно здесь дожидаться появления князя Нобуо? — спросил он и, усевшись, принялся любоваться окрестностями.

Не заставив себя долго ждать, появился Нобуо в сопровождении нескольких конных приверженцев. Нобуо, должно быть, еще на скаку заметил дожидающихся его на берегу людей и, не сводя глаз с Хидэёси, принялся совещаться со своими сопровождающими. Он остановился и спешился на изрядном расстоянии от того места, где сидел Хидэёси, и явно был насторожен.

Воины молодого князя выстроились в две колонны. Сам Нобуо двинулся в сторону Хидэёси, идя между ними. Блеск его доспехов призван был свидетельствовать о мужестве и могуществе.

Хидэёси! Не его ли Нобуо до вчерашнего дня именовал выродком, извергом и погубителем страны? Не его ли считал заклятым врагом, бесчисленным преступлениям которого счет вели и сам Нобуо, и князь Иэясу? Даже дав согласие на встречу с Хидэёси на заранее оговоренных условиях, Нобуо чувствовал себя неуверенно. Откуда ему было знать, что у Хидэёси на уме?

Увидев, что Нобуо с достоинством застыл на некотором расстоянии от него, Хидэёси поднялся с походного стула и, никем не сопровождаемый, поспешил навстречу сыну Нобунаги.

— Князь Нобуо!

Хидэёси изумленно всплеснул руками, словно встреча с Нобуо оказалась для него неожиданной.

Нобуо чуть было не попятился, а грозные воины с копьями и мечами, окружающие его с обеих сторон, застыли от изумления.

Но не только этому предстояло им удивиться. Хидэёси опустился на колени у ног Нобуо, затем простерся ниц, едва не коснувшись теменем его соломенных сандалий.

Затем, взяв потрясенного Нобуо за руку, он произнес:

— Мой господин, за весь год не было и дня, на протяжении которого я бы не мечтал о встрече с вами. Не могу выразить, как я рад тому, что вы пребываете в добром здравии. Какой злой дух вселился в нас, мой господин, заставив пойти войной друг на друга? С нынешнего дня я, как и прежде, считаю вас своим господином.

— Хидэёси, пожалуйста, поднимитесь. Ваше раскаяние лишает меня дара речи. Но вина лежит на нас обоих. Первым делом извольте встать.

Нобуо протянул Хидэёси руку, и тот с благодарностью принял ее.

Встреча противников на одиннадцатый день одиннадцатого месяца прошла гладко, мирные переговоры завершились полным успехом. Нечего и говорить о том, что более достойно со стороны Нобуо было бы заблаговременно известить Иэясу о переговорах и, уж во всяком случае, не подписывать мирного договора, не согласовав этот шаг с вождем клана Токугава. Но молодой князь упивался внезапно предоставившейся ему возможностью избежать безнадежной войны, и мир был подписан безо всяких оговорок.

Простая истина заключалась в том, что Хидэёси удалось перетянуть на свою сторону грозного с виду простака, которого до тех пор с успехом использовал в политической и военной игре Иэясу. Нобуо и на этот раз одурачили.

Можно только догадываться о том, к каким ухищрениям и соблазнительным речам прибег Хидэёси, чтобы завоевать расположение Нобуо. Не следует забывать, что за долгие годы служения отцу Нобуо, князю Нобунаге, Хидэёси редко навлекал на себя его гнев, и нет ничего удивительного в том, что он сумел ублажить простоватого сына. Хотя условия заключенного мира никак нельзя было назвать ни легкими, ни заманчивыми.

Хидэёси удочеряет дочь Нобуо.

Четыре округа, захваченные Хидэёси в северной части провинции Исэ, возвращаются под власть Нобуо.

Нобуо присылает Хидэёси в заложники женщин и детей своего клана.

Три округа в провинции Ига, семь округов в южной части провинции Исэ, крепость Инуяма в провинции Овари и крепость Кавада передаются Хидэёси.

Все оборонительные сооружения, воздвигнутые обеими сторонами в провинциях Исэ и Овари, подлежат немедленному уничтожению.

Нобуо скрепил договор своей печатью. Хидэёси вручил ему по этому случаю дары — двадцать слитков золота и драгоценный меч работы Фудо Куниюки, а также тридцать пять мешков риса в качестве трофеев от провинции Исэ.

Хидэёси склонился перед Нобуо и выказал ему свое почтение, осыпав его дарами в подтверждение доброй воли. Нобуо, растерявшись, только улыбался с польщенным видом. Разумеется, Нобуо и подумать не мог, во что выльется для него выбранное им при встрече с Хидэёси поведение. В такие времена, как тогдашнее, когда человека ждали в ходе резкой смены событий то возвышение, то падение, последний из оставшихся в живых сыновей Нобунаги вел себя непростительно и выглядел глупцом. Конечно, его не в чем было бы упрекнуть, оставайся он на обочине и держась в тени. Но он устремился в самую середину, где свет всего ярче, он стал игрушкой в чужих руках, стал причиной войны и в конечном счете заставил множество воинов погибнуть под его знаменами.

Человеком, которого более других поразили последние события, оказался Иэясу, перебравшийся из Окадзаки в Киёсу, чтобы начать боевые действия против Хидэёси. Известие о происшедшем он получил наутро двенадцатого числа.

К нему в крепость внезапно примчался Сакаи Тадацугу, проехавший, нахлестывая коня, за ночь расстояние от самой Куваны.

Такое поведение Тадацугу нельзя было назвать обычным. Как правило, командиры передовых частей не покидают их и не являются в ставку, не известив заранее о своем приезде. Более того, Тадацугу был шестидесятилетним стариком. Почему человек преклонного возраста пустился в опасный путь в сопровождении лишь нескольких приверженцев?

Дело было утром. Иэясу, поднявшись, сразу же направился в зал приемов. Войдя, он спросил:

— В чем дело, Тадацугу?

— Князь Нобуо вчера встретился с Хидэёси. Идут разговоры о том, что они заключили мир, не посоветовавшись с вами, мой господин.

Тадацугу, увидев, как напряглось лицо Иэясу, почувствовал, что у него самого задрожали губы. Ему было трудно скрыть чувства, хотелось кричать, объявив всему свету, что Нобуо — круглый дурак. То же самое подумал о злосчастном сыне Нобунаги и Иэясу. Следовало ли ему разгневаться или расхохотаться? Он ничем не выдал подлинных чувств, какие бы бури ни бушевали у него в душе.

Иэясу показалось, словно у него закружилась голова или его оглушили. Внешне это не проявилось никак. Двое полководцев посидели какое-то время молча. Наконец Иэясу несколько раз подряд моргнул, затем потер мочку уха и похлопал себя по щеке. Он был озадачен. Его полное тело слегка покачивалось из стороны в сторону, левая рука упала на колено.

— Тадацугу, ты не мог ошибиться? — спросил он в конце концов.

— Я бы не поспешил к вам, не имея на то серьезных оснований. Позже прибудут донесения, в которых все расписано до мелочей.

— Сам князь Нобуо об этом не заикается?

— Согласно нашим сведениям, он покинул Нагасиму, переехал через Кувану и остановился в Ядагаваре. Я подумал, что это всего лишь поездка для осмотра укреплений и боевых позиций. Когда он вернулся в крепость, мы ни сном ни духом не ведали, каковы его истинные намерения.

В прибывших в тот же день донесениях сообщения о мире подтверждались, но от Нобуо по-прежнему не поступало ни слова. И все же правда о происшедшем скоро стала известна всем самураям из клана Токугава. Повсюду, где они встречались, речь сразу же заходила об этом, раздавались негодующие голоса и недоуменные возгласы. Мало кто мог поверить в измену со стороны Нобуо. Собравшись в Киёсу, они обвиняли Нобуо в вероломстве и размышляли, как сохранить достоинство клана в глазах народа после того, как над ними жестоко посмеялись.

— Если это правда, то ему не жить, князь он или кто, — заявил разъяренный Хонда.

— Сперва нам следует извлечь князя Нобуо из Нагасимы и самым тщательным образом расследовать злодеяние, — согласился Ии. Глаза его бешено сверкали. — А после сойтись в решительной схватке с войском Хидэёси!

— Согласен!

— Разве не из-за самого князя Нобуо началась война?

— Мы настояли на выполнении союзнического долга и поднялись на битву только потому, что князь Нобуо прибыл сюда, клянча помощи у князя Иэясу и утверждая, будто наследники Нобунаги гибнут один за другим от козней Хидэёси. Знамя справедливости — воплощение правосудия — на нашей стороне, а главный жалобщик и обиженный переметнулся на другую! Глупость этого человека неописуема.

— Нынешнее положение таит серьезную угрозу достоинству его светлости князя Иэясу. Что касается нас самих, то мы превратились во всеобщее посмешище. Не следует забывать и об оскорблении, нанесенном душам наших соратников, павших на холме Комаки и под Нагакутэ.

— Их гибель стала бессмысленной и горькой, но не нам предаваться мучительным и запоздалым терзаниям. Однако что же предпримет наш господин?

— Утро он провел у себя в покоях. Созвал к себе старших советников клана, но, похоже, за день переговоров они так и не пришли к окончательному решению.

— Может быть, нам стоит довести наше мнение до их сведения?

— Прекрасная мысль! Но кого послать на совет?

Воины переглянулись.

— Как насчет вас, Ии? И вам, Хонда, лучше пойти вместе с ним.

Двое военачальников уже намеревались покинуть собравшихся и испросить приема у князя, когда прибыл гонец, доставивший неожиданное известие.

— Вести от князя Нобуо!

— Гонцы из Нагасимы!

Услыхав о новостях, воины почувствовали новый прилив ярости.

Когда гонцов ввели в большой зал, где восседали воины, стало ясно, что их надо, не выслушивая, направить прямо к Иэясу. Подбадривая друг друга тем, что теперь им станет известна воля князя, воины решили дождаться итогов встречи.

Посланцами Нобуо были его дядя, Ода Нобутэру, а также Икома Хатиэмон. Как можно было догадаться, эти двое ждали встречи с Иэясу с немалым страхом, не говоря о том, что им предстояло попытаться объяснить поведение князя Нобуо. Дожидаясь Иэясу в зале, они трепетали и выказывали признаки величайшего смятения.

Иэясу не заставил себя долго ждать. Он предстал перед послами в сопровождении юного оруженосца, в кимоно, без доспехов, и пребывал в превосходном настроении.

Усевшись на подушки, он заявил:

— Мне известно, что князь Нобуо заключил мир с Хидэёси!

Двое посланцев простерлись ниц перед князем, не смея поднять голову. Это был их единственный ответ.

Набравшись духу, Нобутэру сказал:

— Внезапные переговоры о мире с князем Хидэёси стали неожиданностью и прискорбным событием для вашего клана, и мы можем лишь самым почтительным образом отнестись к столь легко предсказуемому строю ваших нынешних чувств, но истина в том, что его светлость, глубоко вникнув в создавшееся положение вещей…

— Все ясно, — перебил Иэясу. — Я не нуждаюсь в пространных объяснениях.

— Подробности полностью изложены в письме, так что, если вы соблаговолите прочесть…

— Я займусь этим позже.

— Единственное, что тревожит сейчас нашего господина, — то, что вы, возможно, станете гневаться, узнав о мире, — сказал Хатиэмон.

— Ладно. Ему не о чем беспокоиться. С самого начала эти враждебные действия ничуть не содействовали моим истинным намерениям и планам.

— Мы понимаем это.

— Раз так, то, осмелюсь надеяться, князь Нобуо неизменно пребывает в добром здравии.

— Его светлость с великой радостью узнает о вашем заботливом отношении к нему.

— В соседних покоях для вас приготовлено угощение. То, что эта война завершилась так быстро, — величайшая радость для всех. Хорошенько подкрепитесь перед отбытием.

Сказав это, Иэясу удалился во внутренние покои. Послов из Нагасимы щедро угостили, но они лишь притронулись к еде и поспешили отбыть восвояси.

Услышав об этом, приверженцы Иэясу впали в ярость.

— Должно быть, его светлость задумал нечто более глубокое. Иначе с чего бы ему было принять с таким спокойствием чудовищный союз между Нобуо и Хидэёси?

В это время Ии и Хонда явились в зал совета, чтобы передать старшим советникам клана мнение младших.

— Писца ко мне! — позвал Иэясу.

После встречи с посланцами Нобуо он вернулся в личные покои и некоторое время просидел молча. Затем опять вернулся к делам.

Писец принес с собой прибор и дождался дальнейших распоряжений.

— Мне угодно отправить поздравительные послания князю Нобуо и князю Хидэёси.

Диктуя письма, Иэясу выглядел задумчивым и часто закрывал глаза. Прежде чем произнести чеканные фразы, которым предстояло попасть в текст, ему надо было совладать с мыслями, которые напоминали потоки расплавленного железа.

Когда оба письма были закончены, Иэясу распорядился призвать Исикаву Кадзумасу.

Писец положил оба завершенных послания перед Иэясу, почтительно поклонился и удалился. В дверях он столкнулся со слугой, который, войдя, зажег две лампы.

Солнце уже закатилось. Взглянув на зажженные лампы, Иэясу вскользь подумал, что нынешний день выдался коротким. И еще подумал, не по этой ли причине — вопреки всем трудам — он испытывает тяжкое ощущение пустоты в сердце.

Словно издалека до него донесся шум раздвигаемых ширм.

Кадзумаса, одетый, как и князь, в простое платье, почтительно склонился в дверном проеме. Почти никто из приверженцев клана до сих пор не снял боевые доспехи. Тем не менее Кадзумаса переоделся в кимоно перед тем, как войти к Иэясу.

— Это ты, Кадзумаса! Не стой там, подойди поближе!

Иэясу был, пожалуй, единственным в крепости, кто внешне не переменился после ставших известными событий. Однако, когда Кадзумаса приблизился к князю, ему бросилось в глаза, насколько беззащитным тот кажется.

— Кадзумаса, хочу отправить тебя завтра посланцем в ставку князя Хидэёси и в лагерь князя Нобуо в Куване.

— Повинуюсь, мой господин.

— Поздравительные письма я уже приготовил.

— Поздравления по случаю заключения мирного договора?

— Совершенно верно.

— Мне кажется, мой господин, я догадываюсь, что у вас на уме. Вы не хотите показывать разочарования, но рассчитываете, что, столкнувшись с подобным великодушием, князь Нобуо почувствует себя неловко.

— О чем ты говоришь, Кадзумаса? Я был бы последним трусом, если бы рассчитывал поставить князя Нобуо в неловкое положение, а заявление о продолжении боевых действий во исполнение союзнического долга выглядело бы в нынешних условиях несколько странно. Истинный это мир или мнимый — в обоих случаях у меня нет причины высказывать малейшее недовольство. Тебе следует объяснить князьям, что я искренне рад тому повороту, который приняли события, что все это соответствует моим желаниям, что я ликую вместе со всем народом.

Кадзумаса кое-что понимал в характере князя и догадался о подлинном смысле полученных указаний. Самому Кадзумасе предстояло справиться с еще одной — относящейся только к нему — напастью. Остальные приверженцы клана относились к Кадзумасе с предубеждением, утверждая, будто между ним и Хидэёси существует тайная связь. Год назад, после победы, одержанной Хидэёси под Янагасэ, именно Кадзумасу направили к нему посланцем от Иэясу.

В те дни Хидэёси был в превосходном настроении. Он пригласил многих князей на чайную церемонию в еще не завершенную крепость Осака.

С тех пор всегда, когда представлялся случай общения с людьми из клана Токугава, Хидэёси в первую очередь ждал новостей от Кадзумасы и неизменно осведомлялся о его добром здравии у людей, поддерживавших дружеские связи с кланом Токугава.

Поэтому самураи Токугавы считали Кадзумасу любимчиком Хидэёси. В ходе противостояния на холме Комаки и позднее, когда мирные переговоры предпринял Нива, настороженные взоры приверженцев Иэясу были устремлены в сторону Кадзумасы независимо от того, какой оборот принимали события.

Как и следовало ожидать, Иэясу не придавал этим слухам и пересудам никакого значения.

— Что такое? Почему такой шум?

Взбудораженные голоса из главного зала доносились через несколько помещений туда, где сидели Иэясу с Кадзумасой. Похоже, разъяренные внезапным заключением мира воины гневались по другому поводу — потому, что Кадзумаса был призван к Иэясу раньше них. Подобное отношение казалось им удивительным.

Ии и Хонда, избранные представительствовать от имени всех, и кое-кто из их соратников со всех сторон приступили к Тадацугу.

— Разве вам не было поручено вести передовой отряд? Разве не должны были вы оставаться в крепости Кувана? Разве не совершили вы непростительную ошибку, не узнав заблаговременно, что князь Нобуо и Хидэёси должны встретиться в Ядагаваре? Как насчет того, что гонцы врага, не встретив никаких препятствий, прибыли прямо в крепость Кувана? И с какой стати вы, узнав о заключении незаконного мирного договора, поспешили сюда явиться?

Оскорбления так и сыпались на Тадацугу. Люди будто забыли, что в этой истории им противостоял Хидэёси — человек, который никогда ничего не делает несвоевременно. Для Тадацугу одно это было достаточным оправданием собственной промашки. Но, столкнувшись со всеобщим возмущением и гневом, старый военачальник не мог не признать весомости предъявляемых упреков и, понурив голову, просил прощения.

Ни Хонда, ни Ии не собирались мучить испытанного воина. Им хотелось таким образом довести до князя недовольство заключением мира и побудить его не присоединяться к договору. Им хотелось сообщить миру, что воины клана Токугава не имеют отношения к позорному миру, подписанному Нобуо.

— Вы поддержите наше мнение перед князем? Вы, наш уважаемый старейшина?

— Нет, я не могу терять лицо, — возразил Тадацугу.

Хонда продолжал настаивать:

— Никто из нас не снял боевых доспехов. Мы готовы вступить в схватку. Повседневные приличия недействительны в условиях военного времени.

— У нас и так нет времени, — добавил Ии. — Мы страшимся, что произойдет непоправимое, прежде чем князь успеет поговорить с нами. Если вы не желаете быть нашим посредником, тут ничем не поможешь. Тогда нам следует искать встречи с князем, обратившись к нему прямо через личных слуг. Нам следует отправиться к нему в личные покои.

— Нет! Сейчас он совещается с господином Кадзумасой. Не подобает отвлекать его от дела.

— Опять Кадзумаса?

То, что Кадзумаса принят князем в такое судьбоносное время, только подлило масла в огонь. Воины встревожились и разгневались еще сильнее. С того времени, когда возникло противостояние на холме Комаки, они были уверены, что Кадзумаса ведет двойную игру. А когда Нива Нагахидэ начал переговоры о мире, первым оказался вовлечен в затею все тот же Кадзумаса. Они подозревали также его участие и влияние во множестве других тайных происков последних лет.

Когда всеобщее негодование вылилось в громогласные восклицания и выкрики, этот шум достиг ушей Иэясу, хоть его покои и находились на порядочном расстоянии от общего зала. К приверженцам помчался что было духу юный оруженосец.

— Вас призывает его светлость! — объявил он.

Охваченные изумлением, воины переглянулись. Упрямое и решительное выражение лиц Ии и Хонды говорило: именно это им сейчас и нужно. Призвав с собой Сакаи Тадацугу и остальных, они устремились в зал приемов.

Покои Иэясу заполнились самураями при оружии и в доспехах.

Присутствующие глаз не сводили с князя. Рядом с ним восседал Кадзумаса. Сакаи Тадацугу сел третьим, следом расположился весь цвет клана Токугава.

Иэясу начал говорить, но, вдруг указав на дальние места для младших соратников, произнес:

— Мне кажется, вы сидите слишком далеко. Мой голос не громок, так что извольте подойти поближе.

Люди сели плотнее, а те, кто до сих пор сидел в удалении, встали у Иэясу за спиной. Князь начал речь:

— Вчера князь Нобуо заключил мир с Хидэёси. Завтра я намереваюсь разослать грамоту с извещением об этом всему клану, но, насколько я понимаю, вы обо всем знаете и испытываете замешательство. Пожалуйста, простите за вынужденную задержку, я не собираюсь ничего от вас утаивать.

Воины понурились.

— Я совершил ошибку, собрав войско в ответ на просьбу князя Нобуо. Моя вина и в том, что так много славных самураев пали смертью храбрых в сражениях на холме Комаки и при Нагакутэ. Еще раз хочу подчеркнуть: в том, что князь Нобуо втайне ото всех ударил по рукам с Хидэёси, чем навлек на себя ваш справедливый гнев и оскорбил ваше достоинство, виноват не только он, но и я — мне не хватило предусмотрительности и мудрости. Вы доказали свою верность и отвагу, и мне, как вашему князю, не остается ничего другого, кроме как самым нижайшим образом просить прощения за происшедшее. Простите меня, прошу вас.

Все сидели понурив головы. Никто не осмеливался поднять глаза на Иэясу. Дрожь не подобающих воинам рыданий волной прокатывалась по рядам от одного к другому.

— Нам ничего не остается, необходимо смириться с происшедшим. Наберитесь терпения — и мы дождемся более удачных дней.

С тех пор как все расселись по местам, Ии и Хонда не проронили ни слова. Достав платки, оба военачальника утирали слезы.

— Можно принимать случившееся и как благословение, ниспосланное Небесами. Война закончена, завтра я возвращаюсь в Окадзаки, и вам предстоит разъехаться по домам и повидаться с женами и детьми. — Произнося эти слова, сам Иэясу был близок к тому, чтобы прослезиться.

На следующий, тринадцатый день месяца, Иэясу вместе с большей частью войска клана Токугава покинул крепость Киёсу и возвратился в Окадзаки в провинции Микава. Наутро того же дня Исикава Кадзумаса в сопровождении Сакаи Тадуцугу выехал в Кувану. После встречи с Нобуо посланцы проследовали к Хидэёси в Навабу. Передав поздравления со стороны Иэясу, Кадзумаса вручил также письменное послание и сразу же отбыл. После его ухода Хидэёси переглянулся со своими приближенными.

— Вы только поглядите, — сказал он. — Как это похоже на Иэясу! Никто другой не был бы в состоянии выдержать подобный удар с таким достоинством, словно ненароком отхлебнул чересчур горячего чая.