Гэмбе было безразлично, что думает о нем Мэндзю. Он прошел прямо в ставку и, не удостоив никого из собравшихся взглядом и приветствием, шепнул дяде на ухо:

— Когда закончишь, я хотел бы кое-что обсудить с глазу на глаз.

Кацуиэ скомкал и наскоро завершил совет. Когда военачальники один за другим ушли, он откинулся на походном стуле и доверительно переговорил с племянником. Разговор начался с того, что Гэмба, посмеиваясь, вручил Кацуиэ письмо Сёгэна, словно заранее знал, что доставит господину Китаносё огромное удовольствие.

Кацуиэ и впрямь обрадовался полученному известию. Заговор, который он задумал и поручил осуществить Гэмбе, начал давать плоды. Сильнее, чем что-либо другое, радовало Кацуиэ то, что события развиваются так, как он задумал. Слывя умельцем плести козни, он любил, когда они достигали цели, и поэтому, прочитав письмо Сёгэна, так обрадовался, что ощутил легкое головокружение.

Целью заговора было нанесение врагу удара из глубины его собственного лагеря. Как полагал Кацуиэ, наличие в войске Хидэёси таких людей, как Сёгэн и Оганэ, создавало почву для новых происков.

Что касается самого Сёгэна, то он был уверен в окончательной победе клана Сибата, и уверенность его была непоколебима. Позже и ему суждено было раскаяться и испытать угрызения совести. Но решающее письмо было уже отослано, и не стало более причин колебаться и выжидать. Добром или худом могло все обернуться, но на следующее утро Сёгэн намеревался совершить предательство и с нетерпением ждал часа, когда к нему в крепость войдет войско клана Сибата.

Двенадцатое число, полночь. Горят костры. Единственный звук, разносящийся в тумане над горным лагерем, — скрип сосен.

— Открыть ворота! — произносит кто-то негромким голосом и принимается стучать по деревянным створкам.

Маленькое укрепление Мотояма служило ранее ставкой Сёгэну, но по распоряжению Хидэёси его заменил здесь Кимура Хаято.

— Кто там? — вопрошает страж, уставившись во тьму.

В тумане еле видна одинокая мужская фигура за частоколом.

— Позовите военачальника Осаки, — говорит незнакомец.

— Сперва ответь, кто ты и откуда пришел.

Мгновение незнакомец молчит. Дождь перемешивается с туманом, небо над головами чернее индийской туши.

— Назвать имя не имею права. Мне надо поговорить с Осаки Уэмоном, здесь, у частокола. Передай ему это.

— Ты друг или враг?

— Друг! Или ты думаешь, что врагу удалось бы пробраться в глубь наших земель так легко? Разве вы, стражи, не начеку? Будь я вражеским заговорщиком, стал бы я стучаться у ворот?

Объяснения незнакомца успокоили часового, и он отправился к Осаки.

— Кто там? — спросил тот, подойдя к воротам.

— Вы военачальник Осаки?

— Да, это я. Что вам угодно?

— Меня зовут Номура Сёдзиро, я приверженец князя Кацутоё и состою на службе у господина Сёгэна.

— Что за дело привело вас сюда глубокой ночью?

— Мне немедленно надо повидаться с господином Хаято. Понимаю, это звучит подозрительно, но у меня чрезвычайно важное тайное сообщение, которое ему необходимо узнать немедленно.

— Вы не можете передать его на словах, чтобы я сам доложил господину Хаято?

— Нет, нужно переговорить с ним с глазу на глаз. В знак моих добрых намерений вручаю вам это.

Номура обнажил меч и передал его через частокол Осаки.

Осаки понял, что Номура говорит правду, и, отперев ворота, проводил гостя в покои Хаято. Укрепление было на военном положении, и безопасность тщательно сохранялась днем и ночью.

Дом, куда отвели Номуру, назывался главной цитаделью, хотя был всего лишь хижиной. Да и покои Хаято являли собой маленькую выгородку.

Хаято вошел и сел на пол.

— Что вы хотите мне передать? — поинтересовался он, глядя Номуре в глаза.

Из-за слабого освещения лицо Хаято казалось очень бледным.

— Я знаю, что вы приглашены на чайную церемонию к господину Сёгэну на гору Синмэй. Церемония должна состояться завтра утром.

Номура испытующе поглядел на Хаято. Голос его в ночной тишине слегка дрожал. И у Хаято, и у Осаки возникло неприятное ощущение.

— Так оно и есть, — сказал Хаято.

— Вы, мой господин, уже дали согласие прибыть?

— Да. Поскольку господин Сёгэн взял на себя хлопоты прислать гонца, то я в свою очередь отправил к нему гонца с известием, что прибуду.

— Когда вы послали гонца, мой господин?

— Примерно в поддень.

— Значит, это ловушка, как я и подозревал!

— Что за ловушка?

— Ни в коем случае не отправляйтесь завтра с утра на чайную церемонию. Это заговор. Сёгэн решил убить вас. Он принял тайного гонца от клана Сибата и переправил с ним письменное послание. Смотрите не ошибитесь! Он замыслил сперва убить вас, а потом поднять восстание.

— Как вам удалось об этом узнать?

— Позавчера Сёгэн призвал к себе трех буддийских монахов из соседнего храма Сюфуку и провел заупокойную службу по своим предкам. Одного из этих якобы монахов мне довелось встречать раньше. Этот лжемонах переодетый самурай клана Сибата. Я удивился и насторожился. По окончании службы лжемонах пожаловался на боли в желудке и остался в лагере, тогда как двое других ушли. Он ушел только на следующее утро, заявив, что возвращается в храм Сюфуку, но я на всякий случай велел своим доверенным людям проследить, куда он направится. Как я и думал, он не вернулся в храм Сюфуку, вместо этого прямехонько пошел в лагерь Сакумы Гэмбы.

Хаято кивнул, давая понять, что дальнейшие объяснения не нужны.

— Благодарю за своевременное предупреждение. Князь Хидэёси не доверяет ни Сёгэну, ни Оганэ. Он велел мне тщательно следить за ними. Теперь их предательство раскрыто. Как ты думаешь, Осаки, что необходимо сделать?

Осаки придвинулся ближе и изложил свои мысли. То же сделал и Номура — так, совместными усилиями, был выработан план. Осаки послал гонцов в Нагахаму.

Тем временем Хаято написал послание и вручил его Осаки. Это была записка Сёгэну, извещавшая, что ввиду болезни Хаято не сможет присутствовать на завтрашней церемонии.

Когда занялась заря, Осаки с запиской отправился к Сёгэну на гору Синмэй.

Распространенным обычаем того времени было проведение чайных церемоний в расположении войска. Разумеется, церемония в таких условиях проводилась в упрощенном виде — вместо чайного домика воздвигался шатер, устланный соломенными циновками, в котором непременно ставилась ваза с дикими цветами. Значение таких церемоний заключалось в том, чтобы развить в участниках силу духа для преодоления походной усталости.

С утрам Сёгэн тщательно подмел увлажненный земляной пол и развел огонь в очаге. Вскоре прибыли Оганэ и Киносита. Оба они были приверженцами Сибаты Кацутоё. Сёгэн вовлек их в заговор, и они дали торжественную клятву действовать с ним заодно.

— Кажется, Хаято запаздывает, — заметил Оганэ.

Прокричал петух, хозяин и гости начали тревожиться. Сёгэн, на правах устроителя церемонии, старался внешне сохранять полное хладнокровие.

— Скоро прибудет, — уверял он гостей.

Разумеется, Хаято они так и не дождались. Вместо него появился оруженосец с той самой запиской, которую Хаято вручил Осаки.

Трое заговорщиков переглянулись.

— Где гонец? — осведомился Сёгэн.

— Убыл, вручив письмо, — ответил оруженосец.

Заговорщики пали духом. Какими бы смелыми людьми они ни были, трудно оказалось сохранять хладнокровие, зная, что предательство выплыло наружу.

— Как он мог догадаться? — подумал вслух Оганэ.

Их негромкие переговоры походили на жалобные причитания. Теперь, когда заговор был разоблачен, они, конечно, и думать забыли о чайной церемонии. Теперь на уме было одно: немедленное бегство. Оганэ и Киносите не сиделось на месте. Казалось, каждое лишнее мгновение, проведенное здесь, грозит неминуемой гибелью.

— Теперь мы ничего не можем поделать.

Горестное восклицание вырвалось из уст Сёгэна. Обоим гостям почудилось, будто им пронзили грудь мечом. Сёгэн осуждающе посмотрел на них, словно призывал соучастников не терять головы, пусть они и попали в переделку.

— Вам следует как можно скорее собрать своих приверженцев и отправиться в Икэнохару. Ждите там под большой елью. Я собираюсь написать письмо в Нагахаму, сразу же после этого соединюсь с вами.

— В Нагахаму? Что за письмо?

— Мои мать, жена и дети остаются в крепости. Я сам успею спастись бегством, но семью оставят заложниками, если я не потороплюсь.

— Кажется, вы опоздали. Или вы думаете, что время еще есть?

— Что мне остается делать? Оставить их на растерзание врагу? Оганэ, передайте тушь и бумагу.

Сёгэн взял кисточку и принялся быстро писать. В это мгновение появился один из его приверженцев и доложил, что Номура Сёдзиро исчез.

Сёгэн в гневе отшвырнул кисточку:

— Значит, это он. Я был последнее время холоден с этим недоумком, и он решил вот так со мной поквитаться. Что ж, ему придется дорого заплатить за предательство!

Он поднял глаза, взгляд у него был такой, словно он проклинал кого-то невидимого; рука Сёгэна задрожала.

— Иппэита! — окликнул он.

Мгновенно появился слуга.

— Садись на коня и мчись в Нагахаму. Найди мою семью и посади их в лодку. Не пытайся спасать имущество: главное — люди. Переправь их через озеро в лагерь князя Кацуиэ. Я на тебя рассчитываю. Отправляйся немедленно, не теряй ни минуты.

Закончив наставление, Сёгэн стал облачаться в боевые доспехи. Взяв длинное копье, он выбежал из дома.

Оганэ и Киносита, собрав своих людей, направились в условленное место встречи.

Примерно в то же время, когда рассеялся утренний туман, Хаято выслал в путь своих воинов. Едва отряды Оганэ и Киноситы вышли к подножию горы, их встретила засада самураев Осаки. Началась схватка. Немногие, кому удалось остаться в живых, бросились в бегство, пытаясь добраться до высокой ели в Икэнохаре, где им предстояла встреча с людьми Сёгэна. Но самураи Хаято, обойдя гору Данги с севера, перерезали путь к отступлению. Воины Оганэ и Киноситы попали в окружение и почти все погибли.

Сёгэн находился в это время у них за спиной, в двух-трех шагах от места, где шла резня. Сопровождаемый своими людьми, он устремился к месту сбора заговорщиков. В черных кожаных доспехах, в увенчанном оленьими рогами шлеме он мчался на коне, сжимая длинное копье. Он выглядел воином, способным в одиночку пробиться в гуще врагов, не зря он слыл самым отважным из самураев Кацутоё. Но, предав своего господина, он сошел с Пути Воина, и топот подков его лошади звучал столь же неуверенно, как удары его вероломного сердца.

Внезапно его со всех сторон окружили люди Хаято.

— Изменника взять живым!

Врагов было множество, но и Сёгэн сражался так, словно утратил страх смерти. Отчаянно действуя оружием, он сумел отбиться от нападавших и умчался прочь. Нахлестывая коня, он проскакал во весь опор примерно два ри и присоединился к войску Ясумасы, где уже давно ждали его прибытия. Если бы ему удалось убить Хаято, то по его сигналу были бы атакованы и взяты приступом две крепости около Мотоямы. Но теперь первоначальный замысел пошел прахом, да и самому Сёгэну чудом удалось избежать неминуемой гибели.

Узнав от своего брата Ясумасы, какой поворот приняли события, Гэмба с отвращением сплюнул:

— Вот как? Ты хочешь сказать, что Хаято обо всем узнал и сумел ударить первым? Значит, Сёгэн оказался простаком. Вели всем троим немедленно явиться ко мне.

До сих пор Гэмба льстил Сёгэну, пытаясь подбить его на предательство. Когда замысел сорвался, обманув ожидания, он заговорил о Сёгэне как о ничтожестве и источнике всех бед.

Сёгэн и двое его спутников рассчитывали на то, что их хорошо примут в лагере у Гэмбы, однако его поведение вызвало у них явное разочарование. Сёгэн, в оправдание за провал, попросил разрешить ему встретиться с князем Кацуиэ, чтобы передать крайне важные и сугубо секретные сведения.

— Хоть что-то удалось, а?

Настроение Гэмбы немного улучшилось, но с Оганэ и Киноситой он вел себя все так же грубо.

— Вы двое останетесь здесь. Сёгэна я возьму с собой в княжескую ставку.

Они сразу выехали на гору Накао.

Кацуиэ в подробностях доложили обо всем происшедшем нынешним утром и обо всех возникших в итоге осложнениях.

Когда вскоре Гэмба привез Сёгэна в княжескую ставку на горе Накао, Кацуиэ встретил их с высокомерным видом, восседая на походном стуле. Кацуиэ всегда держался высокомерно, независимо от хода событий. Сёгэна он принял без промедления.

— На этот раз ты промахнулся, Сёгэн, — сказал Кацуиэ.

На лице Кацуиэ отражались переживания. Было известно, что вожди клана Сибата — и дядя, и племянник — отличались целеустремленностью, самолюбием и способностью просчитывать замыслы на много ходов вперед. Сейчас они с непроницаемым видом ждали, чем порадует их Сёгэн.

— Вина лежит на мне, — начал Сёгэн, понимая, что без объяснений не обойтись.

Он горько раскаивался в собственном вероломстве, но дороги назад не было. Будучи дважды опозорен — предательством и его неудачей, — он, в душе гневаясь на себя, склонил голову перед высокомерным и самонадеянным князем.

Оставалось лишь просить у Кацуиэ прощения и пощады. Однако он надеялся на иное: еще была возможность вернуть милость Кацуиэ, и она связывалась с тайной нынешнего местонахождения Хидэёси. Кацуиэ и Гэмбу это весьма волновало, и они стали жадно вслушиваться, стоило Сёгэну завести разговор.

— Где сейчас Хидэёси?

— Местонахождение князя скрывают даже от его собственных подданных, — пояснил Сёгэн. — Его видели на строительных работах по возведению укреплений, но в лагере он уже изрядно долго отсутствует. Скорее всего, он в Нагахаме и занят подготовкой к отражению нападения со стороны Гифу, хотя не упускает из виду и то, что творится здесь. Он, похоже, намеренно ведет себя так, чтобы в нужном случае поспеть всюду.

Кацуиэ, мрачно кивнув, обменялся взглядом с Гэмбой.

— Наверное, так и есть. Он в Нагахаме.

— Какими доказательствами ты располагаешь?

— Сейчас у меня нет доказательств, — ответил Сёгэн, — но если вы дадите мне несколько дней, я сумею разузнать все в подробностях. В Нагахаме есть несколько человек, на которых я могу положиться, и я уверен, что они, узнав о моем переходе на вашу сторону, мой господин, сумеют выскользнуть из города и разыскать меня в вашем лагере. К тому же скоро поступят донесения от посланных мною лазутчиков. Кроме того, я готов предложить вам свой план. Пустив его в ход, вы сможете разгромить Хидэёси.

Он произнес это так, что у собеседников не осталось сомнений: он сам верит в собственные слова.

— Ты отвечаешь за свои слова, Сёгэн. Помни это — отвечаешь. Теперь выслушаем то, что ты хочешь поведать.

Утром девятнадцатого числа того же месяца Гэмба с Сёгэном еще раз прибыли в ставку Кацуиэ. На этот раз Сёгэн привез нечто и в самом деле ценное. Гэмба уже слышал его рассказ, но когда полученные Сёгэном сведения достигли слуха Кацуиэ, глаза у него расширились и по всему телу прошел озноб.

Сёгэн говорил вдохновенно:

— Последние несколько дней Хидэёси провел в Нагахаме. Два дня назад, семнадцатого, он внезапно покинул крепость и во главе двадцатитысячного войска выступил на Огаки, где встал лагерем. Без слов понятно: если ему удастся одним ударом разбить князя Нобутаку в Гифу, то он избавит себя от опасности получить удар в спину. Значит, мы вправе предположить, что он решил собрать свое войско воедино, двинуться в указанном направлении и попытаться решить дело в одном сражении. Мне передали: перед тем, как покинуть Нагахаму, — продолжил Сёгэн, — Хидэёси распорядился убить всех заложников, взятых из семейства князя Нобутаки; можете себе представить, с какой решимостью этот ублюдок обрушится на Гифу. Более того: вчера передовые отряды его войска сожгли несколько деревень в окрестностях Гифу и начали приготовления к осаде.

«Настал день, который мы ждали», — подумал Кацуиэ и с трудом удержался, чтобы не облизать губы, как хищник при виде добычи.

Гэмба испытывал такой же подъем духа. Он рвался в бой нетерпеливее дядюшки. Им выпадала возможность победить — трудно было ожидать другого случая. Важно было не упустить его.

Мелкая удача в ходе военных действий улыбается то здесь, то там десятки тысяч раз, улыбается то тебе, то противнику; удачи и неудачи чередуются, как волны, но истинная удача, от которой зависит возвышение или падение человека и целого рода ценой единственного решительного натиска, — такая удача приходит только раз в жизни. Сейчас Кацуиэ улыбалась именно такая удача. Ему оставалось только воспользоваться ею — или не суметь воспользоваться. У Кацуиэ кружилась голова, стоило задуматься над тем, какие возможности перед ним открываются. Щеки молодого Гэмбы залил багрянец радости.

— Сёгэн, — овладев собой, начал Кацуиэ, — если у тебя и впрямь есть некий замысел, то сейчас самое время посвятить нас в него.

— Согласно моему скромному мнению, нам необходимо начать действовать, одновременно атаковав две вражеские крепости — на горе Ивасаки и на горе Оива. Необходимо действовать согласованно с князем Нобутакой, хоть он и у себя в Гифу, и с той же стремительностью, с которою приступил к делу Хидэёси. Вашим союзникам следует обрушиться на малые крепости, находящиеся под властью Хидэёси, и уничтожить их.

— В точности то же самое я намерен предпринять, однако на словах это проще, чем на деле. Не так ли, Сёгэн? У врага тоже есть войско и он тоже возводит повсюду укрепления, не правда ли?

— Когда окинешь мысленным взором боевые порядки Хидэёси из его собственного лагеря, то видно, что они слишком растянуты, — возразил Сёгэн. — Подумайте над этим. Две вражеские крепости — на горе Ивасаки и на горе Оива — далеко отстоят от ваших позиций, но они имеют первостепенное значение. Не следует забывать, что крепости эти возведены на скорую руку и не обладают хорошо продуманной сетью укреплений. К тому же коменданты обеих крепостей и воины твердо уверены, что на них не нападут. Поэтому их приготовления к осаде и приступу небрежны и медлительны. Внезапная молниеносная атака непременно принесет успех. Более того, с падением этих опорных крепостей все остальные сами свалятся в наши руки.

Кацуиэ и Гэмба горячо одобрили план, предложенный Сёгэном.

— Сёгэн сумел взглянуть на вражеские боевые позиции изнутри, — сказал Кацуиэ. — Это лучший план уничтожения Хидэёси и его войска.

Кацуиэ впервые удостоил Сёгэна подобной похвалы. Последние несколько дней он был хмур и задумчив, но сейчас его настроение внезапно улучшилось.

— Поглядите сюда, — сказал он, разворачивая карту.

Крепости Данги, Синмэй, Ивасаки и Оива находились на восточном берегу озера Ёго. Имелось также множество крепостей на пространстве между южной оконечностью Сидзугатакэ и горой Тагами, цепочка лагерей вдоль дороги, ведущей в северные провинции, и еще несколько важных опорных точек. На карте все это было изображено отчетливо, равно как и местность — со всеми озерами, горами, полями и долинами.

Невозможное стало возможным. «Да, Хидэёси крупно не повезло в том, что перед решительным сражением у врага нашлась столь подробная тайная карта», — усмехнулся Кацуиэ.

Казалось, карта радовала Кацуиэ больше всего. Тщательно изучив ее еще раз, он вновь похвалил Сёгэна:

— Сёгэн, это воистину чудесный подарок.

Гэмба тоже склонился над картой, внимательно изучая ее, но затем, подняв глаза, уверенно произнес:

— Дядюшка, что касается плана, предложенного Сёгэном, — прорваться глубоко во вражеский тыл и взять крепости на горе Ивасаки и на горе Оива… Позволь мне заняться этим! Я убежден: никто другой не сможет проделать этот бросок так стремительно и решительно, как я!

— Не торопись! Дай мне подумать.

Кацуиэ закрыл глаза и задумался, словно опасаясь рвения племянника. Но ему было не устоять под напором отчаянного и честолюбивого Гэмбы.

— Есть ли у тебя запасной план? Так, на всякий случай… Да нет, ты ни о чем другом не способен думать.

— Зачем это?

— Небо, ниспосылая удачную возможность, не любит, когда люди не торопятся ею воспользоваться. Мы стоим над картой и разговариваем, а удача отдаляется с каждым мгновением.

— Без глупостей, Гэмба!

— Чем дольше ты размышляешь, тем больше времени мы теряем. Неужели ты не в силах принять окончательное решение, когда перед нами замаячила небывалая победа? Увы, я начинаю подозревать, что ты, прославленный Злой Дух Сибата, постарел.

— Ты говоришь глупости, потому что молод. Когда дело доходит до боя, смелости у тебя хоть отбавляй, но высоким искусством военной мысли ты еще не владеешь.

— Неужели?

Гэмба побагровел, но Кацуиэ не позволил втянуть себя в ссору. Пройдя множество войн, он умел хранить самообладание везде и всюду.

— Задумайся, Гэмба. Нет ничего опаснее, чем поход по вражеским тылам. Зачем так рисковать ради двух малых крепостей? Не лучше ли все заранее рассчитать, чтобы впоследствии не раскаиваться?

В ответ Гэмба презрительно расхохотался, но смеялся он не над нерешительностью дядюшки, а, как всякий молодой самонадеянный упрямец, над осторожностью и оглядкой старших.

Кацуиэ ничуть не обиделся на племянника. Он любил Гэмбу каков он есть — грубого, несдержанного, насмешливого и непочтительного.

Гэмба привык, что Кацуиэ во всем ему потакает. Он научился читать в душе дядюшки и, конечно, умел управлять его чувствами. Вот и сейчас он принялся, не отставая, наседать:

— Пусть я молод, но опасности похода по тылам противника вижу очень хорошо. Поверь, мне нужна не слава непобедимого воина — я хочу победы нашего общего дела. И не буду кривить душой, дядюшка: опасности меня тоже привлекают, иначе какой же я воин?

Кацуиэ все еще не был готов принять решение, навязываемое Гэмбой. Он погрузился в размышления. Гэмба на время оставил его в покое и обратился к Сёгэну:

— Дай взглянуть на карту!

Не вставая, он развернул свиток и молча вгляделся, поглаживая щеку.

Прошел час.

Кацуиэ сомневался, стоит ли отправлять в поход по тылам врага самого Гэмбу — именно потому, что тот просил его об этом с такой настойчивостью, но теперь, наблюдая, как тщательно племянник изучает карту, он почувствовал, что вполне может положиться на него.

— Ладно, — решившись наконец, обратился к Гэмбе Кацуиэ. — Пусть будет по-твоему. Только смотри — не допусти ошибки. Приказываю тебе нынче ночью ударить в тыл врагу.

Гэмба поднял глаза на Кацуиэ и сразу вскочил. Полученный приказ безмерно обрадовал его. Он поклонился дяде с небывалым почтением. Любуясь племянником и разделяя его радость, Кацуиэ ни на мгновение не забывал, что затея может при первой оплошности обернуться гибелью исполнителя.

— Еще раз повторяю: как только возьмешь и уничтожишь крепости на горах Ивасаки и Оива, немедленно возвращайся. Лети домой, как на крыльях.

— Да, дядюшка.

— Едва ли нужно напоминать тебе, что подготовить безопасный и надежный отход — непременное условие успеха боевых действий. Особенно когда совершаешь поход по вражеским тылам. Не оставить пути для отступления — то же, что бросить недостроенной запруду на горной реке: очень скоро все твои труды будут смыты и унесены прочь. Стремительно продвинувшись вперед, так же стремительно отступай при опасности окружения.

— Я буду помнить твои советы, дядя.

Добившись желаемого, Гэмба начал проявлять небывалую уступчивость. Кацуиэ поспешил собрать своих военачальников. Вечером необходимые приказы были переданы во все лагеря; перед каждым полком была поставлена боевая задача.

Заканчивался девятнадцатый день четвертого месяца. Во второй половине часа Крысы, под покровом тьмы и в полной тайне, из лагеря выступило восемнадцатитысячное войско. Передовой отряд, которому предстоял поход по вражеским тылам, был разбит на два корпуса, по четыре тысячи человек в каждом. Воины спустились с гор в сторону Сиоцудани, одолели перевал Таруми и отправились на восток по западному берегу озера Ёго.

Двигаясь столь же скрытно, двенадцатитысячный ударный отряд основного войска Кацуиэ избрал другой путь. Продвигаясь по дороге, ведущей в северные провинции, он начал забирать к юго-востоку. Эти действия были предприняты для того, чтобы оказать поддержку походу отряда во главе с Сакумой Гэмбой и в то же время воспрепятствовать любым передвижениям войск между вражескими крепостями.

Тогда же трехтысячный корпус под началом Сибаты Кацумасы пошел на юго-восток по склону горы Ииура. Спустившись с нее, он затаился в засаде, убрав знамена и вооружение, пристально следя за перемещениями вражеских войск по направлению к Сидзугатакэ.

Маэде Инутиё было поручено взять под наблюдение боевой рубеж между Сиоцу, горой Данги и горой Синмэй.

Сибата Кацуиэ выступил из ставки на горе Накао во главе семитысячного войска и продвинулся до Кицунэдзаки по дороге, ведущей в северные провинции. Тем самым он пытался сбить с толку и вызвать на сражение пятитысячное войско Хидэмасы, расположившееся на горе Хигасино. Воинство Кацуиэ гордо прошествовало мимо этой горы, высоко подняв знамена.

Ночное небо на востоке заалело, наступило утро. Ночь двадцатого числа четвертого месяца по лунному календарю была короткой, вот-вот должно было наступить летнее солнцестояние.

Как раз в эти часы предводители передового отряда, ступив на белый песок берегов озера Ёго, собрали растянувшееся в движении войско воедино. Вслед за четырехтысячным первым корпусом прибыл второй. Таково было воинство, которому предстоял поход по вражеским тылам. Во главе его шел Сакума Гэмба.

Туман еще не рассеялся.

Вдруг небо над озером расцветилось радугой. Приближался рассвет, но на берегу еще была такая тьма, что люди не видели ни друг друга, ни своих лошадей. Тьма скрывала вьющуюся в высокой траве тропу.

Полотнища знамен колыхались в клубах тумана — казалось, войско движется по морскому дну. Холодный туман застилал глаза и теснил дыхание, но вооруженные воины шли твердо и уверенно, зная, что им предстоит великое дело.

С берега доносились шум, смех и веселые оживленные голоса. Лазутчики отряда ползком подкрались туда, чтобы выяснить, кому вздумалось резвиться в густом тумане. Оказалось, двое самураев и десяток конюхов из крепости на горе Ивасаки, войдя в озеро, купают лошадей.

Лазутчики решили не дожидаться подхода основных сил, взмахами рук позвали подмогу и с воплями «Брать живьем!» кинулись на незадачливых купальщиков.

Застигнутые врасплох, самураи и конюхи бросились бежать, поднимая тучи брызг и крича:

— Враги! Враги!

Пятерым или шестерым удалось скрыться, остальных люди Гэмбы схватили.

— Отлично! Начало положено, открываем охоту!

Воины клана Сибата поволокли пленников к своему военачальнику. Им оказался Фува Хикодзо. Он допросил пленных, не слезая с коня.

Послали гонца к Сакуме Гэмбе, извещая о случившемся и спрашивая, как поступить с захваченными в плен. Ответ последовал незамедлительно:

— Не тратить зря время. Всех убить и немедленно продолжить движение на гору Оива.

Фува Хикодзо спешился, обнажил меч и собственноручно обезглавил одного из пленников. Затем, обратившись к своим воинам, воскликнул:

— Чего вы ждете! Убейте этих людей, принесите их головы в жертву богу войны! И вперед — на приступ горы Оива!

Самураи едва не передрались между собой: каждый стремился первым заполучить голову конюха. Обрушив на пленных десятки мечей, они изрубили всех и во весь голос призвали на помощь бога войны. Громкие крики прокатились по всему войску.

В редеющем тумане железными волнами катилось войско, самураи неслись к боевой славе. Забеспокоились лошади, на полном скаку обгоняя и отталкивая друг друга. Полки копьеносцев двинулись наперегонки, наконечники копий сверкали в лучах утреннего солнца.

Уже доносилась ружейная пальба, лязгали мечи, со стуком сшибались копья, дикие звуки неслись оттуда, где поднимался внешний частокол крепости Оива.

Как глубок освежающий сон короткой летней ночью! Склоны горы Оива, отрядом на которой командовал Накагава Сэбэй, и гора Ивасаки, где комендантом крепости был Такаяма Укон, — самое сердце укреплений, воздвигнутых Хидэёси, — были окутаны туманом и так спокойны, словно никто не догадывался о приближении вражеского воинства.

Крепость на горе Оива была простым полевым укреплением. Накагава Сэбэй мирно спал в хижине, окруженной со всех сторон изгородью.

Еще не полностью очнувшись, он поднял голову и пробормотал:

— Что происходит?

На грани яви и сна, еще не поняв, что к чему, он поспешно встал и облачился в доспехи, лежавшие у изголовья.

Едва он успел одеться, как в дверь громко и бесцеремонно постучали.

Стучавшие были нетерпеливы — чуть подождав, они высадили дверь и ввалились в хижину.

— Войско Сибаты атакует нас!

— Успокойтесь! — одернул их Сэбэй.

Спасшиеся от смерти, похоже, едва владели собой, и по их сбивчивым словам Сэбэй не понял, где прорвался противник и кто идет во главе войска.

— Даже самый безрассудный враг не осмелился бы прорваться так глубоко в наши тылы: выходит, эти люди — настоящие смертники. С ними нелегко будет справиться. Не знаю, кто у них предводитель, но догадываюсь: из всех воинов клана Сибата на такое способен только Сакума Гэмба.

Сэбэй быстро схватил суть дела, но от этого ему не стало легче. Напротив, он задрожал мелкой дрожью. «Нечего сказать, сильный противник мне достался!» — подумал он. Но наряду со страхом в нем вспыхнуло и чувство гордости — оно заставило его распрямиться.

Схватив длинное копье, он крикнул:

— Вперед! В бой!

Издали доносился беспорядочный ружейный огонь: стреляли у подножия горы. Затем пальба послышалась совсем рядом, из рощи на юго-западном склоне горы.

— Враг вышел на склон и занял лесные просеки!

Туман был по-прежнему густ, вражеских знамен не видно, и это нагоняло на воинов Сэбэя еще больший страх.

Сэбэй снова выкрикнул призыв к бою. Эхо разнесло его крик по дальним склонам.