ПАДЕНИЕ КЛАНА ТАКЭДА

— Эту весну мы проведем в горах Каи! — воскликнул Нобунага. Он ехал верхом во главе своего воинства. — Посмотрим, как цветут вишни, нарвем цветочков, а на обратном пути по берегу полюбуемся горой Фудзи.

На этот раз кампания против Каи, казалось, была просто-таки обречена на успех, и сбор войска прошел без каких бы то ни было хлопот или затруднений. На десятый день второго месяца войско вошло в Синано. На границах провинций Ина, Кисо и Хида Нобунага приказал выставить заградительные отряды. Клану Ходзё предстояло начать вторжение с востока, а клану Токугава ударить из Суруги.

В отличие от былых сражений на реке Анэ и под Нагасино, сейчас Нобунага осуществлял вторжение с такой беззаботностью, словно отправлялся собирать овощи у себя на огороде. Ведь наряду с вражеским войском в самом сердце подлежащей покорению провинции находились и союзные силы. И Наэги Кюбэй из крепости Наэги, и Кисо Ёсимаса из Фукусимы с нетерпением ждали прихода Нобунаги, с Кацуёри же их больше ничто не связывало. Поэтому войско, выступившее из Гифу и дошедшее до Ивамуры, по пути не столкнулось с каким бы то ни было сопротивлением. Многие крепости клана Такэда были заранее оставлены неприятелем.

«Мы дошли до Ины, но никто и не вздумал защищать ее».

Такое донесение получил Нобунага при въезде в Кисо. Его воины уже подшучивали друг над другом, говоря, что для военной кампании этот поход слишком весел, а для увеселительной прогулки чересчур скучен. Почему же Такэда ведут себя столь безропотно? Ответ на этот вопрос напрашивался сам собою. Клан Такэда оказался не способен предотвратить вторжение в провинцию Каи.

Все, так или иначе связанные с кланом Такэда, были убеждены в его неминуемом поражении. Однако самураи свято чтили свои традиции.

— Мы им покажем, что с нами все-таки следует считаться, — заявил Нисина Нобумори, комендант крепости Такато и младший брат Кацуёри.

Нобутада, сын Нобунаги, войско которого вторглось в здешние края, счел диспозицию предстоящего сражения крайне для себя благоприятной. Написав послание, он призвал сильного лучника и велел пустить в крепость стрелу с письмом, в котором предлагал неприятелю сдаться.

Ответ не заставил себя долго ждать. Послание было выдержано в чрезвычайно корректном тоне.

«Защитники крепости готовы отплатить князю Кацуёри за все содеянное им добро своими жизнями. Среди нас нет ни одного труса. Мы ждем немедленного штурма и сумеем показать вам силу духа и мастерство владения оружием, которыми наш клан славится со времен князя Сингэна».

Казалось, сама тушь пахла решимостью, с которой Нобумори написал эти строки.

Нобунага произвел сына в военачальники, хотя тот еще был весьма молод.

— Что ж, они получат то, что хотят, — сказал Нобутада и отдал приказ о штурме.

Атакующие разделились на два штурмовых отряда, обрушившихся на крепость одновременно, — один, зайдя со стороны гор, ударил в тыл крепости, а другой атаковал главные ворота. Это было поистине сражение, а не какая-то заурядная стычка. Тысячный гарнизон крепости стоял насмерть. Несомненно, доблесть воинов Каи ничуть не пошла на убыль. С начала второго до самого начала третьего месяца стены крепости Такато были не раз омыты кровью как нападающих, так и защитников. Прорвав первые заграждения, возведенные в пятидесяти кэнах перед крепостным рвом, воины клана Ода завалили ров камнями, деревьями, землей и, перейдя через него, вышли к каменным стенам крепости.

— Идите! Идите сюда! — кричали со стен воины, забрасывая нападающих копьями и камнями, поливая их кипящим маслом.

Карабкавшиеся по стенам атакующие воины Нобутады падали под градом булыжников и палок, но не теряли присутствия духа. Даже упав на землю, если оставались живы и не лишались чувств, тут же поднимались и вновь принимались карабкаться вверх.

Воины из второй линии атакующих подбадривали сражающихся на передовой яростными кличами и при первой же возможности заступали на их место. Собственное поражение представлялось им просто немыслимым. Казалось, ничто не способно устоять перед их яростным напором. Однако и защитники крепости в доблести не уступали, сражаясь с порожденной отчаянием дерзостью. Глядя на тех, кто с высоты стен бросал вызов нападающим, можно было предположить, что крепость полна неистовых воинов Каи, но такое впечатление было ошибочным. В отчаянном героическом сражении участвовали все местные жители. Когда крепость попала в осаду, сюда пришло все население города, и сейчас старики и юнцы, женщины, даже беременные, по мере сил помогали воинам держать оборону. Женщины подносили стрелы, старики готовили пыжи для ружей. Они заботились о раненых и стряпали на всех. Никто не отдавал им никаких приказов, но действовали они согласованно и на судьбу не жаловались.

— Крепость падет, если мы бросим в бой все наше войско, — заявил Кавадзири, один из руководящих штурмом военачальников Нобутады.

— У нас и так уже слишком много убитых и раненых, — ответил Нобутада, обожавший все решать по-своему.

— Мне кажется, решимость защитников крепости зиждется на уверенности в том, что Кацуёри по-прежнему хозяйничает в своей новой столице. Поэтому нам следовало бы на время прекратить осаду крепости и всей мощью обрушиться на Кофу и Нирасаки. Но для этого потребуется полностью изменить стратегию. Значит, нужно попробовать внушить защитникам крепости, что Нирасаки под нашей властью, а Кацуёри мертв. Возможно, удастся обмануть их.

На утро в первый день третьего месяца в крепость было пущено еще одно привязанное к стреле послание. В нем значилось:

«Двадцать восьмого числа второго месяца провинция Каи пала, и князь Кацуёри совершил сэппуку. Другие члены клана или покончили с собой вместе со своим князем, или взяты нами в плен. Поэтому героическая оборона крепости утратила всякий смысл; ваша крепость осталась единственной, продолжающей оказывать сопротивление в уже покоренной провинции. Незамедлительно сдайте крепость и сосредоточьте свои усилия на спасении того, что еще можно спасти.

Князь Ода Нобутада».

Прочитав его, Нобумори расхохотался:

— Обман настолько бесхитростен, что на него не поддастся и малый ребенок. Но это письмо доказывает, что враг уже отчаялся взять крепость штурмом. И столь жалкий обман, похоже, считают верхом военного искусства?

В тот же вечер Нобумори устроил попойку, на которой показал вассалам полученное письмо.

— Любой, кто пожелает, вправе беспрепятственно покинуть крепость еще до рассвета.

Военачальники бурно веселились весь вечер, а ближе к ночи пригласили на празднество своих жен и угостили их сакэ. Все быстро сообразили, что на уме у Нобумори. На следующее утро, как все того и ожидали, Нобумори укрепил сандалию на раненной в схватке левой ноге и, опираясь на большую секиру, прихрамывая, направился к крепостным воротам.

Нобумори приказал защитникам крепости собраться на площади, а сам поднялся на башенку, венчающую ворота, и провел смотр своего воинства — меньше тысячи воинов, если не считать совсем юных, слишком старых и немощных, а также женщин, но с прошлого вечера число его сторонников не уменьшилось ни на одного человека. Склонив голову, он молился сейчас душе своего отца, мысленно говоря Сингэну: «Ну-ка, погляди! Воины Такэды таковы же, как были прежде!..» Наконец он поднял голову и обвел глазами собравшихся на площади. Перед ним стояло все его войско.

Нобумори не был так круглолиц и широк в плечах, как его старший брат. Проведя долгие годы в сельской местности, он не привык ни к изысканной пище, ни к прочим излишествам. Выглядел, однако, молодым соколом, поднятым ввысь над горами и долинами провинции Каи могучим ветром времени. Ему было тридцать три года, и он походил на отца: такие же густые волосы, кустистые брови и широкий рот.

— Вот и отлично! Я боялся, что нынче с утра зарядит дождь, но на небе ни облака. Под таким небом, да еще в день, когда дальние горы кажутся белыми от цветущих вишен, не страшно и умереть. Разумеется, мы не собираемся жертвовать своей честью ради каких-то призрачных выгод. Два дня назад я был ранен и сейчас не могу сражаться рядом с вами. Поэтому буду наблюдать за сражением отсюда, с башенки, и здесь же хладнокровно дождусь врага. И когда он придет за моей головой, тут уж я всласть навоююсь! Так что смело в бой! Откройте ворота — и главные, и задние, — обрушьтесь на врага и покажите ему, как облетает горная вишня!

Восторженные ответные возгласы не оставляли сомнений в том, что все произойдет именно так, как распорядился молодой князь. Боевой клич пронесся по толпе собравшихся, нарастая до яростного вихря. Глядя на своего предводителя, стоящего в башенке над главными воротами, воины приговаривали друг другу:

— Мы прощаемся с ним. Это наш последний бой.

Вопрос стоял не о том, жить или умереть. Собравшихся на площади охватил единый порыв, единая воля к смерти. Они торжественно раскрыли главные и задние ворота крепости, и тысяча воинов с победными кличами ринулась на врага.

Ни о чем не подозревавшие воины Оды впали в панику. Их передовая линия была молниеносно смята. На какое-то мгновение возникла опасность даже и для ставки Нобутады.

— Назад! Перестраиваемся! — Комендант призывал свое войско вернуться в крепость после успешной вылазки. — Назад! Назад!

Воины отступили. Каждый из них, проходя в главные ворота, на башенке которых по-прежнему восседал Нобумори, показывал ему свои трофеи — отрубленные головы врагов.

— Пойду напьюсь, а потом — опять в атаку, — заявил один из защитников крепости.

Так и пошло. Завернув на минуту-другую под главные ворота отдохнуть и подкрепиться, воины поодиночке и группами предпринимали все новые и новые вылазки. То же самое происходило и у задних ворот. Защитники крепости могли уже похвастаться четырьмястами тридцатью семью вражескими головами. Конечно, и среди них самих были потери. К концу дня число защитников существенно сократилось, а большинство из оставшихся в живых были ранены. Избежать хотя бы легкого ранения не удалось никому. Вокруг крепости с оглушительным треском пылали деревья. Враги наступали со всех сторон. Нобумори немигающим взглядом следил со своей башенки, как один за другим гибнут его воины.

— Мой господин! Мой господин! Где же вы? — воскликнул один из его соратников, бившийся с врагом у самых ворот.

— Я здесь, наверху! — крикнул Нобумори, давая знать воину, что он цел и невредим. — Мой последний час близок. Дай-ка я погляжу, кто ты такой.

Нобумори посмотрел вниз. Воин поднял голову и сквозь дым увидел своего военачальника.

— Почти все наши пали, мой господин. Вы уже приготовились совершить сэппуку, не так ли?

— Поднимись сюда, чтобы помочь мне.

— Да, мой господин, иду! — крикнул воин и попытался взобраться по лестнице в башенку, но не дошел и до середины. Повсюду бушевало кровавое пламя. Нобумори высунул голову из другой бойницы. Но внизу уже толпились воины вражеского войска. И тут он увидел человека, в одиночку сражающегося против целого отряда врагов. С великим изумлением он обнаружил, что это женщина. То была жена одного из вассалов, сейчас она отчаянно размахивала секирой.

И хотя Нобумори уже готовился проститься с жизнью, в это мгновение он вспомнил, что героически сопротивляющаяся врагам женщина в мирной жизни была настолько робкой, что не осмеливалась даже заговорить в присутствии мужчин, не говоря уж о том, чтобы сражаться с ними, взяв в руки боевой топор.

Высунувшись из узкой бойницы, он закричал врагам:

— Эй, вы, воины Нобунаги и Нобутады! Слушайте! С вами говорит сама Вечность! Сейчас Нобунага торжествует победу, но всему свой срок. Каждая вишня облетает, дворец каждого правителя рано или поздно сгорает дотла. А сейчас я покажу вам нечто не подвластное ходу времени, нечто, остающееся навеки! Я, Нобумори, пятый сын Сингэна, преподам вам урок!

Когда воины Оды в конце концов взобрались на башенку, они нашли там труп со вспоротым крест-накрест животом. Но головы не было. Мгновение спустя ночное небо озарилось высокими красными столбами огня, перевитыми черными лентами дыма.

В крепости Нирасаки и во всей новой столице царило такое смятение, словно с минуты на минуту ожидался конец света.

— Крепость Такато пала, и все, в том числе и ваш брат, погибли!

На Кацуёри эта весть, принесенная одним из вассалов, казалось, не произвела никакого впечатления. Но, как ни старался он сохранять внешнюю невозмутимость, было ясно, что поражение предрешено.

Пришло следующее донесение:

«Войско Оды Нобутады вторглось в Каи из Сувы. Наших людей беспощадно убивают, независимо от того, сражаются они или сдаются. Им отрубают головы и выставляют их на шестах вдоль дороги. Вражеское войско неудержимо накатывает на нас, как приливная волна».

Вскоре сообщили, что родственник Сингэна, слепой жрец Рюхо, захвачен врагом и обезглавлен.

На этот раз Кацуёри поднял голову и с возмущением сказал:

— Люди Оды воистину безжалостны. В чем провинился перед ними слепой жрец? Какое сопротивление мог он им оказать?

Кацуёри пришла пора всерьез задуматься и о собственной смерти. Он постоянно кусал губы, заставляя себя сохранять самообладание. «Если я сейчас поддамся чувствам и выкажу гнев, — думал он, — люди решат, будто я сошел с ума, и даже мои вассалы почувствуют себя опозоренными. Как могла пасть крепость Такато? Я был уверен, что она продержится еще недели две, а то и месяц», — сетовал Кацуёри. Подобные размышления означали, что князю недостает вовсе не стратегического мастерства, а понимания человеческой природы. Подлинное мужество, позволяющее смириться с неизбежным, не было присуще ему. Но, так или иначе, сейчас ему предстояло встретиться со своей судьбой лицом к лицу.

Из большого зала совета и прилегающих к нему помещений убрали все ширмы; внутреннее пространство цитадели превратилось в одну огромную комнату, в которой сейчас жил весь клан, словно беженцы, пострадавшие от великого стихийного бедствия. Ночи напролет воины, с большими бумажными фонарями в руках, не ведая отдыха и сна, прочесывали окружающее пространство. Гонцов встречали у главных ворот и препровождали прямо к князю, с тем чтобы Кацуёри первым выслушивал все донесения. Все, что с таким тщанием подбирали в прошлом году, — золотая и серебряная утварь с инкрустациями, изысканная мебель, — все это сейчас представляло собой только досадную помеху.

Подбирая полы кимоно, по саду в сопровождении служанки прошла фрейлина княгини Такэды. Она вошла в темный зал и смело принялась прокладывать себе дорогу в толпе. У нее было послание от госпожи. В это время в зале проходил военный совет; военачальники и старшие командиры, молодые и старые, шумно спорили по поводу того, что нужно предпринять в ближайшее время.

В конце концов фрейлина протиснулась к Кацуёри и вручила ему послание:

— Женщины плачут и жалуются, а мы никак не можем их унять. Ваша супруга сказала, что умереть суждено только раз и что, возможно, женщинам стало бы чуть легче, если бы им разрешили находиться вместе с самураями. Соблаговолите дать согласие, тогда она и остальные женщины переберутся сюда немедленно. Так какова будет воля моего господина?

— Прекрасно, — отозвался Кацуёри. — Приведи сюда мою жену. Да и других молодых женщин тоже.

В это мгновение в разговор вмешался его пятнадцатилетний сын Таро Нобукацу, попытавшийся разубедить князя:

— Отец, это не к добру!

Кацуёри повернулся к сыну и скорее удивленно, чем рассерженно, сказал:

— Но почему же?

— Если женщины придут сюда, они будут путаться под ногами и плакать — а это способно вывести из себя даже самых отчаянных самураев.

Таро был еще почти мальчиком, но по всем вопросам имел собственную точку зрения. На военном совете он заявил, что Каи — земля, принадлежащая предкам клана Такэда со времен Синры Сабуро, останется их землей, пока все они до последнего воина не умрут. Бегство из Нирасаки, предложенное одним из военачальников, покроет клан вечным бесчестием.

Военачальник, предложивший бегство, стоял, однако же, на своем:

— Враг подступает к нам со всех четырех сторон. Кофу расположен в низине, и вражеское войско будет стекаться туда, как ручьи в озеро. Так не лучше ли отступить в Агацуму, что в краю Дзёсю? Если мы выйдем на горную гряду Микуни, сразу несколько провинций смогут предоставить нам убежище. А призвав на помощь союзников, можно подумать и об ответных действиях.

Нагасака Тёкан поддержал этот план, да и сам Кацуёри склонялся к тому, чтобы дать на него свое согласие. И сейчас, поглядев на Таро, он перевел взгляд на фрейлину своей жены и сказал ей:

— Мы уезжаем.

Таро, не произнеся ни слова, разочарованно отвернулся: отец пренебрег его мнением. Оставалось только решить — бежать ли в сторону Агацумы или укрепиться на горе Ивадоно. Однако какой маршрут бегства они бы сейчас ни избрали, было ясно, что они сдают без боя свою новую столицу. Сейчас с этой мыслью свыклись уже и сам Кацуёри, и его военачальники.