Глава 6

Они возвращались домой в полном молчании. Небо потемнело, стало дымчато-серым. Заметно похолодало, и на улицах не было ни души, видимо, в Уинтер-Гарден такую погоду не жаловали.

Естественно, Мадлен и Томасу было о чем поговорить, но Мадлен думала о чем-то своем, и Томас не хотел ей мешать. Да и что он мог ей сказать? Говорить о делах на улице нельзя, а все остальное... Разумеется, Томас прекрасно понимал: как только они доберутся до дома и закроют за собой дверь, Мадлен заведет разговор о его неприличном поведении на обеде у леди Клер. Что ж, по крайней мере у него есть какое-то время, чтобы придумать подходящее оправдание. Хотя какое он мог придумать оправдание? Томас понятия не имел. Можно, конечно, прямо ей сказать: ему так хотелось к ней прикоснуться, что он не смог удержаться. И пусть еще благодарит, что он не позволил себе большего и не скомпрометировал ее в присутствии леди Клер и всей прислуги. Только вряд ли Мадлен придутся по душе его откровения. Томас не мог распознать ее настроения, хотя был абсолютно уверен в том, что она раздражена – Мадлен даже не делала попытки заговорить и очень уж быстро шагала, хотя и понимала, что ему, хромому, трудно за ней угнаться.

У калитки Мадлен остановилась и подождала, когда Томас откроет ее. Внезапный порыв ветра сорвал с головы Мадлен капюшон, и она зябко поежилась.

– Очень холодно, – пробормотал Томас. И тут же смутился – ведь и без слов было ясно, что сильно похолодало.

Мадлен, уже шагавшая по дорожке, неожиданно остановилась, так что. Томас едва не сбил ее с ног. Пристально посмотрев на него, она сказала:

– Да, Томас, вы правы, очень холодно. А поскольку погода – единственная тема, которую вы не боитесь со мной обсуждать, то давайте поговорим о погоде. Например, могу вам сообщить: сейчас так холодно, что у меня замерзли губы, и мне хотелось, чтобы вы их согрели.

Томас почувствовал, что у него перехватило дыхание. Ничего подобного он не ожидал. Он невольно отступил на шаг, но Мадлен такая реакция явно не понравилась. Глаза превратились в узенькие щелочки, и она крепко сжала кулаки, так что даже сквозь перчатки стали видны костяшки пальцев.

– Мы с вами, Томас, испытываем физическое влечение друг к другу, и вы это прекрасно знаете, – продолжала Мадлен, глядя ему в глаза. – Решайте, чего вы хотите от наших отношений, и я приму любое ваше решение, но мне кажется, вам пора перестать насмехаться надо мной.

Томас в изумлении уставился на свою напарницу. Он не знал, как отреагировать на ее слова, и Мадлен это поняла. «Значит, она не просто рассердилась на меня, – промелькнуло у Томаса. – Она в ярости, потому что решила, что я над ней насмехаюсь». Да, было совершенно очевидно, что Мадлен именно так расценила его действия. Что ж, ничего удивительного. Ведь всего два дня назад он заявил, что они не могут быть любовниками, а сегодня вдруг принялся поглаживать ее ноги.

Порыв ветра выхватил из прически Мадлен прядь волос, и Томас, протянув руку, заправил локон ей за ухо. Она уже дрожала от холода, но не отводила взгляд и по-прежнему смотрела ему в глаза.

При одной мысли о том, что сейчас он поцелует Мадлен, у Томаса перехватило дыхание. Хотя дул холодный, уже по-настоящему зимний ветер, ему казалось, что его тело объято пламенем. Внезапно почувствовав, что больше не в силах сдерживаться, Томас взял Мадлен за локоть и повел к дому.

– Но, Томас... – пролепетала она.

– Не могу же я целовать вас здесь, на виду у всех. Мадлен промолчала, но Томас понял, что она улыбается. Остановившись у входа, он достал из кармана ключ и повернул его в замке. Затем втащил Мадлен в холл и тотчас же захлопнул за собой дверь. Томас чувствовал, как кровь стучит у него в висках, хотя внешне оставался совершенно спокойным.

Какое-то время они стояли в холле. Стояли, пристально глядя друг на друга и прерывисто дыша. Томас все еще колебался; он уже забыл, когда в последний раз целовал женщину, и им овладела странная нерешительность. А Мадлен ждала. Ее прекрасные голубые глаза смотрели на него и, казалось, говорили: «Неужели передумаешь? Неужели отстранишься?»

Но Томас, хоть и медлил, не собирался отступать. Слишком долго он мечтал об этом, и теперь мечты его начинали сбываться.

Так и не сняв плащ, он склонился над Мадлен и на мгновение замер. Она закрыла глаза и почти тотчас же почувствовала, как губы Томаса осторожно прикоснулись к ее губам. Мадлен тихонько ахнула. Томас вдруг понял, что у него перехватывает дыхание. А сердце его колотилось в груди как бешеное. Ведь ему сейчас предстояло испытать неземное блаженство.

Мадлен его не торопила, и Томас был благодарен ей за это. Ему хотелось на всю жизнь сохранить в памяти эти чудесные мгновения. Внезапно он почувствовал прикосновение ее прохладных ладоней и понял, что руки Мадлен уже обвивают его шею. Томас обнял ее за талию и привлек к себе. Дыхание Мадлен участилось, и она, тихонько вздохнув, попыталась прижаться к нему покрепче.

Томас чувствовал, что пламя его желания разгорается все ярче. Не в силах более сдерживаться, он впился в губы Мадлен страстным поцелуем и тотчас же почувствовал, что она отвечает на его поцелуй. Оба застонали, стараясь еще крепче прижаться друг к другу.

Наконец он прервал поцелуй и начал осторожно подталкивать Мадлен к стене. У самой стены она чуть отстранилась и принялась расстегивать его плащ. Потом вдруг прошептала:

– Томас, ласкай меня, ласкай...

О Господи, как же ему хотелось выполнить ее просьбу! Хотелось раздеть Мадлен и прикоснуться к ее обнаженному телу. Хотелось повалить ее на пол прямо здесь, сейчас.

Он сдержался. Заставил себя сдержаться, потому что вдруг осознал: нельзя допускать подобное... ведь они с Мадлен приехали в Уинтер-Гарден вовсе не для того, чтобы сделаться любовниками. К тому же ему едва ли удалось бы удержать ее, она наверняка покинула бы его.

В конце концов чувство долга возобладало над страстью, и Томас взял себя в руки. Приблизившись губами к губам Мадлен, он осторожно поцеловал ее, и теперь в его поцелуе не было прежней страсти. Мадлен, конечно же, почувствовала это; она прерывисто прошептала:

– Томас, прошу тебя...

– Не сейчас, – ответил он. И удивился собственному самообладанию. Однако это самообладание давалось не так-то просто.

Мадлен тихонько всхлипнула – она явно не ожидала подобного ответа. Томас снова поцеловал ее. Затем закрыл глаза и отстранился. Она отвернулась. А он тяжко вздохнул и прижался лбом к холодной стене.

Они простояли так почти целую минуту. Стояли молча, не глядя друг на друга. Наконец он прошептал:

– Мадлен... – Томас тотчас же умолк, потому что не знал, что добавить.

Мадлен сделала глубокий вдох и, посмотрев ему в глаза, тихо проговорила:

– О Томас, ты замечательный... Он пожал плечами:

– Ты же меня совсем не знаешь.

По-прежнему глядя ему в глаза, она провела пальцем по шраму на его щеке.

– Со временем узнаю.

У Томаса перехватило дыхание. В голосе Мадлен была уверенность, пробудившая самые радужные надежды и делавшая невозможное возможным.

– Ты не слишком опытен, верно? – спросила она неожиданно.

«Она пытается понять, почему я вдруг остановился», – догадался Томас. И впервые со времени их знакомства ему захотелось солгать. Но все-таки он решил сказать правду:

– Думаю, я просто отвык...

Несколько секунд оба молчали. Наконец Мадлен вздохнула и пробормотала:

– Томас, как же так?..

Он судорожно сглотнул. Мадлен стояла перед ним такая милая, желанная... На щеках ее играл румянец, а на чувственных губах блуждала кокетливая улыбка.

Внезапно она взяла его за руку и, легонько сжав ее, прошептала:

– Кажется, как-то раз ты назвал меня Мэдди. Мне бы хотелось, чтобы ты именно так меня называл.

Томас ничего не успел ответить – она вдруг выпустила его руку и направилась в свою комнату.

Глава 7

Ровно в половине десятого утра Ричард Шерон прошел в ярко освещенную и изысканно обставленную столовую, где его ждал обычный завтрак – три вареных яйца, ветчина и тост. Дворецкий по имени Магнус – он в этот момент наливал чай из серебряного чайника, – даже не взглянув на барона, пожелал ему доброго утра. Потом поставил чайник на буфет и выдвинул для хозяина стул во главе стола. Ричард уселся поудобнее и посмотрел на дворецкого. Так и не проронив ни слова, Магнус положил на колени барона салфетку, затем учтиво поклонился и вышел из комнаты. Ричард взял вилку и принялся за завтрак. Минуту спустя потянулся к газете. Но, просмотрев первую полосу, он не обнаружил ничего интересного. Писали все о том же. Опять рассказывали о забастовках портовых рабочих, о пожаре, случившемся где-то на севере, и о стычках в парламенте. Увы, новости устарели на несколько дней. Но ничего не поделаешь – жизнь в провинции диктует свои условия. А он, разумеется, не собирался покидать родовой особняк. Да и что ему делать в столице? Ведь в Уинтер-Гарден изрядная доля его капиталов, и здесь он имеет немалый доход. А его последние усилия принесли такие плоды, о которых он и мечтать не смел. Да, ему ни в коем случае нельзя покидать этот чудесный городок.

Покончив с ветчиной, барон принялся за яйца. При этом он продолжал просматривать газету. Внезапно в столовой снова появился дворецкий. Он подошел к столу и деликатно откашлялся.

Ричард поднял голову. Было очевидно, что дворецкий пришел с каким-то важным сообщением: ведь он получил от хозяина строжайшее указание не мешать ему во время еды и всегда неукоснительно выполнял его.

– Простите за вторжение, милорд, но к вам миссис Беннингтон-Джонс. Говорит, что у нее к вам чрезвычайно важное дело. Вы принимаете?

Барон едва заметно улыбнулся. Он всегда принимал Пенелопу Беннингтон-Джонс, и Магнус прекрасно об этом знал. Положение обязывало дворецкого задать такой вопрос, и Ричард был весьма доволен вымуштрованным слугой – тот великолепно справлялся со своими обязанностями.

Барон не торопился отвечать. Он доел яйцо и перевернул газетную страницу. Прочитав еще несколько строчек, отложил газету. Наконец, взглянув на дворецкого, изрек:

– Пригласите ее.

Магнус молча кивнул и вышел из комнаты. Ричард снова улыбнулся. Вчера барон отправил Пенелопе записку – просил ее зайти. Разумеется, он не ожидал, что она явится так скоро, но знал, что она непременно придет. Эта особа ужасно раздражала его, но он не мог без нее обойтись. Ведь миссис Беннингтон-Джонс больше всего на свете любила вмешиваться в чужие дела, знала все, что происходило в Уинтер-Гарден, и являлась незаменимым источником информации. Разумеется, она даже не догадывалась о том, что барон весьма в ней заинтересован.

Наконец послышался стук каблучков по паркетному полу, и Ричард, приготовившись встретить гостью, сделал вид, что читает газету. Миссис Беннингтон-Джонс вошла в комнату и с радостной улыбкой воскликнула:

– Доброе утро, лорд Ротбери!

Барон поднял голову и окинул гостью цепким взглядом. Ничто от него не укрылось – ни ее фальшивая улыбка, ни колючие глаза, ни экстравагантное платье, ни шляпка с пером, сидевшая на голове неестественно криво («Похоже, на улице сильный ветер», – промелькнуло у Ричарда). Вид у этой особы был не слишком презентабельный, и барон уже в который раз подумал о том, что его лучшая шпионка могла бы выглядеть привлекательнее.

– Очень рад, что вы зашли, – небрежно бросил Ричард. Указав на соседний стул, добавил: – Я как раз завтракаю. Не составите ли мне компанию?

Это был не вопрос, а приказ, и гостья подчинилась.

– Чай, миледи? – Магнус подошел к столу с чайником и чистой чашкой.

– Да, конечно, – ответила дама, не глядя на дворецкого. Магнус налил гостье чаю, затем подошел к буфету, поставил на него чайник и вышел из комнаты.

Барон указал на стоявшие на столе молочник и сахарницу и спросил:

– Как поживают ваши дочери?

Пенелопа потянулась к чайной ложке. Положив себе сахар, ответила:

– Очень хорошо. Благодарю вас, лорд Ротбери. – Немного помедлив, гостья продолжала: – Моя очаровательная Гермиона, если помните, впервые выходит в свет этой весной, поэтому мы уже сейчас строим планы. Нам надо поехать в Портсмут и навестить лучших портных, шляпных мастеров и ювелиров. Кроме того, предстоят и другие хлопоты.

Барон мысленно усмехнулся. Он прекрасно знал: Пенелопа мечтает о том, чтобы он поухаживал за Гермионой. Разумеется, Ричард ничего подобного делать не собирался, поэтому решил, что не стоит говорить о будущей дебютантке: ведь мамаша могла бы подумать, что он проявляет к девице интерес.

– А как Дездемона? – осведомился барон. Пенелопа поморщилась:

– Она ждет ребенка. А ее муж – полное ничтожество. Барон с удивлением взглянул на гостью. Дездемона с Рэндольфом ждут ребенка?! Поразительно! Ричарду вдруг сделалось не по себе.

– О... это замечательно, – пробормотал он, пытаясь скрыть свое удивление. – И когда же должно произойти столь радостное событие?

Пенелопа тяжко вздохнула – вся эта история ужасно ее раздражала.

– Полагаю, в июне, – ответила она.

«Довольно уклончивый ответ, – подумал Ричард. – Если ребенок родится в конце июня, значит, он был зачат родителями в первую брачную ночь. Если же... Впрочем, какая разница? Дездемона благополучно вышла замуж, и это самое главное».

– Примите мои поздравления, – улыбнулся Ричард. – Вас ведь чрезвычайно радует перспектива в самом ближайшем будущем стать бабушкой, не так ли?

Пенелопа проигнорировала вопрос. Расправив свои пышные юбки, она устроилась поудобнее и сказала:

– Думаю, вы еще не слышали последнюю новость. К нам вторглась француженка. Она живет в одном доме с ученым. В коттедже «Хоуп».

Вторглась? Ричард едва удержался от смеха. Надо же так выразиться! Можно подумать, что Уинтер-Гарден оккупировала вся французская армия. «Да уж, миссис Беннингтон-Джонс весьма забавная особа», – думал барон, поглядывая на гостью.

Но гостья не только позабавила Ричарда, но и удивила: она заговорила о француженке, не дожидаясь, когда он сам начнет задавать о ней вопросы. Ведь именно из-за нее, из-за этой француженки, он и пригласил сегодня Пенелопу.

– Я и в самом деле ничего о ней не слышал, – небрежно бросил баррн. – Но я видел эту леди издали.

– Никакая она не леди! – заявила Пенелопа. Барон пожал плечами и с деланным равнодушием спросил:

– Не леди? Почему же?

– Да, не леди, – в раздражении выпалила гостья. – Эта особа живет в одном доме с мужчиной, который не является ее мужем. И потом... Видите ли, милорд, я считаю, что ей здесь нечего делать.

– Вот как? – усмехнулся Ричард. – Почему же вы так считаете?

Пенелопа пристально посмотрела на барона:

– Я почти уверена, что эта особа не придерживается твердых моральных принципов.

Ричард молча кивнул. Он прекрасно понимал, что последние слова гостьи – всего лишь домыслы, поэтому решил не развивать эту тему.

Пенелопа поправила шляпку и вновь заговорила:

– Она вдова... и довольно привлекательна. Но, откровенно говоря, ее присутствие здесь кажется мне подозрительным.

Ричарду же француженка показалась очаровательной – во всяком случае, издалека, – и, по-видимому, именно это обстоятельство более всего беспокоило Пенелопу... Но вот что странно: его тоже кое-что беспокоило... Действительно, почему такая прелестная женщина проводит время с Томасом Блэквудом? Очень странно, что она поселилась в одном доме с ученым, к тому же калекой. Странно... и даже подозрительно.

Ричард взял серебряный колокольчик и дважды позвонил. Тотчас же появился дворецкий – он принялся убирать со стола посуду.

– А как вы думаете, – осведомился барон, – что привело эту женщину в Уинтер-Гарден?

Пенелопа нахмурилась:

– Француженка говорит, что мистер Блэквуд ее нанял. Что она переводит его военные мемуары на свой язык.

«Очень интересно, – думал Ричард. – И вполне правдоподобно. Нужно будет над этим поразмыслить».

– А когда вы познакомились с этой женщиной?

– В минувший четверг. На чаепитии у миссис Родни. «А вот это еще интереснее», – сказал себе барон.

– И каковы ваши впечатления? Пенелопа фыркнула:

– Типичная француженка.

«Верно подмечено», – мысленно усмехнулся барон. Откинувшись на спинку стула, он спросил:

– А что вам известно об ученом?

– О мистере Блэквуде? – переспросила Пенелопа. «Можно подумать, в Уинтер-Гарден есть еще один ученый», – примерно так он мог бы ответить на глупейший вопрос гостьи, но сдержался и молча кивнул. Пенелопа пожала плечами:

– Я мало с ним общалась. Но он произвел на меня довольно приятное впечатление. Настоящий джентльмен. Человек образованный. Правда, живет отшельником.

Ричард ненадолго задумался. Ему почему-то казалось, что в этом человеке есть нечто... подозрительное. Внимательно посмотрев на гостью, он спросил:

– А как вы думаете, что мистер Блэквуд делает в Уинтер-Гарден?

Миссис Беннингтон-Джоис захлопала глазами. Было очевидно, что вопрос барона очень ее удивил.

– Что делает?.. – пробормотала она. – Мистер Блэквуд об этом ничего не говорил. Но мне кажется, что он приехал сюда, потому что захотел на время уединиться. – Помолчав несколько секунд, Пенелопа добавила: – Очень странно, не правда ли, лорд Ротбери?

– Полагаете, странно? Что именно вас удивляет? Гостья снова пожала плечами:

– Видите ли... ведь он приехал не из Лондона, а из Истли. Это совсем небольшой городок. И он находится неподалеку от Уинтер-Гарден. Вот я и подумала... Зачем же ему ехать сюда, если он вполне мог бы уединиться дома?

«А в самом деле – зачем? – думал Ричард. – Если бы ученый приехал из Лондона и заявил, что хочет отдохнуть неделю-другую, это было бы в порядке вещей. Сюда многие приезжают на отдых, особенно осенью и зимой. Томас Блэквуд приехал из такого же городка, как и наш. Причем климат в Истли ничем не отличается от здешнего. Более того, он прожил в Уинтер-Гарден уже почти три месяца и уезжать, похоже, не собирается. Да еще и нанял переводчицу...»

Теперь уже барон не на шутку встревожился. Ему вдруг стало ясно, что Томас Блэквуд ведет себя очень подозрительно. И как он сразу этого не понял? Ведь даже эта безмозглая Беннинггон-Джонс додумалась...

Не желая показывать свое раздражение, барон с невозмутимым видом сказал:

– Мне тоже эта мысль приходила в голову. Действительно, довольно странно...

– Значит, вы со мной согласны, милорд?

Барон внимательно посмотрел на гостью. Было очевидно, что она с удовольствием поговорила бы на эту тему. Ричард решил, что должен сам во всем разобраться. Да, он должен сам как следует присмотреться к Томасу Блэквуду.

Снова взглянув на Пенелопу, барон с улыбкой сказал:

– Конечно же, все это выглядит довольно странно, но удивляться не следует. Вероятно, мистеру Блэквуду просто захотелось сменить обстановку, вот он и приехал сюда. А коттедж «Хоуп» – очень уютный дом. К тому же из него открывается великолепный вид.

«Вид на мой дом, – тотчас же промелькнула мысль. И эта мысль ошеломила Ричарда. – Что-то уж слишком много совпадений, – подумал он. – Нужно будет хорошенько обо всем поразмыслить».

Пенелопа усмехнулась, и барон понял, что его объяснение совершенно ее не удовлетворило. Он решил сменить тему и спросил:

– Скажите, а что вам известно об их отношениях? Как вы думаете, они... очень дружны?

Если гостья и сочла вопросы барона не совсем обычными, то не подала виду. Она снова поправила свою шляпку и попыталась собраться с мыслями. Ричард молча наблюдал за ней и ждал ответа.

– Нам об этом рассказала сама француженка, – поведала Пенелопа. – Видите ли, она сказала, что между ними не может быть никаких интимных отношений уже потому, что во время войны мистер Блэквуд получил... весьма необычное ранение. И весьма неприятное. Кроме того, он не считает ее привлекательной.

Ричард едва удержался от смеха. Разумеется, он не верил в подобное ранение и нисколько не сомневался в том, что местные дамы приняли эти слова за чистую монету, – такая доверчивость казалась весьма забавной. И удивляло поведение француженки. Как она отважилась заговорить на эту тему в светском обществе?

Сделав глоток из своей чашки, барон спросил:

– А как ее зовут? Пенелопа поморщилась: