Глава 1

Южная Англия, 1849 год

Едва лишь Мадлен Дюмэ выбралась из наемного экипажа, как в лицо ей ударил ледяной ветер, и она, дабы достойно встретить непривычный холод, плотнее запахнула свой дорожный плащ.

Англия... Наконец-то она в Англии! Мадлен осмотрелась и еще плотнее запахнула плащ – было слишком уж холодно. Впрочем, ничего удивительного – как-никак конец ноября. Сделав глубокий вдох, она на несколько секунд прикрыла глаза... Запахи влажной земли, дым, вырывавшийся из труб, голые ветви деревьев, плясавшие на ветру, шорох гравия под колесами экипажей – все это казалось таким родным, до боли знакомым. Здесь родина ее отца, а значит, и ее родина – во всяком случае, Мадлен привыкла так считать, – и она, если бы это от нее зависело, с удовольствием бы провела в Англии всю оставшуюся жизнь.

Увы, она француженка, и жизнь не так проста, как хотелось бы.

Мадлен кивком головы поблагодарила кучера. Оставив на обочине ее вещи – два дорожных сундучка, – он взобрался на козлы и стегнул лошадей. Ближе к дому подъехать не смог; Мадлен, поскольку считала, что женщине не пристало самой таскать тяжести, решила ненадолго оставить свои вещи у дороги (сундуки заперты – что с ними случится?). Она рассчитывала, что Томас Блэквуд – ее новый напарник, с которым ей предстояло познакомиться, – потом внесет сундуки в дом.

Инструкции, которые Мадлен получила накануне, были предельно ясны. Ей следовало поселиться на окраине курортного городка Уинтер-Гарден[1], в последнем коттедже справа, и провести там несколько недель, возможно, больше.

Накинув на голову отороченный темным мехом капюшон, Мадлен убрала под него выбившиеся пряди и, приподняв юбки и подхватив свой саквояж, зашагала по Фарсет-лейн.

Полученное ею задание явилось для нее полной неожиданностью. Мадлен ломала над ним голову все десять дней – с тех пор как от ее шефа, сэра Райли Лидла, пришло срочное послание, предельно краткое, без каких-либо пояснений. Послание гласило: «Вы нужны здесь. Приезжайте немедленно. Одна». И Мадлен поехала не задумываясь. Поехала, потому что мечтала вернуться в Англию (и для этого подошел бы любой предлог), а также потому, что очень дорожила своей работой – без нее она не смогла бы прожить.

Однако при встрече сэр Райли почти ничего не добавил к той скудной информации, которой Мадлен уже располагала. Во время их короткой беседы в Лондоне он лишь сообщил ей о контрабандистах – ходили слухи, что они обосновались на юге Англии, в прелестном городке Уинтер-Гарден. Мадлен специализировалась как раз на контрабандных операциях, возможно, именно поэтому она и получила задание помочь в расследовании. Кроме того, в руководстве, по-видимому, решили: появление в Уинтер-Гарден еще одного мужчины могло бы вызвать у преступников подозрение. А вот женщина – совсем другое дело. К тому же репутация мистера Блэквуда, выдававшего себя за ученого, отошедшего от науки, ничуть не пострадала бы, если бы у него появилась компаньонка либо служанка, – в общем, что-то в этом роде (было решено, что он сам придумает ей род занятий и посвятит в подробности операции).

Шагая к дому, Мадлен поймала себя на том, что с нетерпением ждет встречи с Блэквудом. Она уже почти семь лет была агентом и работала на британское правительство, причем весьма в этом преуспела – добывала ценнейшую информацию. Истинная парижанка, она большую часть времени проводила в Марселе – в городе, совершенно не походившем на другие французские города. Придуманная для нее легенда – вдова некоего Жоржа Дюмэ, торговца чаем, пропавшего без вести во время кораблекрушения, – была безупречна и не вызывала подозрений у знакомых Мадлен. Ей приходилось выполнять самые разные задания, но чаще всего собирать сведения о преступной деятельности контрабандистов (и это было довольно опасное занятие). Сэр Райли позаботился о том, чтобы Мадлен поселили в красивом доме, в самом центре Марселя, так что гонцы, прибывавшие от Райли Лидла, без труда ее находили. Что же касается ее нынешнего задания, то его вполне можно было расценивать как знак особого доверия, хотя бы потому, что Мадлен еще никогда не выполняла заданий за пределами Франции.

Об Уинтер-Гарден ей было известно немногое. Этот курортный городок, располагавшийся в нескольких милях от портового города Портсмута, был со всех сторон окружен холмами, защищавшими его от холодных зимних ветров. Пышная растительность и мягкий климат привлекали сюда английский высший свет, и он составлял значительную часть населения, во всяком случае, в зимние месяцы. И, конечно же, Уинтер-Гарден нисколько не походил на провинциальные французские городки; глядя в окно экипажа, Мадлен не заметила ни одного простолюдина, зато видела проходивших по улицам хорошо одетых людей – разумеется, это были представители английской знати, приехавшие в Уинтер-Гарден, чтобы провести здесь зиму. «Что ж, ничего удивительного, – думала Мадлен. – Действительно чудесное местечко». После средиземноморского Марселя ей казалось, что в Уинтер-Гарден довольно холодно, однако она сразу же заметила, что многие деревья еще не сбросили листву. И говорили, что в этом тихом и уютном городке никогда не идет снег.

Впрочем, Мадлен прекрасно понимала: в Уинтер-Гарден не так уж спокойно, иначе ее бы сюда не направили. В этом на первый взгляд безмятежном уголке на юге Англии обосновалась шайка контрабандистов, и именно ей, Мадлен Дюмэ, предстояло разоблачить их и пресечь преступную деятельность, – разумеется, не в одиночку, а при содействии Томаса Блэквуда, о котором ей было известно еще меньше, чем о предстоящей операции. О ее напарнике сэр Райли сообщил следующее: Томас Блэквуд – крупный мужчина тридцати девяти лет, примерно лет десять агент британского правительства, в Уинтер-Гарден живет уже несколько недель, но о преступной деятельности контрабандистов пока еще ничего не узнал. Судя по всему, шеф надеялся, что она, Мадлен, сумеет изменить ситуацию.

Мадлен дошла до конца улицы и увидела коттедж – очаровательный двухэтажный домик из белого кирпича. Домик был окружен невысоким заборчиком – по пояс высотой. Желтые ставенки на окнах были открыты; на подоконниках стояли ящики для цветов, выкрашенные в розовый и голубой цвета. Кроме этих ящиков, имелись еще кусты сирени и роз; сейчас голые и безжизненные, они словно напоминали о том, что холода со временем уйдут и настанет лето.

Приблизившись к заборчику и открыв калитку, Мадлен ступила на дорожку, вымощенную каменными плитами. У передней двери она немного помедлила, затем дважды постучала. Отступив на шаг, окинула взглядом свою юбку и оправила ее.

«Глупо беспокоиться о том, как я выгляжу, – промелькнуло у нее. – А впрочем, не так уж и глупо... Ведь безупречный внешний вид – мой главный козырь». Кроме того, ей хотелось произвести благоприятное впечатление на человека, с которым предстояло сотрудничать.

Мадлен снова постучала, но дверь не открывали, и это озадачивало – она знала, что ее должны были ждать. Мадлен хотела еще раз постучать, но тут вдруг услышала глухие удары – словно кололи дрова, – доносившиеся из-за дома. Оставив саквояж у двери, она спустилась с крыльца и прислушалась. Затем, приподняв юбки, осторожно зашагала по траве.

Со всех сторон участок окружали высокие сосны, защищавшие его от любопытных взглядов соседей и случайных прохожих. Эту же функцию выполняли и кусты сирени, росшие вдоль стен дома. Завернув за угол, Мадлен увидела цветник и огород; земля здесь уже была вскопана и дожидалась предстоящей весны. Остановившись, Мадлен осмотрелась. Участок очень ей понравился – очаровательный тенистый уголок, где можно посидеть в прохладе в жаркий летний день и укрыться от пронизывающего ветра в холодное время года.

И вдруг Мадлен увидела мужчину. Увидела – и замерла, оцепенела.

«Что же со мной происходит? – думала Мадлен. – Какая странная реакция с моей стороны...» Однако она прекрасно знала, чем объяснялась подобная реакция. Мадлен немало повидала в жизни, но впервые видела такого мужчину. «При одном лишь взгляде на него в голову лезут грешные мысли», – промелькнуло у нее.

Обнаженный до пояса, он стоял в дальнем конце участка, спиной к Мадлен, стоял, широко расставив ноги, и, казалось, играючи орудовал огромным топором, вырубая чересчур разросшийся кустарник. Он был высок и великолепно сложен – широкие мускулистые плечи, сильные руки со вздувшимися мышцами и узкие бедра; а длинные мощные ноги обтягивали плотные черные брюки. Хотя было довольно холодно, так что изо рта вырывался пар, его плечи и спина, освещенные ярким солнцем, поблескивали от пота, и, казалось, он совершенно не замечал холода.

Глядя на него, Мадлен думала: «Сэр Райли назвал его крупным, хотя правильнее сказать – рослый, широкоплечий, могучий... Ведь крупным можно назвать любого полного мужчину, если он не очень маленького роста». К тому же Мадлен не дала бы этому мужчине тридцати девяти лет. Да и на ученого он не очень-то походил, по крайней мере со спины.

Мадлен подняла руку, чтобы убрать под капюшон выбившийся локон, и в этот момент Блэквуд замер, так и не обрубив очередную ветку, – очевидно, почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит.

Наконец он отбросил топор и выпрямился. Затем чуть повернул голову – теперь Мадлен видела его профиль – и крикнул:

– Я ждал вас!

Голос у него был довольно приятный, но чувствовалось: он не доволен ее опозданием. Приблизившись к нему, Мадлен поздоровалась:

– Добрый день, месье Блэквуд. – Она старалась держать себя в руках, но не сумела справиться с волнением, и голос ее дрогнул.

Тут Блэквуд повернулся, и Мадлен наконец-то увидела лицо своего напарника. Причем ее сразу же поразили его глаза – светло-карие, окаймленные густыми ресницами. «Такое ощущение, что они видят меня насквозь», – невольно подумала Мадлен. Она смотрела на него, не в силах отвести взгляд. И чувствовала, что у нее перехватывает дыхание.

Блэквуда нельзя было назвать красивым. Слишком уж резкие черты лица. Чисто выбритые щеки и подбородок. С правой стороны четко очерченного рта – довольно широкий белый шрам. Волосы густые и темные, почти черные, волнами ниспадавшие на плечи. А на могучих плечах по-прежнему поблескивал пот. В общем, настоящий воин, мужественный, суровый, неукротимый.

Мадлен вдруг сделалось не по себе. И вовсе не потому, что облик Блэквуда внушал ей какие-то опасения. Просто она почувствовала, что он абсолютно равнодушен к ее красоте. А к этому Мадлен не привыкла. Да, он был равнодушен... Потому что смотрел лишь в ее глаза и не рассматривал ее так, как мужчины обычно рассматривают красивых женщин. Взгляд у него был тяжелый, мрачноватый, пристальный. И Мадлен под этим взглядом невольно поежилась.

Какое-то время оба молчали. Наконец Блэквуд отвел глаза и, взглянув на солнце, уже клонившееся к западу, произнес:

– Я ждал вас к полудню.

Мадлен пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вспылить.

– Поезд сегодня отправился с опозданием, и я не успела на первый экипаж до Уинтер-Гарден. Приехала только что. – Она облизала губы. – Очаровательный городок...

«О Господи, что я говорю?! – спохватилась Мадлен. – Ведь я приехала сюда вовсе не для отдыха. Может, взгляд этого человека так на меня действует?»

Он молча кивнул и потянулся к белой хлопковой рубашке, висевшей на ветке дерева. Одевшись, снова взглянул на Мадлен и вдруг сказал:

– У вас сильный акцент.

Мадлен с трудом удержалась от улыбки – ее напарник констатировал очевидное.

– Но если не принимать во внимание акцент, то мой английский безукоризненный.

– Да, верно. – Он посмотрел на ее губы. – В сочетании с вашей внешностью довольно соблазнительно.

Мадлен неловко переступила с ноги на ногу. Она не знала, как реагировать на это не слишком деликатное замечание, причем высказанное совершенно равнодушным тоном.

Подбоченившись, Блэквуд взглянул ей прямо в глаза и заявил:

– И мы можем воспользоваться этим обстоятельством. Мадлен захлопала глазами. Она и на сей раз не знала, как отреагировать. Блэквуд, хотя и высказался по поводу внешности, по-прежнему оставался равнодушным к ее красоте. Но раздражало ли ее подобное равнодушие? На этот вопрос она не могла ответить.

Немного помедлив, Мадлен сказала:

– Не могли бы вы, месье Блэквуд...

– Томас. Она кивнула:

– Томас, не могли бы вы внести в дом мои дорожные сундуки. Их всего два. К сожалению, кучер не смог подъехать поближе к коттеджу, и пришлось оставить их на дороге.

Блэквуд поджал губы и едва заметно нахмурился. Было очевидно, что он колеблется. «Может, ему неприятна моя просьба? – подумала Мадлен. – Но почему, собственно? Ведь он крепкий, сильный мужчина...» Действительно, что ему стоило занести в дом два небольших сундучка? Но Блэквуд явно не желал это делать.

Он наклонился и поднял топор. Затем, размахнувшись, вонзил его в землю у своих ног и утвердительно кивнул:

– Хорошо, я их принесу. А потом, когда зайдем в дом, поговорим.

Мадлен попыталась улыбнуться.

– Благодарю вас, Томас.

Яркое солнце согревало щеки, однако тепло это было обманчивым. По-прежнему дул холодный ветер, и Мадлен, поправив у горла капюшон, подумала: «Да... В Англии зимы слишком суровые, даже здесь, в Уинтер-Гарден».

Томас наконец направился к дому, и Мадлен сразу поняла, почему он так долго колебался, когда она попросила его принести сундуки. Ее напарник сильно хромал.

Мадлен смутилась, и это, наверное, отразилось на ее лице, потому что Томас, покосившись на нее, едва заметно усмехнулся. А может, он ожидал подобной реакции?

Хромал Блэквуд на правую ногу – при ходьбе он явно берег ее; однако Мадлен почти сразу же заметила, что и левая плохо его слушалась. Причем было очевидно, что хромает он уже давно, во всяком случае, не первый год.

Сделав шаг к своему напарнику, Мадлен пробормотала:

– Томас...

Он остановился и, не глядя на нее, прошептал:

– Все в порядке, Мадлен.

Немного помедлив, Блэквуд снова зашагал к дому. Мадлен, по-прежнему стоя у кустов, смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом.

Когда Томас наконец исчез из поля ее зрения, Мадлен тяжко вздохнула и нахмурилась. Она злилась на себя – из-за того, что, по ее мнению, допустила бестактность, злилась на сэра Райли, не пожелавшего сообщить о том, что ее новый напарник – калека. Да-да, конечно же, он обязан был сообщить об этом!

Собравшись с духом, Мадлен подобрала юбки и решительно направилась к дому. «Томас, похоже, решил не дожидаться меня, – думала она, шагая по траве. – Что ж, его дело...» У крыльца Мадлен остановилась и, скрестив на груди руки, стала ждать возвращения своего напарника.

Через несколько минут она услышала шаги и хруст гравия, а затем увидела Томаса, вышедшего из-за росших вдоль дороги деревьев. Он нес сундуки, поставив их один на другой. Нес с такой легкостью, словно они совершенно ничего не весили, – невероятная сила!

Мадлен старалась не смотреть на Томаса, но все же смотрела, она ничего не могла с собой поделать. Открыв калитку, он ступил на выложенную плитами дорожку и сказал:

– Вы не откроете дверь?

«О Господи, да что это со мной сегодня?! – мысленно воскликнула Мадлен. – Ведь нужно было давно ее открыть. Еще подумает, что напарница туповата. Решит, что я ни на что не годна. А мне же еще предстоит наладить с ним отношения...»

Подхватив свой саквояж, Мадлен бросилась к двери и потянула за ручку. Дверь легко поддалась, и Мадлен поспешно отступила в сторону, пропуская Томаса.

Войдя следом за ним, она осмотрелась. Дом оказался более просторным, чем можно было подумать, глядя на него с дороги. Миновав небольшой холл, в котором не было ничего, кроме медной вешалки, Мадлен прошла в гостиную. В центре ее, напротив камина, стоял темно-зеленый диван, а рядом с ним – стул с высокой спинкой (единственный в комнате). Тут же стояла скамейка для ног. На стенах, оклеенных обоями с цветочным орнаментом, не было ни картин, ни каких-либо иных украшений. Большую часть стены справа от входа занимали окна, довольно высокие. Дощатые полы были не покрыты, лишь у дивана лежал коричневый овальный коврик, на котором стоял низенький чайный столик, украшенный искусной резьбой. Между диваном и стулом располагался еще один столик – с шахматной доской и необыкновенно красивыми фигурками, выточенными из коричневого и розового мрамора. Лишь эти шахматы, несколько горшков с цветами и три-четыре книги свидетельствовали о том, что дом обитаем.

Мадлен обернулась к двери, но Томас еще не появился. Миновав холл, он сразу же повернул налево, прошел по короткому коридорчику и исчез в комнате, в которой, как догадалась Мадлен, предстояло жить ей. Она заметила узенькую лестницу на второй этаж, а под ней, в конце холла, – дверь, ведущую на кухню. Мадлен решила дождаться Томаса, чтобы он пригласил ее пройти в комнату. При этом она прекрасно понимала: никакого приглашения не требуется, поскольку этот коттедж – их общий с Томасом дом. Он оказался намного меньше, чем ее марсельский дом (к тому же в Марселе она жила одна). Прислуги здесь, судя по всему, не было, во всяком случае, Мадлен никого не заметила. Впрочем, она и не нуждалась в прислуге. В Марселе у нее была только одна горничная – неутомимая и расторопная Мари-Камилла, которая готовила, занималась уборкой и даже приводила в порядок гардероб хозяйки. Обычно Мари-Камилла путешествовала вместе с Мадлен, правда, в инструкции, полученной от сэра Райли, особо оговаривалось: в Уинтер-Гарден Мадлен должна управляться самостоятельно.

Тут наконец-то появился Томас. Сейчас он казался еще выше, чем в тот момент, когда Мадлен увидела его впервые. Ее напарник был настолько высок, что ему пришлось пригнуть голову, иначе он ударился бы лбом о балку. Взглянув на Мадлен, Томас проговорил:

– Ваша комната – справа. Бет Беркли, дочь викария, приходит через день. Она готовит, убирает в доме и уносит в стирку белье. Сегодня утром я попросил ее приготовить для вас постель.

Мадлен кивнула:

– Спасибо, Томас. – Она по-прежнему ощущала некоторую неловкость и надеялась, что ее напарник этого не замечает. – А вы где спите, Томас?

Казалось, Блэквуд не усматривал в ее вопросе ничего предосудительного. Подбоченившись, он с невозмутимым видом проговорил:

– Я занял комнату, расположенную на втором этаже, так что никоим образом не буду вас стеснять. Туалет рядом с вашей комнатой, в конце холла. Ванной у нас нет, но помыться можно в местной гостинице. Стоит эта услуга недорого, и ванная там чистая.

Заставив себя улыбнуться, Мадлен сняла перчатки и начала расстегивать плащ.

– Спасибо, Томас, – кивнула она.

«Ну почему он вперился в меня таким пристальным, оценивающим взглядом? – думала Мадлен. – Словно ждет, что я начну ему возражать, и готов немедленно дать отпор. Наверняка сэр Райли рассказал ему обо мне все, что знает сам, а знает он немало...» Но Блэквуду, очевидно, этой информации было мало, и он рассматривал ее, изучал...

– Не хотите чаю? – спросил он наконец.

– С удовольствием, – ответила Мадлен, снимая плащ.

Он молча взял у нее плащ и перчатки и, окинув взглядом ее синее дорожное платье, повернулся и снова исчез в глубине коридора.

Мадлен сделала глубокий вдох и попыталась собраться с мыслями. Но это оказалось не так-то просто – после десятичасового путешествия она ужасно устала, и у нее разболелась голова. И все же ей следовало помнить, зачем она сюда приехала. Она приехала в этот городок для того, чтобы выполнить задание. И Томас находился здесь по той же причине. А что он о ней думает и какое впечатление она на него произвела, это не имело значения.

«Но все-таки странно, – думала Мадлен. – Почему я так отреагировала на этого мужчину во время нашего знакомства?» Обычно она предпочитала великосветских красавцев с изысканными манерами. А Томас Блэквуд... Он совершенно не походил на тех мужчин, которые ей прежде нравились, и все же произвел на нее впечатление. Действительно странно.

Мадлен слышала, как Томас гремит на кухне посудой, но не испытывала ни малейшего желания отправиться туда. Что она ему скажет? Конечно, им многое предстояло обсудить, однако она предпочла бы, чтобы Томас сам начал разговор, и он непременно сделает это за чаем. «А может, пойти в свою комнату и лечь отдыхать? – думала Мадлен, выходя в коридор: – Нет, не стоит, еще слишком рано».

Немного помедлив, Мадлен вернулась в гостиную. Эта комната казалась на удивление просторной и светлой, хотя здесь стояла темная мебель, а окна выходили на север и на запад. И дышалось тут очень легко. Угли в камине уже почти прогорели, но если их помешать кочергой и добавить еще угля, то дом успеет прогреться до вечера. На каминной полке Мадлен заметила часы в золотой оправе, а рядом с ними – какой-то деревянный предмет, похожий на музыкальную шкатулку. «Интересно, чья она, – подумала Мадлен. – Может, Томаса? Принадлежит ли ему хоть что-то из вещей, находящихся в этом доме? Шахматы – наверняка». Хотя Мадлен совершенно не знала своего напарника, ей почему-то казалось, что мраморные фигурки как нельзя лучше соответствуют характеру этого одинокого и замкнутого человека.

Она подошла к шахматной доске и сняла с нее коричневого мраморного коня, холодного и тяжелого. Подержав его на ладони, поставила обратно на доску. Да, шахматы, конечно же, принадлежат Томасу.

В этот момент раздались гулкие шаги, и в комнату вошел Томас с серебряным подносом в руках. На подносе стояли чашки с блюдцами, фарфоровый чайничек, сахарница и кувшинчик со сливками. С непроницаемым лицом он посмотрел на Мадлен.

Выдержав его взгляд, Мадлен медленно опустилась на диван. Снова взглянув на Томаса, она с трудом удержалась от улыбки – слишком уж нелепо он сейчас выглядел. Действительно, рослый широкоплечий мужчина, держащий в огромных ручищах маленький, казалось, игрушечный поднос с чайными принадлежностями. Стараясь сохранять нейтральное выражение лица, Мадлен задала ни к чему не обязывающий вопрос:

– Скажите, а кому принадлежит этот коттедж? Томас пожал плечами.

– Кому принадлежит? Не знаю... – Поставив поднос на середину стола, он взял чайник, налил чай в чашки и одну из них поставил перед Мадлен. – Сэр Райли передал мне лишь ключ... и инструкции. Некоторые из вещей в этой комнате принадлежат мне. Я привез их с собой. Постельное белье и посуда уже были здесь, когда я приехал.

Мадлен расправила подол юбки и чуть приподняла его, чтобы Томас случайно на него не наступил. Он сел на стул, стоявший напротив дивана.

Внимательно посмотрев на своего напарника, Мадлен спросила:

– Значит, вы здесь впервые?

– Я приехал сюда из Истли, – ответил Томас. – Это не очень далеко отсюда. В нескольких часах езды. Я бывал в Уинтер-Гарден несколько раз, но это было давно, лет шесть или семь назад. Раньше у меня не было здесь знакомых, но теперь мне удалось кое с кем познакомиться.

– Полагаю, эти знакомства будут для нас полезными, – заметила Мадлен.

Он кивнул:

– Да, разумеется.

Какое-то время они молчали. Наконец Мадлен кивнула на шахматную доску и спросила:

– Вы играете в шахматы?

Томас поднес к губам чашку с дымящимся чаем и сделал маленький глоток.

– Да, частенько играю. Это помогает мне сосредоточиться, а иногда расслабиться.

Немного помолчав, Мадлен задала очередной вопрос:

– С кем же вы играете?

Блэквуд долго молчал, и Мадлен взглянула на него с некоторым удивлением.

– Только с самим собой, – ответил он. Затем тихонько вздохнул и добавил: – Мне уже давно не с кем играть.

Мадлен промолчала. Промолчала, потому что не знала, как реагировать на это заявление. И тут вдруг она явственно ощутила жар его тела. И увидела, что глаза Томаса горят огнем – теперь они были полны страсти. Мадлен почти не сомневалась: сам Томас об этом не догадывается. Или все-таки догадывается?..

– А вы играете в шахматы? – спросил он неожиданно. Мадлен заморгала и перевела взгляд на стоявшую рядом шахматную доску.

– Да, – кивнула она. – Хотя давно не играла. А вы, Томас, наверное, прекрасный игрок?

– Полагаю, что очень хороший.

– И вы ведь... обычно выигрываете? – в смущении проговорила Мадлен.

– Еще ни разу не проиграл.

Он даже не прикоснулся к ней, однако Мадлен чувствовала себя так, словно Томас ласкал ее.

– Думаю, мне приятно будет сразиться с вами. – Она заставила себя взглянуть ему прямо в глаза. – Но может быть, вам небезынтересно будет узнать, что я тоже люблю выигрывать.

Томас откинулся на спинку стула и, вытянув правую ногу, положил ее на скамеечку.

– И как же? Получается?

– То есть выигрываю ли? Он едва заметно кивнул.

Мадлен вдруг почувствовала, что у нее вспотели ладони. Машинально оправив юбку, она пробормотала:

– Да, как правило, выигрываю.

В какой-то момент ей показалось, что Томас улыбнулся. Но улыбнулся ли? Она еще не видела его улыбающимся. Он снова поднес к губам чашку и, сделав глоток, сказал:

– Мадлен, уверен, что вы со мной согласитесь... Видите ли, я считаю, что это к лучшему, когда оба игрока стремятся выиграть... Так гораздо интереснее. – Помолчав, он добавил: – Мне бы очень хотелось увидеть выражение торжества на вашем лице, когда вы выиграете.

Мадлен вдруг показалось, что в комнате ужасно душно, и она пожалела, что у нее под рукой нет веера. Впрочем, какой веер в конце ноября? «Да и не в духоте дело, – думала Мадлен. – Здесь вовсе не душно. Просто этот человек... Именно он так на меня воздействует и, похоже, прекрасно это понимает. Да-да, конечно же, он все понимает».

Блэквуд по-прежнему смотрел ей в глаза, и Мадлен, не выдержав его взгляда, потупилась. Размешав в чашке сахар, она сделала глоток чаю. Потом принялась рассматривать замысловатый узор, украшавший фарфоровый чайник.

– Может, поговорим о нашем деле? – спросил Томас.

Мадлен вздрогнула от неожиданности. Взглянув на своего напарника, она увидела, что он смотрит на нее уже по-другому – лицо Томаса снова стало непроницаемым. Да, он умел скрывать свои мысли и чувства... Мадлен тоже владела этим искусством, но было очевидно, что до Томаса ей далеко. Он даже не покраснел, а вот она залилась краской – Мадлен почувствовала это.

Пытаясь преодолеть смущение, Мадлен сказала:

– Да, конечно. Давайте все обсудим.

Поставив чашку с блюдцем на стол, Томас спросил:

– Какой информацией вы уже располагаете? Мадлен пожала плечами. Сделав глоток чаю, сказала:

– Я знаю совсем немного. Знаю, что ходят слухи, будто в Уинтер-Гарден есть люди, либо занимающиеся контрабандой, либо оказывающие содействие контрабандистам. Вот и все.

Блэквуд кивнул и задал следующий вопрос:

– А что Райли Лидл рассказал вам обо мне? Мадлен медлила с ответом. Стараясь выиграть время, она поднесла к губам чашку с чаем и сделала еще один глоток. Затем поставила чашку с блюдцем на стол и, взглянув на своего напарника, проговорила:

– Он сказал, что вы – крупный мужчина тридцати девяти лет. Что живете в этом коттедже уже несколько недель, однако вам так и не удалось что-либо узнать. Сказал, что вам требуется помощь и что все подробности вы мне сами расскажете. Вот, пожалуй, и все. Я беседовала с ним вчера всего лишь несколько минут.

Блэквуд провел ладонью по подбородку и пробормотал:

– Что ж, понятно... А вам известно, какой товар переправляется контрабандой?

Мадлен с удивлением взглянула на собеседника:

– Нет, не известно. Но полагаю, что-то очень ценное. Иначе меня не вызвали бы из Франции. Так что же они сюда переправляют?

– Опиум, – ответил Блэквуд.

Мадлен похолодела. Ее самые ужасные детские воспоминания были связаны именно с опиумом. Но Томасу незачем об этом знать.

– Так значит... опиум, – пробормотала она. – Но зачем же переправлять контрабандным путем то, что можно приобрести легально?

Томас немного помолчал, очевидно собираясь с мыслями, потом заговорил:

– Его крадут, прежде чем успевают обложить налогом, вот в чем дело. Первые подозрения возникли у нас полтора года назад, когда было замечено, что небольшая партия товара исчезла вскоре после прибытия в Портсмут. Мы не спешили начинать расследование, поскольку количество украденного было ничтожным. Однако в последние месяцы потери стали весьма ощутимыми, и теперь их уже нельзя было не замечать. Началось официальное расследование, оно ни к чему не привело. Поэтому меня и направили в Уинтер-Гарден. Мне поручили провести тайное расследование.

Мадлен кивнула.

– Вы полагаете, что украденный опиум переправляется через Уинтер-Гарден?

Томас нахмурился. Глаза его сверкнули.

– Следы ведут в окрестности Уинтер-Гарден, – ответил он. – Но здесь теряются. Обычно в подобных случаях нам удавалось что-нибудь заметить либо узнать что-то от местных жителей. На сей раз ничего выяснить не удалось. – Немного помолчав, Блэквуд продолжал: – И все же я нисколько не сомневаюсь: украденный опиум доставляется именно сюда. А потом его уже переправляют на север и там продают. Полагаю, что люди, которые этим занимаются, имеют постоянную клиентуру. И мне почему-то кажется, что организатором является человек, живущий в Уинтер-Гарден постоянно, во всяком случае, в летние месяцы. Дело в том, что именно в это время осуществляется отправка товара. Так что остается ответить на два вопроса: кто этот человек и каким образом он умудряется проворачивать свои делишки, не навлекая на себя подозрений?

Мадлен потянулась к своей чашке. Отпив из нее немного, сказала:

– Совершенно очевидно, что переправка краденого опиума – весьма прибыльное занятие, иначе этот человек не стал бы рисковать. Да, конечно же, это очень прибыльное занятие, – повторила Мадлен, как бы размышляя вслух. – Ведь никаких первоначальных расходов организатор не несет. Таким образом, весь доход от продажи будет принадлежать ему. Но полагаю, что у него есть помощники. Слишком уж все сложно... Ведь надо сначала узнать, когда товар прибывает в порт, и организовать похищение. Потом доставить опиум в Уинтер-Гарден, отсюда переправить на север Англии и продать. И если клиенты преступника уже не могут обходиться без этой отравы, то он имеет солидный доход. – Мадлен взглянула на своего напарника. – Думаю, что преступник – прекрасный организатор.