Герцог (№2) - Герцог-обольститель

Он опустил одну руку, и она почувствовала, что он пытается развязать пояс халата. Она вознамерилась запротестовать, но он не остановился, а его поцелуи стали еще более глубокими и настойчивыми, разжигая ее страсть.

Оливия почувствовала, как все ее нервы словно воспламенились, как по телу пробежала дрожь. А когда он накрыл ладонью грудь под тонкой батистовой сорочкой, она поняла, что больше не может сопротивляться.

Он почувствовал ее слабость и, еще крепче прижав к стене ее запястья, просунул колено ей между ног, чтобы поддержать ее. Потом он стал водить большим пальцем по соску, и она, не в силах сдерживать свое вожделение, начала громко и протяжно стонать.

Наконец он оторвался от ее губ, и она, хватая ртом воздух, закрыла глаза и откинула голову к стене. Но он продолжал целовать ее щеки, подбородок и горло, одновременно лаская одну за другой ее груди.

Его дыхание было таким же жарким и прерывистым, как у нее. Она чувствовала его у себя на шее, щеках и ушах. Он нежно покусывал ей мочку уха, а она инстинктивно стала тереться о его бедро, невольно провоцируя его этим движением.

– Господи, Ливи, – приглушенным голосом простонал он, – разреши мне дать тебе то, что ты хочешь... Разреши...

Она дернулась и снова застонала, словно умоляя о том, чтобы эта сладкая мука продолжалась. Его губы снова жадно впились ей в рот. Он опустил руку и стал тянуть вверх ночную сорочку, пока не обнажились ее ноги. Тогда он пальцем начал медленно чертить по ее бедру линию, пока не достиг цели своего желания, места ее тайного наслаждения.

Неожиданно Оливия испугалась, но желание было сильнее нее. Когда она ощутила его пальцы в треугольнике волос, она устыдилась, но всего на секунду, потому что пальцы уже проскользнули внутрь ее между нежными складками и начали медленно и нежно гладить.

– Почувствуй меня, – срывающимся шепотом сказал он. – Это то, что тебе нужно.

Но движения его пальцев вызывали у нее такие восхитительные ощущения, что она ничего не слышала, кроме громкого биения своего сердца. Закрыв глаза, она тихо постанывала, сжимаясь вокруг его пальцев.

Он ласкал ее нарочито медленно, то просовывая, то вынимая палец в том ритме, который она сама задала. Его щека была прижата к ее щеке, лбом он уперся в стену, целуя ее ухо, зарываясь носом в ее волосы. Она тяжело дышала, ее мозг требовал, чтобы он остановился, но тело умоляло проникать глубже и настойчивее.

Неожиданно она напряглась. Он понял, что она близка к вершине: с еще большим напряжением ее нежная горячая плоть сомкнулась вокруг его пальцев.

– Нет... нет... – выдохнула она.

– Да, да. Позволь мне почувствовать тебя. – Она открыла глаза.

– Нет...

Он посмотрел на нее, стиснув зубы.

– Да. Да...

И тогда это случилось. Волна запретного экстаза взорвалась где-то глубоко внутри ее. Она вскрикнула, ее тело содрогнулось.

– Сэм... – простонала она.

– Я здесь. Я все чувствую.

Она закрыла глаза. Она не могла смотреть на него. Она была не способна понять, что она только что с ним сделала, что он сделал с ней. Он продолжал прикасаться к ней, нежно, почти любовно, не давая ощущениям утихнуть и, по-видимому, наслаждаясь пульсирующей горячей плотью и скользкой влагой.

Наконец она заставила себя успокоиться. Он отпустил ее руки, но продолжал прижимать ее своим телом к стене, и Оливия вдруг ощутила его твердую плоть. Она попыталась не обращать на нее внимания. Ей надо было понять и примириться с тем, что только что произошло.

Оба молчали, хотя она чувствовала и его напряженность, и исходивший от его тела жар, понимала, что он старается себя контролировать. Он снова прижался лбом к стене. Она подвинула колено к внутренней стороне его бедра, потому что чувствовала его руку у себя между ног. Наконец его рука опустилась, а сорочка опять закрыла ей ноги.

К ней постепенно начало приходить понимание того, что он только что с ней сделал и как бурно она реагировала на его прикосновения. Ее охватило чувство стыда и унижения.

– Не надо, – сказал он, почувствовав, что она собирается сбежать. – Не уходи.

Оливия не могла говорить, да и не хотела, но осталась стоять, не зная, что делать, и не понимая, чего он от нее хочет.

Он все еще тяжело дышал, но отодвинулся от нее.

Оливию захлестнули эмоции, которых она не могла понять. Она чувствовала себя одновременно уязвимой и одинокой, напуганной и опустошенной, обожаемой и желанной. Но самым сильным было изумление.

Ему не следовало этого делать. И ей не понравилось, что он ею воспользовался.

Она не могла сдержать слезы. Они текли из-под опущенных век, хотя она крепко их сжала. Это были слезы разочарования, гнева, боли, крушения надежд. Он смог овладеть ею, добился интимной близости с ней, но он заставил ее возненавидеть собственное тело. И в эту минуту, пока он все еще обнимал ее, а она все еще не оправилась от шока, она презирала его так же сильно, как снова хотела его.

Он наконец нарушил молчание:

– Ты спросила меня, почему я поцеловал тебя сегодня вечером.

Она покачала головой, не в силах ответить.

– Ливи, – прошептал он и потерся носом о ее ухо, – я поцеловал тебя, потому что все в тебе просит меня об этом.

– Нет.

О на не открыла глаза, но даже так она чувствовала на себе его взгляд. Он провел пальцем по ее лбу, потом по щеке, стирая слезы.

– Ты такая нежная, такая красивая. Пожалуйста...

Но она уже повернулась и, ударившись бедром о дверь кладовки, так, что на полке загремели все ее фарфоровые чайнички, проскользнула мимо него к двери – подальше от стыда и смущения, – оставив его одного в полутемной кухне.

Глава 13

Клодетт была в ярости. Никогда еще Эдмунд не обращался с ней с таким пренебрежением, как накануне вечером. Когда они танцевали, он был самим собой, хотя и немного отстраненным. Но это было оттого, что она отругала его за приезд в Париж без ее разрешения. Поджал хвост, как нашкодивший щенок. Но проигнорировать ее открытое приглашение в свою спальню? Он никогда еще себе этого не позволял. За все те годы, что они были знакомы, он ни разу не отказал ей в близости. А обнаружив в час ночи – после того как она прочесала чуть ли не весь дом, – что он уехал со своей женой еще в полночь, она пришла в неистовство. Она не могла ни спать, ни есть и вернулась домой в восемь утра, напугав всю прислугу своим несвоевременным появлением.

Правда, выглядела она сущим пугалом – ее тщательно уложенная прическа развалилась во время поездки в карете, а шикарное бальное платье было измято. Но она имела полное право расстроиться! Сначала она узнает, что Эдмунд неожиданно появился в Париже, не предупредив ее, а потом она застает эту парочку одних на балконе, и они как ни в чем не бывало наслаждаются своим уединением, словно на земле вообще никого нет. Если раньше она никогда не ревновала Оливию, то сейчас, когда она увидела, как они с Эдмундом стоят так близко, что их тела почти соприкасаются, и заняты какой-то явно интимной беседой, она была готова заявить на него свои права. Она еще никогда не видела, чтобы Эдмунд с таким вниманием слушал Оливию. В ту секунду, когда она увидела их при лунном свете, она была готова растерзать эту дерзкую девчонку своими руками. А еще лучше было бы подойти к Эдмунду и поцеловать его на глазах Оливии, этой кокетки, чтобы она наконец поняла, что человек, которого она считала своим мужем, уже женат, и уже много лет. Но, увы, воспитание взяло верх, и она постаралась сдержать себя, решив, что Эдмунд притворяется, а на рассвете он все же окажется в ее постели. Однако последним ударом оказался его отказ прийти в ее спальню этой ночью.

Эдмунд намеренно ее избегал – это было ясно, – и она не знала, что делать. Ей надо было срочно поговорить с ним, узнать, чего он достиг в Грассе до того, как Оливия его нашла, и что произошло между ними за те дни, которые привели к ее сегодняшнему фиаско. Его объяснение, что он хочет остаться в хороших отношениях со своей мнимой женой, имело смысл... и вместе с тем не имело. Эдмунд никогда ничего не предпринимал без ее согласия или, во всяком случае, ставил ее в известность, особенно если случалось что-либо важное или деликатное, как сейчас. Но важнее было то, что она знала, просто знала, что сейчас он все еще должен был ухаживать за наследницей компании Гованс.

После многочасового раздумья она поняла, что у нее нет другого выхода, как отправиться в Дом Ниван, где она наверняка застанет его в постели этой мерзавки. Что же ей делать? Не может же она все рассказать Оливии, не признавшись в том, что она причастна к этому невероятному обману. А если она признается, что тогда с ней будет? Может быть, посадят в тюрьму. Вот уж где она не хотела бы оказаться! Но Оливии придется доказать ее вину, а она все еще верит, что они с Эдмундом женаты, иначе она не встретила бы ее так сердечно вчера вечером.

Сейчас она могла думать лишь об одном: надо увидеть Эдмунда и удостовериться, что он самовольно решил переспать с дорогой крошкой Оливией. А сделать это можно, только застав их врасплох в квартире племянницы.

Приняв это решение, Клодетт схватила зонтик с вешалки у дверей и направилась в Дом Ниван.

Магазин выглядел пустым. Норман стоял на своем обычном месте возле витрины и был занят то ли регистрацией счетов, то ли еще чем-то. Когда дверь открылась, он поднял голову и посмотрел на нее с таким же изумлением, как и ее прислуга, очевидно, потому, что она встала так рано и уже была в городе.

– Я здесь, чтобы нанести визит счастливой парочке, – сказала она с самодовольной улыбкой.

Норман захлопнул лежавшую передним книгу заказов, огляделся, чтобы убедиться, что они одни, и вышел из-за витрины ей навстречу.

– Мадам, вы сегодня выглядите просто прелестно, – сказал он, слегка поклонившись.

Она фыркнула, зная, что выглядит ужасно после бессонной ночи, но у нее не было времени спорить. Открыв и закрыв зонтик, она сказала:

– Я знаю, как пройти в квартиру, Норман. Можешь меня не провожать.

– Разумеется, мадам, – пробормотал он, поднявшись на носки и заложив руки за спину. – Но боюсь, вы ее не застанете.

– Прости?

Норман пожал плечами:

– Ее нет дома. Когда я приехал, мадам Карлайл уже собиралась выйти.

– Выйти? – Глаза Клодетт злобно сузились. – Зачем? И куда?

Норман нахмурился.

– Понятия не имею, но она очень торопилась. Сверху принесли ее багаж, а у нее в руках был чемодан.

– Багаж? И в котором часу это было, дорогой Норман? – слишком заискивающе спросила она.

– Часов в девять... или около этого.

– Девять. – Поскольку Норман молчал, она нетерпеливо спросила: – Значит, ее муж наверху один?

Он покачал головой:

– Нет. Он уехал вскоре после нее.

Она его упустила! Уже не скрывая своего раздражения, она воскликнула:

– Не заставляй меня ждать! Куда они поехали?

В притворном шоке Норман приложил ладонь к груди.

– Мадам, вы же понимаете, что я не имею права спрашивать.

Лицо Клодетт стало красным от гнева. С каким бы удовольствием она придушила этого муравья! Но прежде чем она успела выплеснуть свою злобу на Нормана, дверь за ее спиной открылась, и в бутик вошли две леди, по-видимому, мать и дочь, и прервали ее допрос.

Лицо Нормана тут же приняло любезное выражение.

– Мадам и мадемуазель Танке. Как я рад видеть вас в такое замечательное утро. Я сейчас же вами займусь.

Но у Клодетт на это не было времени.

– Норман...

– Мадам, – прервал он ее, – могу я поговорить с вами в салоне? Всего минуту.

Клодетт хотела было сказать что-то резкое, но опомнилась и улыбнулась – возможно, у него все же была какая-то полезная информация.

– Разумеется. – Подняв подбородок и расправив плечи, она направилась в салон.

Он шел за ней по пятам, и как только они вошли в гостиную, она обернулась и, сохраняя спокойствие, потребовала:

– Что у вас есть для меня, Норман?

Он, однако, не торопился. Почесал подбородок, обернулся, чтобы глянуть в щель между красными драпировками на покупательниц, которые рассматривали и нюхали выставленные на полках позади витрины маленькие саше.

Клодетт ждала, стараясь подавить раздражение, отлично понимая, что он нарочно медлит, чтобы заставить ее оценить информацию, за которую он, несомненно, захочет получить вознаграждение. Боже, как она его презирала!

– Мне кое-что известно, – понизив голос, наконец сказал он.

– Не сомневаюсь. Не думали же вы, что я приду в этот безобразный салон, чтобы пить шампанское и нюхать с вами образцы парфюмерии.

Это язвительное замечание нисколько его не обескуражило. Он улыбнулся:

– Я надеюсь на компенсацию.

Этот муравьишка Норман такой предсказуемый.

– Какую?

Он подошел к ней ближе.

– Мне особенно нравится браслет с бриллиантами, который у вас на руке.

Она посмотрела на свою левую руку, где сверкал великолепными камушками в двадцать каратов браслет, подаренный ей ее первым мужем лет пятнадцать назад. Это было ее лучшее украшение, которое она надевала только в особых случаях, каким должен был стать вчерашний бал. Его предложение, его явная вера в то, что она отдаст браслет, ужаснули ее.

– Вы, наверное, шутите, – прошипела она. – Вы сошли с ума, Норман, если думаете, что я отдам вам бриллианты – эти бриллианты – за какие-нибудь крохи старых сплетен.

Он преувеличенно вздохнул, покачал головой и посмотрел на носки своих начищенных ботинок.

– На вашем месте, мадам, я бы подумал. Информация, которой владею я один, стоит того. – Он посмотрел ей в глаза. – Для вас по крайней мере.

Впервые с тех пор, как она узнала этого человека, он тянул время, заставляя ее подумать. Она еще никогда не видела его таким высокомерным, таким уверенным в том, что держит ее в руках, по крайней мере в этот момент.

– Так что тебе известно? – спросила она, и в ее голосе прозвучали угрожающие нотки.

Он опять бросил взгляд через плечо на драпировки. Потом наклонился к ней и пробормотал:

– Мне бы хотелось сначала получить браслет. – Она не могла поверить его дерзости.

– Скажи мне, где они и куда поехали, и я подумаю. – Он хмыкнул и почесал щеку.

– Ах, графиня, я знаю гораздо больше этого.

Она оглядела его с головы до ног, и лицо ее исказилось от отвращения.

– Браслет! – снова произнес он, протягивая руку ладонью кверху.

Ей хотелось убить его – но только после того, как она узнает, что ему действительно известно; его самодовольная улыбка свидетельствовала о том, что его информация важна. Он никогда не потребовал бы вещь, которая была для нее дорога, если бы на то у него не было веской причины. Норман хотя и был мерзавцем, но глупым он явно не был.

Бросив зонтик на диван, она практически содрала браслет с руки.

– Ты знаешь, что я верну его, – предупредила она, кипя от злости. – Тебя арестуют за кражу.

– О нет, не думаю. Я велю разобрать его и продам по частям еще до полудня. У меня есть... знакомые, скажем так, которые это сделают. Конечно, за небольшую плату.

Как она его ненавидела! Она швырнула ему браслет, и он ловко поймал его одной рукой.

– А теперь говори, – процедила она сквозь стиснутые зубы.

Он заставил ее ждать, рассматривая браслет со всех сторон.

– Норман, клянусь, я...

Он зажал браслет в кулаке и ухмыльнулся.

– Пожалуй, вам лучше сесть.

– Сейчас же говори, мерзкая жаба, или я проткну тебе горло своим зонтиком и оставлю истекать кровью на этом отвратительном красном ковре.

Норман даже глазом не моргнул. Он продолжал улыбаться, а потом заявил деловым тоном:

– Я готов держать пари на эту славную побрякушку, что оба они находятся на пути в Грасс.

– И это вся новость?

– Нет, но...

Клодетт была готова взорваться, и ей было еще хуже оттого, что он это понимал.

– А теперь подумайте, графиня, зачем они поехали в Грасс.

Внутри у нее зашевелилось какое-то неприятное предчувствие.

– А ты как думаешь, Норман? – сдавленным голосом спросила она.

Он вздохнул и покачался на носках.

– Я думаю, что они поехали туда, чтобы встретиться с человеком, которого они считают мужем Оливии и который сейчас занят тем, что пытается одурачить Брижитт Маркотт.

Клодетт посмотрела на него непонимающим взглядом, потом в недоумении затрясла головой. И вдруг ее будто молнией поразило – до нее дошел смысл его слов.

– О Боже! – простонала она, и комната поплыла перед ее глазами.

– Не хотите ли присесть? – вежливо осведомился Норман.

Но она не могла не то что отвечать – у нее перехватило дыхание. Она сделала шаг назад, ноги подкосились, и она рухнула на диван прямо на свой зонтик.

Прошло несколько весьма болезненных секунд, пока ей удалось примириться с этой ошеломляющей и потенциально опасной новостью. Она тупо смотрела на ковер, пот градом катился по ее лицу и спине, голова мелко дрожала. Она начала понимать, что произошло без ее ведома и что очень скоро произойдет в Грассе, пока она сидит здесь в полном неведении, пытаясь осознать страшную правду.

Итак, следовало уяснить все по порядку.

Приехал Сэмсон. Он тайно прибыл во Францию по просьбе Оливии, а может быть, и вместе с ней. Несколько месяцев назад Оливия поехала искать своего мнимого мужа, но не в Грасс, как предполагалось, а в Англию. Поехала одна, а вернулась с Сэмсоном.

Сэмсон и Оливия. Матерь Божия!

Ее взгляд упал на Нормана, который стоял на том же месте, раскачиваясь с носка на пятку и улыбаясь своей притворной улыбкой.

– Ты знал.

– Я догадался.

Еще никогда она не испытывала такой бури эмоций – замешательства, разочарования, страха и ярости. Больше всего – ярости. Как она могла быть такой тупой и не видеть того, что было перед ее глазами все эти дни?

Она должна была догадаться об обмане, как Норман, и гораздо быстрее. Все признаки обмана были налицо: Сэмсон прекрасно танцевал; волосы у него были короче, чем у Эдмунда, который очень заботился о том, чтобы они были определенной длины; он был странно равнодушен, даже когда она флиртовала. А главное – она застала с ним свою племянницу на балконе... Господи, а она пригласила его в свою спальню! Неудивительно, что он сбежал. На этом балу она, наверное, выглядела полной дурой, и больше всех упивался ее глупостью Сэмсон.

– Когда? – прохрипела она. – Как ты узнал?

– Месье, не могли бы вы, пожалуйста...

Норман обернулся. Он совершенно забыл о посетительницах.

– Он занят! – злобно крикнула Клодетт.

Дамы посмотрели на нее с удивлением. Но Норман вышел к ним и сказал:

– Еще минуточку, леди. Прошу меня извинить. Выберите любой запах, который вам нравится, и за ваше терпение я для вас обеих наполовину снижу цену.

Они не поблагодарили его за щедрость и не сбежали, а немного постояли и вернулись в магазин, переглядываясь и перешептываясь.

– Как ты догадался? – повторила Клодетт, не обращая внимания на раздраженный вид Нормана.

– Во-первых, потому что он назвал ее Ливи...

– Эдмунд ненавидит уменьшительные имена.

– Да, я знаю. Это сразу вызвало у меня подозрение. Но между ними было еще что-то... неуловимое.

– Что именно? – настаивала она.

Он усмехнулся, явно наслаждаясь моментом.

– То, как он смотрел на нее.

– Смотрел?

Он наклонился к ней и пояснил:

– Я бы сказал, что он ею очарован, также, как она – им.

Клодетт почувствовала, как краска заливает ей лицо, как страшно забилось сердце. Такого не может быть.

Впервые в жизни Клодетт подумала о том, что может упасть в обморок. Салон куда-то поплыл, вызывая тошноту. У нее начала кружиться голова от духоты, от тесного корсета и тяжелого платья.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. Надо привести в порядок свои чувства и мысли, осознать, что это неожиданное открытие значит для нее и даже для Эдмунда. Для них обоих, ведь они супруги. Все изменилось, и надо сосредоточиться, принять какие-то мудрые решения. В дело оказался замешанным Сэмсон, и Оливия наверняка многое узнала об их планах, если не все. Все изменилось, но здесь, в присутствии этого ухмыляющегося муравья, она не может решить, что ей делать.

Подняв глаза, она увидела, что Норман за ней наблюдает, но не нагло, а с любопытством. К ней вернулась ее уверенность. Она медленно поднялась, разгладила юбки и отвела волосы от потного лба.

– Что ж, думаю, мне надо подготовиться к поездке в Грасс.

Он все еще раскачивался и улыбался.

– Не сомневаюсь, что месье Карлайл будет рад вас видеть.

– Я в этом уверена.

– А мне надо заняться дамами, а потом навестить кое-кого, кто займется продажей бриллиантов.

Он сказал это назло ей, чтобы напомнить ей о важности полученной от него информации, которая позволит ей пусть на шаг, но опередить всех. Честно говоря, это была не такая уж большая плата за полученное преимущество, ведь Сэмсон и малютка Оливия не подозревали о том, что ей все известно.

Клодетт схватила зонтик.

– Порадуйся деньгам, которые ты выручишь за мой браслет, Норман. Я уверена, что ты потратишь их с умом.

– Не сомневайтесь, мадам графиня. Желаю вам удачного путешествия. – С нескрываемым удовольствием она ткнула зонтиком в его ботинок.

– Ну ты и мерзавец, Норман.

Она прошла мимо него, не обращая внимания на то, как он вздрогнул и как побагровело его лицо, и с высоко поднятой головой вышла на улицу.

Глава 14

Меньше всего Сэмсону хотелось ехать в Грасс. Средиземноморское побережье в июне! И здесь уже достаточно тепло, а жара южной Франции вообще покажется несносной. Но именно там обосновался его брат, и он не позволит Оливии ехать туда одной.

После того, что произошло между ними накануне вечером, Сэмсон все утро прислушивался к шорохам в ее спальне, потому что подозревал, что она попытается уехать в Грасс без него. И когда она сделала именно это, он был готов и, выскочив следом за ней из Дома Ниван, схватил ее за локоть, прежде чем она успела сесть в поджидавший ее экипаж.

Ее, естественно, разозлило, что он угадал ее намерение уехать из Парижа одной. Но он понимал, что это его вина и что она хотела от него сбежать. Не следовало ее целовать, доводить против ее желания до оргазма, не задуматься о последствиях, особенно что касалось ее чувств. Боже, он овладел ею, приперев к стене ее кухни! Ни больше ни меньше! О чем он только думал? Она околдовала его, окутала его какой-то мистической силой. Силой, которой обладала она одна, потому что за всю его никчемную жизнь ни одна женщина не вызывала у него таких противоречивых чувств, как Оливия, – необузданной страсти, желания укротить, и соблазнить, и защитить. Даже Клодетт.

Он просто был не в состоянии выкинуть из головы мысли о ней с той самой минуты, как они познакомились в Англии. Ему казалось, что это было так давно! Она завораживала и удивляла его – своим умом и необычайной деловой хваткой, своим заразительным смехом, решительностью и даже своей наивностью. И чтобы ему было еще труднее ей противостоять, она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел или с которой был знаком.

В ночь бала он так ее хотел! И в ответ на его необъяснимое и такое сильное желание прикоснуться к ней ее тоже отчаянно потянуло к нему, хотя она это и отрицала. Он слишком хорошо знал женщин, и он еще не был с женщиной, которая бы так страстно реагировала на простые ласки. Он чуть было не потерял над собой контроль.

Но была ли она девственницей? Он все еще не мог этого понять. То, как она ощущала его прикосновения, необязательно значило, что у нее был опыт. Только то, что у нее ничего не было с Эдмундом, не означало, что она ни с кем не спала до него. В конце концов, она была француженкой, и ей было почти двадцать пять лет. Но, возможно, его просто преследует прошлое. Время от времени оно накатывает на него. Например, как сейчас, когда Клодетт опять появилась в его жизни после всех этих лет.

Они уже почти доехали до Грасса. До места их назначения оставался короткий отрезок пути через Прованс. Они были одни в наемном экипаже, за который Оливии пришлось выложить немалую сумму. Они ехали не слишком быстро из-за непрерывных дождей, начавшихся еще в Париже. Но накануне наконец выглянуло солнце, и теперь они ехали мимо бесконечных полей ароматной лаванды.

Уже с утра, после того как они позавтракали чаем с бриошами, они оба почувствовали, как с приближением к Грассу увеличивается их волнение. Правда, Оливия почти с ним не разговаривала, обращалась к нему лишь по необходимости. Когда они останавливались на ночь, он разрешал ей занять отдельную комнату, но при условии, что он будет за ней следить, чтобы она не вздумала уехать посреди ночи без его разрешения. Вообще-то он был уверен в ее послушании, потому что они ехали в один и тот же город и с одинаковой целью, и он был ей нужен, что, по всей вероятности, больше всего ее и злило.

Она сидела напротив него, положив на колени руки, в которых сжимала веер. Глаза ее были закрыты. Сегодня она заколола на затылке заплетенные в косы волосы и в первый раз надела шелковое платье цвета морской волны вместо темно-синего дорожного, в котором, как она уверяла, ей очень удобно, даже если оно было наглухо застегнуто до самого подбородка.

Это был особый день. Очень скоро они встретятся с человеком, разорившим ее, с человеком, похожим на него внешне, но совершенно другим во всем остальном, и ей хотелось хорошо выглядеть и держаться уверенно.

Сегодня она и двух слов ему не сказала, не говоря уж о том, чтобы обсуждать то, что случилось в тот вечер на кухне. Да и обсуждать было нечего, хотя он надеялся, что она вспоминает это так же часто, как он. Однако теперь, когда они уже приближались к Грассу, им надо было обменяться мнениями о дальнейших действиях, прийти к согласию и начать ладить друг с другом. Поэтому Сэмсон решил, что настало время сломать лед и перейти к делу.

– Что вы собираетесь сказать моему брату, когда вы его увидите?

– Не знаю, – почти не колеблясь, ответила она, открыв глаза. – Я еще не знаю, как я с ним встречусь.

Ее нерешительность удивила его.

– Хотите, чтобы я встретился с ним первым?

– Нет.

Не спуская с нее глаз, он откинулся на спинку сиденья.

– Вы не можете сердиться на меня вечно, Оливия. – Этого замечания она явно не ожидала.

– Я не сержусь. Я просто устала.

– Понимаю. Раз вы на меня не сердитесь, не хотите обсудить то, что произошло между нами у вас на кухне?

Она долго молчала, потом снова закрыла глаза.

– Я уже обо всем забыла.

Забыла? Сэмсону пришлось сжать губы, чтобы не рассмеяться.

– Знаете, а я не забыл. Я переживаю все снова и снова, каждую минуту каждого дня. – Он понимал, что ловит ее на крючок, но ему странным образом хотелось знать точно, как она действует на него в сексуальном плане.

Ее ноздри раздулись от негодования. Она открыла глаза и посмотрела на него в упор.

– Если бы мне пришлось переживать это снова и снова, я каждый раз предавала бы своего мужа. И как бы он ни был мне противен за то, что он со мной сделал, я дала клятву, которую намерена выполнять. Единственное, что у меня осталось, – это мое слово.

Ее ответ удивил его. Он не привык к верности в браке или в любых других отношениях, поэтому ему не пришло в голову, что слабость плоти, которую она себе позволила, воспринимается ею как предательство. В некотором смысле его даже восхитила ее преданность долгу, хотя он и был немного уязвлен тем, с какой легкостью она отмела то, что было между ними.

Он долго молчал в нерешительности, но в конце концов отбросил сомнения: она должна узнать правду до того, как они встретятся с братом.

– Оливия, мне надо вам сказать кое-что, что вам не понравится.

– Не знаю, ваша светлость, смогу ли я выдержать еще один сюрприз.

– Перестаньте так меня называть, – сказал он, сдерживая раздражение. – Вам не кажется, что мы уже покончили с формальностями?

Она посмотрела в окно на покрытые лавандой склоны холмов, потом обернулась к нему.

– Мне и вправду больше не хочется играть в эти игры, Сэмсон.

– Мне тоже. – Он вытянул ноги, так что его ступни оказались под подолом ее платья. – Больше никаких игр. И никакой лжи.

– Вы хотите сказать, что лгали мне?

Сэмсон с удовлетворением отметил, что в ее тоне сквозила боль. Он улыбнулся:

– Нет, я никогда вам не лгал, Ливи, но я скрыл от вас кое-какую информацию.

– Какую информацию? – Она слегка сдвинула брови и посмотрела на него с недоверием.

– Важную. Даже, я бы сказал, основную. И она вас расстроит.

Она сглотнула и выпрямилась в ожидании чего-то плохого.

А он не мог придумать какого-либо безболезненного способа рассказать ей правду о ее замужестве. Единственный выход – быть искренним.

– Я вам все расскажу, Оливия, и что бы вы ни почувствовали, я хочу, чтобы вы знали правду.

Он подождал, что она ему ответит, но она только молча на него смотрела.

– Вы помните Колина Рамзи, человека, с которым вы познакомились на балу в Лондоне?

– Конечно, помню. Его трудно забыть.

Сэмсон не знал, хорошо это или плохо, но почувствовал легкий укол ревности. Колин был дамским угодником – общительным, обаятельным, любителем пофлиртовать. Всем, чем он на самом деле не был.

– Так он вам понравился? – В ту же минуту, как этот вопрос слетел с его губ, Сэмсон понял, насколько он глуп и неуместен.

– Он красивый.

«Красивый? И все?» Он хотел услышать, что ей никогда не будет интересен такой человек, как Колин, но он ни за что не попросит ее описать его поподробнее.