Пока мать не ушла, Лес старался терпеть молча, но было это нелегко. Боль от ударов успокаивалась, зато острей, невыносимей становилось унижение оттого, что его, большого, крепкого парня, избили на глазах у малявки. Ничто не ранит так глубоко, как сознание, что кому-то известно, кто тебя избил. Терри мешкал и, как всякий нечаянный свидетель неприятного происшествия, не знал, как быть, не смел утешать Леса — вдруг тот на нем же все и выместит. Лес вытащил из кармана грязный носовой платок и промакивал им ссадину на лбу, в неопрятной комнатушке это было единственное движение. Оба стояли и ждали.
      Они понятия не имели, который час. Казалось, миссис Хикс целую вечность с шумом и громом сновала внизу, но наконец она сердито захлопнула за собой дверь, и по дорожке опять застучали каблуки. Оба молча ждали, чтоб она ушла подальше.
      — Ты прости, Лес…
      — Мы вот что сделаем…
      Они заговорили разом, но едва Терри понял, что Лес не станет его бить, он покорно замолчал. Лес явно не нуждался в извинениях, хотя, казалось бы, и он, Терри, и жуткая Лесова мамаша еще как должны бы извиниться. А вот Лес всхлипывает, и ждет, и думает явно больше не о том, что случилось, но о том, что делать дальше. Это хорошо. Случилось и так столько всего, хуже некуда.
      — Мы вот что сделаем, — повторил Лес, прикладывая к рассеченному лбу платок. — Надо, хоть тресни, раздобыть этот транзистор…
      Терри просиял. Значит, это возможно? Похоже на то. Видно, Лес просто врал, будто никак нельзя попросить транзистор обратно. А если можно, все становится проще, прямо гора с плеч. В школе не так будут травить, и, пожалуй, только и придется заплатить за новый замок или вроде того. Сухим из воды не выйдешь, но все-таки и не потонешь.
      — Немного стемнеет, и пойдем к его дому…
      — Ну?
      — Покуда он не вернулся.
      — Ну? — Терри не понимал; но, конечно, он пойдет с Лесом, лишь бы получить транзистор.
      — Заберемся к нему в убежище и слямзим транзистор…
      — А? — Спортивный журнал, который Терри давно уже теребил, выпал у него из рук. — Что такое? — громко, не веря своим ушам, спросил он.
      — В убежище. У него старое убежище в саду, от воздушных налетов. Оно ему заместо сарая, еще покрепче. Там он все и прячет.
      — Я не про то, — медленно, словно дурачку, стал объяснять Терри. — Что такое убежище, я знаю. — Несколько таких построек горбатились по задворкам на его улице, они заросли плющом, на иных красовались гномики. — Я спрашиваю, как это слямзим?
      — А больше ничего не придумаешь, Терик. Раскинь-ка мозгами. — Лес перестал промакивать ссадину, осторожно присел на край койки; уж до того честное, до того серьезное лицо, как у самого настоящего жулика. — Не отдаст он транзистор, вот ей-ей. А ты говоришь, его с тебя требуют. Больше ничего не придумаешь, только слямзить!
      Терри посмотрел на макушку Леса; в тусклых редких волосах застряла грязь и песчинки. Больше всего на свете хотелось сказать: мол, как раздобыть транзистор — твоя забота, меня это не касается. Но нет, касается, и оба это знают. Хотя заварил кашу Лес, произошло все слишком быстро, и теперь многое переменилось. Поступай Терри иначе, может, и сложилось бы все по-иному, а так — они и оглянуться не успели, хвать, уже зависят друг от друга. Обоим это не по вкусу, но ничего не поделаешь. Так бывает с миллионами других соучастников и компаньонов.
      — Тебе-то что, — медленно сказал Лес, уставясь на истертый половик, где узор было почти уже не разобрать. — А мне в этом увязнуть нельзя. Ты слыхал, как она. Еще раз попаду под суд по делам несовершеннолетних — и меня упрячут куда подальше… — Лес взглянул на Терри: как он к этому отнесся?
      Терри подмывало сказать: раз, мол, тебе грозило такое, нечего было затевать налет. Но высказать свою мысль вслух не пришлось. Лес его опередил.
      — Я только хотел кой-что для своей комнаты, — жалобно пояснил он. — Для того и за транзисторами полез. Тут, в доме, если чего и есть, так не про мою честь, а мне надо для той моей комнаты. Остальные ребята — они так, для интересу. А мне деньги нужны…
      Лес забыл, что Терри был с ними с самого начала, с той минуты, как он, Лес, все это задумал, стало быть, Терри-то помнит и побои, и мучения, и еще всякое и знает — кражу со взломом учинили прежде всего оттого, что пришла охота бить и крушить. Да разве может Лес по совести сказать, что буйствовал без удовольствия? Терри опять посмотрел на уродливую, избитую, в кровоподтеках голову. Ну и мамаша у Леса, ни за что на свете не поменялся бы с ним местами. Только и знает, что орет, колотит да гонит вон. Теперь понятно, откуда мог взяться у Леса этот шрам: чего проще — что-нибудь он еще маленьким не так сделал, она и взбесилась. Швырнула в него в кухне кастрюльку с кипятком или чашку, мало ли что. Такого по телеку сколько хочешь показывают. Терри посмотрел на этого парня — молчит, из носу у него течет и притихший сейчас, совсем другой, будто разгримированный актер… И подумалось: может, Лес вымещает на других то, что терпит от матери? Или это он сроду такой, как она сама?
      Меж тем Лес лихорадочно строил планы.
      — Если поможешь, это не больно трудно, — сказал он. — Ты только постой, посторожи, я перемахну через забор и схожу в убежище. У меня полно старых ключей. Уж какой-нибудь да подойдет к его замку. Ты совсем будешь ни при чем. За то, что просто стоишь на тротуаре, ведь не схватят, верно? (На лице Терри выразилось сомнение.) Притопаешь в школу с транзистором, героем будешь, а я в Борстал не угожу, есть из-за чего рискнуть. А, Терик?
      — Ну… — Опять он. Вроде дружбу предлагает. Это как дядя Чарли говорит: узнай, как покупателя зовут, а когда еще придет, назови по имени, и уж он всегда будет к тебе ходить — люди любят, когда их знают да отличают. Может, и Лес потому зовет Териком. Нельзя ему доверять…
      — Давай. К полседьмому все сработаем. И, если приволокешь домой транзистор, не станут тебя ругать, что разок к чаю опоздал… А?… Чего скажешь, малёк? — Он наклонился к Терри, ободряюще улыбался, но глаза смотрели холодновато.
      — Ну, пожалуй… — Конечно, это им обоим на руку. Тут и правда есть кой-какой смысл. Он-то сам окажется в лучшем положении. А Леса под конец все равно засудят, но пока урвет себе передышку — ну и пусть. И если только и надо, что постоять посторожить… Терри решительно сжал губы, кивнул: — Ладно. — Он закрыл глаза и попробовал шумом в ушах заглушить внутренний голос, что старался его остеречь. Больше всего на свете хочется покончить с этим, так? Ну вот, сейчас есть такая возможность. Все равно ведь он уже попал в беду, верно? Ну запутается еще немного, ничего.
      Лес выпрямился, посерьезнел.
      — Молодец, Терик! Мы, значит, сейчас что — топаем ко мне, обождем, пока малость стемнеет, чтоб мой старик нас не углядел, ясно? (Терри кивнул.) Пройдем мимо того места, куда мне лезть, и я покажу, где тебе стоять, и все растолкую.
      Терри опять согласился. Бред какой-то, подумал он, но согласился. Если б два дня назад кто-нибудь сказал ему, что он по своей воле станет вместе с таким вот подозрительным, отвратным типом строить планы, как совершить кражу со взломом, он бы только и спросил: ты, мол, часом не чокнутый?
      — А еще, Терик, дружище, — продолжал этот хриплый голос, — сделай милость, погляди, не осталось ли у тебя чего на подметках, усек? — Лес посмотрел на Терри; то ли он всерьез, то ли шутит, не поймешь, а ошибешься, пеняй на себя.
      Так или иначе, подумал Терри, а чтоб заговорить об этом, требовалось кой-какое мужество.
      По физиономии Леса медленно расплылась улыбка.
      — Я люблю, чтоб чистота. Это у меня от матери.
      Никогда еще не бывало, чтоб к миссис Хармер домой пришел учитель, а уж директор тем более. Услышав звонок, она подошла к двери, увидела через глазок мужской силуэт, спохватилась — ведь нынче пятница — и побежала на кухню за кошельком. Нехорошо заставлять молочника дожидаться денег.
      — Одну минуточку! — крикнула она, поспешно вынула из ящичка для ножей кошелек и, распахивая дверь, громко спросила: — Сколько с меня?
      После этих слов оба несколько мгновений растерянно молчали.
      Не в пример иным матерям, которые вечно торчат в школе, миссис Хармер не сразу даже поняла, кто этот человек. Лицо знакомое — может, страховой агент, или кто-то из приятелей Джека, или, может, даже с телевидения. Судя по лицу, что-нибудь в этом роде. Только когда он не очень уверенно, как было в родительский вечер, спросил: «Миссис Хармер?» — она вдруг поняла, кто перед ней.
      — Мистер Маршалл, да? Из школы? — Она нахмурилась, не озадаченная, а встревоженная.
      Что- то случилось с Терри. Почему бы иначе пришел директор?
      Вот так же приходил полицейский, когда на работе скончался отец. Слышишь, как что-то говоришь, но будто это кто-то другой говорит, не ты. Мысли разбегаются. А говоришь все, как положено:
      — Заходите, пожалуйста. — Хорошо хоть, пропылесосила внизу.
      — Благодарю, я вас долго не задержу. — Директор сдержанно улыбнулся и вошел в дом.
      Ему не раз приходилось иметь дело с родителями, когда кто-нибудь из учеников попадал в больницу, и опыт этот сразу сказался.
      — Прежде всего не волнуйтесь, ваш сын жив и здоров, — проговорил директор. — Можете не беспокоиться, ничего такого с ним не случилось…
      — Ох, слава богу! — Сразу стало легче. Это ведь самое главное: Терри живой и здоровый. Может, директор пришел из-за поездки в Булонь или что-нибудь в этом роде, обходит родителей и сообщает подробности. — К сожалению, мужа еще нет. Он вернется через часок, не раньше.
      Она распахнула перед Маршаллом дверь общей комнаты, неловко изогнувшись у него из-за спины и придерживая ее, чтоб не закрылась. Потом опередила его, поспешно сдернула с диванчика фартук Трейси.
      — Присаживайтесь, пожалуйста.
      — Нет, благодарю вас, миссис Хармер. Я ненадолго. Скажите, Терри дома? — Он оглядел комнату, словно бы в надежде, что Терри скорчился за креслом или нырнул за занавеси и оттуда торчат его туфля.
      — Нет. Обычно он к этому времени уже приходит. Наверно, зашел к кому-нибудь из мальчиков…
      — Да, вполне возможно…
      Миссис Хармер взглянула на директора повнимательнее. Странно он как-то это сказал: будто и сомневался и чего-то не договаривал.
      — Что-нибудь он набедокурил?
      — К сожалению, не без этого. — Мистер Маршалл вдруг сел на диван, расстегнул твидовый пиджак, положил ногу на ногу. Не стоит держаться чересчур официально. Женщине предстоит немалое потрясение, нужно действовать с осторожностью. — Он ничего вам не рассказывал о вчерашнем вечере, миссис Хармер? Где он был, что делал?
      Миссис Хармер тоже села на диван, только на самый краешек. Был бы дома Джек. Какая это пытка — расхлебывать неприятности в одиночку.
      — Ну, он и впрямь пришел поздно, промок весь. Но он сказал, играл на улице и его застала гроза. А что? Что-нибудь он натворил? — Это прозвучало уже чуть жестче, показался краешек стены, ограждающей семью. Это означало: напал на одного, — значит, нападаешь на нас всех.
      Маршалл был не дурак. Он понимал, родители не очень-то верят, когда нелестно отзываешься об их детях. Во всяком случае, фокс-хиллские родители. Давным-давно, в районе победней, его слово было закон, но здесь не так. Чаще всего, когда приходится сообщать родителям о каком-нибудь проступке их чада, под конец чувствуешь будто это ты сам провинился. И потому сейчас он начал весьма дипломатично:
 
      — Видите ли, миссис Хармер, это очень на Терри не похоже, мы с мистером Эвансом поражены, но у меня есть серьезные улики, — в сущности, Терри сам признался, — что вчера вечером он участвовал в налете на школу. — Маршалл сморщил нос, чтобы очки всползли повыше, а миссис Хармер вдруг напряженно замерла, словно на похоронах, в крематории. Только руки (она силой удерживала их на месте) слегка дрожали. — Несколько мальчишек, среди которых был Терри, забрались в мой кабинет и стащили два транзисторных приемника. Джарвиз, наш сторож, погнался за ними, но они убежали. Но один из них окликнул вашего сына по имени, и сегодня утром мы предъявили ему это как улику. Так вот, миссис Хармер… — Маршалл наклонился к ней, будто домашний доктор; будь он и вправду врачом, он погладил бы ее по руке. -…Терри это признал и пошел домой за одним из присвоенных транзисторов. Если вы были на работе, вы этого знать не можете. (Миссис Хармер зажмурилась, потом медленно открыла глаза.) По-видимому, он прятал транзистор в мусорном баке. Но другого транзистора так и нет. И остальные участники нам неизвестны, кто они, знает только Терри. К сожалению, назвать их он не хочет. — Тут Маршалл вдруг понял, что это все, больше ему сейчас сообщить нечего, внушительной концовки не получилось. О том, что Терри убежал, он пока говорить не хотел, надеялся прежде узнать что-нибудь еще о вчерашнем вечере. — Итак, перед нами нелегкая задача, миссис Хармер. И, чтобы ее разрешить, мы должны помочь друг другу.
      Миссис Хармер не верила своим ушам.
      — Извините, мистер Маршалл. Вы хотите сказать, что мой Терри вчера вечером вломился с грабителями в школу? Вломился в школу? С грабителями? Вы уж простите, не могу я этому поверить. Я знаю Терри. Он на такое неспособен!
      — Боюсь, это все-таки правда, миссис Хармер. Мы сами не могли поверить. Но ваш сын признался. Хотя…
      — Что — хотя? — Она впилась в него холодным, негодующим взглядом, отыскивая в его лице признаки неуверенности. Голос ее прозвучал чуть ли не гневно.
      Мистер Маршалл продолжал как можно спокойнее. Ну почему родители не могут понять, что их дети не ангелы!
      — Я хотел сказать: хотя он рассказал, будто участвовать в этом его заставили силой мальчишки, которых он встретил у Новых домов…
      — Вот это еще туда-сюда… если вообще все это правда, — сказала миссис Хармер уже не так непримиримо. И умолкла. Неизвестно, что еще сказать, что вообще следует ему говорить. И она и Джек втайне недоумевали и тревожились из-за вчерашнего вечера: где Терри пропадал, что делал? Недаром же они искали его в грозу на улицах, переполошили всю семью. — Он и правда вчера не пошел играть с приятелями, с которыми иногда встречается у Новых домов. Скажу вам как есть: он поссорился с сестрой, пришлось мне его отругать, и он обиделся и убежал, даже дверью хлопнул. А попозже вернулся, вымок до нитки под дождем. — В голосе ее опять зазвучал вызов: — Но я знаю Терри. Налет, кража… не мог он впутаться в такое, ни за что на свете! — Вне себя она огляделась: мальчики из таких семей, как семейство Хармер, не взламывают замки и не воруют. — Он ни в чем не нуждается. Мы оба работаем, и у детей все есть. (Маршалл кивнул, он всегда кивал, когда слышал это от родителей.) Поймите меня правильно, мистер Маршалл. Мы не богаты. Ничего похожего. Но мы порядочные люди, и Терри тоже. Вы должны это знать. Вы его директор.
      Маршалл кивнул. Ее слова слегка меняют дело: по крайней мере, подтверждается рассказ мальчика, что он убежал из дому после ссоры, а значит, едва ли он заранее задумал налет на школу. Но одно сомнение все-таки осталось и точит, и придется его высказать.
      — Есть одно обстоятельство, миссис Хармер, которое мешает мне поверить вашему сыну, и я так ему и сказал. Буду с вами вполне откровенен. Больше всего меня возмущает даже не потеря дорогого приемника, но то, что он утверждает, будто эти мальчики совершенно ему незнакомы, а между тем один из них, по-видимому вожак, безусловно, хорошо знает Терри. Он помог Терри убежать и обращался с ним по-приятельски. И это никак не вяжется с тем, что мне рассказывал Терри. Мне очень жаль. Иначе я бы с радостью ему поверил.
      — Что такое? — вскинулась миссис Хармер. Под угрозой оказалась честь семьи. — Как так по-приятельски? Откуда вы знаете?
      — Просто по тому, как он его окликнул.
      Маршалл знал, втолковать ей это нелегко: совсем как в прежние времена, когда он вынужден был говорить исполненным надежды родителям, что их дети не будут приняты в среднюю классическую школу. Человек ко всему привыкает, хоть и не сразу, — к разочарованиям, к провалам, — но трудней всего говорить ему о какой-то его неудаче впервые.
      — Вожак, мальчик постарше, перетащил Терри через ворота, спас от погони. И кричал ему, объяснял, что делать, и при этом называл уменьшительным именем. — Мистер Маршалл помолчал, чтоб слова его прозвучали весомей. — Он называл его «Терик».
      — Ну и что? — Миссис Хармер не желала принимать такие доводы: это ничего не значит, директор счел Терри виновным еще до того, как поговорил с ней и с Джеком. Это несправедливо.
      — Так ведь обращаются к другу, не правда ли? Это, безусловно, свидетельствует о каких-то дружеских отношениях… — Чего тут не понять? Ну почему мать мальчика не желает рассуждать здраво? Должна же она хотя бы считаться с фактами. Иначе им ни до чего не договориться.
      Двое взрослых смотрели друг на друга, разделенные молчанием, и одно и то же событие видели в совершенно разном свете.
      — Я не согласна!
      Миссис Хармер круто обернулась, директор тоже. В дверях стояла Трейси. Давно ли она тут, они не знали. Она еще не переоделась, была в школьной форме, но, бледная от сдерживаемого по-взрослому гнева, казалась сейчас много старше своих лет.
      — Трейси!
      — Я не согласна! — повторила Трейси и вошла в комнату, в упор глядя на директора, мать даже подумала, что она сейчас наткнется на диван. — Разве вас никогда не называли «приятель»? Или «дружище»? Положение, профессия, разница в возрасте — все это сейчас не имело значения. Для Трейси, как и для ее матери, превыше всего была семейная гордость. Гордость эта сверкала в ее глазах, трепетала в голосе. — Куча народу меня называет «Трейс», даже те, кто меня толком и не знает. Это вовсе не значит, что мы друзья. И с Терри то же самое. Мало ли кто как его назовет, он-то чем виноват?
      — Трейси!
      — Нечестно винить его за это!
      Оба, и мистер Маршалл и миссис Хармер, уже встали. Вмешательство Трейси застало обоих врасплох, но директор был потрясен сильнее. Слова девочки заставили его задуматься, такое объяснение ему не приходило в голову; но всего больше его поразило то, как гневно, высокомерно говорила с ним его бывшая ученица.
      — Вы ничего не прощаете!
      Маршалл молча направился к двери. С женщинами всегда хуже иметь дело, чем с мужчинами: когда говоришь с ними начистоту, они вечно дают волю чувствам. Он остановился в нескольких шагах от Трейси. Не желал он просить девочку, чтобы она посторонилась.
      — Я полагаю, мне сейчас лучше уйти, — сказал он, обернувшись к миссис Хармер. — Буду признателен, если в понедельник вы с мужем зайдете ко мне побеседовать обо всем этом.
      — Хорошо…
      — Но, прежде чем уйти, должен вам сказать, что сегодня утром Терри убежал из школы. Я все надеялся, что он появится. Но если он не дома, значит, опять сбежал…
      Трейси презрительно фыркнула. Он так говорит, будто Терри псих и удрал из сумасшедшего дома.
      — О господи! — Глэдис Хармер беспомощно уронила руки. Хоть бы уж вернулся Джек. Такая передряга ей не под силу, скорей бы с ним поделиться.
      Чуть не плача, дрожа от гнева, Трейси посторонилась, нарочито отступила гораздо дальше, чем требовалось, чтобы мог пройти директор. Мать проводила его.
      — Если с Терри что-нибудь случится, виноваты будете вы! — крикнула Трейси вдогонку.
      Маршалл промолчал.
      — Приятель! — выкрикнула она еще и хлопнула дверью.
      Глэдис Хармер тоже промолчала. Ай да Трейси, молодец: высказала такое, на что мать не осмелилась. И кому — учителю. В жизни бы не осмелилась.
      Впервые при виде подкатившего к дому «ровера» дяди Чарли у Глэдис упало сердце. Первый порыв — обшарить глазами машину, нет ли там Терри, но нет, никаких следов. Второй — спрятаться. Слишком ей тревожно, и нет сил делать вид перед старым проницательным дядюшкой, будто все в порядке. Притворишься, будто тебя рассмешила какая-нибудь его шутка, изобразишь на лице улыбку, но ведь он не из толстокожих остряков, он мигом почувствует, что у тебя на душе кошки скребут. Простояв всю жизнь за прилавком, он отлично научился понимать людей.
      Трейси — она в эту минуту как раз собралась нести в кухню оставленную с утра на туалетном столике кружку чая — крикнула сверху:
      — Дядя Чарли приехал!
 
      То был крик заговорщика, предупреждение, которое означало: берегись! Трейси любила старика, но понимала — сейчас не до него. Незачем посвящать его в то, что случилось. Он свой человек, но сейчас ему здесь не место. Да еще с минуты на минуту явится глава семьи. Надо многое обговорить, спокойно и терпеливо, и многое сделать, и дядюшка будет только помехой.
      Глэдис всерьез подумала было не открывать, будто никого нет дома. Но однажды в субботу после ссоры с Джеком она уже выкинула такой номер, — до сих пор вспоминать тошно. Джек, разозленный, пошел встречать свою мать, которая возвращалась после отдыха (ссоры вечно случаются как раз тогда, когда нет времени разобраться), а она, в слезах, осталась на кухне. И вдруг совершенно неожиданно появилась двоюродная сестра Эллен, что живет на том берегу Темзы. Она не часто приезжала без предупреждения, но день был солнечный, а телефонами в ту пору еще мало кто обзавелся. Глэдис замерла на кухне, не отзывалась, тихонько прокралась к двери и красными от слез глазами глядела в щелку, пока незваная гостья не скрылась из виду. И только она перевела дух и поставила на огонь чайник, чтобы подкрепиться чашечкой чаю, как Эллен нагрянула с черного хода — заглядывает в кухню, машет и эдак фальшиво улыбается из-под неизменной своей нелепой шляпки: «Ау, Глэд! Ты что, не слыхала меня, милочка?» Должно быть, Эллен надолго запомнила, как криво улыбнулась ей в ответ Глэдис. И потому сегодня, крикнув Трейси: «Смотри, ни слова!» — и изобразив на лице подобие улыбки, она отворила дверь.
      — Здравствуй, дядя Чарли. Входи.
      — Я ненадолго, Глэд, ненадолго. Хочу только шепнуть тебе кой-что на ушко…
      — Пойдем в кухню. Я как раз готовлю чай. Джек будет с минуты на минуты.
      Дядюшка, большой, грузный, тихонько покряхтывая, неуклюже, не то что в прежние времена, протиснулся в кухню.
      — Послушай, Глэд, это дело не мое и можешь меня разругать, что я пришел, — начал он, едва за ними закрылась дверь кухни, — но я подумал, лучше тебе узнать, как только вернешься с работы…
      Хотя Глэдис и не знала точно, что он ей скажет, она сразу догадалась, о ком пойдет речь.
      — Да? Что такое?
      — Ну, это насчет нашего мальчика, насчет Терри, — сказал дядя Чарли, тяжело опускаясь на табуретку, самое высокое сиденье из тех, что были в кухне, дипломатически понизил голос и оглянулся на дверь: — Он уже дома?
      Глэдис покачала головой.
      — Ну да, так я и думал. Понимаешь, Глэд, нынче утром я его видел, он шел по Фокс-хилл-род к пустоши. Я был в машине, и, наверно, он меня не видел. Но я не обознался… Он был в красном, да? (Глэдис кивнула.) И понимаешь, Глэд, сразу было видно, идет не по какому-нибудь поручению директора или вообще по делу. Уж извини, девочка а только сдается мне, он удрал с уроков…
      Глэдис все молчала, только чуть кивнула.
      — Я знаю, такое говорить неловко, а все-таки подумал, лучше уж я тебе скажу. Да еще, помню, ты так волновалась вчера вечером…
      Глэдис прошла к мойке и подставила под горячую воду уже вымытую чашку.
      — Спасибо, дядя Чарли. Похоже, и правда что-то с ним творится… — Она тяжело вздохнула.
      — Ну-ну… — перебил старик и с трудом поднялся. — Ничего не хочу знать. И вмешиваться не стану, не обращай на меня внимания. Потолкуй с Джеком. Это ваша забота, семейная, сами разберетесь, и незачем вам никого посвящать в свои дела. — Он проковылял к двери. — Ну, а если потом понадобится помощь, сама знаешь, где меня найти…
      — Спасибо, дядя Чарли. Надеюсь, это просто буря в стакане воды, но все равно большое спасибо…
      — Ну и прекрасно, девочка. Да ты не очень уж волнуйся. Дети на то и дети, разок-другой непременно попадут в переделку, без этого не бывает. Черт возьми, я пока учился, сколько меня лупили, вечно зад был в синяках!
      Глэдис беспокойно засмеялась. Нет, так обходиться с Терри она бы не позволила.
      — Да, чуть не забыл… — Дядя Чарли отпустил дверь, приостановился и достал из внутреннего кармана плоский белый пакетик, словно бумажник: — Вот прихватил ветчинки Джеку к чаю. Кусочек отменный, думаю, ему понравится…
      — Спасибо, дядя Чарли, большое спасибо… за все.
      — Ну и хорошо, девочка. Я рад. На то она и семья…
      Уже через полчаса Джек знал все. Когда он пришел, Глэдис сперва не понимала, с чего начать, как сразу настроить его на серьезный лад, и потому не успел он затворить за собой дверь, не успел еще прозвучать в доме его клич «Эгей!», а она уже заговорила — сперва о какой-то чепухе, лишь бы только не молчать, и в конце концов кое-как все выложила. Трудней всего было рассказать то, что она услышала от директора, но Джек стоял молча, даже портфель не выпустил из рук, застыл, едва переступив порог кухни, пока не дослушал до конца.
      — Так я и знал, — сказал он, когда жена кончила, но, к ее удивлению, не вскипел. — Знал ведь вчера вечером, черт возьми, что-то неладно. Знал ведь — надо непременно его разыскать. Что-то прямо толкало меня его искать, уж конечно, не только гроза. Вчера-то я не понимал, а теперь ясно…
      Когда несколько минут спустя Трейси, которой надоело скромно держаться в стороне, у себя в комнате, пришла на кухню, родители все еще стояли, отец все еще не выпускал из рук портфеля и говорил, говорил, будто страховой агент, обходящий все дома подряд.
      — Я приготовлю чай, — сказала Трейси.
      — Она тоже знает? — спросил Джек жену.
      — Ну да. — Глэдис так и подмывало высказать еще кое-что, но она сдержалась. Пока. Чтобы управляться с мужчиной, нужно быть поискусней, вроде заклинателя змей, а подходящая минута рано или поздно подвернется.
      — Тогда хватит тянуть, черт возьми, едем искать Терри. И имей в виду, я не волнуюсь, как вчера вечером, с этим покончено. Но представляешь, как ему тошно, если он не хочет возвращаться домой! — И вдруг — неслыханное дело! — Джек швырнул портфель в угол кухни. — Пошли! — Он зашагал к двери, к поставленной в гараж машине. — Кстати, — спросил на ходу, — а кто-нибудь еще про это знает?
      Глэдис и Трейси переглянулись, и такая между ними перекинулась прочная нить понимания, что хоть птица садись.
      — Нет, — в один голос ответили они.
      — Хорошо.
      И, как ни тяжко было сейчас Глэдис, она улыбнулась дочери. Трейси тоже начинает соображать, как управляться с отцом.

      Лес был точно новобрачный, похваляющийся своим новым жилищем. От материнского дома до его собственного дошли без помех, и теперь в нем фонтаном забило возбуждение, все равно как перед очередным налетом. Он показал Терри комнату за комнатой, неторопливо, со вкусом провел по бывшей гостиной, длинной, во всю глубину дома, — тут он собирался устроить тир для стрельбы из духового ружья, завел и в старую кухню — тут, как он с гордостью заявил, можно еще набрать чистой воды, и вот стоит старая керосиновая печка, он ее починит к следующей зиме.
      Он водил Терри по всему дому. На взгляд Терри, дом как дом, верней домишко, с маленькими пустыми, ничем не примечательными комнатами; но Лес видел их такими, какими они станут, и, слушая сдержанные похвалы Терри, представлял, как заохают и заахают от зависти Мик и прочие, когда он все закончит и приведет сюда свою команду.
      А пока Лес и Терри просто убивали время. Сами они были готовы и с нетерпением ждали, когда солнце спрячется за домами и улицы укроет тень. Терри досадовал на солнце. Когда нужен свет, темнеет, а когда показывают фильм или еще что-нибудь в школе и ждешь темноты, оно сияет и сияет в безоблачном небе и никак не закатится.
      Сюда они шли по кварталу доков с видом самым естественным, будто два бойскаута идут помогать какой-нибудь старушке. Сделали небольшой крюк, чтобы Терри увидел дом, куда надо залезть, — угловой дом на тихой улочке, — но Лес только и сказал: «Вон тот», Терри ответил: «Ага», и они зашагали дальше по безлюдным улицам к брошенному дому, который Лес объявил своим. Шли по потрескавшемуся тротуару, не стараясь привлекать внимание, но и не таясь, пока не оказались у самого Лесова дома, и тут быстро нырнули в забранный гофрированным железом дверной проем, но прежде, на случай, если кто смотрит, Лес сделал вид, будто увидел паука и хочет его раздавить.
      Поднявшись в комнату наверху, сели, Лес — на застеленный газетой стул, Терри — на ящик, покрытый плоской подушкой, и принялись обсуждать план второго налета. План был простой и четкий и, по мнению обоих, никак не мог сорваться.
      — Возьмем мяч, понятно, Терик? — Грязными пальцами Лес изобразил мяч; он говорил с жаром, бледная прозрачная кожа на лице пошла мелкими морщинками. — У меня есть тут резиновый мячик, от цепочки в уборной. И мы будто играем на той улице, ясно? Ну, где я тебе показал. Идем и мячиком перекидываемся, верно? А как подойдем к дому Рона… — Лес вдруг замолчал, нахмурился. — Во болван, имя назвал! Проболтался. — Он засмеялся. — Язык мне за это вырвать! Ну ладно, подходим так к его дому, к ограде, я пуляю тебе мячик, да больно высоко, и он летит за ограду, ясно? Ну, его самого нет, хозяйки его тоже, как же теперь быть-то? Ясное дело: перемахнуть за мячом через ограду, точно? Ты, значит, стоишь меня поджидаешь как ни в чем не бывало, покуда я не стукну с той стороны, мол, готово, передаю тебе транзистор — и только нас и видели. Плевое дело.
      Терри кивнул. Все так. План вроде и вправду хороший — если уж устраивать налет на чей-то дом.
      Лес глянул на Терри, небрежно махнул рукой: вот, мол, как все просто.
      — Если кто идет, легавый или любопытный какой, ты — стук по ограде, вроде муху убил, и я затаюсь, покуда опять не стукнешь. А если хозяйка Ронова рано домой придет, тогда лупи что есть мочи и удирай во все лопатки. И не бойсь! Догоню! Порядок? — Он шмыгнул носом. — Осечки никакой быть не может, верно?