— Черт! — громко выругался он.

— А?

Эмма проснулась и непонимающе уставилась на брата, словно не узнавая его.

— Все ясно! — зло проговорил Робин.

— Я… О Боже мой! Я заснула? Прости меня. Мы так долго ехали, а вчерашнюю ночь провели в такой ужасной гостинице, что я не сомкнула глаз…

— Нет, это ты прости меня, — стиснув зубы, проговорил Робин. — Я не знал, что навожу на тебя такую скуку. Можешь быть спокойна — больше я к тебе приставать с… разговорами не буду.

— Ну что ты, Робин!

У него было багровое от возмущения лицо, и он с трудом сдерживался. Молодым людям везде мерещатся обиды. Эмма это отлично знала.

— Если ты тоже собираешься надо мной насмехаться…

— Я вовсе не насмехалась.

Но он ее не слушал.

— …тогда мне лучше уйти, — сказал он голосом, в котором почти слышались слезы.

Махнув рукой, будто что-то выбрасывая, Робин широкими шагами вышел из гостиной. Эмма услышала, как он, грохоча сапогами, сбежал по лестнице в холл. С трудом поднявшись с мягкого дивана, она вышла на лестницу. Робин требовал у дворецкого шляпу. К тому времени, когда Эмма спустилась вниз, его там уже не было.

— Весьма характерный молодой человек, — сказал Клинтон, и Эмме почудилось в его голосе удовлетворение.

— К дьяволу! — сказала она.

Клинтон поднял брови. Эмма так на него посмотрела, что он тут же снова их опустил и еще больше выпрямился. Довольная произведенным эффектом, она повернулась и опять пошла вверх по лестнице. Теперь уж ничто не помешает ей добраться до спальни.

Ей ничто и не помешало. Но, к сожалению, неожиданная концовка встречи с Робином прогнала у нее сон. Ну что ж, раз не хочется спать, по крайней мере, напьюсь чаю, — решила Эмма и позвонила горничной. Не успела Эмма снять измятое платье и надеть пеньюар, как горничная вернулась с чаем. Эмма уселась в кресло рядом со столиком, на котором стояла дымящаяся чашка, и положила ноги на табуреточку. Н-да, пока что возвращение в Лондон ознаменовалось одними неприятностями. Осложнения с Фереком и Робином на этом, конечно, не кончатся. Эмма с тоской вспомнила Треваллан, где так покойно и так красиво, но тут же подавила это чувство. Колин хочет жить в Лондоне. Здесь у него друзья. И Эмма постарается ему угодить и прижиться в Лондоне. На маленьком столике ее дожидалась гора почты. Многие конверты, видимо, содержали приглашения. Завтра она их все откроет и примет все приглашения. Завтра.

Эмма откинула голову на спинку кресла. Чай ей помог, и головная боль почти прошла. Интересно, Колин уже лег спать? В эту самую минуту, словно услышав ее, Колин открыл дверь между их комнатами.

— А я думал, что ты уже давно спишь.

— Да нет, пришлось улаживать… кое-какие домашние дела.

— А. Ну что, все успокоились?

Он уже выбросил из головы жалобы Клинтона, — с завистью подумала Эмма.

— Да, более или менее.

Колин сел в кресло напротив Эммы и вытянул ноги.

— Знаешь, я давно удивляюсь, каким образом ты обзавелась таким слугой. Странный выбор для дамы.

— Это был не совсем мой выбор.

— Почему-то я совсем не удивлен, — с усмешкой сказал ее муж.

— Да, Ферек — человек решительный, — с улыбкой признала Эмма. — Но тут решал не он, а скорее обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— Мы подъезжали к Константинополю и остановились на ночь в деревенской… скажем, гостинице, хотя такого названия это заведение не заслуживает.

Эмма говорила, опустив глаза, а Колин тем временем разглядывал ее лицо.

— Еды там приличной не было, и я решила пойти на рынок и купить чего-нибудь на ужин. Это было совсем близко. С собой я взяла двух… служащих гостиницы.

— А где в это время был этот недоумок Эдвард? — сурово спросил Колин.

Эмма сделала гримаску.

— Он уже сел играть, и оттащить его от игры было невозможно.

— То есть твой муж позволил тебе идти одной на рынок в сопровождении незнакомых людей из турецкой деревни?

Эмма пожала плечами.

Колин издал звук, похожий на львиный рык.

— Мы пошли на рынок, и я начала выбирать продукты. Все выглядело очень заманчиво и приятно пахло специями. — Погрузившись в воспоминания, Эмма подняла голову, устремив взгляд в пространство. — Но я видела, что на меня таращатся. Там все женщины носят чадру, так что всем было ясно, что я чужестранка. Но все началось, когда я вынула кошелек, чтобы расплатиться за покупки. Денег у меня было немного, но для моих сопровождающих они, возможно, представляли целое богатство.

— Весьма возможно, — прорычал Колин.

— Один из них обхватил меня сзади, а другой вытащил дубинку, видимо, собираясь меня ею ударить.

— Боже правый!

— Я порядком испугалась, — призналась Эмма.

— А ты знала, что в Турции процветает торговля рабами, и особенно рабынями?

— Странно, что ты об этом заговорил — в свете того, что случилось дальше. Я изо всех сил вырывалась, по держали меня крепко. И вдруг я услышала какой-то рев. Через секунду державший меня человек так резко разжал руки, что я упала на колени.

Колин пробурчал что-то неразборчивое.

— Оглянувшись, я увидела, что на моих обидчиков напал огромный человек. Он что-то кричал им по-турецки. Слов я, конечно, не понимала, но их смысл был ясен.

— Еще бы!

— Он ругался, — сочла нужным пояснить Эмма. — Одного он ударил с такой силой, что тот отлетел далеко в сторону. Потом гигант швырнул поверх голов зевак дубинку, которая с грохотом ударилась о стенку.

«Как ясно я все это помню, — думала Эмма. — Вот что значит испугаться».

— Мои обидчики убежали. Вокруг нас начала собираться толпа. И тут я увидела, что какие-то люди пытаются оттащить от меня моего спасителя. А потом я разглядела, что на руках и ногах у него цепи.

Эмма, наконец, посмотрела на Колина.

— Вот как?

— Его привели на продажу.

— Да?

— Да.

У Эммы при одном воспоминании об этом сжались кулаки.

— Нет, вы можете себе представить что-нибудь ужаснее?

— Варварство, — заметил Колин.

— Но никто так не думал. Все просто стояли и смотрели, как его уволакивают. У одного из его сторожей даже была плетка.

Колин внимательно наблюдал за ее лицом.

— А мой спаситель посмотрел на меня, но ни о чем не попросил и словно ничего от меня не ждал.

— Само собой!

Эмма слегка нахмурилась.

— Он и правда ничего от меня не ждал, Колин.

— Ну ладно, предположим.

— Естественно, мне пришлось его купить.

— Естественно.

— Ну не могла же я обречь его на такую участь после того, как он меня спас!

Колин промолчал.

— И с тех пор он был моим верным телохранителем и много раз выручал меня из всяких… трудных положений.

Колин нахмурился. Ему было невыносимо думать о том, в каких положениях оказывалась Эмма. Она, естественно, благодарна Фереку, и ему найдется место у него в доме, как бы он себя ни вел. Но Колина интересовал один вопрос:

— А он когда-нибудь признавался тебе… что он натворил?

— Что ты хочешь сказать?

— Ну, почему его вели продавать?

— Он много задолжал.

— А…

«Могло бы быть и много хуже», — подумал Колин.

— Он попытался открыть гостиницу в той же деревне, но получше качеством. Но у него не хватило денег да еще не повезло, и он обанкротился.

— Ясно.

— После этого он стал собственностью своих кредиторов, — добавила Эмма. — Ты можешь себе такое представить?

— Да, не повезло ему.

— Это просто возмутительно!

— Но ты его спасла от этой участи.

— Я ему, конечно, тут же дала свободу.

— Конечно.

Эмма подозрительно поглядела на Колина:

— Уж не насмехаетесь ли вы надо мной, милорд?

— Наоборот, я тобой восхищаюсь. Я просто пытаюсь представить себе, кто еще из моих знакомых дам мог бы, пережив подобное нападение, не раздумывая купить огромного раба.

— А что еще мне оставалось делать?

— Закатить истерику. Упасть в обморок. Разрыдаться.

— Ну и какой от этого был бы прок?

Колин расхохотался:

— Ни малейшего, моя неустрашимая Эмма!

Молодая баронесса Сент-Моур неторопливо шла по площади к своему дому, разглядывая два куска обоев, которые держала в руках. Она переводила взгляд с одного на другой и никак не могла решить, который больше подойдет для ее спальни в Треваллане.

— А тебе какие больше нравятся, Ферек, — спросила она слугу, — в цветочек или в полоску?

— Мне нравятся те, что выбрал я.

Эмма вздохнула. Фереку почему-то приглянулись обои совсем другого рисунка, и он горячо убеждал Эмму купить именно их. Хозяин магазина был шокирован тем, что слуга осмеливается давать советы своей хозяйке.

— Нет уж, я не желаю спать в окружении несущихся вскачь лошадей да еще на фоне грозовых туч, — возразила Эмма, наверное, уже в шестой раз. — Или эти, или вот эти.

— Те куда интереснее, — настаивал Ферек.

— Чересчур уж интересные. Надо выбрать из этих двух. Больше я и искать не буду. У меня голова кружится от всех этих обоев.

— Обстановка в английских домах такая… невыразительная, — заявил Ферек.

Эмма посмотрела на него с удивлением.

— Я выучил несколько новых слов, — с гордостью сообщил ей Ферек. — От этого человечка, что торгует обоями.

Эмма глядела на него непонимающим взглядом.

— Он сказал, что желтые обои невыразительные, — пояснил Ферек.

— А, помню.

— Это значит — скучные, без огонька, — продолжал Ферек. — Да он и сам невыразительный.

Эмма подавила усмешку.

— Так нельзя отзываться о людях, Ферек.

— Вот это по-английски: говорить нельзя, делать нельзя, замечать нельзя, — проворчал Ферек и умолк с недовольным видом.

Но Эмма уже привыкла к его жалобам. Она подняла перед собой оба куска обоев, поглядела на них и сказала:

— Глядя на маленький кусочек, трудно представить, как это будет выглядеть на стене.

— Кони будут выглядеть очень хорошо. Такие красавцы!

Эмма представила себе несущихся по стенам ее спальни синих лошадей и реакцию Колина на этот табун. Посоветуюсь с Каролиной, — решила она и сунула куски обоев себе в сумку. Сестра Колина с восторгом встретила ее решение обновить обстановку в Треваллане. Да и вообще за ту неделю, что они с Колином прожили в Лондоне, Каролина всячески старалась поближе сойтись с Эммой. Мать Колина ограничилась тем, что достала для них те приглашения, на которых настаивал ее сын, и представила невестку дамам, задававшим тон в обществе. Да и это сделала без видимой охоты.

Эмма вздохнула. Всю эту неделю они каждый вечер куда-нибудь выезжали. Видимо, она правильно предполагала, что Колин любит светскую жизнь. Самой же ей было скучно на всех этих раутах, многое ее раздражало, но она не собиралась подводить Колина и лишать его привычных развлечений.

Тут Эмма заметила, что перед их домом стоит какая-то женщина и так внимательно смотрит на окна, словно пытается разгадать какой-то скрытый в них секрет. На ней была дорогая траурная одежда, а в руках она держала букет цветов, перевязанный длинными розовыми лентами. Но самое странное было то, что цветы в букете давно завяли и высохли. Эмма остановилась и изумленно посмотрела на женщину со странным букетом. Та, словно почувствовав ее взгляд, обернулась. Эмма увидела, что она гораздо моложе, чем ей поначалу показалось, — совсем еще девушка, и притом очень хорошенькая.

Черный наряд выгодно оттенял ее золотистые волосы, нежную кожу, пухлые губки и большие голубые глаза. Девушка была маленького роста и едва доходила Эмме до плеча. Прямо как дорогая кукла, которых видишь в витринах фешенебельных магазинов. Но выражение лица у нее было отнюдь не кукольное, а своевольное и негодующее.

Эмма пошла к дому. Нисколько не смущенная собственным странным обличьем, девушка вперила в Эмму испытующий взгляд.

— Вы идете в гости к ней? — спросила незнакомка, когда ей стало ясно, что Эмма направляется к двери дома Уэрхемов.

— К кому к «ней»? — озадаченно спросила Эмма.

Девушка была явно не из тех, которые заговаривают на улице с незнакомыми людьми. И ее модный наряд, и выговор говорили о том, что она — барышня из аристократической семьи, где дочерей воспитывают очень строго.

— К новой баронессе Сент-Моур, — ответила девушка с таким видом, будто ей противно произносить эти слова.

— Нет, я…

— А я иду к ней, — перебила ее девушка. — Мне безразлично, что будут говорить. Я скажу ей прямо в лицо, что она погубила мою жизнь.

И она взмахнула букетом. Засохший цветок упал на мостовую.

— Погубила? — нахмурившись, переспросила Эмма.

— Он собирался сделать предложение мне, — заговорила девушка. — Я в этом не сомневаюсь, что бы там ни говорила мама. По поведению поклонника всегда можно понять его намерения. Но умерла бабушка, нам пришлось уехать на несколько недель в поместье, и тут появилась эта жуткая особа и заманила его в свои сети.

— Заманила? — переспросила Эмма.

— Да! — У девушки искривился рот, как у ребенка, который собирается заплакать. — Подумать только — вдова, старуха. Да, небось, еще толстая и безобразная.

Девушка опять махнула букетом, и на землю упало еще несколько сухих лепестков.

— Он собирался сделать вам предложение? — спросила Эмма.

— Да! Он танцевал со мной на балу у Бойнтонов и на двух танцевальных вечерах в Олмеке. Сюзен сказала, что он в меня влюблен.

Ясно, это одна из девиц, которых подсовывала Колину мать.

— А вы тоже в него влюбились? — спросила Эмма.

— Я люблю его без памяти! — страстно воскликнула девушка. — И никогда не полюблю другого! Я просто зачахну и умру с горя. — Она прижала свободную руку к груди. Ее кукольные голубые глаза метали молнии. — И я так и скажу этой… особе, которая его у меня украла.

Несмотря на все их несходство, эта девушка почему-то напомнила Эмме ту, что так же страстно влюбилась в Эдварда Тарранта и вышла за него замуж.

— Как вас зовут? — спросила она.

Девушка растерянно замигала глазами, словно наконец осознав, что изливает душу совершенно незнакомой женщине.

— Мэри, — ответила она. — Леди Мэри Дакр.

Эмма стала поспешно припоминать людей, с которыми ее знакомили за последние дни. Значит, эта барышня — дочь герцога. Очень знатная и богатая семья. Конечно, она была подходящей партией для Колина. Именно о такой невестке и мечтала его мать.

— А я баронесса Сент-Моур, — сказала она.

Девушка изумленно воззрилась на нее.

— Вы? — Она смотрела на Эмму так, словно только сейчас ее по-настоящему увидела. Серебристо-светлые волосы, прелестное лицо, элегантная манера держаться. — Но вы вовсе не толстая и не… — Девушка прикусила нижнюю губу и замолчала.

Эмма пожала плечами. Что тут скажешь? Леди Мэри, впрочем, быстро пришла в себя и впилась в Эмму жадным взглядом.

— Вы блондинка, как и я, — наконец сказала она, словно это многое объясняло.

Эмма молчала.

— Но вы чересчур высокая, — удовлетворенно добавила леди Мэри. — И волосы у вас не золотистые.

«Кроме себя, никого не видит и знать не хочет», — подумала Эмма.

Леди Мэри принялась одну за другой перебирать все черты Эммы и в каждой находила какой-нибудь недостаток.

— А это вам! — трагическим тоном провозгласила она и сунула в руки Эммы засохший букет. — Это символ моих поруганных надежд.

И леди Мэри издала звук, похожий на подавленное рыдание. Эмма смотрела на увядшие цветы, с трудом сдерживая улыбку.

— Что ж, это весьма подобающий дар, — не удержавшись, сказала она.

Девушка выпрямилась и вскинула голову.

— Эти цветы мне подарил он! — сообщила она Эмме, взмахнув золотистыми кудряшками.

— По случаю вашего первого бала? — спросила Эмма. Она знала, что по этому случаю джентльмены всегда посылают юным леди цветы.

— Да! — вызывающе отозвалась леди Мэри. — И я была на балу с его цветами, хотя мне прислали добрую дюжину букетов. — И ему это сказала, когда мы танцевали.

Интересно, что ответил Колин?

— Чайные розы, — со значением добавила леди Мэри. — Он написал на визитной карточке, что я так же свежа, как они.

А когда они гуляли по саду Треваллана, Колин сказал Эмме, что ему не нравятся чайные розы — какие-то они бесцветные и скучные. Но про эту девушку никак не скажешь, что она бесцветная и скучная.

— Его мать сказала мне, что я создана быть его баронессой, — добавила девушка. — Она была со мной невероятно мила.

Ага! Вот в чем дело!

— Она сама вас ему представила?

— Она всячески старалась, чтобы мы чаще виделись, — ответила леди Мэри. — И считала, что я буду ему идеальной женой.

— Вот как? — сухо отозвалась Эмма.

Ее раздирали смешанные чувства: и раздражение, и жалость к девушке, и сознание смехотворности всей этой сцены. Она даже подумала, не баронесса ли послала леди Мэри этот букет.

— Да, так! И во всем виноваты вы!

Леди Мэри смотрела на Эмму выжидающим взглядом, точно ожидала, что та сейчас же как-то возместит причиненный ей ущерб.

— Ну и чего вы хотите? Чтобы я перед вами извинилась? — спросила Эмма.

Глаза Мэри сузились, и лицо окаменело. Ее, видимо, страшно избаловали в семье.

— Вы еще пожалеете! — с угрозой сказала она. — Я вам испорчу жизнь.

«Подумаешь, детская угроза», — сказала себе Эмма, когда леди Мэри круто повернулась и ушла. Но на душе у нее было неспокойно. Голубые глаза светились стальной решимостью. И, разумеется, им с Колином ни к чему, чтобы о них ходила еще и эта сплетня.

Ферек, который, пока Эмма разговаривала с леди Мэри, стоял поодаль, подошел и сказал:

— Порядочные барышни так себя не ведут.

Эмма в который раз подумала, что для человека, выросшего в трущобах Константинополя, у Ферека очень жесткие представления о том, как должно себя вести.

— Она влюблена, Ферек.

— Ха! — фыркнул Ферек.

— Ты в это не веришь?

Эмма сама не знала, поверила ли она словам леди Мэри.

— Я вообще не верю в любовь, госпожа.

Эмма посмотрела на него с удивлением:

— Как? Совсем не веришь?

— Ее хорошо воспевать в песнях, — признал Ферек. — Любовь придумали поэты и певцы.

— А тебе она ни к чему?

Эмме в первый раз пришло в голову, что Фереку, может быть, одиноко и он мечтает о жене и детях. Но тот покачал головой:

— Мне нужно совсем немного: большое приданое и круглая тугая попка. — Он выпятил губы, задумавшись, потом поднял руки на уровень своей груди. — Ну и, может, парочка…

— Мне все ясно, Ферек, — поспешно сказала Эмма.

— Хорошо, госпожа. А этот веник что, выбросить?

Эмма все еще держала в руках увядший букет. Она взглянула на почерневшие листья и цветы.

— Нет, подождем выбрасывать, — сказала она и стала подниматься по ступенькам крыльца. В холле она спросила лакея, дома ли милорд.

— Он в библиотеке, миледи, — ответил лакей.

Сняв у себя в комнате шляпку и шаль и причесав волосы, Эмма пошла в библиотеку, захватив с собой букет. Колин сидел за письменным столом, просматривая какие-то документы. Он поднял на нее глаза и улыбнулся той улыбкой, от которой у Эммы всегда замирало сердце.

— Ну, купила обои? — спросил он.

— Никак не могу решить, какой из двух рисунков взять.

— Надеюсь, ты не заставишь выбирать меня?

— Нет, я посоветуюсь с Каролиной.

— Вот и правильно, — согласился Колин. И тут, заметив у нее в руках засохшие цветы, вопросительно поднял брови. — Это что, новая мода?

Эмма повертела в руках букет и спросила:

— Ты знаком с леди Мэри Дакр?

Колин подумал.

— Одной из дочерей Морленда? Может быть, меня с ней и знакомили. — Он криво усмехнулся. — Скорее всего, знакомили. Дочь герцога наверняка была одной из основных маминых кандидатур. Но, я ее плохо помню.

— Да? А я ее сегодня встретила, и она показалась мне не похожей на всех.

— В самом деле? Поэтому ты и принесла сюда засохшие розы?

Эмме было ясно, что Колин действительно не помнит девушку. Как она и предполагала, их роман был плодом воображения леди Мэри, подогретого вниманием матери Колина. Она колебалась, рассказать Колину о встрече с ней или нет, и, в конце концов, решила этого не делать.

— Я как раз собираюсь их выбросить, — сказала она.

— Что-нибудь случилось? — спросил Колин.

— Нет, ничего, — поспешно сказала Эмма. — Не буду мешать тебе работать.

Она бросила взгляд на кипу бумаг, лежавшую перед Колином на столе.

— Это я привез из Треваллана, — сказал он в ответ на ее взгляд. — Я решил последовать твоему примеру и привести поместье в порядок. Я им слишком давно не занимался.

— А что ты собираешься там делать? — с любопытством спросила Эмма.

Колин вытащил из кипы бумаг план.

— Управляющий советует снести вот эти коттеджи и построить новые. У этих плохие фундаменты.

Эмма вгляделась в план.

— Если ты собираешься строить коттеджи заново, лучше сделать это в другом месте — вот в этой лощине. Там не так дует ветер, и в домах будет теплее. И цветы в садиках будут лучше расти. В лощине очень пышная растительность.

— Отличная мысль, — сказал Колин и сделал пометку на плане. — Я вижу, ты будешь мне помощницей в делах. Напомни мне, потом дать тебе все эти документы. Прочитаешь и скажешь мне свое мнение.

Он немного ее поддразнивал, но действительно собирался так сделать. Эмма видела, что Колин и в самом деле уважает ее суждения. Это вызвало у нее удивление и гордость. Эмма не привыкла к тому, чтобы к ее мнению прислушивались. Уж наверняка эта семнадцатилетняя девчонка не способна сказать что-нибудь такое, что заинтересовало бы Колина!

— Когда нас сегодня ждут у Каролины? — спросил Колин.

— В семь.

— Как ты думаешь, этот их сорванец уже будет спать?

— Нехорошо так плохо отзываться о племяннике.

— Ты его еще плохо знаешь. Подожди, пока он выльет тебе на платье молоко или капнет медом тебе на прическу.

— Он и правда?..

— Размазал клубничное варенье по моему парадному камзолу. Реддингс кипел от негодования.

Эмма засмеялась:

— С годами, наверное, поумнеет.

— Думаешь?

— Мы же все с годами умнеем.

— Уж не хочешь ли ты сказать, дорогая Эмма, что ты тоже была сорванцом в детстве?

— Говорят, что я бросила карманные часы отца в банку с медом, — призналась она.

Колин засмеялся:

— Возмутительно!

— Ну а ты, конечно, был пай-мальчиком? И все матери ставили тебя в пример своим детям.

Колин криво усмехнулся:

— Была там история с хорьками.

— Ага! Опять с хорьками! Вечно всплывают эти зверьки. А что это была за история?

— В Треваллане мне разрешали держать хорьков. Но в дом их заносить запрещали.

— Что ж, разумный запрет, — сказала Эмма.

Колин улыбнулся:

— Но как-то ударил мороз, а у самки только что родились малыши. Я боялся, что они умрут от холода.

— И принес их в дом?

— В плотно закрытом ящике. Все было хорошо, пока…

— Пока что?

Колин пожал плечами:

— Пока они не подросли. Самый шустрый из них прогрыз дырку в ящике, и все хорьчата решили, что бегать по стенам гораздо интереснее, чем сидеть в тесном ящике. Однажды утром мама, сев за стол, увидела на своей тарелке маленького хорька.

Эмма расхохоталась.

— Он, наверное, хотел жареного хлеба, — продолжал Колин. — Я их кормил объедками со стола.

— И что же сделала баронесса?

— Что она могла сделать? Дико закричала, опрокинула стул и чайник. Заставила слуг перевернуть дом вверх дном в поисках бедных животных.

— Я ее могу понять.

— К тому времени я уже отловил трех. Еще день-два — и все были бы в клетке.

— Чем ты их подманивал — жареным хлебом? — хихикнула Эмма.

— Они его очень любили, — серьезным тоном сказал Колин, но в глазах у него прятался смех. — Может, Никки и впрямь еще исправится, — признал он, — если Каролина перестанет его баловать.

— Когда у него появится братишка или сестренка… — Эмма остановилась на полуслове, увидев изумление на лице Колина. — Неужели Каролина тебе не сказала? Я и не подозревала, что ты не знаешь.

— Не сказала. Я рад, что вы подружились.

— Она ко мне очень хорошо относится.

— Каролина всегда была славной девчонкой.

— А хорьков она любила?

— Обожала.

Часы на каминной полке пробили три часа.

— Ой, мне надо идти! — воскликнула Эмма. — У меня назначена примерка.

— Твоя протеже находит время шить и для тебя?

Эмма улыбнулась. С тех пор, как она стала появляться в обществе, и светские дамы увидели ее туалеты, на Софи посыпались заказы. Однажды ночью Эмма рассказала Колину про успех француженки.

— Она всегда в моем распоряжении.

— Ну, посмотрим, что у нее на этот раз получится, — сказал Колин вслед Эмме.

Когда его жена вышла, Колин не сразу взялся за бумаги, но некоторое время сидел, откинувшись в кресле. Аромат ее духов еще витал в воздухе. Колин все еще улыбался, вспоминая их веселый разговор.

Он подумал, что в Лондоне реже видит жену, чем в Треваллане. В этом нет ничего удивительного — Эмме, видимо, нравятся светские развлечения. И она с удовольствием доказывает светским сплетникам, что вполне достойна быть баронессой. В ней есть достоинство, изысканность, непринужденность — в общем, все, чего только можно хотеть от жены. И глупо с ностальгией вспоминать ту, другую Эмму — разлохмаченную, промокшую до нитки, цепляющуюся за остатки расползшейся амазонки.

Колин тряхнул головой. Он прекрасно организовал свою жизнь. И должен быть совершенно доволен. Да он и в самом деле совершенно доволен. И хватит об этом. Он решительно наклонился к бумагам.

Когда Эмма вышла в холл, чтобы ехать к Софи, к ней подошел Клинтон.

— Вас дожидается… некий человек, миледи, — сказал он с явным неодобрением в голосе.

— Кто еще? — спросила Эмма, натягивая перчатки, — Я опаздываю на примерку и никого не могу принять.

Клинтон молча протянул ей серебряный поднос, на котором лежала визитная карточка.

Эмма взяла ее в руки и, прочитав имя, стиснула карточку в кулаке.

— Скажите графу Орсино, что я уехала, — гневно сказала она. — И больше никогда не впускайте его в дом.

— Хорошо, миледи, — с довольным видом ответил Клинтон.

— Конечно, розовые гирлянды, — без колебаний заявила Каролина. — Полоски тебе через месяц осточертеют. Розы куда лучше. — Она отдала Эмме образцы с таким видом, словно на этом разговор был окончен. И тут же воскликнула: — Никки, ты зачем лезешь на каминную полку? Упадешь и ушибешься!

После великолепного обеда дамы сидели в гостиной Каролины. Джентльмены остались в столовой пить портвейн. Среди гостей из родственников были только леди Силия и отец Эммы.

И тут раздался звон разбивающегося фарфора. Никки, который все еще продолжал свои попытки взобраться по одной из розовых мраморных колонн, поддерживающих каминную полку по обе стороны очага, уронил на пол фарфоровую статуэтку. Осколки пастушки лежали на полу у камина.

— О, Никки! — воскликнула Каролина. — Какой ты непослушный мальчик!

Подбежала нянька и стала оттаскивать Никки от разбитой статуэтки. Никки громко вопил и брыкался, большинство дам вскочили на ноги и теперь смотрели на няньку и бешено сопротивлявшегося Никки. Вдруг раздался оглушительный бас тети Силии:

— Почему его никто не отшлепает? Нас за такое поведение наказывали.

— Никки, — сказала Каролина, — сейчас же прекрати этот крик и иди в детскую. А то не получишь пирожного. — Она оглянулась на Эмму и других гостей. — Я обещала ему пирожное, когда нам подадут чай.

— Когда у нас будут дети, — услышала Эмма у себя за спиной тихий голос, — мы их будем держать взаперти в детской, пока они не наберутся ума.

Обернувшись, Эмма увидела, что джентльмены пришли в гостиную и что Колин стоит рядом с ней. Муж Каролины пробирался через толпу гостей к сыну.

— Никки устал и возбужден, — сказала Эмма. — Его давно надо было уложить спать. По-моему, его еще рано пускать к гостям.

— Я вижу, ты в этом разбираешься, — одобрительно сказал Колин. — Я полностью предоставлю тебе воспитание детей.

— Нет уж! — отозвалась Эмма. — Влияние отца тоже играет важную роль. Посмотри, как умело его укротил лорд Ротем.

Отец подхватил Никки и посадил его к себе на плечо. Мальчик тут же прекратил реветь и оглядел комнату красными от слез глазами.

— Я сейчас, — сказал лорд Ротем жене и пошел к двери. Нянька поспешила за ним. — Осторожнее, Никки, не ударься головой.

И они исчезли в арочном проеме, ведущем в холл.

— Видишь? — сказала Эмма Колину.

Тут опять раздался рев Никки, но его заглушила захлопнувшаяся дверь.

— Ты права, — заметил Колин.

Подали чай, и Каролина принялась его разливать. Одна из барышень села за пианино и стала тихонько перебирать пальцами клавиши. Тетя Силия командным тоном позвала Колина, и он послушно сел рядом с ней.

— Я смотрю, твои дела идут неплохо, — как обычно без предисловий начала она. — Доволен, небось, собой?

— В какой-то степени, — поддразнил ее Колин.

— Гм. Она имеет успех.

Оба знали, кого тетя Силия имеет в виду. Они посмотрели на Эмму, которая мило беседовала с одной из дам.

— Только вот что…

Колин вопросительно посмотрел на двоюродную бабку.

— Ты не можешь ее уговорить избавиться от этого пирата, или кто он там такой, который повсюду за ней таскается?

— От Ферека?

— Не знаю, как его зовут, но о нем идут сплетни. Дескать, иностранец да еще такой чудной с виду — совсем неподходящий слуга для баронессы. — Тетя Силия вонзилась взглядом в Колина. — Говорят, он до смерти напугал Джулию Винтерс.

Колин спокойно сказал, не отводя взгляда:

— Не знаю, кто она такая, но…

— Тебе она не понравилась бы. Глупа как пробка, склонна к истерикам. Однако…

Колин хотел перебить двоюродную бабку, но она стукнула тростью о пол.

— …однако сплетница первой руки. И умеет смешно преподнести анекдот.

— Вот как?

— Ну, неужели ты не можешь от него избавиться? Назначь ему пенсию. Или пусть что-нибудь делает в доме, но не ходит по пятам за Эммой по Лондону.