6

В репертуаре эллиническо-римских времён весь период этих обеих эпох подтверждается типами сосудов. Горшки для приготовления на огне Е-1 и Е-2 относятся к 1 в. до н.э. и к 1 в. н.э., причём Е-1 — свидетельство конца 1 в. до н.э. (см. LAPP 1961, 190: тип 72.2; TUSH INGHAM 1985, 56; фиг. 22:28, 29; 23:5; 24:7, 17, 18), а Е-2, кажется, появился ещё раньше в этом веке.

Профессор Чарльз Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».

Они шли к белой палатке, Джон Каун впереди, как хозяин, который ведёт гостей по своим владениям. Он остановился на краю площадки, изрытой в шахматном порядке квадратными ямами, одни из которых были только начаты, другие углублены основательно. Палатка была, как казалось, установлена над одной из таких ям, и на каждом углу стояла охрана — решительного вида молодые люди с висящими на груди чёрными, устрашающего вида автоматами. Охранники насторожённо осматривались, будто в любой момент ждали нападения целой армии.

Эйзенхардт потел. Он удивлялся, как это магнат выдерживает в своём двубортном тёмно-синем пиджаке, с туго завязанным галстуком, закреплённым золотой булавкой. Но всё же и тому досталось на ботинки и на штанины немного местной всепроникающей жёлтой пыли, так что и он, похоже, далеко не сверхъестественное существо.

Профессор, слегка сутулясь, держался позади него. Интересно, сколько ему лет? Наверняка за семьдесят, у него совсем седые волосы. Эйзенхардт попытался представить себе, что заставляет человека в таком возрасте ковыряться в земле чужих стран вместо того, чтобы мирно сидеть дома и разводить розы. Эта роль ему бы очень хорошо подошла. А вместо этого он столько лет живёт в пустыне, которая Эйзенхардту осточертела уже через полчаса.

Каун взялся за полог палатки, откинул его и придержал, чтобы пропустить вперёд Эйзенхардта и Уилфорд-Смита.

— Осторожно, — сказал он, когда писатель входил внутрь, — там спуск.

Свет внутри палатки был приглушённый и мягкий. Зато жаркая духота могла сразить наповал. Эйзенхардт остановился, чтобы сориентироваться. Палатка действительно была установлена точно над квадратной ямой. Сторона квадрата была примерно пять метров. У самых носков его ботинок начинались ступени вниз — с большими, разной высоты ступенями. На одном месте кто-то положил на ступеньку доску и придавил её камнями. Эйзенхардт осторожно спустился на дно ямы глубиной метра в два.

Кто-то, наверное Каун, включил освещение, и вспыхнули лампы, укреплённые по углам палатки. Эйзенхардт остановился и ещё раз огляделся по сторонам. Сколько времени потребовалось, чтобы вырыть такую яму в одиночку? А ведь вокруг десятки таких ям.

В стенах торчали большие камни, готовые, казалось, обрушиться при малейшем громко произнесённом слове. Дно было плоское, утоптанное и песчаное, а в углу лежало нечто, прикрытое тёмно-синим пластиком.

Великая тайна.

Находка, от которой мозговые извилины завязываются узлом.

В течение долгого мгновения Эйзенхардт испытывал страх — просто оттого, что он в чужой стране, в чужой обстановке, оттого, что могущественный председатель правления могущественного концерна чего-то ждёт от него — Эйзенхардт не знал, чего именно и уж тем более не знал, сможет ли он исполнить ожидаемое. Этот страх водворился в каждой клетке его тела, затрудняя каждый шаг, заставляя оглядываться на стены ямы и находить их угрожающими. Страх. Старый его спутник. Может быть, даже причина того, что он пишет о приключениях вместо того, чтобы эти приключения переживать. О своём детстве он вспоминал, как о волнующем времени, полном чудес и открытий. Но однажды он испытал страх и после этого уже не выходил, а сидел дома и начал писать.

Он глубоко вздохнул, следя за выдохом. Когда-то он обнаружил, что страх исчезает в тот короткий момент, когда выдох заканчивается и лёгкие пусты. Иной раз эти секунды были для него окном в мир действительности, в мир, как тот выглядел при отсутствии страха в его глазах, в его нервных окончаниях. И сейчас, в этот момент он почувствовал, что по ту сторону страха снова была детская, волнующая радость, как будто она никуда и не исчезала.

— Идёмте, — сказал Каун, и глаза его многообещающе сверкнули. — Сюда. Откиньте плёнку.

— Прошу вас, осторожно, — спокойно добавил Уилфорд-Смит.

Эйзенхардт взялся за край плёнки и осторожно приподнял её. Под ней лежал скелет.

Но не такой, как в школе в кабинете биологии. Бледные части этого скелета лежали как попало, налезая друг на друга, как будто мёртвое тело было расплющено громадной тяжестью. Эйзенхардт вспомнил про слои земли, которые пришлось снять в процессе раскопок; возможно, именно это и произошло. Кости казались гладкими и пористыми; сам он не посмел бы прикоснуться к ним. Однако, откинув пластиковую плёнку, он присел на корточки и заворожённо уставился в пустые глазницы удивительно хорошо сохранившегося черепа. Итак, когда-то это был человек.

— Как уже было сказано, — повторил профессор в своей медлительной манере речи, источавшей вежливую неназойливость, — этой могиле ровно две тысячи лет. Селение прекратило существование, насколько мы сегодня можем предположить, самое позднее в девяностом году, к тому времени оно простояло не больше двухсот лет.

— Я понимаю, — кивнул Эйзенхардт и спросил себя, какая же во всём этом может быть тайна. Ну, скелет, ну и что? Чего ещё можно было ожидать, раскапывая кладбище двухтысячелетней давности? Куча голых костей, анатомически соединимых, рядом несколько погребальных предметов наподобие этого льняного плоского мешочка рядом с грудиной…

— Правильно, — кивнул Джон Каун, — приглядитесь к нему внимательней.

Эйзенхардт прищурил глаза. Мешочек был прямоугольный, чуть больше ладони, и был сделан из чего-то вроде мешковины, которая казалась на вид пересохшей и ломкой. Сквозь ткань просвечивало что-то светлое.

Каун встал над ним, выжидательно скрестив руки на груди. Казалось, ему доставляет удовольствие наблюдать, как Эйзенхардт плутает в темноте.

— Откройте мешочек, — потребовал он.

— Открыть? — переспросил Эйзенхардт.

— Да. Он распорот справа.

Одно дело смотреть, но вот взять в руки… В музеях он был приучен к тому, что ничего нельзя трогать руками, особенно если точно знаешь, что предмету тысячи лет или он особенно чувствительный — или и то и другое вместе. Эйзенхардт протянул руку и почти вздрогнул, когда кончики его пальцев, каким-то чудом ставшие сверхчувствительными, коснулись материала мешочка, его деревянистых, шершавых нитей, которые подались под его прикосновением, раскрошившись в пыль. Но мешочек и в самом деле был вскрыт на правой стороне, и он как мог осторожно приподнял ткань.

Внутри находился другой мешочек из странно гладкого, молочно-белого материала, с виду похожего на перламутр, а на ощупь напоминающего пластик.

— Ну, видели ли вы когда-нибудь нечто подобное? — с любопытством спросил Каун.

Эйзенхардт медленно покачал головой.

— Думаю, нет. Или я должен был видеть?

Каун тихо засмеялся. Что-то в его голосе вибрировало, как будто он больше не мог выдерживать внутреннее напряжение.

— Я всё же думаю, что нечто подобное вам уже приходилось видеть. Впрочем, и этот мешочек вскрыт с правой стороны — загляните внутрь!

Отчего его руки так дрожат? Что всё это значит? Его пальцы скользнули внутрь так осторожно, как будто он сдавал экзамен на звание дипломированного вора-карманника. На ощупь это было похоже на синтетику. В свете потолочных прожекторов, горевших так же горячо и ярко, как солнце, он действительно увидел разрез — справа и сверху, — как будто сделанный ножом. Эйзенхардт взялся за свободный уголок и осторожно приподнял его.

Он услышал, как профессор сделал вдох. Он почувствовал, как информационный король замер. Он не мог бы сказать, что, собственно, он ожидал там увидеть, но только не это. Уж никак не это. То, что он обнаружил, было настолько неожиданно, что его мозгу, казалось, потребовалась целая вечность, чтобы осознать те сигналы, которые ему посылали глаза.

Проще говоря, он не мог поверить тому, что увидел.

Это была инструкция по применению видеокамеры SONY.

Стивен поднял руки извиняющимся жестом.

— Мне очень жаль, но такова правда. Я сидел там, как идиот, уставившись на неё, и ждал, что вот сейчас она растворится в воздухе, окажется миражом, следствием теплового удара, я не знаю чем ещё. Но эта штука не исчезла. Я держал её в руках, как вот это меню.

— Инструкция по применению? — Юдифь уставилась на него, на её лице отражалось только одно: недоверие. — Для видеокамеры?

— Для SONY MR-01 CamCorder. А внизу было подписано: «Версия для США». Я не думаю, что эта вещь была тем предметом, который клали в могилы в пятидесятом году от рождества Христова.

Кельнер принёс их заказ. Лицо его блестело от пота, казалось, что за ним кто-то гнался, по крайней мере, он задыхался так, что того и гляди рухнет без сил. Трое раздвинули головы, чтобы он смог поставить им еду, что он и сделал без слов, после чего снова исчез в сутолоке.

— Сперва я подумал, что меня кто-то разыгрывает, — продолжал Стивен, берясь за вилку и нож. Он уже забыл, как называется то, что он заказал, но вид рыбы был привлекательный, и пахла она соблазнительно. — Я сказал себе: вот сейчас ты поднимешь голову, а они выглядывают из-за края ямы, давятся от смеха и только того и ждут, чтоб посмотреть, как у тебя вытянулась рожа. Но потом я глянул вверх — и никого.

Иешуа непонимающе качал головой, в то же самое время снимая с рыбы кожу и отделяя мясо от костей. Он делал это так обстоятельно, как будто работал над археологической находкой.

— И что потом?

— Потом я раздумывал. К тому же очень долго. Думаю, я битый час просидел в своей яме, ничего не делая, только размышляя. Но мне так и не пришло в голову ничего лучше, как поставить в известность профессора. — Стивен взял в рот кусочек и начал жевать. Вкус был так же хорош, как и запах. Действительно находка, этот ресторан. — И его реакция показалась мне заслуживающей внимания.

— Да? — сказал Иешуа.

— Он долго смотрел на находку, не говоря ни слова. Потом он тихо попросил меня пока что никому об этом не рассказывать. «Никому!» — дважды повторил он и настойчиво посмотрел мне в глаза. А после этого отправил меня в подручные к Пьеру. К Пьеру, который говорит только по-французски. А мои познания во французском не идут дальше Oui и Non и ещё Voulez-vous couchez avec mot. (Да. Нет. Вы не хотите со мной перепихнуться?)

Юдифь прыснула. В этих пределах французским владела, кажется, и она.

— А ты взял и всё нам рассказал.

Стивен небрежно махнул рукой:

— Ах, такие вещи меня никогда не трогали; он просто плохо меня знает. То есть, он отправил меня в ссылку, распорядился поставить над ямой палатку, пошёл звонить по телефону, а на следующий день на раскопках появляется главный спонсор, совершает форменный набег с целым войском, как Аттила с гуннами, что всё это может значить? Он что, думает, что я перестал ломать над этим голову?

— И что, ты думаешь, это значит? — спросил Иешуа.

— Ясно одно: мёртвый, которому в могилу положили инструкцию по эксплуатации CamCorder'a, ни в коем случае не был евреем начала нашей эры, — вывел Стивен. — Я думаю, его убили совсем недавно и зарыли там.

Иешуа в ужасе распахнул глаза.

— Боже мой! Ты всерьёз так считаешь?

— Я, конечно, не могу быть уверен полностью. Но это могло бы служить объяснением.

Юдифь задумчиво наморщила лоб:

— А для чего убийце понадобилось зарывать вместе с жертвой эту инструкцию?

— Может, это была решающая улика. Вещественное доказательство, которое выдало бы убийцу.

— Но если оно могло его выдать, он бы его просто сжёг. Или зарыл где-нибудь в другом месте. Могила его жертвы как раз худшее место для улики. Представь себе, что её бы там не было — тогда любой принял бы мёртвого за обычную археологическую раскопку.

За спиной Юдифи опять кто-то начал разворачивать газету. На сей раз верхний край еврейского выпуска задевал её затылок, но она пока не замечала этого.

— Ты же только что сказал, что мёртвый лежал в некрополе. — добавил Иешуа. — В одном ряду с другими могилами.

— Да.

— Это значит, что убийца ещё несколько лет назад знал об этом поселении, разве не так?

— Точно, — протянул Стивен. — А ведь оно было обнаружено на спутниковом снимке только в этом году. Верно?

— Да. И это странно.

— Если бы я хотела спрятать труп, — мрачно вставила Юдифь и провела рукой по волосам, однако не задела газету буквально на миллиметр, — то необнаруженное место будущего археологического интереса было бы для этой цели самым глупым выбором, разве не так? Я хочу сказать, если бы я кого-нибудь убила, я бы хотела, чтобы его вообще никогда не нашли.

Стивен смотрел мимо неё, на газетную страницу, и что-то на этой странице привлекло его внимание, хотя он не понимал на иврите ни слова. А может, всё дело было в человеке, который пытался читать свою газету в сумеречном освещении ресторана?

— А может, убийца хотел, чтобы труп был найден? — рассуждал он вслух. — И хотел, чтобы труп сразу же был идентифицирован как жертва убийства. И вот ещё что: приехал-то Джон Каун со своими людьми, а не криминальная полиция. Что бы это могло означать?

Юдифь снова ощупала на затылке великолепие своих угольно-чёрных локонов, и на сей раз ей удалось поймать краешек газеты. Она в гневе обернулась и накричала на человека, хотя трудно было догадаться, почему она приходит в такую ярость. Стивен улыбнулся, когда щуплый очкарик с внушительной бородой, испуганно рассыпаясь в извинениях, начал обстоятельно сворачивать свою газету.

И тут он наконец понял, что привлекло его внимание.

— Юдифь!

Она растерянно взглянула на него. Он встал, перегнулся через стол, не замечая, что опрокидывает вазу с цветами, и вцепился в газету.

— Это фото! — воскликнул он, вырвал газету из рук мужчины и положил её перед Юдифью: — Что тут написано? Под снимком?

— Стивен? Что ты делаешь?

Он тыкал указательным пальцем в фотографию:

— Это и есть тот человек, который приехал на такси. Как раз когда мы отъезжали. Что здесь написано?

— Какой ещё человек?

— Просто прочти мне, что здесь написано.

— Стивен, какого мужчину ты имеешь в виду?

— Ты доведёшь меня до бешенства, — прорычал Стивен. — Иешуа, что здесь написано, чёрт возьми!

Иешуа в недоумении, но послушно склонился над газетным снимком, сделанным, по всей видимости, в самолёте.

— Петер Эйзенхардт! — воскликнул Стивен. — Точно! Спасибо.

Он забрал у него газету и вернул её владельцу, который наблюдал всё происходящее, ничего не понимая.

— Когда мы уезжали из лагеря, там стояло такси, которое подъехало незадолго до тебя, — сказал Стивен, обращаясь к Иешуа. — Я ещё спросил тебя, кто этот человек, помнишь?

Иешуа кивнул.

— Я знал, что уже видел это лицо на фотографии, но никак не мог вспомнить, где. Теперь вспомнил.

Один из участников его бразильской экспедиции был немец, у него с собой было два карманных издания романов Петера Эйзенхардта. На задней стороне обложки Стивен видел портрет автора.

— Ну, и что? — недоумевающе спросила Юдифь. — Мне это имя ни о чём не говорит, к сожалению.

Стивен откинулся на спинку стула, и на мгновение ему показалось, что на него обрушился шум ресторана: поток голосов, говорящих на разных языках, звон бокалов, смех и стук ножей и вилок. Безумная мысль пронеслась у него в голове, совершенно безумная мысль…

— В Германии, — медленно сказал Стивен, — это довольно известный автор научно-фантастических романов.

Юдифь посмотрела на него, он выдержал её взгляд. Стивен Фокс любил безумные мысли. Всей жизнью, которую он вёл, он был обязан безумной мысли. Но эта — превосходила всё…

— Может быть, — рассуждала она, — этот Джон Каун хочет экранизировать его роман. И поскольку оба одновременно оказались в Израиле, они условились о встрече…

Стивен отрицательно покачал головой, очень медленно, почти незаметно.

— Каун — производитель новостей. Фильмы его не интересуют. Он ещё никогда не продюсировал фильмы.

— Ну, хорошо, мистер Хитроумец. Значит, не фильм. Тогда скажи сам, что это значит.

— Я не знаю.

— Научная фантастика, говоришь? — ломал голову Иешуа.

Стивен только буркнул что-то в ответ. В его голове кипело. Он посмотрел на свою полупустую тарелку и понял, что больше не может есть. Научная фантастика. Вот именно.

— Нельзя ли сделать так, чтобы мы как можно скорее ушли отсюда? — попросил он слабым голосом.

Они оставляли позади себя улицы, где из одного ресторана доносились джазовые импровизации на пианино, из другого плач электрогитары, сопровождавшей танец живота, и их движение напоминало бегство. Стивен двигался вперёд, сам не зная, куда он идёт. В его мозгу продолжалось кипение.

— Стивен! — окликнула его Юдифь. — С тобой всё в порядке?

Он достал из кармана мобильный телефон и включил его.

— Всё в порядке. Всё прекрасно. Я только хочу позвонить.

— Позвонить?

Он остановился у какой-то массивной стены, которой было не меньше тысячи лет, и стал набирать номер. Тёмная вода портовой лагуны с плеском набегала на мол, в темноте угадывались очертания кораблей, и было тихо.

— Куда ты звонишь? — спросил Иешуа.

— В SONY.

— В SONY?

Стивен остановился.

— Вы что, оба будете повторять всё, что я скажу? Я звоню в фирму SONY, да. Я хочу узнать об этой видеокамере всё, что только возможно.

— В такое время?

— В Японии сейчас как раз, — он взглянул на свои наручные часы, — около одиннадцати часов утра.

— Ты звонишь в Японию? — Иешуа явно беспокоился за состояние рассудка Стивена.

— Кажется, это я уже сказал. Да. SONY — это японская фирма.

Юдифь оглядела его с недоверием, словно прикидывая, действительно ли он слетел с катушек или только прикидывается дураком.

— А номер SONY, Япония, ты, конечно, помнишь наизусть?

Стивен поднял вверх свой крошечный чёрный мобильник, словно держал в руках козырную карту.

— Просто есть смысл обслуживаться у хорошего провайдера с настоящим сервисом, пусть за это приходится платить чуть больше. Когда мне нужно связаться с кем-нибудь, чей номер я не знаю, мне достаточно позвонить в круглосуточную диспетчерскую, там есть все телефонные справочники мира. Всё понятно?

Юдифь хотела было что-то сказать, но передумала и только кивнула.

Он снова начал набирать. Ему ответил женский голос, такой свежий и приветливый, как будто было светлое утро. А может, там, где она сидела, как раз и было утро. Он сказал ей, чего хочет:

— SONY, Япония, и там по возможности того, кто говорит по-английски!

После чего она бодро прочирикала: «Минуточку, пожалуйста!» и поставила его на ожидание. Юдифь переглянулась со своим братом:

— Я сама себе кажусь такой старомодной и отсталой, — пробормотала она.

— Добрый день! — услышал наконец Стивен и постарался говорить медленно и отчётливо. Видимо, персона на другом конце провода была не особенно сильна в английском. — Меня зовут Фокс, я звоню из Израиля. Израиль, да. На Ближнем Востоке. Да. Между Египтом и Сирией… Палестина, совершенно верно.

Иешуа скривился.

— Меня интересует ваш CamCorder MR-01. Я хотел бы знать, где в Израиле найти вашего дилера, у которого я мог бы взглянуть на эту камеру. — Пауза. — MR-01, да. — Ещё одна пауза, на сей раз более длительная. — Нет, совершенно точно. MR-01. M как в Мадагаскаре, R как в Рио. Тире, ноль, один. Да.

Они увидели, как глаза Стивена расширяются по мере того, как он выслушивает ответ. Когда он снова заговорил, его голос странно изменился:

— Ах. Я понимаю. Ах, вон как. Да. Ничего не поделаешь. Да, большое спасибо. Большое спасибо за справку. Нет-нет, вы мне как раз очень помогли. Большое спасибо.

Пиканье, последовавшее после разъединения, прозвучало жалобно и бессильно. Стивен стоял, смотрел пустыми глазами на телефон, потом глянул в сторону моря, там на берегу какая-то компания организовала маленькое пати. Из переносного магнитофона слышалась музыка, долетавшая сюда обрывками, и тёмные, стройные фигуры танцевали, некоторые из них в воде.

— Ну? — наконец прервала молчание Юдифь. Стивен изобразил короткую, безрадостную улыбку.

— Научная фантастика, — сказал он, снова посмотрел на свой телефон, выключил его и сунул обратно в карман. — Научная фантастика.

— Ты мог бы выразиться пояснее? Что тебе сказали?

Стивен шумно выдохнул и окинул взглядом чёрную ночную лагуну порта.

— SONY CamCorder MR-01, — сказал он, — ещё только в разработке. Эта камера появится на рынке не раньше, чем через три года.