– А ну, кто из вас участвовал в хорошей байге? – громко спросил Мамбет обступивших джигитов.

Стало тихо. Джигиты недоуменно переглянулись. Кто из казахских юношей не участвовал в праздничных скачках? Кто из них не мчался диким наметом по бескрайней степи? Но сейчас все насторожились: что еще мог выдумать неугомонный Мамбет? Лучше помолчать, посмотреть.

Но Аманкул не смутился, выступил вперед.

– Батыр-ага, во всех табунах Дуаны и Анхаты, Кашарсойгана и Ащисая, я думаю, нет такого скакуна, которого бы я не оседлал. Как вам известно, в табунах Шугула – сплошь отборные тонкогривые, длиннохвостые тулпары. А их – от сосунков до шестилетних красавцев – растил и лелеял я, ваш ничтожный братишка. На знаменитом тое потомков Турлана я пришел первым на карем жеребце с белой отметиной! – тараторил Аманкул.

– Откуда ты появился, такой шустрый? – перебил его Мамбет.

Аманкул испуганно отступил назад и понизил голос:

– Батыр-ага, я еще вдобавок легок на коне. Легче шапки становлюсь я на скачках. К тому же ведь уметь надо скакать-то. Надо низко пригнуться к гриве, ноги вытянуть назад, точно пловец в воде, а сам весь тянешься вперед, будто хочешь нырнуть, вместе с конем молнией рассекаешь воздух. Да что говорить, я никогда не отставал в байге, все аулы вдоль Анхаты подтвердят.

– А ты умеешь блеять по-козлиному? – продолжал Мам-бет, чуть улыбаясь.

И Аманкул и все остальные джигиты облегченно вздохнули, заметив, как смягчился голос чернолицего великана.

– По-козлиному не пробовал, а как баран – могу.

– Кто блеет по-бараньи, сумеет и по-козлиному. А волком выть сможешь?

– О, тут уж я непревзойден, батыр-ага! Только скажи, какой тебе нужен вой? Тоскливый предвечерний вой голодного волка или победный предутренний вой сытого, когда он зовет к себе свою драгоценную подругу?

– Все сгодится. Вечером поедешь со мной, – отрезал Мамбет. – Приготовь коня. Ты, я вижу, немного болтлив?

Мамбет отправился в штаб, держа под мышкой две телячьи шкуры.

Едва Мамбет отошел, как Аманкул начал строить догадки: для чего чучела из телячьей шкуры понадобились ему?

– Я думал, что шкуры издохших телят хранят только в доме нашего хаджи, оказывается, их и в этих краях собирают, – начал он издалека. – Если бы я знал, что они нужны для байги, я бы приволок сюда целый воз. Чулан хаджи забит такими шкурами.

– Ох и горазд же ты врать, Аманкул! Думаешь, он для игры притащил чучела? – пробурчал один из джигитов.

– Да нет же, – протянул Аманкул. – Для дела принес бы целехонькие. А то что это? Шкура пегого теленка. Да и распялили-то тяп-ляп. Вот увидишь, даже корова мычать не станет.

– Вот глупец-то, а! – возмутился джигит. – Мы же не собираемся с чучелом доить коров. Они нужны для того, чтобы напугать вражьих коней!

– Вот сказанул! – плутовато ухмыльнулся Аманкул. – Если чучелом из шкуры сдохших телят можно напугать врага, тогда воевать не стоит. Я бы тогда выставил против русских все из чулана хаджи!

Незнакомый джигит гневно отвернулся.

– Если Мамбет-ага выбрал тебя в попутчики, ты постарайся оправдать его доверие. Дело, видать, серьезное и требует смелости.

Но Аманкул не унимался:

– Ведь и с чучелом надо уметь обращаться! Ну вот, например, с какой стороны подскочить с ним к русским? Со стороны ветра или с затишья?

– Тьфу! – злобно плюнул джигит.

Никто из джигитов не знал, что задумал Мамбет. Предположение, что чучела нужны для того, чтобы напугать вражьих коней, было неубедительным.

Мамбет вернулся вместе с Абдрахманом Айтиевым.

– Джигиты! – уверенно и громко заговорил Айтиев. – Конный белоказачий полк стоит на этом берегу Яика. Одна сотня уральских казаков двинулась вдоль Шынгырлау в Аккалу. Против нее должны выступить мы и обратить врага в бегство. На вторую сотню белых, направляющихся в Тас-Кудык, сбоку налетит отряд Белана. Мы должны опрокинуть врага, потому что мы сильнее. К тому же мы воюем на родной земле, среди своего народа. Бейтесь с врагом смело и уверенно! Будьте готовы к бою, друзья!

– Готовы! – крикнули джигиты. – Веди нас, Абеке!

– Веди! – всколыхнулись все.

– Мамбет, собирайся, – сказал Абдрахман и поспешно пошел в штаб.

– По коням! – приказал Мамбет и сам направился к коню.

Через несколько минут Мамбет с десятью джигитами и «непревзойденным наездником» Аманкулом отправился в путь.

Когда выехали за Акбулак, Мамбет приказал двум джигитам спрятать винтовки, привязав их к седлам, и выехать вперед. Затем подозвал к себе Аманкула.

– Значит, ты табунщик, говоришь? Тогда скажи мне: что делать, если впереди вдруг появился косяк лошадей и надо его угнать? Причем быстро угнать, так, чтобы пастухи и пикнуть не успели. Как это сделать?

Аманкул понимающе улыбнулся.

– Лучше всего это делают волки. Один притаится где-нибудь и ждет, а другой подкрадывается осторожно, вспугнет табун, а сам бежит сбоку и направляет косяк к волку, который притаился. Тот выскакивает из засады и хватает коня за ляжки…

– Я тебя не спрашиваю, как волки заманивают коней. Скажи, как бы ты сам угнал косяк?

– Очень просто. Натянул бы на себя шубу наизнанку. Потом к кончику курука привязал бы тряпье – пугало – и на бешеном скаку со свистом погнал бы косяк, куда надо. А если разгорячить косяк, его уже не остановишь. – Только знай размахивай полами шубы и пугалом и мчись следом.

– Тогда выверни наизнанку тулуп и надень его. А вот к этому чучелу привяжи веревку и мчись вон к тому пригорку. Посмотрю, сможешь ли ты угнать табун, – сказал Мамбет.

Аманкул возражать не стал, вывернул наизнанку тулуп, надел его, потом вывернул шапку. Ехавший рядом джигит снял с седла пегое чучело, крепко привязал к нему веревку и подал один конец Аманкулу.

Конь табунщика полностью соответствовал замыслу джигитов. Едва Аманкул, гикнув, припал к гриве, конь прижал уши и рванулся в карьер, будто в шею ему вцепился барс. А пегое чучело из ссохшейся телячьей шкуры, привязанное длинной веревкой, закрутилось, заскакало, завертелось бесом по кочкам позади коня. Казалось, это гонится, поднимаясь и припадая, какое-то страшное волосатое чудовище. Аманкул оглушительно свистел, конь, распластавшись и вытянув шею, несся словно сатана, по степи – не только животное, люди ужаснутся, увидев такое…

Тренировочный выезд табунщика понравился Мамбету.

– Неплохо, – похвалил он, подозвав к себе Аманкула. – Только учти: у казаков-табунщиков может быть оружие. Если сробеешь – угробишь себя и других. Смелый джигит или погибнет, или оправдает надежду товарищей.

Одиннадцать человек ехало по берегу Шынгырлау в сторону Аккалы, что стоит в тридцати пяти верстах от Акбулака. Между двумя селениями тянулся глубокий овраг – Тиксай. По сведениям разведчиков, казаки дошли до Тиксая и повернули назад, будто чем-то напуганные. Мамбет решил проехать по оврагу засветло. Отряд шел легкой рысцой, растянувшись цепочкой по тропинке. Часто переходили на шаг.

Осенний день короток, вечера долги. Мамбет решил перед самым заходом солнца проехать Тиксай и успеть до ночи добраться до Аккалы. Остальные силы отряда между тем пройдут по оврагу и остановятся на подступах к городку. Коли враг не помешает, они сделают все необходимое еще до рассвета. С рассветом отряд должен ворваться в Аккалу.

У начала оврага путников встретил коренастый, рыжеватый джигит на карем коне.

– Путь свободен, батыр. Можно остановиться у нас, перекусить, дать коням передохнуть.

– Боюсь, что нам некогда будет ужинать, Ергали. Готовы ли твои пастухи? – спросил Мамбет.

– Пятнадцать – шестнадцать верст – дорога недолгая. Мигом доедете.

– Доехать-то доедем… – Мамбет задумался. – Если не успеем до вечернего водопоя, худо будет. Ждать на свирепом холоде до утра – опасно.

– Поэтому нужно согреться, Маке.

– Ты лучше о пастухах мне скажи.

– Пастухи вас встретят.

– Тогда, Ергали, приготовь всем по чашке разведенного курта. Только побыстрее.

Ергали поскакал назад.

Когда путники подъехали к домику у оврага, на дастархане уже стояли наготове чашки крепкого пахучего курта и холодная баранина. Привязав коней, джигиты, не раздеваясь, по двое заходили в домик, мигом опрокидывали чашку курта, поспешно закусывали двумя-тремя ломтями мяса от опаленной бараньей головы. Последним зашел Мамбет, поздоровался с хозяйкой, поджав одно колено, опустился на край дастархана, оторвал кусочек мяса и отправил в рот. Потом взял из рук хозяйки большую чашку разбавленного курта. Несколькими большими глотками выпил его, сказал: «Спасибо, женге», – и поднялся.

Светлая, средних лет женщина вышла вслед за ним, Мамбет взял коня под уздцы и подвел к ней. Женщина погладила лошадиную морду правой рукой.

– Батыр! Когда храбрый джигит отправляется в поход, его провожает возлюбленная. К невесте джигита провожает женге. Тебя, я думаю, уже провожали и те и другие. Я тебя провожу как добрая старшая сестра. Удачного пути, батыр!

И женщина нежно провела ладонью по лбу коня.

Крупной рысью проехали верст восемь.

– Вон за тем перевалом Карасая сразу увидите Аккалу, – сказал Ергали Мамбету.

Мамбет в этих краях не бывал.

– Город на этом берегу? – спросил он.

– Нет, на том.

– А где же мы проедем?

– Через брод Жаман-Откел. Там мелко, ниже брюха коню. Дождей нынче мало, речка почти везде замерзла, можно по льду проехать, – объяснил Ергали.

Мамбет не стал больше расспрашивать, задумался о чем-то, зорко оглядывался вокруг, прошептал невнятно: «Нагрянул бы, дьявол, с правой стороны». Ергали не понял, решил, что Мамбет вспомянул казаков в Аккале.

Ехавшие в хвосте отряда Жапалак и Аманкул вдруг остановились и показали рукой на запад, в сторону города. Вдали маячили вооруженные конники.

Давно известно, что на войне побеждает та армия, которая лучше обучена и вооружена и которой командует наиболее способный, опытный полководец. Но иногда, несмотря на лучшее вооружение, на блестящее военное руководство, армия терпит неудачу за неудачей. Вот такой невезучей оказалась и отборная конная дивизия под командованием генерала Акутина. Все лето ее нещадно колотили «босяки» Чапаева, и Акутин не смог удержать фронт западнее Уральска. А позднее, когда на помощь двадцать пятой дивизии пришли бригады двадцать второй и красные в начале декабря подошли к Уральску с двух сторон, знаменитый казачий корпус генерала Акутина затрещал по всем швам, точно бязевые лохмотья. Под Каменкой целый полк из его дивизии перешел на сторону красных. Большевистские агитаторы умело попадали в цель. Их лозунги: «Землю – крестьянам!», «Заводы – рабочим!», «Русские рабочие – братья!», «Советская власть воюет не с трудящимися, а с угнетателями и с их прихвостнями – белыми генералами!» – проникали в окопы, в белоказачьи сотни и будоражили простых солдат. И не только будоражили, но и способствовали тому, что многие повернули оружие против атаманов…

В низовьях и верховьях Яика, в селах и станицах, даже в далеких аулах поднялся с оружием в руках оскорбленный и униженный люд. Вместо необузданной удали у казаков появился страх, вместо неудержимых налетов – трусливая оглядка. Презренные «карашекпены», «вонючие русские мужики» и «дикие киргизы» беспрестанно налетали на «славные» казачьи отряды, совершенно лишая их покоя. Но генерал Акутин сопротивлялся отчаянно. Против партизан с бухарской стороны держал в станицах Меновой Двор и Теректы полк конных казаков. Чтобы остановить натиск красных со стороны Самары и Саратова, надо было во что бы то ни стало добиться порядка в тылу. Теперь же Акутину пришлось перебросить этот полк на север против красных, рвавшихся в город. А на место казачьих сотен Уральское Войсковое правительство решило отправить джамбейтинских дружинников. За одну ночь на защиту Уральска был переброшен отряд в пятьсот сабель, а две сотни остались до прибытия дружинников Жаханши. Однако оставшиеся не бездействовали: чтобы показать партизанам свою силу, казаки решились на отчаянный, рискованный маневр – из Теректы отправились в Кокпекты, а оттуда еще дальше – до Шынгырлау, с целью очистить эти места от партизанских отрядов.

Узнав о маневре белых, добровольческие отряды вышли им навстречу: с этого берега – Белан, с другого – Айтиев. Комиссар Андреев, приехавший накануне из Ташлы, привез точные сведения о численности казаков. Остановить судорожную атаку отчаявшихся казаков было не единственной целью Андреева. Комиссар решил не пускать полки Войскового правительства на левую, густо населенную сторону Яика, а гнать их по безлюдной степи, где нет ни пищи, ни корма, ни пристанища.

Дерзкие сыны степей, издревле умевшие бурей налетать на врага, сейчас бешеными, неожиданными атаками изматывали казачьи отряды. Для того чтобы дедовским испытанным примером угнать вражеских коней, Абдрахман отобрал самых надежных и смелых джигитов во главе с Мамбетом.

– Делай, что хочешь, но постарайся угнать коней казачьей сотни в Аккале. А я потом обрушу своих джигитов на пеших вояк, – говорил он вчера.

К полудню группа смельчаков остановилась недалеко от Аккалы, издали наблюдая за казаками. Ергали, брата жены Айтиева, Мамбет отправил в город на разведку. Остальные спустились к обрыву и, хоронясь точно волки рядом с отарой овец, незаметно подкрались к броду Жаман-Откел, о котором еще днем говорил Ергали.

Вскоре вернулся Ергали и повел джигитов к городку.

– Сейчас пастух должен подать сигнал, – сказал он, глядя на землянку, покрытую дерном.

Землянка стояла на отшибе у самой реки. Даже издали было видно, что она необитаема, рядом не было сена, вместо окон мрачно зияли дыры.

– Как только казаки погонят коней на водопой, из землянки мигнет «чертова свеча», и мы сразу кинемся вперед, – сказал Ергали.

– А почему бы не сразу побежать? Там бы и залегли… – сказал было Жапалак, но Ергали оборвал его:

– Казаки не дураки. Они к вечеру могут обшарить окрестности города. А если мигнет «чертова свеча», значит, опасности нет, коней погнали к водопою.

Услышав о водопое, Аманкул не смог смолчать, ему непременно захотелось высказать свою осведомленность.

– А где здесь, интересно, водопой? – спросил он. – Пока мы ждем в одном месте, казаки погонят своих кляч в другое. Ты подумал об этом, аксакал?

– Возле этой землянки самый близкий к городу водопой. Остальные очень далеко. А казаки не дураки гонять коней понапрасну.

– Не дураки, не дураки… А мне, аксакал, нужно, чтоб они были дураками. Чего ты без конца похваливаешь их, будто собираешься с ними свататься?

– Пустомеля, любишь языком трепать. Лучше бы подумал, как твое чучело плясать будет.

– Это не болтовня, аксакал. Я мечтаю, чтоб казак был не умный, а глупый.

Мамбет слез с коня, подтянул подпругу и низко нахлобучил шапку. Посмотрев в сторону городка, он прислушался и сказал:

– Казак, конечно, не дурак, что и говорить… Но нам надо прежде всего думать о том, что трус дело не сделает, труса мигом раскусит враг. Слушай, табунщик! Вместе с Жапалаком ты будешь пугать коней, остальные погонят их к броду. А мы с Ергали займемся отправкой строптивых казаков на тот свет. Готовьтесь! – приказал Мамбет.

Джигиты подобрали полы чекменей и шинелей, натянули поводья. Аманкул вывернул тулуп и надел его, намотал на шапку длинную белую чалму и привязал к чучелу аркан. Потом вывернул второй тулуп, напялил его на Жапалака и начал пробовать голос. Сильно втянув живот, Аманкул завыл глухим, стонущим воем, каким обычно сытый волк зовет на заре волчицу.

А «чертова свеча» все еще не мигала. Джигиты Мамбета все чаще поглядывали на зияющие окна. Время шло, но возле землянки никого не было, не мигал и долгожданный свет.

– Как бы не случилось что-нибудь… – прошептал, волнуясь, Ергали.

Наконец Мамбет подскочил к краю обрыва, вгляделся и негромко приказал:

– За мной, джигиты! – и поскакал по склону в сторону городка, все быстрей и решительней, без опаски, словно ехал к себе домой.

За ним бросились остальные. Мамбет вылетел на самый обрыв и застыл, натянув поводья. Потом быстро огляделся вокруг и указал рукой куда-то в сторону:

– Жми, табунщик!

Аманкул и Жапалак взобрались на крутояр и увидели косяк коней, спускающийся к обрыву. Впереди косяка ехали трое верховых, позади маячили двое. Жапалак оглушительно свистнул и помчался галопом в сторону пустыря, куда указал Мамбет; за ним поскакал Аманкул. Он почти вплотную приблизился к косяку и громко и противно заблеял по-козлиному. Потом вихрем подлетел к косяку и резко затарабанил по трескучему даулпазу[124]. Над сумеречной степью будто пронеслись джинны. Безмятежных казаков, отъехавших от города на версту, обуял страх. Оглушительный свист, мерзкое блеяние, сухой треск даулпаза, дикий топот лошадиных копыт – все было так неожиданно, что казаки растерялись, а кони, панически заржав, метнулись в сторону. Аманкул между тем мчался прямо на остолбеневших казаков.

– Спаси, Христос! – невольно вскричал один из казаков, когда, бесовски прыгая, промчалось мимо него мохнатое чудовище.

Конь под казаком шарахнулся в сторону, снова в темноте промелькнул белый всадник, и тут же рядом что-то затрещало, захлопало, взвизгнуло.

В одно мгновение смешались кони и сплошной стеной помчались в сторону. Вдруг рядом с белым сатаной откуда-то вынырнул еще и черный дьявол. Он заревел по-бычьи, вздыбился и поскакал рядом. В белом тулупе и белой чалме – Аманкул, во всем черном, мохнатом – Жапалак.

Невозможно было остановить напуганных коней. В гущу косяка нырнули теперь Мамбет и Ергали. Мамбет быстро догнал одного казака и ловким ударом вышиб его из седла; на шею другого джигиты накинули петлю. Один казак успел удрать, ускользнул незаметно. Когда шестьдесят казачьих коней были возле самого брода Жаман-Откел, со стороны города раздались беспорядочные выстрелы.

Рано утром в Аккалу ворвались джигиты Айтиева, но в городке, где только вчера стояла казачья сотня, не было ни единого верхового.

– Казаков не выдашь – спалю хату! – грозно закричал Мамбет на остробородого худого мужика, хозяина одной из хат на окраине города.

– Вси утекли. Нима никого, – еле пролепетал мужик. И, склонив голову, перекрестился.

Действительно, город был пуст. Ночью белые спешно покинули город. Многие бежали пешком. Отряд Айтиева слился с батальоном Белана и направился в погоню за белоказаками.

Они спешили на помощь Красной Армии, которая с севера, запада и востока окружила и обстреливала из пушек Уральск – оплот и надежду казачьих атаманов.