Баки не выдержал взгляда хаджи и опустил глаза.

– Где им ездить на наших гулевых!.. Недавно Нурым и Тояш отобрали у них оружие и пешком прогнали в Кзыл-Уй…

Шугул изменился в лице, зло засверкали маленькие черные глаза. Баки смотрел на него и никак не мог понять, что разгневало хаджи: то ли сообщение о пропавших гулевых лошадях, то ли упоминание о Тояше и Нурыме – сыне ненавистного ему хаджи Жунуса. Шугул схватил маленький молоточек, которым старуха Айтолиш обычно колола сахар, и с силой швырнул его в Баки. Описав дугу, молоточек пролетел почти над самой головой вовремя пригнувшегося Баки и ударился о стенку юрты.

– Если к завтрашнему утру не разыщешь лошадей, отправлю тебя вместе с женой и детьми к твоему сильному родственнику Жунусу, пусть он кормит, а мне такие не нужны, – гневно проговорил Шугул, шаря вокруг себя рукой, словно разыскивая что-то, чем можно еще раз запустить в Баки.

– Ойбой, хаджеке, что с тобой?.. Чем же я сахар колоть буду?.. – всполошилась Айтолиш. Она встала и пошла разыскивать молоточек.

Баки, воспользовавшись вмешательством старухи, поспешно вышел из юрты. Он был удручен и обижен.

– Что с тобой, ты так бледен? – спросила жена, увидев остановившегося у порога Баки. – Опять этот хаджи!.. – Она не договорила, заплакала. – На, выпей чашку теплого айрана.

Баки молча взял.

– Сам виноват! Зачем тебе нужно было рассказывать хаджи, что пропали гулевые лошади? Пропали, ну и пусть пропадают, тебе-то что? Придет время – найдутся, кто их возьмет! Неужели ты до сих пор не знаешь, какой у хаджи характер? Он родного сына пять раз на день выгоняет из дому, а ты хотел, чтобы он с тобой хорошо обращался. Этого от него не дождешься.

– Не вмешивайся, прошу тебя, в мужские дела, лучше построже следи за нашими ребятишками, когда меня нет дома, понятно? Неужели ты не понимаешь, что если я перестану наблюдать за хозяйством хаджи, то его мигом растащат?.. Ведь все это мы вместе наживали!..

Не на шутку встревоженный пропажей лошадей, Баки торопливо вышел из юрты, сел на куцехвостого гнедка и поехал в степь. Подражая хаджи Шугулу, он сидел в седле небрежно, слегка откинувшись назад, и беспрерывно помахивал плеткой. Табунщики еще издали безошибочно узнавали его.

Табунщик Аманкул, увидев Баки, поехал к нему навстречу, поздоровался.

Баки не сразу ответил на приветствие. Прищурив глаза, он, как хозяин, долго рассматривал пасшихся в долине лошадей, затем осмотрел коня под Аманкулом и только после этого сказал:

– Как табун? Все лошади целы? Волки не нападали?

Аманкул улыбнулся. Он хорошо знал, что Баки начнет сейчас расспрашивать о табуне, об отдельных лошадях и не успокоится до тех пор, пока не выпытает все и не удовлетворится ответами. «Радеешь за шугуловских коней, словно они твои, – подумал Аманкул. – Все равно Шугул тебе спасибо не скажет, не дождешься!..»

– Слава аллаху, Баки-ага. Мы твердо помним ваш наказ, ни на минуту не отъезжаем ночью от табуна. Да и днем зорко следим. Ни у одной лошади даже репья в гриве не найдешь!

– А как жеребцы, не трогают молодняк? Вон тот молодой саврасый жеребец, видишь? Я уже тебе говорил, он очень ревнивый. Смотри следи за ним зорче, чтобы беды не наделал.

– Нет, нет, Баки-ага, не беспокойтесь, косяк саврасого жеребца мы пасем отдельно, держим его все время в стороне от других косяков.

Баки и не подозревал, что молодые табунщики – Аманкул и его напарник – частенько днем стравливают жеребцов и, отъехав в сторону, любуются боем двух предводителей косяков. Саврасый жеребец-четырехлетка водил косяк первый год, был он очень ревнивым и злым, стоило только появиться другому жеребцу возле его косяка, как он сейчас же кидался в драку. Второй косяк водил старый рыжий, с лысиной на лбу жеребец. Крупный, норовистый, он побеждал всех своих соперников и зачастую отбивал у них целые косяки. Долгое время табунщики считали его непобедимым. Но однажды рыжий с лысиной схватился с саврасым, и саврасый выдержал бой. Жеребцы, стравленные табунщиками, дрались яростно, вставая на дыбы, клочьями вырывая друг у друга гривы. Ни тот, ни другой не хотел уступать. Дело могло кончиться очень печально, если бы табунщики вовремя не разогнали их. Но слава рыжего с тех пор поколебалась – в центре внимания табунщиков стал саврасый, о котором упоминал теперь Баки. У старика были все основания беспокоиться за саврасого. Однажды, разговаривая с Аманкулом, Баки увидел жеребенка с искусанной до крови шеей. «Это что такое?» – спросил Баки. «Это саврасый так его… – ответил Аманкул. – Страшно ревнивый, когда ведет свой косяк, не дай аллах, какая лошадь или жеребенок отстанут – набрасывается и кусает за шею…» – «Да-а…» – протянул Баки и с тех пор каждый раз, как приезжал к Аманкулу, напоминал ему, чтобы зорче следил за саврасым.

Баки обычно бывал веселым и разговорчивым, но сегодня говорил как-то неохотно. Это удивило Аманкула.

– Вы что такой унылый, Баки-ага, не больны ли? – спросил Аманкул, пристально разглядывая Баки, его грязную войлочную шляпу, серую, залатанную поддевку из верблюжьей шерсти и потрепанные ичиги с кожаными галошами.

Табунщик, казалось, только теперь заметил, как постарел и осунулся за последнее время Баки. Особенно он изменился в эти последние два дня, когда узнал о пропаже гулевых лошадей хаджи Шугула. Лоб старика покрылся глубокими морщинами, целая сетка мелких морщинок легла и под ввалившимися серыми глазами, отчего казалось, что брови надвинулись на глаза, а лоб стал уже и меньше. Впалые щеки придавали лицу вытянутую форму. Когда-то крутые могучие плечи опустились. Было время, когда Баки на народных празднествах выходил на борьбу, защищая честь рода, и не раз побеждал противника; было время, когда по степи гремела о нем слава незаурядного силача, но – было и прошло, стерлось, забылось. Баки постарел, нужда согнула его спину, голод иссушил мускулы.

– Нет, не болен, – ответил Баки, пытаясь улыбнуться. – Наверное, кумыса немного перепил, что-то в голове шумит…

– Ну, коли от кумыса, это ничего, не страшно, – хитровато улыбнулся Аманкул. Он знал, что у хаджи Шугула не больно-то разопьешься кумыса и, конечно, Баки вовсе не от кумыса печален и угрюм, а что-то другое случилось со стариком. – Вам нужно поразмяться… Давайте-ка. Баки-ага, пустим коней наперегонки, кто вперед, а? – вдруг предложил табунщик и привстал на стременах, готовясь к скачке. Кобылица под ним забеспокоилась и, словно поняв намерение хозяина, нетерпеливо забила копытом.

– Ты, джигит, как я посмотрю, с ума сходишь от скуки… Впрочем, все мы в молодости были такими, только, скажу тебе, мы больше любили стаскивать друг друга с коней, а не скачку.

– Ну что ж, давайте попробуем, кто кого стянет с седла, – весело согласился Аманкул.

Баки ничего не ответил, молча поехал вдоль табуна. Аманкул последовал за ним. Вскоре они встретили второго табунщика, Карымсака.

– Где-то наши гулевые лошади затерялись, – как бы между прочим сказал Баки. – Уехал я с хаджи на два дня, а вернулся – лошадей нет. Вы, случайно, не видели их?

– Гулевых лошадей?.. Нет, Баки-ага, не видели. Говорят, сейчас по аулам разъезжают какие-то военные люди… Вчера я виделся с табунщиком Хайруллы. Он тоже разыскивал гулевых лошадей. Так он сказал, что у них много лошадей угнали военные. Может, и наших прихватили они?

– Если джамбейтинские сарбазы появятся здесь, гоните их. Они не имеют права трогать шугуловских лошадей! – Баки, словно угрожая кому-то, помахал в воздухе камчой.

– Как сказать, можно и не допускать, но ведь они с винтовками, чего доброго, постреляют нас, и все, – опасливо возразил Аманкул.

Но Баки уже перевел разговор на другую тему:

– Скоро праздник айт. Нурыш велел подготовить рыжего с лысиной к байге. Надо дать ему с неделю выстойку. Ну-ка давайте поймаем его, я отведу в аул. Сгоняйте табун!..

Аманкул и Карымсак с двух сторон стали сгонять лошадей к центру. Баки не вытерпел и стал помогать им. Он пустил своего куцехвостого гнедка вскачь, заворачивая молодых непослушных кобылиц. Вскоре табун был кое-как собран. Карымсак спешился и стал подкрадываться к жеребцу. Рыжий с лысиной – стройный красивый конь, густогривый, – когда скачет, кажется, стелет гриву по земле. Сейчас он стоял среди кобылиц, вытягивая шею, настороженно поводя ушами. Карымсак, полусогнувшись, пробирался к нему между кобылиц. Он подошел к рослой пегой кобыле и спрятался за ее спиной. Когда рыжий поднял голову, Карымсак ловко накинул ему на шею волосяную веревку. Жеребец встал на дыбы, рванулся в сторону и поволок за собой Карымсака. Петля все туже и туже стягивалась на его шее.

Рыжий остановился. Карымсак, перебирая руками веревку, шаг за шагом продвигался к жеребцу. Рыжий храпел, раздувая ноздри, выпученными глазами смотрел на табунщика, словно готовился разорвать его, но, когда Карымсак надел на него узду, сразу присмирел. Баки спокойно оседлал жеребца, сел и поехал дальше в степь, оставив куцехвостого гнедка в табуне. Рыжий шел ровно, красиво перебирая ногами, и Баки был доволен конем. Но жеребец вдруг забеспокоился, ему не хотелось уходить от косяка, он то и дело останавливался и поворачивался, намереваясь вернуться в табун. Баки дергал повод и стегал его плеткой.

– Красавец!.. – бормотал Аманкул, глядя на трусившего жеребца. – Проскакать бы на нем мимо аула так под вечер, эх, любо-диво!..

Жеребец протяжно заржал, словно прощаясь с табуном, и вскоре скрылся за холмами…

Баки ехал неторопливо, зорко всматриваясь в степь. Он решил завернуть к старой зимовке, что возле Анхаты, и посмотреть, нет ли там гулевых лошадей. Подъезжая к зимовке, он увидел лошадей, стоявших в тени, понурив головы. Кони махали хвостами, отгоняя назойливых мух. Приставив ладонь к глазам, Баки долго всматривался, стараясь определить, чьи это лошади. «Однако это не наши, – подумал он. – Но наши тоже, может быть, здесь? Стоят где-нибудь в камышах у воды…» Рыжий с лысиной, увидев лошадей, снова заржал и навострил уши.

Возле зимовки сидели люди. Это были Нурым, Бекей и Сулеймен. Услышав ржанье, они оглянулись и увидели приближавшегося всадника.

– Да это же рыжий жеребец хаджи Шугула!..

– Не Баки ли на нем едет? Кажется, он. Наверное, гулевых лошадей хаджи ищет, не знает, что их угнали сарбазы.

– Это Баки, точно, Баки! – воскликнул Сулеймен, любуясь красивой иноходью рыжего жеребца. – Норовистый конь, напористый, ни за что не даст обогнать себя!.. Я видел его на состязаниях – завидный конь!.. Постой, он же еще вчера в табуне ходил, а сегодня?.. А-а, наверное, к скачкам собираются готовить, ведь скоро праздник ант. Какой стройный, поджарый, а шея, шея, вы только посмотрите – колесом!.. Да его сейчас пускай в бега – безо всякой подготовки выдержит!..

Баки, подъехав к зимовке, привязал жеребца под навес и подошел к отдыхающим. Бекей и Нурым поздоровались с ним холодно и неохотно. Баки заметил это и, придвинувшись к Сулеймену, стал расспрашивать его о новостях.

Нурым то и дело поглядывал в сторону аула. Он видел, как двое военных, переправившись на противоположный берег, ушли по тропинке в аул и теперь снова возвращались той же дорогой к реке, но уже втроем. Кто был третий, Нурым не мог различить, но смутно догадывался, что это его брат Хаким. Ему не хотелось верить в эту догадку, он мысленно задавал себе вопрос: «Неужели Хаким? Неужели его арестовали? – и тут же сам себе отвечал: – Нет, не может быть!..» Всматриваясь в обрывистый берег, Нурым вдруг увидел толпу людей, сбегавших прямо по кустам к реке, – старики, женщины, ребятишки… Налетевший ветерок донес их громкие голоса. Нурым насторожился, готовый вскочить и бежать к Анхате. В это время неожиданно над рекой, прогремел выстрел. Сулеймен и Баки смолкли, прислушиваясь.

– Асан бьет уток, это же звук его фитильного ружья, – уверенно сказал Баки, словно отлично знал, какой звук производит при выстреле асановское ружье.

Новый выстрел расколол застывший знойный воздух, эхом покатившись по долине. Нурым вскочил:

– Я поеду туда, это неспроста стреляют! Пока мы прохлаждаемся здесь, как суслики в норе, проклятые сарбазы могут расправиться с Хакимом!.. – Рука Нурыма судорожно нащупывала в кармане револьвер.

Баки посмотрел на Сулеймена и недоуменно пожал плечами.

– Сегодня днем из Кзыл-Уйя сюда к нам приехали шестеро военных, – начал пояснять Сулеймен. – Они арестовали Халена, а потом поехали за Хакимом. Наверняка это они стреляют. Да, кстати, Баки-ага, как попали сюда ваши гулевые лошади? Сарбазы забрали их – одну запрягли в повозку, а на остальных сами ездят!..

– Как?!. – Баки даже подскочил от неожиданности. – Какие сарбазы? Какое они имеют право ездить на наших лошадях?

– А ну вас к черту с вашими шугуловскими лошадьми, пусть они хоть все передохнут от язвы!.. Чего за лошадей беспокоиться, когда на людей горе навалилось! – хмуря брови, проговорил Нурым.

Он кинулся было к рыжему с лысиной жеребцу, чтобы поскакать на нем к реке, но Баки ухватился за повод:

– Погоди, я сам поеду. Где эти сарбазы, что наших лошадей угнали? Покажи мне их, я им задам жару, я научу их, как садиться на чужих коней! Ишь, тоже мне смельчаки! Все равно найду, куда бы ни ускакали, найду…

– Дайте мне жеребца!

– Нет, нет, Нурым, я должен отобрать у них своих лошадей! Они у меня, как снопы, послетают с седел!.. Я им еще покажу!.. – злобно закричал Баки. Он быстро развязал чум-бур и мигом вскочил на рыжего жеребца.

…Асан видел, как арестовали учителя Халена. Не зная, что делать, и боясь, чтобы его самого не забрали, он ушел из аула и долго бродил по берегу Анхаты. Когда над рекой прогремели выстрелы, он побежал к зимовке, откопал винтовку и, поймав чью-то лошадь, прямо без седла прискакал на ней к Нурыму. Вслед за ним, побросав косы, прибежали Ареш, Тояш и Кубайра.

– Что делать? Что делать? – повторял Асан.

– Надо сначала узнать, что произошло там, на берегу, – предложил Сулеймен.

– Я еду, – сказал Нурым. – Асеке, дайте мне кобылу. А для себя возьмите наших коней, вон они пасутся!..

Не успел Нурым сесть на лошадь, как увидел Адильбека, сбегавшего с холмика к зимовке. Мальчик бежал быстро, белая рубаха его как парус раздувалась на ветру. Нурым дернул повод и поскакал навстречу Адильбеку. «Он, наверное, из аула бежит, сейчас расскажет, что там случилось!..»

– К нам пришли сарбазы и увели Хакима! Он велел мне бежать к вам и сказать, чтобы вы сейчас же шли к переправе!..

Адильбек так утомился от быстрого бега, что не мог стоять, у него дрожали колени.

– На переправу велел ехать?

– Да, да, там, на переправе, много сарбазов, я сейчас видел их!

Нурым привстал на стременах и, повернувшись к друзьям, все еще стоявшим возле зимовки, крикнул:

– Хакима арестовали!.. Он просил немедленно ехать к переправе на выручку. Кто поедет? Садитесь на коней! Асеке, где винтовка? Дайте ее мне.

– Ты погоди с винтовкой, – рассудительно сказал Кубайра. – Если уж доведется применить ее к делу, так уж пусть лучше стреляет сам Асан, он ловчее тебя и не сделает промаха. Погодите, не суетитесь и не шумите. Нам одним ехать туда нельзя, надо всем народом!.. Сулеймен, ты беги вон к тем косарям, видишь, и зови их сюда. Чем больше нас будет, тем лучше. Сарбазы испугаются и освободят Хакима.

– Пока мы будем собирать людей, сарбазы расправятся с Хакимом и уедут! Нам нельзя терять ни минуты, Кубеке. Да и чего нам бояться, нас и так много. Аллах дал душу, аллах и отнимет ее!.. Поехали быстрее! – нетерпеливо воскликнул Нурым.

– Нас семеро. У нас почти нет оружия. Разве сможем мы справиться с вооруженными сарбазами? Нурым, ты не горячись, Кубеке верно говорит: надо собрать побольше людей. Сулеймен, садись на лошадь и скачи созывать народ, а мы тем временем спустимся к переправе и постараемся задержать сарбазов, – распорядился Асан и пошел подгонять рабочих лошадей, пасущихся на зеленой лужайке возле оврага.

Вскоре от зимовки отъехали шесть джигитов и поскакали к реке. С другой стороны к переправе мчались десять всадников во главе с Сулейменом. Вслед за конными спешили к реке женщины с вилами и граблями.

Аблаев, с нетерпением ожидавший на берегу лодку с арестованным Хакимом, вдруг увидел, что в лодке творилось что-то неладное. Конвойные жандармы что-то кидали за борт, кажется винтовки, лодкой никто не управлял, и она вольно плыла по течению.

– Эй вы, что там происходит? А ну гребите сюда! – крикнул он, приложив трубочкой ладони ко рту.

Услышав оклик начальника, жандармы встрепенулись и немного осмелели. Один из них, готовившийся бросить в воду саблю, повернулся к Хакиму и сказал:

– Смотри, джигит, несдобровать вам! Придется вдвойне отвечать!..

– Молчи! Кидай саблю в воду! А ну, Шолпан, давай-ка опрокинем этих молодчиков в воду к окуням в гости – Хаким ловко выхватил у жандарма саблю и швырнул ее за борт.

Лодка, раскачиваясь, плыла почти по самому центру реки, где было глубоко и опасно даже для хорошего пловца, так как почти через каждую сажень встречались водовороты. Конвойные жандармы, всю свою жизнь не видевшие больших рек, трусливо ежились на дне лодки, боясь взглянуть на пенившуюся за бортом воду, и когда их лица обдавало холодными брызгами, они со стоном призывали на помощь аллаха.

Аблаев не мог разобрать, о чем говорили в лодке, – ветер дул в противоположную сторону, – но он ясно увидел, как сверкнула на солнце брошенная Хакимом сабля и скрылась в речной волне. Он поспешно выхватил наган из кобуры и выстрелил в воздух. Резкий звук выстрела гулко прокатился над рекой и замер где-то в камышовых зарослях. Неподалеку, за песчаным откосом, плавали две утки-лысухи. Услышав выстрел, они шлепнули крыльями по воде и поднялись в воздух; узкошеий нырок скрылся под водой и долго не показывал свою хохлатую голову. На минуту смолкли стоявшие на том берегу аульчане – старики, женщины, дети, и снова послышались их угрожающие голоса, гневные выкрики.

– Выброси весла, Шолпан, и прыгай в воду! – крикнул Хаким и выпрыгнул из лодки. На секунду над водой мелькнула его черная голова и снова скрылась – он под водой, как нырок, плыл к тростниковым зарослям.

Шолпан взмахнула веслом и далеко отшвырнула его в сторону. Затем медленно перевалилась через борт и, оттолкнув лодку, крикнула стрелявшему с берега офицеру:

– Вот твои сарбазы, забирай их! Мы их не трогали и ты нас не трогай!..

Она легко, по-мужски, рванулась вперед и тоже поплыла к тростникам.

Аблаев подбежал к винтовкам, составленным в козлы, схватил одну из них и стал беспорядочно стрелять по воде. Лицо его исказилось гневом. Он во весь голос проклинал конвойных, которые неподвижно сидели на дне лодки и молились.

– Да поднимите же головы, выродки проклятые! – хрипел офицер, потрясая в воздухе винтовкой. – Руками гребите, что ли!.. Гребите, а то пристрелю, как кутят!..

Жандармы – видно, на них подействовала угроза офицера – начали опасливо подгребать руками лодку к берегу. Более получаса мучались они, пока лодка уткнулась носом в прибрежный песок. Когда конвойные подбежали к Аблаеву, он не стал их ругать, только процедил сквозь зубы: «Сволочи! Приедем в Джамбейту, поговорим!..» Не теряя ни минуты, он посадил свой небольшой отряд на коней и повел в обратный путь. Было ясно, что разыскивать скрывавшегося в тростниках Хакима бесполезно, да и опасно, так как могут нагрянуть жители аула – и тогда придется пускать в дело винтовки, чтобы не быть разоруженными, как Маймаков. Но Аблаев хорошо помнил наказ султана Аруна-тюре – по мере возможности избегать крупных скандалов с жителями, не возбуждать в народе недовольство против властей – и поэтому спешно уводил отряд. Когда жандармы выбрались на равнину, Аблаев неожиданно увидел, как к ним наперерез с двух сторон мчались всадники и бежали пешие. Двое из верховых джигитов были вооружены винтовками, у пеших в руках вилы, косы, грабли. Всадники гнали коней во весь опор и быстро приближались к отряду. «Скачете?.. Этого и следовало ожидать, – полушепотом проговорил Аблаев, щуря глаза. – Если бы мы еще хоть немного замешкались, не сесть бы нам на коней… Проклятый аул, здесь даже бабы – злодейки!.. Эх, черт побери, если бы я знал, что они так взбесятся, стал бы с самого начала действовать иначе…»

– За мной!.. – гаркнул Аблаев, привстав на стременах. – Не отставать!.. – И поскакал в степь, стараясь пробиться к большой дороге. За ним, изо всей силы нахлестывая лошадей, помчались жандармы. Они скакали молча, припав к конским шеям, то и дело трусливо поглядывая назад.

Восемь всадников во главе с Нурымом пустились в погоню за жандармами. Нурым скакал впереди, держа наготове револьвер.

– Удирают, удирают! – радостно закричал Сулеймен. – Что-то не пойму, Хаким с ними или нет?

– Хакима нет с ними! Все шестеро – сарбазы!..

– Тогда пусть удирают!..

– Скачи, скачи, не отставай! Надо припугнуть, чтобы неповадно было!..

– А ну их к дьяволу! Разве догонишь их! Кони-то у них не то что у нас… Смотрите: их главный скачет на нурышевском сером жеребце!.. Ишь, как идет, ишь!.. – завистливо проговорил Асан, нахлестывая своего неуклюжего гнедого мерина.

– Что, что? Как ты сказал? Где серый? Кто на нем скачет?

– Кажется, главный их!

– Главный? Да как он смеет? Кто он такой, интересно мне знать, что без спросу может на чужих лошадях разъезжать? Я ему сейчас покажу, я проучу его сейчас!.. – Баки отпустил повод, и рыжий жеребец моментально вырвался вперед.

Приставив ладонь к глазам, Баки стал напряженно всматриваться в скакавших на полверсты впереди жандармов. Клубившаяся из-под копыт пыль мешала разглядеть масти мчавшихся коней. И все же Баки увидел серого – на нем ехал офицер. Он скакал чуть впереди отряда, плавно отмеривая сажени, словно летел над степью, едва касаясь копытами земли. Баки задрожал от злости. Словно кто прошептал над ухом Баки: «Вперед! Смелей!» Он взмахнул плеткой и крикнул:

– Кто со мной?.. Тояш, дай-ка мне твою дубинку, а ты возьми мой курук. – Баки на скаку взял у Тояша большую палку из вяза и передал ему свой курук. – Сейчас посмотришь: я сшибу этого главного, как сову с ветки… Кто со мной? Догоним!

Баки гикнул, хлестнул рыжего по спине, жеребец рванулся вперед и сразу же оставил далеко позади себя измученных работой жунусовских лошадей.

– Постой, постой, Асан! Тояш, вернитесь назад! Да вы что, с ума посходили, что ли? Сарбазы перестреляют вас, как уток! – всполошился Кубайра.

Но ни Асан, ни Тояш не обратили внимания на Кубайру; охваченные общим возбуждением, они устремились вслед за Баки. От второй группы джигитов, гнавшихся за жандармами, тоже отделились несколько всадников; крича и махая плетками, они старались присоединиться к группе Баки. По всей долине от озера Бошекен до самой Анхаты с гиком и шумом мчались джигиты, бежали пешие. Над степью клубилась пыль, земля, казалось, дрожала под ударами копыт.

Кубайра, благоразумно придерживая свою гнедую кобылу, отстал от джигитов и продолжал кричать, намереваясь заставить их прекратить погоню. Убедившись, что его никто не слушает, он смолк и стал наблюдать за Баки, который уже догонял Аблаева. Подскакав почти вплотную к офицеру, Баки взмахнул дубинкой, но Аблаев вовремя пригнулся и спасся от удара. Рыжий жеребец, разгоряченный скачкой, обогнал серого и, закусив удила, понес Баки в степь. Воспользовавшись этим, Аблаев свернул вправо и выехал на широкий наезженный тракт. Серый пошел еще быстрее. Пока Баки разворачивал своего рыжего жеребца и выводил его на дорогу, Аблаев снова успел вырваться далеко вперед. Баки обогнал мчавшихся в облаке пыли жандармов и, весь слившись с конем, как вихрь понесся по грунтовой дороге. Расстояние между серым и рыжим конями заметно сокращалось. Особенно красиво скакал рыжий с лысиной жеребец – пластался над дорогой, вытянув шею, далеко вперед выбрасывая передние ноги. Казалось, он гнался за серым, как за своей жертвой, готовый схватить зубами круп и разорвать на клочки. Кубайре почудилось, что он явно слышит гневный храп, рыжего жеребца. «Нет, не успеет серый уйти за холм, – подумал Кубайра. – Рыжий нагонит его. Эх, красавчик! Вот это конь так конь!..» Кубайра смотрел на скачущих так пристально, что у него заслезились глаза. Пока он вытирал рукавом слезы, Баки настолько приблизился к офицеру, что можно было свободно набросить аркан на шею серому. Баки уже поднял над головой дубинку, чтобы ударить Аблаева, но офицер, отпустив поводья, повернулся всем корпусом к Баки и вскинул винтовку. Пока Кубайра успел сообразить, что происходит, над степью грянул выстрел. Рыжий жеребец со всего маха рухнул на землю… Когда рассеялась пыль, Кубайра увидел, что офицер, пригнувшись к луке седла, уже огибал холм, а на дороге недвижно лежал рыжий жеребец, придавив собою старика Баки…

Придержав разгоряченного коня, Аблаев подождал скакавших вразброд жандармов и во главе своего небольшого отряда снова помчался в направлении Джамбейты.

К недвижно лежавшему посредине дороги Баки первым подскакал Нурым. Почти тут же подъехали Асан и Сулеймен. Спешившись, они кинулись к старику – Баки лежал с закрытыми глазами, дышал часто и хрипло, был без сознания. Друзья перенесли его на обочину дороги и положили на мягкую траву. Нурым склонился над стариком, расстегнул ему ворот рубахи и стал осматривать – раны нигде не было видно, пуля не задела старого Баки. Пока подъехали остальные джигиты, Нурым, Асан и Сулеймен стояли молча со склоненными головами возле распластавшегося тела Баки. Из-за холма еще слышалась гулкая дробь копыт – это удирали жандармы.

Джигиты, подъехав, полукольцом окружили Баки. Кубайра, прислонившись ухом к груди старика, прислушивался к биению сердца.

– Чего же вы смотрите, джигиты! Его надо поскорее убрать с солнцепека. Нурым, поезжай к какой-нибудь ближней зимовке и привези кусок плетня, чтобы на нем можно было увезти Баки. Да тут вон недалеко зимовка Халена, – наверное, там есть плетень. Скачи туда быстрее, – сказал Кубайра и, пододвинув старика поближе к кустам чия, стал сооружать над его головой небольшую тень из веток.

– Пуля не задела его… Только боюсь, как бы у него не надорвалось что-нибудь внутри, – вслух высказал предположение Асан.

Кубайра с минуту сидел молча, разглядывая побледневшее лицо Баки, ощупал его голову и медленно проговорил:

– Наверное, у него повреждены мозги…

Нурым уехал к зимовке Халена. Сулеймен подошел к рыжему жеребцу, безжизненно лежавшему в дорожной пыли, и стал осматривать его. Изо рта и носа жеребца натекло много крови, она не успела вся впитаться в землю и превратилась в большой черный сгусток. Передние ноги были поджаты под грудь, а задние – судорожно вытянуты. Казалось, что даже лежа жеребец продолжал скакать, намереваясь во что бы то ни стало догнать серого.

Сулеймен покачал головой:

– Какой был конь!.. Пуля угодила прямо в висок – наповал уложила!..

Старика Баки привезли на плетне в аул хаджи Жунуса и положили в юрте Бекея. За все это время он ни разу не очнулся. Жунус сам сел у изголовья Баки; он ни с кем не разговаривал, никого не замечал, даже плачущей Макке не сказал ничего утешительного.

– Знаю, дорогая, что наступили трудные, горькие для нас дни. Иди домой и смотри за хозяйством, за детьми…

Арест Халена удручающе подействовал на жителей аула. Особенно скорбел по учителю хаджи Жунус, так как Хален был его лучшим другом и советчиком. Родственники хаджи и домашние понимали печаль старика и старались не досаждать ему вопросами.

Перед закатом солнца Жунус послал Нурыма и Сулеймена звать к вечерней трапезе стариков и джигитов из ближних кочевий. Для гостей уже были освежеваны два барана, и мясо варилось в котле, разжигая аппетиты аульчан. Как дрофы, пасущиеся на ветру, выстроились возле юрты дымящиеся самовары. К аулу Жунуса с разных сторон стали подъезжать и подходить люди. Между небольшой юртой Бекея и белой юртой хаджи расстелили разноузорчатые кошмы и ковры. Когда последний луч солнца скрылся в степи, народу собралось так много, что на пестрых коврах и кошмах уже не было места, джигиты рассаживались прямо на траве. Прибыли почти все жители восьми аулов, кочевавших в междуречном джайляу. В ожидании начала трапезы собравшиеся оживленно переговаривались между собой. Говорили о несправедливом аресте учителя и несчастье, которое постигло старого Баки. Некоторые предполагали, что старик не выдержит и умрет.

– Зачем нас собрал сюда хаджи? Сказать что-нибудь хочет?

– Какой хаджи?

– А ты разве не знаешь какой? Кто всегда заступается за народ? Только хаджи Жунус!..

– И в тот год, когда наших джигитов хотели забрать на тыловые работы, хаджи Жунус выступал против волостного? Это было в месяце саратан…

– Ну да, в месяце саратан и есть, как раз в начале поста!..

– Что же хаджи хочет сказать нам?

– Смотрите, Жол едет! Уж не старшина ли хочет сообщить нам что-нибудь новенькое? Может, для этого и собрал нас хаджи?

– Нет, хаджи Жунус никогда бы не стал собирать нас из-за старшины.

– О чем вы толкуете? Жола послала сюда Бахитли, сам он ни в жизнь не приехал бы!

– Говорят, что Хакима чуть не арестовали? Это правда?

– Правда… Спасла его молоденькая сношка вдовы Кумис.

– Проворна сношка у Кумис, ловкая, не хуже любого джигита!..

Многие из прибывших были хорошо знакомы хаджи, почти каждый вечер он встречался с ними на полуночной молитве, теперь он только коротко поздоровался с ними и сел на почетное место, поджав под себя ноги. Люди притихли, ожидая, что скажет хаджи. Жунус расстегнул воротник белой рубахи, словно он сдавливал ему горло, неторопливо погладил бороду и начал:

– Когда мне было восемь лет, я видел батыров, которые, взяв в руки оружие, дрались с ханскими приспешниками, защищая народ от бесправия и гнета; я видел землю, ставшую бурой от пролитой на ней крови батыров – наших отважных отцов. Это было пятьдесят лет назад… Кто из вас не помнил, как совсем недавно джигиты наших аулов, сев на коней, гнали сына Бекебаса до самого Теке, гнали с позором, как презренного голодного волка?