На свете счастья нет, а есть покой и воля.
       Пушкин 25
 
       Кладбище называлось "Воля".
       Блок 26
 
       Запоздалый эпиграф.
 
      Есенин погребен на Ваганьковом рядом с Ширяевцем, чью могилу, разумеется, никто не крал, а просто мы не сумели в тот раз найти.
       Ноябрь 1928- январь 1929
 

 

ЧЕТЫРЕ ДНЯ СЕРГЕЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА ЕСЕНИНА

 

1

 
      В ноябре месяце 1925 года вошел к нам в номер гостиницы "Англетер", в Ленинграде, поэт Сергей Александрович Есенин 1. От былого здоровья, удали осталась только насмешливая улыбка, а волосы, те прекрасные, золотые волосы, совсем посерели, перестали виться, глаза тусклые, полны грусти, красноватые больные веки и хриплый, еле слышный голос.
      – Сереженька, что с тобой?
      – Болен я, тетя *, вот думаю лечиться скоро в Москве у лучших профессоров.
      * Есенин звал автора воспоминаний "тетей".
 
      Он был такой исстрадавшийся, растерянный, неспокойный, все время что-нибудь перебирал руками. Пришел не один – с поэтом Н. П. Савкиным. Читал свои последние произведения.
      В этот его приезд мы виделись два раза. В день отъезда он пел хрипловатым приглушенным голосом вместе с Савкиным рязанские частушки:
 
       Что-то солнышко не светит,
       Над головушкой туман,
       Али пуля в сердце метит.
       Али близок трибунал.
 
       Эх доля-неволя,
       Глухая тюрьма!
       Долина, осина -
       Могила темна.
 

2

 
      Через месяц, 24 декабря 1925 года, утром в десять – одиннадцать часов к нам почти вбежал в шапке и шарфе сияющий Есенин.
      – Ты откуда, где пальто, с кем?
      – А я здесь остановился. Сегодня из Москвы, прямо с вокзала. Мне швейцар сказал, что вы тут, а я хотел быть с вами и снял пятый номер. Пойдемте ко мне. Посидим у меня, выпьем шампанского. Тетя, ведь это по случаю приезда, а другого вина я не пью *.
      Пошли к нему. Есенин сказал, что он из Москвы уехал навсегда, будет жить в Ленинграде и начнет здесь новую жизнь – пить вино совершенно перестанет. Со своими родственниками он окончательно расстался, к жене не вернется – словом, говорил о полном обновлении своего быта. У него был большой подъем. Вещи он оставил сначала у поэта В. Эрлиха и ждал теперь его приезда с вещами.
      Есенин попросил у меня поесть, а потом мы с ним поехали вечером покупать продовольствие на праздничные дни. Есенин рассказывал о том, что стихов больше не пишет, а работает много над большой прозаической вещью – повесть или роман 2. Я попросила мне показать. Он обещал показать через несколько дней, когда закончит первую часть. Рассказывал о замужестве своей сестры Кати, подшучивал над собой, что он-то уж избавлен от всякой женитьбы, так как три раза был женат, а больше по закону не разрешается.
      Первый день прошел в воспоминаниях прошлого и в разговорах о ближайшем будущем. Поэта Эрлиха мы просили искать общую квартиру: для нас и Сергея Александровича.
      Я сначала не соглашалась на такое общежитие **, но Есенин настаивал, уверяя, что не будет пить, что он в Ленинград приехал работать и начать новую жизнь.
      * Сергей Александрович редко пил шампанское, как дорогое вино.
      ** В 1919 г. Есенин жил в одной квартире с Устиновым.
 
      В этот день мы разошлись довольно поздно, а на другой день (26 декабря) Есенин нас разбудил чуть свет, около пяти часов утра. Он пришел в красном халате, такой домашний, интимный. Начались разговоры о первых шагах его творчества, о Клюеве, к которому Есенин хотел немедленно же ехать. С трудом его уговорили немного обождать, хотя бы до полного рассвета. Часов в семь утра он уехал к Клюеву.
      Днем, в одиннадцать – двенадцать часов, в номере Есенина были Клюев, скульптор Мансуров и я. Мы сидели на кушетке и оживленно беседовали. Сергей Александрович познакомил меня с Клюевым:
      – Тетя, это мой учитель, мой старший брат.
      Я недолго была у Сергея Александровича. Как потом передавали, они сумели поспорить, но разошлись с тем, чтобы на другой день встретиться. Есенин назавтра говорил, что он Клюева выгнал. Это было не совсем так.
      В тот день было немного вина и пива. Меня, помню. поразил один поступок Есенина: он вдруг запретил портье пускать кого бы то ни было к нему, а нам объяснил, что так ему надо для того, чтобы из Москвы не могли за ним следить.
      Помню, заложив руки в карманы, Есенин ходил по комнате, опустив голову и изредка поправляя волосы.
      – Сережа, почему ты пьешь? Ведь раньше меньше пил? – спрашивала я.
      – Ах, тетя, если бы ты знала, как я прожил эти годы! Мне теперь так скучно!
      – Ну, а твое творчество?
      – Скучное творчество! – Он остановился, улыбаясь смущенно, почти виновато. – Никого и ничего мне не надо – не хочу! Шампанское, вот веселит, бодрит. Всех тогда люблю и… себя! Жизнь штука дешевая, но необходимая. Я ведь "божья дудка".
      Я попросила объяснить, что значит "божья дудка".
      Есенин сказал:
      – Это когда человек тратит из своей сокровищницы и не пополняет. Пополнять ему нечем и неинтересно. И я такой же.
      Он смеялся с горькой складочкой около губ.
      Пришел Г. Ф. Устинов с писателем Измайловым и Ушаковым, подошел Эрлих. Есенин читал свои стихи. Несколько раз прочел "Черного человека" в законченном виде, значительно сокращенном.
      Разбирали вчерашний визит Клюева, вспоминали один инцидент. Н. Клюев, прослушав накануне стихи Есенина, сказал:
      – Вот, Сереженька, хорошо, очень хорошо! Если бы их собрать в одну книжку, то она была бы настольной книгой всех хороших, нежных девушек.
      Есенин отнесся к этому пожеланию неодобрительно, бранил Клюева, но тут же, через пять минут, говорил, что любит его. Вспоминая об этом сегодня, Есенин смеялся.
 

 
      27-го я встретила Есенина на площадке без воротничка и без галстука, с мочалкой и с мылом в руках. Он подошел ко мне растерянно и говорит, что может взорваться ванна: там будто бы в топке много огня, а воды в колонке нет.
      Я сказала, что, когда будет все исправлено, его позовут.
      Я зашла к нему. Тут он мне показал левую руку: на кисти было три неглубоких пореза.
      Сергей Александрович стал жаловаться, что в этой "паршивой" гостинице даже чернил нет, и ему пришлось писать сегодня утром кровью.
      Скоро пришел поэт Эрлих. Сергей Александрович подошел к столу, вырвал из блокнота написанное утром кровью стихотворение и сунул Эрлиху во внутренний карман пиджака.
      Эрлих потянулся рукой за листком, но Есенин его остановил:
      – Потом прочтешь, не надо!
      Позднее мы снова сошлись все вместе. Я была не все время у него, то выходила, то снова приходила. Вечером Есенин заснул на кушетке. За ужином Есенин ел только кости и уверял, что только в гусиных костях есть вкус. Все смеялись.
      В этот день все очень устали и ушли от него раньше, чем всегда. Звали его к себе, он хотел зайти – и не пришел.
 

4

 
      28-го я пошла звать Есенина завтракать, долго стучала, подошел Эрлих – и мы вместе стучались. Я попросила наконец коменданта открыть комнату отмычкой. Комендант открыл и ушел. Я вошла в комнату: кровать была не тронута, я к кушетке – пусто, к дивану – никого, поднимаю глаза и вижу его в петле у окна. Я быстро вышла. ‹…›
       3 января 1926 г.
 

 

ИЗ СТАТЬИ "КАК ДЕЛАТЬ СТИХИ?"

 
      Есенина я знал давно – лет десять, двенадцать.
      В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками крестиками. Это было в одной из хороших ленинградских квартир. Зная, с каким удовольствием настоящий, а не декоративный мужик меняет свое одеяние на штиблеты и пиджак, я Есенину не поверил. Он мне показался опереточным, бутафорским. Тем более что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы.
      Как человек, уже в свое время относивший и отставивший желтую кофту, я деловито осведомился относительно одежи:
      – Это что же, для рекламы?
      Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло.
      Что-то вроде:
      – Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем… мы уж как-нибудь… по-нашему… в исконной, посконной…
      Его очень способные и очень деревенские стихи нам, футуристам, конечно, были враждебны.
      Но малый он был как будто смешной и милый.
      Уходя, я сказал ему на всякий случай:
      – Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!
      Есенин возражал с убежденной горячностью. Его увлек в сторону Клюев, как мамаша, которая увлекает развращаемую дочку, когда боится, что у самой дочки не хватит сил и желания противиться.
      Есенин мелькал. Плотно я его встретил уже после революции у Горького. Я сразу со всей врожденной неделикатностью заорал:
      – Отдавайте пари, Есенин, на вас и пиджак и галстук!
      Есенин озлился и пошел задираться.
      Потом стали мне попадаться есенинские строки и стихи, которые не могли не нравиться, вроде:
       Милый, милый, смешной дуралей… 1и т. д.
       Небо – колокол, месяц – язык… 2и др.
      Есенин выбирался из идеализированной деревенщины, но выбирался, конечно, с провалами, и рядом с
       Мать моя родина,
       Я большевик… 3
      появлялась апология "коровы". Вместо "памятника Марксу" требовался коровий памятник 4. Не молоконосной корове а-ля Сосновский, а корове-символу, корове, упершейся рогами в паровоз.
      Мы ругались с Есениным часто, кроя его, главным образом, за разросшийся вокруг него имажинизм.
      Потом Есенин уехал в Америку и еще куда-то и вернулся с ясной тягой к новому.
      К сожалению, в этот период с ним чаще приходилось встречаться в милицейской хронике, чем в поэзии. Он быстро и верно выбивался из списка здоровых (я говорю о минимуме, который от поэта требуется) работников поэзии.
      В эту пору я встречался с Есениным несколько раз, встречи были элегические, без малейших раздоров.
      Я с удовольствием смотрел на эволюцию Есенина: от имажинизма к ВАППу. Есенин с любопытством говорил о чужих стихах. Была одна новая черта у самовлюбленнейшего Есенина: он с некоторой завистью относился ко всем поэтам, которые органически спаялись с революцией, с классом и видели перед собой большой и оптимистический путь.
      В этом, по-моему, корень поэтической нервозности Есенина и его недовольства собой, распираемого вином и черствыми и неумелыми отношениями окружающих.
      В последнее время у Есенина появилась даже какая-то явная симпатия к нам (лефовцам): он шел к Асееву, звонил по телефону мне, иногда просто старался попадаться.
      Он обрюзг немного и обвис, но все еще был по-есенински элегантен.
      Последняя встреча с ним произвела на меня тяжелое и большое впечатление. Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь. От него и двух его темных (для меня, во всяком случае) спутников несло спиртным перегаром. Я буквально с трудом узнал Есенина. С трудом увильнул от немедленного требования пить, подкрепляемого помахиванием густыми червонцами. Я весь день возвращался к его тяжелому виду и вечером, разумеется, долго говорил (к сожалению, у всех и всегда такое дело этим ограничивается) с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться. Те и я ругали "среду" и разошлись с убеждением, что за Есениным смотрят его друзья – есенинцы.
      Оказалось не так. Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным. Я узнал об этом ночью, огорчение, должно быть, так бы и осталось огорчением, должно быть, и подрассеялось бы к утру, но утром газеты принесли предсмертные строки:
       В этой жизни умирать не ново,
       Но и жить, конечно, не новей.
      После этих строк смерть Есенина стала литературным фактом.
       ‹1926›
 
       КОММЕНТАРИИ
 

 

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН

 
      Личные встречи Алексея Максимовича Горького (1888- 1936) с Есениным не были, видимо, особенно часты. Но творчество Есенина и сам он как человек постоянно занимали А. М. Горького.
      Они познакомились в Петрограде в конце 1915 – начале 1916 года, и А. М. Горький сразу привлек молодого поэта к участию в только что организованном журнале "Летопись". В одном из первых номеров он намеревался опубликовать "Марфу Посадницу", но цензура запретила это произведение. Во второй книге журнала (февраль 1916 г.) появилось только стихотворение Есенина "Заглушила засуха засевки…".
      Интерес к А. М. Горькому, к его творчеству пробудился у Есенина еще задолго до их личного знакомства. В 1914 году ему пришлось наблюдать, как восторженно встречали писателя рабочие сытинской типографии (см. об этом в воспоминаниях Н. А. Сардановского). Возможно, эти впечатления отразились и в его ответах на анкету о творчестве ряда писателей, в которой он отозвался об А. М. Горьком как о писателе, "которого не забудет народ" (см. об этом в воспоминаниях Л. М. Клейнборта).
      Позже, в рецензии, посвященной первым сборникам пролетарских писателей, он отметил роль А. М. Горького как инициатора выпуска одного из них (см. V,191). Даже в период 1917- 1918 годов, когда "крестьянский уклон" Есенина, казалось бы, должен был развести его с А. М. Горьким, выдвигавшим совсем иные идеи, в частности, о роли крестьянства в революции, – нет ни одного свидетельства об отчуждении их друг от друга. Напротив, именно в это время, 24 декабря 1917 года, стихотворения Есенина "То не тучи бродят за овином…" и "Заметает пурга…" появляются в горьковской "Новой жизни".
      В июле 1925 года в письме, которое осталось неотосланным, Есенин писал А. М. Горькому: "Думал о Вас часто и много. ‹…› Я все читал, что Вы присылали Воронскому. Скажу Вам только одно, что вся Советская Россия всегда думает о Вас, где Вы и как Ваше здоровье. Оно нам очень дорого. ‹…› Желаю Вам много здоровья, сообщаю, что все мыследим и чутко прислушиваемся к каждому Вашему слову" (VI,190). Об отношении Есенина к А. М. Горькому см. также воспоминания С. А. Толстой-Есениной в наст. изд.
      Самоубийство Есенина произвело тяжелое впечатление на А. М. Горького. "Очень подавлен смертью Есенина", – сообщал он И. А. Груздеву 9 января 1926 года (Архив А. М. Горького, т. XI, с. 29-30). "Если б Вы знали, друг мой, – писал он Ф. Элленсу 7 февраля 1926 года, – какие чудесные, искренние и трогательные стихи написал он перед смертью, как великолепна его поэма "Черный человек", которая только что вышла из печати. Мы потеряли великого русского поэта…" (там же, т. VIII, с. 99).
      В трагической судьбе Есенина А. М. Горький видел не просто драму конкретного человека, а нечто большее – отражение глубоких социальных конфликтов.
      Он внимательно следил за тем, что писалось о Есенине, просил своих корреспондентов присылать ему все, что появлялось в печати. 7 июля 1926 года он сообщал С. А. Толстой-Есениной: "Газетные статейки о нем я все собрал, вероятно – все. Это очень плохо. Не пришлете ли Вы мне несколько – две-три – наиболее бесстыдные и плохие книжки о нем? Я хотел бы кое-что сказать по поводу их" (ЛР,1965, 1 октября). Однако выполнить это намерение он не смог. 8 декабря 1926 года, посылая ей свои воспоминания о Есенине, он писал: "Предполагал я написать статью о нем, а не воспоминания о встрече с ним, но статья потребовала бы много времени, – ведь о Есенине можно и следует сказать очень много. Но, к сожалению, нет у меня времени написать статью" (там же).
      Подробнее об истории взаимоотношений А. М. Горького и Есенина см.: Земсков В. Горький и Есенин – журн. "Урал", 1961, N 6; Эвентов И. С. С. Есенин в оценке М. Горького – сб. "Есенин и русская поэзия". Л., 1967; Вайнберг И. А. М. Горький и Сергей Есенин – ВЛ,1985, N 9.
      Воспоминания были впервые опубликованы с сокращениями в "Красной газете", веч. вып. Л., 1927, 5 марта; полностью в кн.: Горький М. Воспоминания. Рассказы. Заметки. Berlin, Kniga, 1927. Печатаются по тексту издания: Горький М. Полн. собр. соч., т. 20. М., Наука, 1974, с. 62-69.
 
       1Точная дата первой встречи А. М. Горького и Есенина не установлена. А. М. Горький пишет, что увидел его впервые вместе с Н. А. Клюевым. Следовательно, она состоялась не раньше октября 1915 г., когда Есенин после своего возвращения в Петроград из Константинова лично познакомился с Н. А. Клюевым. В феврале 1916 г. стихи Есенина печатаются в "Летописи". Тогда же он подарил А. М. Горькому "Радуницу" с надписью: "Максиму Горькому, писателю земли и человека, от баяшника соломенных суемов Сергея Есенина на добрую память. 1916 г. 10 февр. Пт." (Личная библиотека А. М. Горького в Москве, кн. I. M., 1981, с. 151). Трудно предположить, что и публикация стихов в "Летописи", и дарственная надпись на книге не связаны с личными встречами, поэтому можно считать, что их знакомство состоялось между октябрем 1915-го и февралем 1916 г. Следовательно, слова в очерке "было лето, душная ночь", характеризующие время, когда произошла первая встреча, – ошибка памяти.
       2Есенин и Айседора Дункан приехали в Берлин 11 мая 1922 г. Судя по дарственной надписи Есенина на отдельном издании "Пугачева": "Дорогому Алексею Максимовичу от любящего Есенина. 1922, май 17, Берлин" (Личная библиотека А. М. Горького в Москве, кн. I. M., 1981, с. 151), их встреча на квартире А. Н. Толстого произошла 17 мая. Об этой встрече см. также воспоминания Н. В. Крандиевской-Толстой.
       3Из стихотворения "Закружилась листва золотая…".
       4Из стихотворения "Я обманывать себя не стану…".
       5Эта строка и следующие цитируемые четыре строки – из стихотворения "Сыпь, гармоника. Скука… Скука…". У Есенина: "Что ж ты смотришь так синими брызгами?"
       6" Рай животных"- рассказ французского писателя Франсиса Жамма, а не Поля Клоделя.
 

 

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН И АЙСЕДОРА ДУНКАН

 
      Наталья Васильевна Крандиевская-Толстая (1888-1963) – поэтесса, жена А. Н. Толстого в 1917-1938 годах.
      Известна дарственная надпись Есенина на сб. "Голубень" (1918): "Н. Крандиевской с любовью. Сергей Есенин.P. S. Я не ошибся. Вы все-таки похожи на…" (журн. "Молодая гвардия". М., 1975, N 8, с. 209).
      Воспоминания впервые опубликованы в альманахе "Прибой". Л., 1959, январь. Печатаются по тексту изд.: Крандиевская-Толстая Н. Воспоминания. Л., 1977, с. 194- 203. Датируются по первой публикации.
 
       1Точная дата этой встречи не установлена. В дневниках А. Н. Толстого она не зафиксирована (сообщено И. И. Щербаковой). Указание Н. В. Крандиевской-Толстой, что она относится к 1917 г., и упоминание в тексте стоящих на столе верб и великого поста дало основание некоторым исследователям предположить, что встреча состоялась в последних числах марта (вербное воскресенье приходилось в 1917 г. на 26 марта). Однако никто из московских литераторов не отмечает пребывания Есенина весной 1917 г. в Москве, нет сведений об этой поездке и в переписке Есенина.
      Воспоминания Н. В. Крандиевской-Толстой являются единственным свидетельством о приезде Есенина и Н. А. Клюева в Москву весной 1917 г. Определение точного времени данной встречи требует поиска дополнительных документальных источников.
       2Встреча состоялась 17 мая 1922 г. Ее подробно описывает в своих воспоминаниях М. Горький.
       3Из письма А. С. Пушкина к П. А. Вяземскому (вторая половина мая 1826 г.).
 

 

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН И АЙСЕДОРА ДУНКАН

 
      Франц Элленс (наст. имя Фредерик Ван Эрманжан; 1881- 1972) – видный бельгийский прогрессивный писатель. В русских переводах выходили его произведения "Жестокости жизни" (1916), "Басс-Бассина-Булу" (1925) и др. В течение длительного времени он находился в переписке с А. М. Горьким (см. Архив А. М. Горького, т. VIII, с. 90-105).
      Ф. Элленс познакомился с Есениным в 1922 году в Париже и тогда же вместе со своей женой, M. M. Милославской, занялся переводами на французский язык его стихотворений и поэм. Они печатались тогда в ряде парижских журналов и газет. В частности, в "Юманите" 5 ноября 1922 года был опубликован перевод стихотворения "Я покинул родимый дом…". Сборник Есенина в их переводе вышел в Париже в 1922 году. (Serge Essenine. La confession d'un voyou. Preface de Franz Hellens. Traduit du russe par Marie Miloslawsky et Franz Hellens. Paris. Y. Pavolozky. 1922).
      Смерть Есенина произвела на Ф. Элленса тяжелое впечатление. "Дошла ли уже до Вас весть о самоубийстве Есенина? – спрашивал он 30 декабря 1925 г. А. М. Горького. – Нас она сильно потрясла" (Архив А. М. Горького, т. VIII, с. 97). А. М. Горький ответил ему: "Царь Давид хорошо сказал в одном из своих псалмов про "ложь во спасение". Будь у меня возможность так солгать Сергею Есенину, чтобы эта ложь спасла его от смерти, я бы сделал это, разумеется" (там же, с. 99).
      Воспоминания впервые напечатаны в газ. "Les Nouvelles litteraires, artistiques et scientifiques", Paris, 1927, 22 octobre, Љ 262. Перевод осуществлен составителем по этому тексту.
 
       1Айседора Дункан погибла в Ницце 14 сентября 1927 г.
       2Во французском оригинале – опечатка или описка автора: время знакомства отнесено к 1924 г. В Париже Есенин был вместе с Айседорой Дункан в конце июля и со второй половины августа по сентябрь 1922 г. На эти месяцы и приходятся его встречи с Ф. Элленсом.
       3Из стихотворения "Хулиган".
       4Из стихотворения "Кобыльи корабли".
       5Из стихотворения "Исповедь хулигана".
       6Из рецензии А. Н. Толстого на сб. Есенина "Исповедь хулигана" и "Трерядница" (журн. "Новая русская книга". В., 1922, N 1, январь, с. 16).
 

 

ВСТРЕЧИ С ЕСЕНИНЫМ

 
      Морис Осипович Мендельсон (1904-1982) – критик и литературовед, специалист по американской литературе. В 1922- 1931 годах жил в Америке, где в 1922 году вступил в коммунистическую партию США. С 1931 года жил и работал в СССР. С 1932 года – член КПСС.
      Воспоминания впервые напечатаны в ВЛ,1984, N 3. Печатаются по этому тексту.
 
       1Первое время по приезде в Нью-Йорк Есенин и Айседора Дункан жили в известном отеле "Валдорф-Астория". В США они пробыли с 1 октября 1922 г. по 4 февраля 1923 г.
       2Здесь и далее имеется в виду статья А. Ярмолинского "Есенин в Нью-Йорке", опубликованная в "Новом журнале". Нью-Йорк, 1957, кн. 51, с. 112-119. А. Ярмолинский назвал там А. Ветлугина "приятелем" Есенина. Это неверно. Глубокое расхождение А. Ветлугина с Есениным, их несогласие по самым кардинальным вопросам видно из письма А. Ветлугина к Есенину, присланного уже после возвращения поэта в Москву. "Ты еще в революции, – писал он 6 октября 1923 г. – Я уже на "отмели времен", где вопреки мнению тишайшего Лундберга – увы или ура – не осталось даже "отвращения к косности" ‹…›. Ты ушел в Москву ("творчество"). Я еду в ненавистную тебе Америку ‹…›. Ты и подлинно "скиф", меня же веселит отель, бар, аэроплан, шелковое женское белье ‹…›. Во всем этом самым серьезным образом я полагаю единственную реальную ценность. Это уже не красноречие и не мелодекламация. Быть Рокфеллером значительнее и искреннее, чем Достоевским, Есениным и т. д. И в этом мое расхождение с тобой" (ВЛ,1977, N 6, с. 234-235). Цинизм А. Ветлугина, его преклонение перед тем, что вызывало яростнейшие проклятия Есенина, не могли, конечно, способствовать их дружбе. Он был явно чужд Есенину, и его общество (а пути их скрестились еще в самом начале зарубежной поездки, в Берлине) не только не скрашивало, а скорее усугубляло то духовное одиночество, которое так тяготило Есенина во время его зарубежной поездки.
       3Этот сборник Есенин привез с собой (см. воспоминания И. В. Грузинова и примеч. 25 к ним).
       4О попытке Есенина выпустить сборник своих стихов в Америке – см. его письмо к А. Ярмолинскому и примеч. к нему (VI,132, 318-319).
 

 

ИЗ КНИГИ "ВСТРЕЧИ С ЕСЕНИНЫМ"

 
      Илья Ильич Шнейдер (1891-1980) – журналист, театральный работник. Летом 1921 года он был прикомандирован к приехавшей в Москву Айседоре Дункан и помогал ей в организации школы танца. Впоследствии, после отъезда А. Дункан из России, руководил студией, затем Московским театром-студией им. Айседоры Дункан, существовавшим до 1949 года. Познакомился с Есениным в ноябре 1921 года.
      Воспоминания впервые опубликованы в журн. "Москва", 1960, N 10. В расширенном виде под заглавием "Встречи с Есениным" были выпущены отдельным изданием (М., Советская Россия, 1965). В наст. изд. печатаются с сокращениями по тексту кн.: Шнейдер Илья. Встречи с Есениным. М., Советская Россия, 1974.
 
       1Перефразирована первая строка стихотворения М. Ю. Лермонтова "Благодарность". Местонахождение экземпляра "Пугачева" с дарственной надписью А. Дункан неизвестно. На такой же книге, подаренной Ирме Дункан, Есенин написал: "Ирме от черта. С. Есенин"(см.: журн. "Молодая гвардия". М., 1975, N 8, с. 209).
       2Брак Есенина и А. Дункан был заключен 2 мая 1922 г.
       3Есенин и А. Дункан вылетели из Москвы в Кенигсберг 10 мая 1922 г. и вернулись в Москву 3 августа 1923 г.
       4Речь идет об инциденте в берлинском Доме искусств 12 мая 1922 г. Когда Есенин и Дункан появились в зале, то часть публики решила приветствовать их пением "Интернационала". В ответ на это какой-то хроникер из крайне правой эмигрантской газеты "Руль" стал шикать, некоторые из присутствовавших его поддержали. "Лицом к лицу, как на очной ставке, столкнулись два полюса русской мысли, два мироощущения, два мира, – рассказывал об этом случае один из журналистов. – Широко открытыми, недоумевающими и негодующими глазами смотрела гениальная актриса на непонятное зрелище, развернувшееся перед ней, и горячо вступился за революционную Россию ее вдохновенный певец, любимый и верный сын" (газ. "Накануне". Берлин, 1922, 14 мая). Пытаясь унять разгоравшийся скандал, Есенин поднялся на стол и начал читать стихи. Эта история была превращена в сенсацию и долго муссировалась буржуазной печатью.
       5В автобиографии, написанной в Берлине 14 мая 1922 г., Есенин писал: "В РКП я никогда не состоял, потому что чувствую себя гораздо левее" (V,221). В духе подобных имажинистских эпатажей выдержана, по сути дела, вся автобиография.
      Из Москвы на гастроли в Кисловодск А. Дункан выехала 14 августа 1923 г., через 11 дней после возвращения из-за рубежа. 20 августа Есенин писал ей: "Дорогая Изадора! Я очень занят книжными делами, приехать не могу. Часто вспоминаю тебя со всей моей благодарностью тебе. С Пречистенки я съехал сперва к Колобову, сейчас переезжаю на другую квартиру, которую покупаем вместе с Мариенгофом. Дела мои блестящи. Очень многого не ожидал" (VI,138).
 

 

ВОСПОМИНАНИЯ О ЕСЕНИНЕ

 
      Галина Артуровна Бениславская (1897 -1926) – журналистка, литературный работник.
      Об истории жизни Г. А. Бениславской рассказывает ее близкая знакомая Я. М. Козловская: "Галинина мать – грузинка, отец – обрусевший француз, Карьер. Так как мать психически заболела, то ее сестра Нина Поликарповна Зубова (по фамилии первого мужа), врач по профессии, решила взять Галю к себе и удочерить. Ее муж, тоже врач, Артур Казимирович Бениславский стал приемным отцом Гали. Он ее очень полюбил и окружил вниманием и заботой. С Галей я дружила с четвертого класса гимназии и до ее смерти. Под моим влиянием и влиянием моих родителей (они старые большевики) Галя в мае 1917 года вступила в партию. Окончив в 1917 году гимназию и стремясь к самостоятельности (с приемными родителями у нее возникли политические разногласия), она уехала в Харьков и поступила там на естественный факультет университета. Вскоре Харьков заняли белые. Галя мечтала выбраться из города и направилась в сторону расположения советских войск. Белые ее арестовали, и ее спас случай. Когда Галю привели в штаб белых, она совершенно неожиданно встретила там своего приемного отца Бениславского. Он сказал, что это его дочь, и ее тут же освободили. Позже она попросила Бениславского помочь ей перебраться через линию фронта. И хотя он не разделял ее взглядов, в нем победила любовь к приемной дочери, и он выдал ей удостоверение сестры милосердия Добровольческой армии. С этим удостоверением она добралась до наших войск, и тут ее арестовали наши.