Ледогоров откинулся к стенке и достал сигарету.

— Что ты! Какие пустяки! Всего-то увольняюсь! А спросить меня нельзя было?!

Мальцев поднял глаза.

— О чем? Не нужен ли сторож для задержанного? Вы же с Полянским сами обо мне забыли. Постоял под окнами — и ладно! Даже послушать как вы работаете, не дали. Все говорят: пора чему-нибудь научиться. Как? У кого? — Он как-то устало вздохнул. — Я тоже увольняюсь.

Ледогоров опустил руку с зажженной зажигалкой.

— Ты-то чего?

— Не мое это. Не получается. Я все как-то по-другому себе представлял. Как в кино.

— Место-то есть.

— Что?

— Куда пойдешь, спрашиваю?

— Не знаю. Может, на завод. Я же инженер по образованию.

Ледогоров, наконец, прикурил.

— Рапорт уже написал?

— Только что.

Оба помолчали. Мальцев полез в карман.

— Я еще чего зашел. Какой-то мальчик кавказский тебе бумажку принес. Он ее под дверь подсунул, а ветром обратно в коридор выдуло. Я подобрал, чтобы не пропала.

Он шагнул и положил на стол сложенный вчетверо тетрадный листок.

— Спасибо. Удачи.

— Тебе тоже.

Когда Мальцев вышел, Ледогоров развернул записку. На расчерченной в клеточку бумаге карандашом размашисто была написана, одна короткая фраза. «У сестры Жереха». Тенгиз очень любил своего сына.

Ледогоров долго курил, глядя в окно. Затем матернулся, щелчком выбил окурок в форточку и зашвырнул обратно в сейф только что вынутые оттуда дела.

— Лысый! Не отдашь бабки — пером попишу!

— А… в… не хо?

Мальчишкам было лет по десять. Они стояли, полукругом охватывая двоих, громко обещавших друг другу страшные кары. В руке одного блестел выкидной ножик китайского производства.

— Убери железо!..

— Ща тебе кишки выпущу!

Их высокие голоса отражались от стен и затихали в ущелье огромного серого колодца, мрачной ямой темнеющего под ослепительным июльским небом. Большинство окон были начисто лишены стекол, в других их заменяли разнообразные фанерки. На стенах еще можно было разглядеть черные гаревые подтеки — следы давнего пожара.

— Да я тебя!

Ледогоров свистнул.

— Стоять всем!

Его сразу узнали.

— Атас, менты!

Топот ног растворился в недрах соседних дворов. Дом носил название «Сопка» и возвышался несколькими корпусами возле самого рынка. Одно крыло считалось расселенным. В других располагались дикие многоуровневые, тридцатикомнатные коммуналки. Здесь можно было найти что угодно и кого угодно. Только если знать, где и как искать. Дом жил своей жизнью. Отличной от жизни города, государства и всей остальной планеты. Жизнью со своими законами и порядками, своими обитателями, которых Ледогоров знал достаточно неплохо.

Лестница скрипела от каждого шага. Она была узкой и деревянной. Когда-то это был черный ход с нормальными каменными ступенями, но после пожара было решено установить временные деревянные пролеты. Нет ничего более постоянного, чем временные меры и уже мало кто помнил лестницу другой. Жизнь дома делилась, как и жизнь страны — до пожара и после.

Ледогоров поднялся до последнего этажа. Квартира с экзотическим номером 666 была на площадке одна. Вообще-то она числилась шестьдесят девятой, но «девятка» давно опрокинулась, а сумасшедший художник-сатанист из угловой комнаты приколотил к редко запирающейся двери еще одну «шестерку». Коридор был пуст и освещен блеклым светом из окошечек под потолком. Его длинная кишка терялась во мраке за поворотом. Из крайней двери выплыла высокая старуха в белом махровом халате и с полотенцем на Голове.

— Здравствуйте, — степенно кивнула она.

— Здравствуйте, — кивнул Ледогоров и пошел по коридору.

Комната мелкого наркодилера Жени Жерехова находилась в самой середине и носила номер пятнадцать. Напротив в одной из двух тридцатиметровых кухонь пили водку, жарили рыбу, резались в домино, обсуждали сериалы и обменивались новостями. Никто не обращал на Ледогорова никакого внимания. Идет человек — значит, надо ему. Он послушал под дверью. Кто-то шебуршился внутри. Тихо-тихо.

— Подслушивать нехорошо.

Аккуратно одетый мальчишка лет шести строго смотрел на него.

— Мне можно, — Ледогоров достал пистолет. — Я сыщик. Подслушивать и подглядывать — моя работа.

— Аркаша! Отойди! Не мешай!

Русоволосая женщина в пестром платье подхватила мальчика. Пистолет в руке Ледогорова не вызвал у нее никакой реакции. Здесь привыкли не лезть в чужие дела.

Ледогоров постучал стволом в дверь. Он помнил, что сестра Жереха, наркоманка и проститутка, не живет здесь уже года полтора, но рисковать не хотелось. Ответом была тишина. Он потянул ручку. Она подалась. За спиной прошли две женщины с тазами белья.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Дверь тихо пошла внутрь. Ледогоров осторожно заглянул и уже не таясь, вошел. Все пространство пустой комнаты было засыпано штукатуркой. Сквозь дыру в потолке виднелись перекрытия крыши и чердачное окошко с голубым квадратиком неба. Шуршали от ветерка свисающие лоскуты обоев.

— Как обвалилось, то Женя и съехал.

Пожилой мужчина в теплом не по погоде жилете выходил из кухни с чашкой чая.

— Давно?

Ледогоров пнул кусок штукатурки.

— Месяц как?

— Куда, не знаете?

— Нет.

Было ясно, что дед знает, но это не его дело.

— А сестренка его?

— Маша? Она прошлой зимой уехала. Как Ильинична померла.

— Спасибо.

— Не стоит.

Ледогоров выбрался на лестницу и спустился вниз. Казалось, что стены двора застилают небо. Высокие голоса мальчишек неслись из-под соседней арки. Как всегда, здесь пахло сыростью и помойкой. Он подумал, что пора возвращаться к набитому бумагами сейфу и поинтенсивней заняться проблемами трудоустройства, когда сквозь далекий шум улицы его ушей достиг громкий голос магнитофона, выводящий аккорды постепенно уходящей в далекое прошлое песни.

«Я вспоминаю утренний Кабул…»

Ледогоров подумал секунду, щурясь на сверкающее солнце, толкнул дверь ближайшей проходной парадной и вышел на Некрасова. У фасада «Сопки» между магазинами толпились бабушки, предлагающие семечки, цветы, носки, овощи и прочий ходовой товар. Их шеренга тянулась от самого рынка. Вокруг, едва не попадая под колеса ползущих машин, сновали вездесущие местные мальчишки. Что-то гортанно кричали на своем языке разгружающие фургон кавказцы. Толкали друг друга в спину покупатели и простые прохожие. Ледогоров без труда нашел гремящее аккордами окно первого этажа. Оно было распахнуто настеж. Он попросил у крупной загорелой тетки ящик, поставил его «на попа» и заглянул внутрь. В нос сразу же ударил сладкий запах «травки».

Афган был дома. Он лежал на диване и курил. Его большая, обставленная старой мебелью, комната была как всегда тщательно убрана. Только на столе стояла тарелка с невыкину тыми останками вяленой рыбы.

— Хозяин! Пивком угостишь?!

Ледогоров балансировал на ящике. Афган

сел. Он был в своей неизменной футболке с надписью «Vyetnam — to kill or be killed» и полинялых джинсах. Взгляд. ярко-голубых глаз был вполне осмысленным.

— Саня! Здорово! Залезай! — он аккуратно заслюнявил папиросу. — Трава — дрянь. Хорошей уже не достанешь! «Петровское» будешь?

Ледогоров помотал головой.

— Спасибо! Я пошутил. Я в завязке. У меня дело.

Афган поднялся с дивана и подошел. У него было обветренное загорелое лицо с белесой звездочкой осколочного ранения на правой щеке. Ледогоров пожал жесткую руку. Афган жил от продажи рыбы, пойманной им на Ладоге. После удачной рыбалки отдыхал — пил пиво, курил «травку» и слушал старые песни. Он не верил, что все уже забыли ту войну, что ее затмила новая, которая была ближе, ярче и масштабней. Он не верил, что его жизнь сломалась на давно перевернутой всеми страничке истории. Перевернутой и ставшей всем не интересной.

— Чего стряслось?

— Ты Жереха знаешь, с «шестерок»?

— Женьку? — Афган пожал плечами. — Кто ж его, гниду, не знает! Дрянью торгует. Давно пора башню проломить.

Афган был «плановым», то есть только курил анашу, а всех колющихся презирал и торговцев героином считал уродами. Они с Ледогоровым познакомились, когда он влетел на драке с одним из них. С тех пор меж ними воцарились странные отношения, которые нельзя было еще назвать дружбой, но уже большие, чем простое знакомство. В отделе Афгана уважали и закрывали глаза на его маленькую слабость.

— Ищу я его, а точнее его сестру.

Афган присел на подоконник и взял предложенную сигарету.

— Машку я давно не видел, — сказал он задумчиво. — А Жерех где-то в районе шарится.

Ледогоров усмехнулся, тревожно прислушиваясь к хрусту ящика под ногами.

— Это я и сам догадался.

Афган глубоко затянулся.

— Вод гады! Сигарета и та больше забирает! — он выпустил дым. — Жерех… Жерех… Танька-Тыква из «тридцать пятой» у него берет «герыч». Пошли, спросим.

Ледогоров кивнул.

— Только без нервов.

Как умеет «спрашивать» Афган, он уже как-то видел.

— Я же трезвый. Заруливай во двор. — Афган высунулся в окно. — Баба Нюра! Дай морковочку! Ой, спасибо!

Ледогоров вернул ящик, обошел дом со стороны Греческого. Этот двор был на удивление зеленым и симпатичным. На скамейке под деревьями несколько мужиков пили пиво. Щурясь на солнце, появился Афган в тапочках на босу ногу.

— Пошли.

Тридцать пятая квартира располагалась в благополучном крыле дома.

Здесь по большей части были отдельные квартиры.

— Танька раньше нормальная была, — увидя ледогоровский немой вопрос, пояснил Афган. — Тренером по «шейпингу» работала в каком-то комплексе.

Они подошли к хорошей парадной лестнице с крепкой металлической дверью. Афган уверенно набрал код.

— А года три назад, — продолжил он, — какие-то «бычки» там в бане перепились и поставили ее на «хор». Она сначала бухать стала, а потом на иглу.

Дверь открылась. Внутри парадная также оказалась вполне приличной. Даже стены были свежевыкрашены в приятный кремовый цвет.

— Бандитов-то нашли? — спросил Ледогоров.

— Не. Она не стала заявлять.

Они остановились у двери, обшитой мореным деревом.

— А «Тыква» почему?

— А увидишь ее формы, — Афган нажал кнопку звонка. — Только особо не облизывайся. СПИД у нее.

Дверь отворилась без вопросов.

— Привет, Тань! Дело есть.

— Ну проходите.

Квартира носила следы давно прошедшего благополучия: дорогая мебель пятилетний давности, видик, телек, следы от картин на стене. Везде грязь, упаковки от лекарств и еды валяются прямо на полу. Сама Татьяна выглядела примерно также. Худоба наркоманки не победила до конца отличную фигуру. Провалившиеся глаза тщательно накрашены. Вымытые волосы уложены так, чтобы максимально скрыть на виске язвы подбирающейся болезни.

— Кофе будете?

— Нет, — ответили они одновременно.

Татьяна усмехнулась.

— Я теперь держу одноразовые чашки. В упаковке.

Афган покачал головой.

— Мы пива напились.

Она смела рукой мусор со стола и, сев, достала пачку «Мор».

— Ну?

Афган дал ей прикурить.

— Тань, нам нужен Жерех. Где он?

Она пожала плечами.

— Я почем знаю. Сегодня брала у него. Был на рынке.

Ледогоров кивнул.

— Давно?

— А чего надо-то?

Афган улыбнулся.

— Так, дело есть.

— Какое?

— Важное.

Татьяна стряхнула пепел.

— Слышь, Афган, не темни! Я вам чего скажу, а вы его «обуете». Что я делать буду? Или грохнете.

Афган замахал руками.

— Да ты чего, меня не знаешь?! Просто разговор есть.

Татьяна затушила сигарету и, открыв холодильник, достала бутылку водки. Никому не предложив, налила себе рюмку и хлопнула.

— Смотри не улети, — предостерег Афган. — После дозы-то.

— Не учи ученого, — она снова села и ткнула пальцем в Ледогорова. — Это кто?

— Мой товарищ.

— Товарищ? А по-моему, я его видела раньше! По-моему — это мент!

— Ну мент, — спокойно кивнул Афган. — Но мой товарищ.

— Да-а?! — Татьяна снова вскочила и налила себе водки. — Вы Жереха закроете! Я знаю! Хрен вам…

Афган слегка привстал и отвесил ей сочную оплеуху. Рюмка полетела на пол. Татьяна вскрикнула.

— Я же говорю, не догоняйся. Улетишь!

Она села, закрыв лицо руками. Ледогоров встал и, обойдя стол, присел перед ней на корточки. Солнце нестерпимо слепило в правый глаз. Хотелось закрыться ладонью.

— Не бойся, — мягко сказал он. — Не закроем мы твоего любимого.

Татьяна прыснула, отняла руки от лица и посмотрела ему в лицо. Неожиданно он увидел где-то в глубине ее глаз жизнерадостную красивую девочку-тренера. Она захохотала.

— Любимого? Ну ты даёшь?! Пусть эту тварь паралич разобьет! Он такое со мной делал, когда раньше у меня денег не хватало! А сейчас чек чуть ли не издалека кидает. Жаль, я его предупредила. Надо было устроить ему ночь любви.

Ледогоров встал.

— Что ты тогда так волнуешься?

Она перестала смеяться.

— Что? Что? Его не будет, у кого я брать буду? Опять надо нового дилера искать.

— Да сказал же — только поговорить.

Татьяна подумала секунду.

— Ладно. Только если его трясти будете, «герыч», который при нем — мне. А ты, Афганушка, больше руки не распускай.

Тот пожал плечами.

— Считай, я тебя нежно шлепнул.

Она порылась на подоконнике.

— Вот номер его «трубки». Завтра я ему буду звонить в двенадцать.

— А сегодня?

— Сегодня я уже взяла. Нет повода.

— А если для подруги.

— Нет у меня подруг. Он знает. Только завтра.

Ледогоров подумал.

— Хорошо. Завтра в двенадцать я у тебя. И не стоит его предупреждать. Через пять минут «трубка» будет на прослушивании.

Она обреченно кивнула. Вроде поверила в эту чушь. Афган поднялся.

— Пошли, что ли?

На углу Греческого и 9-ой Советской сломался трамвай. Вынужденные объезжать его автомобили нервно сигналили друг другу.

— Спасибо.

Ледогоров протянул Афгану руку,

— Не за что. Дальше справишься?

— Конечно.

— Пойду. Пива еще море. Да «травы» надо нормальной взять.

— Осторожно, а.

— Разберемся.

— Пока.

Солнце палило нещадно. Часы показывали четверть пятого. Хотелось есть. Ледогоров покопался в карманах. После его демарша в «Пит-стопе» денег хватало только на чебурек. Купив плоский теплый треугольник теста, он откусил безвкусный кусочек и зашагал в сторону отдела, ругая себя, что вместо сдачи дел гоняется за ветряными мельницами. Думалось, что он успеет все подбить до понедельника. Хотелось верить, что Татьяна не сдаст. Он так и не мог разобраться, что было важнее.

Телефон звонил не переставая. Замок заело. Ледогоров крутил в скважине гнущийся ключ и гадал, насколько хватит терпения у неведомого абонента на том конце провода. Хватило надолго.

— Алло?

— Саня, ты?

— Я.

— Не узнаешь?

— Нет.

— Зря. Я уже и так богат. Коля Павловский.

Ледогоров хмыкнул.

— Привет.

Павловский уволился года три назад. Точнее, перевелся в таможню аэропорта. Парнем он был умным и деятельным. Часто заезжал в отдел. Пальцы не гнул. Даже как-то раздобыл для оперов «ксерокс», который, правда плотно обосновался где-то в паспортном столе.

— Здорово. Как сам?

— Хорошо

— Слышал, увольняешься?

— Ты-то откуда…

— Город маленький, а ментовский мир еще меньше. Место нашел?

— Есть несколько предложений.

В кабинете захлопнулась форточка и было невыносимо душно. Трубка телефона елозила у мгновенно вспотевшего уха.

— Не торопись. Я хочу с тобой поговорить. Ты завтра как?

— Нормально.

— Звякни мне с утречка. Пиши телефон.

Ледогоров аккуратно записал номер «мобильного»,

— Ну до завтра.

— Счастливо.

Ледогоров положил трубку, влез на подоконник и открыл форточку. Поток теплого, свежего воздуха приятно обдал лицо. Алые солнечные пятна красиво подсвечивали железо крыш и кроны деревьев. Небо темнело, наливаясь сочной вечерней синевой. Ледогоров подумал, что Павловский тот человек, с которым хотелось бы работать. После Полянского, Челышева, Громова…

— Ты чего?

В дверях стоял Вышегородский.

— Побывав в УСБ, решил поступить как настоящий офицер. Смерть превыше бесчестья.

— Ну тебя. Они уже звонили.

— Извинялись?

— Ага. Спросили, откуда ты такой «борзый» взялся.

— Ты сказал, что я — твой воспитанник?

— Сказал, что ты увольняешься. Они скисли. Может, ты слезешь уже?

— Зачем? Мне тут нравится.

— В общем, я обещал им выписку из приказа о твоем увольнении до конца следующей недели. Чтобы они прекратили проверку по материалу.

— Ясно. В результате своевременного реагирования управления собственной безопасности злодей уволен из органов МВД.

— Ты сам все понимаешь.

Ледогоров снова бросил взгляд в окно. На фоне розовой небесной раны, у самого края последних крыш тянулась цепочка каких-то птиц. Он спрыгнул на пол.

— Артур! Можно, я домой пойду. Что-то нехорошо мне.

Вышегородский пожал плечами.

— Мне главное — чтобы ты дела в нормальном виде передал.

— Я в выходные выйду.

— Ради бога.

Когда Ледогоров запирал кабинет, ало-розовая волна достигла подоконника, играя на нем яркими отблесками. Птицы превратились в размытые точки. Кружилась голова.

Дома никого не оказалось. На столе белела записка. «Саша, я поехала к родителям. Скоро буду. Люблю. Юля.»

Он прошел в комнату. За окном висела вечерняя духота. На тахте валялся Юлькин халат. Он лег и зарылся в него лицом, глубоко вдыхая запах ее тела и прислушиваясь, не скрипнет ли в замке ключ.

Тишина. Даже со двора не доносится ни звука. Хочется спать, но сон не идет. В темноте еле слышно похрустывает на легком ветерке занавеска окна.

— Ты спишь?

— Да.

— Ты какой-то другой стал.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Да.

Он молчит, чувствуя как она касается кончиками пальцев его волос.

— Все будет хорошо.

— Да.

— Ладно. Спи.

Ночь.

На работу Ледогоров пришел к одиннадцати. Сходка давно закончилась. Вышегородский кивнул в коридоре, не сказав ни слова. Сквозь немытое стекло кабинетного окна уже настойчиво заглядывало неизменное солнце. Ледогоров врубил чайник, дождался, пока он закипит и замешал растворимого кофе. Отхлебнув пару глотков, разыскал записанный на клочке бумаги телефон.

— Алло. Коля? Это я.

— Здорово, брат. Сможешь ко мне сейчас подлететь?

— Куда.

— В «Пулково», вестимо.

Ледогоров посмотрел на часы. Было двадцать минут двенадцатого. До встречи с Татьяной оставалось сорок минут.

«Хрен с ней, — мелькнула мысль, — пора думать о другом».

— Ну так как?

— Не могу, — неожиданно сказал он и соврал, — в двенадцать к шефу вызывают.

— Святое, — усмехнулся Павловский. — В последний раз. Тогда завтра подъезжай к одиннадцати. Я дежурю.

— Идет.

— Ну бывай.

Ледогоров пояожил трубку и задумчиво посмотрел на аппарат. Было тихо. Только за стенкой что-то бубнил Сонин. Никто не заглядывал в кабинет. Никто не звонил. Он посмотрел на часы и поднялся. Солнце за окном карабкалось выше и

выше.

— Женя? Ты? Просто голос у тебя какой-то… Так похмелись!

У Татьяны было такое лицо, словно она входила в клетку с тиграми.

— Мне надо как всегда. Конечно есть. В четыре?

Ледогоров замахал руками.

— Раньше! Раньше! Умираешь! — зашептал он.

— А пораньше? Загибаюсь я!

Голос Татьяны вдруг окреп, в нем появились истерические нотки.

— В два? У «Октябрьского»? Где кассы? Буду! Спасибо!

Ледогоров поднял большой палец.

— Ты просто актриса!

Она устало посмотрела на него.

— С бодуна он. Как вы все меня достали! Только, чур, я сначала куплю, а то потом кто его знает, как все будет.

Ледогоров кивнул.

— Нет проблем.

Она поднялась.

— Кому как. Ты здесь торчать собираешься? Так может чего-как? Нет? Тогда погуляй где-нибудь.

Дверь за спиной с треском захлопнулась. На дворе те же мужички снова пили пиво. Сквозь пыльную листву меж краев крыш просвечивала синева. Ледогоров вышел на Греческий, зашел в угловую булочную, где купил себе огромный свежий круассан и, перейдя дорогу, устроился в сквере напротив рынка. Мимо шли люди. Что-то вопили дети. Гонялась за воробьями рыжая кошка. Было хорошо сидеть и есть горячую пышную сдобу. Есть, щуриться на небо, закрывать глаза и не думать о том, как жить дальше, перечеркнув больше десяти лет жизни, о том, как начинать заново в мире, который всегда видел с одной стороны, о том, каким он будет — завтрашний день. Обрывки мыслей болтались в мозгу. Он полудремал, сидя под горячими солнечными лучами. Перед глазами скользили Юлька, отец, Кобалия, Тенгиз, Муратова, Вышегородский, мать и снова Юлька. Время ползло с неумолимой быстротой. Словно легкий разряд кольнул в сердце. Глаза открылись сами собой. Без семи два. Затекшая спина хрустнула от резкого движения. Ледогоров пошел через сквер, старательно обходя копошащихся в земле детей.

Татьяна была уже на месте. В обтягивающих джинсах и футболке ее фигура смотрелась крайне выгодно. Портило все осунувшееся лицо с воспаленными нервными глазами наркоманки. Ледогоров пристроился у стеклянной витрины с купленной заранее газетой в руках. Жерех не заставил себя долго ждать. Невысокий, вертлявый, в белых слаксах и черной футболке, он появился пешком со стороны Невского. Ледогоров видел его несколько раз на рынке и на Восстания. Знакомы они не были. Жерех торговал под прикрытием районного ОБНОНа и практически никогда не задерживался. Лиц оперов розыска не знал и не считал необходимым запоминать. Это было его ошибкой. Скользнув по Ледогорову безразличным взглядом, он вошел в кассовый павильон, где полдюжины уставших от духоты людей изучали репертуар концертного зала на ближайший месяц. Ледогоров достал сигарету и слегка развернулся, боковым зрением контролируя ситуацию. Спина Жереха закрывала от него Татьяну. Минуту они стояли друг против друга, после чего Жерех нагнулся, выпрямился, развернулся и все так же вихляясь пошел к выходу. Ледогоров углубился в газету. Дождавшись, пока дилер перейдет Лиговку, он отклеился от чугунного поручня витрины и, не спеша, направился за ним. Жерех пересек Жуковского и повернул по ней в сторону Восстания. Идти за ним было легко. Он был абсолютно спокоен — не оглядывался и не проверялся. Ледогоров злорадно подумал, скольких преступников сгубила излишняя самоуверенность, идущая от безнаказанности. Жерех свернул в арку. Это был замысловатый проходняк, режущий угол с Жуковского на Восстания. Ледогоров ускорился. Белое пятно слаксов мелькнуло меж грязно-серых углов. Вокруг не было ни души. Ледогоров перепрыгнул через поваленный мусорный бачок. Жерех вошел в длинную узкую подворотню. Обернулся он лишь в последний момент.

— Стоять! Милиция!

Ледогоров с удовольствием хряпнул тщедушное тело о стену.

— Не дергайся, Жерех! Руки! Руки под ними!

В целях дополнительной аргументации последовал тычок в затылок.

— Я не дергаюсь. А чего я сделал?

Голос у дилера оказался подстать внешности — писклявый и вибрирующий. Чувствовалось, что он не на шутку испуган.

— Пособничаешь Бен Ладену. — Ледогоров завел его руки за спину и защелкнул наручники. Молодой мужик в сером костюме вошел в подворотню и, ускорив шаги, проскочил мимо них.

— Что-о?

— Ничего. Пошли. И без глупостей.

Он крепко взял Жереха под руку.

— А удостоверение можно посмотреть? — К дилеру возвращалась уверенность.

— Пожалуйста!

Ледогоров ткнул ему в нос раскрытую ксиву.

— А за что меня?

— За все. Двигай копытами!

К счастью, до отдела было недалеко. По улице пришлось идти, тесно прижавшись друг к другу. Ледогоров усмехнулся, представив, как они выглядят со стороны. Он привычно срезал углы знакомыми дворами. Солнце припекало землю, ослепительно отсвечивая в окнах домов. Жара нарастала. Во дворе перед отделом Ледогоров остановился.

— У тебя есть тридцать секунд чтобы выбрать приз, или продолжить игру.

— Чего-о?

— Или мы проходим в дежурку, зовем понятых и снимаем с тебя правую туфлю, или поднимаемся ко мне в кабинет, разговариваем и расстаемся,

— Не понял, о чем…

— Двадцать секунд прошло.

— Давайте поговорим.

— Приз в студию!

В кабинете Жерех с трудом примостился на краешке стула. Мешали скованные за спиной руки.

— Расстегните. Я же не побегу.

— Посмотрим по разговору.

Заглянул Вышегородский.

— Это кто?

— Дела подбиваю.

— Григоренко напомнил, что у тебя осталось два дня. Я сказал ему, что ты уже все решил.

— Это очень благородно с твоей стороны.

— Не юродствуй! С УСБ звонили.

— Сколько внимания моей скромной персоне!

— Дела передашь Сонину.

— Ладно.

Когда дверь закрылась, Жерех встрепенулся.

— Уходите?

— Переводят начальником ОБНОНа.

— А Максим Петрович?

— Сажают.

По лицу дилера волной прокатилась вся гамма обуревавших его чувств.

— Я… Я могу быть полезен.

— В чем?

— Много знаю.

— Сейчас увидим. Где Машка?

Жерех вскинул брови. В глазах его мелькнула тревога.

— Какая?

— Сестра твоя, придурок!

— А! Где-где. На Староневском стоит.

— Живет где?!

— Да хрен ее знает.

Ледогоров поднялся и потянул дилера за плечо.

— Пошли в дежурку.

Жерех вырвался.

— Все. Все. Ладно. Понял я. Я знаю, кто вам нужен. Только это… Ну, не наркота сдать. Он… Он меня грохнет.

— Можешь переждать за речкой.

— Спасибо. Не хотелось бы.

— Тогда слушаю.

Жерех поморщился.

«Сейчас попросит закурить», — подумал Ледогоров.

— Можно сигарету? И расстегнуть.

Он разомкнул один из браслетов и прицепил его к стулу. Достал пачку «Винстона» и щелкнул зажигалкой. Жерех затянулся.

— Он у меня раньше товар брал несколько раз. А тут племянник Тенгиза приводит. Говорит, что Тенгиз просит спрятать. Я подумал. Отказывать «черным» нельзя — мне с ними еще работать. Ну и определил его к Машке. Она на углу Невского и Литейного живет. Там хата полу расселенная. Из соседей — только бабка больная. Он документы ждет. От своих тоже гасится.

Ледогоров вздохнул и привычно покачался на стуле.

— Отведешь?

— Нет! Лучше сажайте! Я объясню! Проще простого! Вход с Литейного около магазина видеокассет. Последний этаж. Дверь слева, с обломанным наличником. Комната последняя справа. За кухней. Остальные пустые все. Это тот дом, из которого губернатора чпокнули.

— Вице-губернатора, — машинально поправил Ледогоров.

— Один хрен.

Ледогоров подумал.

— А если врешь?

— Да что я, враг себе?

Солнце грело вовсю. С противным жужжанием о стекло билась большая зеленая муха.

— Хотите, я позвоню туда? — неожиданно предложил Жерех.

Ледогоров удивленно посмотрел на него.

— В расселенке телефон?

— Там бабка какая-то заслуженная. Ей разрешили до ее переезда оставить. Вдруг скорую надо будет и все такое. А за денежку малую она дает пользоваться.

Ледогоров закурил и пододвинул дилеру аппарат.

— Только без глупостей!

Сам он снял параллельную трубку на громовском столе. Ответили почти сразу.

— Галина Никитична! — залебезил Жерех. — Как здоровье ваше?

— Да не очень, Женечка, — заскрипел в ответ старческий голос. — Жара проклятая. Давление мучает.

— Приеду, привезу что-нибудь из лекарств! А Маша дома?

— Дома, дома! — старушка на секунду закашлялась. — Спит. Умаялась в ночную-то в своем ларьке. А ухажер ее всю квартиру задымил. Дышать нечем. Даже на балкон не выходит. Скажи уж ему.

— Скажу, скажу, — Жерех кивнул Ледогорову. Мол, смотрите — не обманул! — А Машу не будите. Я позже позвоню. Спасибо.

— Тебе спасибо.

Жерех повесил трубку. Ледогоров усмехнулся.

— В ларьке? В ночную?

— А что она должна говорить?

Заглянул Сонин.

— Шеф сказал у тебя дела принять.

— Давай попозже.

— Да мне по барабану.

Ледогоров снова покачался на стуле.

— Ладно. Снимай туфлю.

— Вы же обещали.

— Я и не отказываюсь. Давай, снимай!

В кармашке под надорванной подкладкой притаились четыре пакетика из фольги. Ледогоров по очереди надорвал их и высыпал порошок в щель за плинтусом.

— Пусть крысы травятся.

Жерех пожал плечами.

— Смысл?

— Четырьмя дозами в городе стало меньше.

Дилер ухмыльнулся.

— Думаете спасли кого-то? Наоборот. Несчастные наркоманчики, увидев, убили бы вас. Кто это придумал? Больные! Лечить! Сбытчики — чудовища! Не мы породили их, а они нас! Они не страдают! Они колются и прутся от этого! Им не надо ничего! Маму продадут за дозу! А я виноват. Продавцов водки почему-то никто не арестовывает.

Ледогоров поднялся и отстегнул наручники.

— Философ ты! «Породили»! Слова-то какие умные знаешь!

Жерех потер руки.

— Читал много в детстве.

— Видно не те книги. Пошли!

— Я найду дорогу.

— Без меня тебя в камеру не пустят.

Жерех дернулся.

— Но вы же…

— Для чистоты эксперимента посидишь, пока я на Литейный сгоняю.

— А если…

— Тебе лучше, чтобы никаких «если» не было.

В дежурке было на удивление тихо.

— Три часа, — напомнил помдеж Юра Петров. — Потом выпускаю.

— Успею, — Ледогоров придержал его за руку. — Только никаких звонков родителям, сестрам, любовницам.

— Что я, не знаю, что ли.

— Так. На всякий случай.

У Югова было заперто. У Мальцева тоже. На месте оказался только Сонин. Он сосредоточенно метал дротики от дартса в плакат Шварценеггера на стене.