Взрывом выбило широкие витринные окна зала игровых автоматов, раскидало по тротуару какие-то бумажки, жетоны. Место происшествия было оцеплено постовыми и обозначено белой лентой, привязанной где куда – к водосточной трубе, к вынесенному из зала высокому табурету, к ящикам. Внутри оцепления стояли две «скорые помощи», патрульный «УАЗик», микроавтобус взрывотехников ОМОН. Виднелись статичные фигуры местного руководства, прибывшего отметиться и проконтролировать, щелкал фотоаппаратом эксперт, опрашивал какую-то женщину участковый.
      Кто-то из руководителей по телефону докладывал в дежурную часть главка:
      – Один человек погиб, у двоих ранения средней тяжести…
      Когда Роман и Егоров подъехали, два медика с носилками выходили из раскуроченных взрывной волной дверей зала. Человек на носилках был до середины лица укрыт простыней, но показалось, что это Стас, и Шилов с Егоровым бросились к нему из «Фольксвагена».
      Это оказался не Скрябин.
      Скрябин, живой и почти невредимый, курил под аркой дома напротив, почти на том самом месте, где получасом раньше стояла машина Румына.
      – Георгич! – крикнул он.
      Круто изменив направление, Роман и Егоров подбежали к нему.
      У Стаса был растрепанный вид, испачканное лицо и царапины на шее и на скуле.
      – Живой, а?! Птица-феникс!
      – Мы, боевые мотыльки, в огне не горим. – Скрябин закурил новую сигарету и смял опустевшую пачку.
      У Романа зазвонил телефон.
      – Да!
      – Рома, это Голицын. Надо срочно найти жену Прапора.
      – Юра, я занят. Давай позже. – Шилов убрал «трубку» в карман, кивнул Стасу: – Ну!
      – Похоже, он меня вычислил.
      – И промахнулся?
      – Нет, он все сделал точно. Меня Заяц спас.
      – Какой заяц?
      – Потом расскажу. У нас остался только адрес Пановой. Если он начнет зачищаться, то, значит, и ее тоже.
      – Твою мать! Где ж людей взять?
      Снова дозвонился Голицын.
      – Да, Юра!
      – Что ты решил?
      – Ну а мы-то тут при чем? Это вообще не наша тема.
      – Рома, ее убьют. Арнаутовский отдел замазан, им соваться нельзя.
      – А у меня на шее двадцать дел и московская проверка. Один опер с проломленным черепом в больнице лежит, второго чуть не взорвали. И я не знаю, что еще будет минут через пять, а ты мною чужие дыры латаешь.
      – Рома, это операция Кальяна. Он по твоим делам тоже мелькал. На этом деле можно его прихватить. И дальше можешь его давить, на что хочешь.
      – Сомневаюсь…
      – А ты не сомневайся, Рома, ты меня не первый день знаешь. Дай мне эту женщину, и я прихвачу Кальяна, я тебе обещаю.
      – Твою мать! Где ее найти?
      – В Гатчине. На работе ее нет, я звонил. Но сын в садике. Если поспешите, то успеете перехватить, когда она за ним придет.
      Поехали все втроем. Приехали, договорились с воспитательницей, и стали ждать. Сначала сидели в машине, потом вышли размяться.
      Дети бегали по площадке, играли. У мальчишек было много пластмассового оружия – пистолеты, автоматы, винтовки, и они весело изображали войну. Понарошку убитые падали и лежали, подражая увиденному в кинофильмах. Сын Прапора Олег бегал вместе со всеми. У него был «калашников», очень похожий на настоящий. Он расстреливал товарищей длинными очередями и радостно кричал:
      – Ты убит! Ты убит!
      Шилов облокотился на металлическую ограду детской площадки, сунул в рот сигарету.
      – Ты бы не курил, тут дети, – сказал Стас.
      – Пусть привыкают, – буркнул Роман, но закуривать все же не стал.
      – А моя тайком дымит, – сообщил Егоров. – Думает, я не знаю.
      – Все мы так в детстве думаем, – ответил Стас. Подумав, добавил: – А я сына хочу.
      – Так в чем проблема?
      – Найти правильную женщину.
      – Ну, это как раз не проблема, – махнул рукой Шилов.
      – А чего сам не женишься? – Егоров посмотрел на него.
      – Детей не люблю, – ответил Роман после паузы.
      – Это пройдет…
      – Просто ты еще не нашел свою женщину, – добавил Стас.
      Подошла воспитательница:
      – Вы про сили сообщить. За Олегом пришла мама.
      – Где она?
      – Вон, видите?
      Женщина в коротком, песочного цвета пальто и расклешенных джинсах стояла у бокового крыльца детского сада. Именно она принесла Арнаутову деньги, а потом пыталась утопить его своими показаниями. Теперь ее надо спасать…
      Мальчик с «калашниковым» оставил игру и подбежал к маме. Она ему что-то сказала, поправила шапочку. Заметила троих приближающихся мужчин и с тревогой посмотрела на них.
      – Добрый день, – сказал Шилов, показывая удостоверение. – Вам придется проехать с нами.
      – С какой стати?
      Деликатничать не хотелось, и Роман сказал прямо:
      – Вы жить хотите?
      – Что? – Прямота имела успех, женщина сразу поверила, что дело серьезно.
      Шилов посмотрел на мальчика и, очень убедительно разыграв удивление, показал на его щеку:
      – Ты где это так испачкался? Ну-ка, иди, помойся.
      Сын посмотрел на маму. Она кивнула:
      – Иди, иди.
      Мальчик взбежал по крыльцу и скрылся в доме.
      – Ваш муж убит, – сказал Шилов. – Кто и почему его убил, вы сами догадываетесь. Если вы любите сына, вам придется проехать в прокуратуру и рассказать всю правду.
      Женщине потребовалось всего несколько секунд на раздумья. Потом она решительно кивнула:
      – Да. Я так и знала, что этим кончится. Я готова.
      – Ребенка есть куда отвезти?
      – К бабушке.
      Мальчик выбежал из дома и с ходу обвинил Шилова:
      – Ты меня обманул! У меня щека чистая.
      – Я не обманул, а пошутил.
      – А врать плохо.
      Во время разговора Роман и Стас стояли к женщине лицом, а Егоров посматривал по сторонам и первым заметил вишневый «Лэндкрузер» с дочерна затемненными стеклами. Проехав вдоль ограды, джип остановился у калитки, в нескольких метрах от «Фольксвагена» Шилова. Открылись двери, вышли Кальян и двое бойцов, вставших по обе стороны от него. Вид у них был вполне угрожающий. Водитель остался в машине.
      – Это он подговорил вас обвинить Арнаутова? – спросил Шилов.
      Не колеблясь, женщина кивнула и взяла сына за руку. Если у нее и оставались какие-то сомнения, то своим появлением Кальян их полностью разрешил.
      – Идем спокойно, – сказал Роман, расстегивая «молнию» куртки и движением плеча поправляя подмышечную кобуру так, чтобы было удобнее выхватить пистолет. – Стас – с женщиной, Витя страхует. Готовы? Вперед.
      Он пошел первым.
      Кальян и его люди стояли, не двигаясь. Кто-то из них убил Прапора. Вряд ли он сам, не по его статусу такой мелочевкой мараться. Он отдал приказ, а исполнил кто-то другой. Тот, который стоит справа. Или слева. Или который остался в машине.
      Тонированное стекло не позволяло увидеть, чем занят водитель, и Роман старался идти так, чтобы Кальян с бойцами все время находился прямо между возглавляемой им группой и черным окном водительской дверцы «Лэндкрузера». Кальян, конечно, не полный обмёрзок, чтобы устраивать бойню при таких обстоятельствах, но чем черт не шутит?
      Обошлось без стрельбы.
      Когда подошли ближе, Кальян вежливо, с полупоклоном, приветствовал:
      – Здравствуйте, Роман Георгиевич. Какими судьбами?
      – Здравствуйте, Федор Аркадьевич. Работаем.
      – Не бережете себя.
      – Выслуживаюсь.
      – Похвально.
      – Можно, мы пройдем к машине?
      Кальян посмотрел через плечо на «Фольксваген» и чуть отступил в сторону, символически освобождая проход:
      – Конечно.
      Стоя вполоборота к Кальяну, Роман подождал, пока за его спиной Стас, женщина с ребенком и Егоров не дошли до «Фольксвагена». С брелока отключил сигнализацию и разблокировал двери, убедился, что они сели. После этого попрощался:
      – До свидания, Федор Аркадьевич.
      – Удачи, Роман Георгиевич. А я думал, у нас с вами одни враги.
      Кальян имел в виду Арнаутова.
      – Да нет, вы ошиблись.
      – Жаль. Мог бы получиться шикарный альянс.
      Кальян сделал своим бойцам знак грузиться в машину, а сам остался стоять, наблюдая, как «Фольксваген» разворачивается и увозит опасную для него свидетельницу.
      По большому счету, ему на это было плевать. Ее показания уже ничего не решали.

      Пока отвезли сына к бабушке, пока ехали из Гатчины в Питер, наступил вечер.
      Голицын, словно почувствовав их приближение, встретил в коридоре прокуратуры.
      – Спасибо, Роман Георгиевич.
      – Да ладно.
      В дороге с женщиной поговорили, и стало понятно, что старались не зря. Она сдала Кальяна с потрохами и была готова идти до конца, через опознания, очные ставки, судебные заседания. Правда, статья, которую можно было вменить Кальяну на основании ее показаний, была не слишком тяжелой, но для начала – хоть что-то.
      Голицын пригласил женщину в кабинет. Шилов сказал Стасу:
      – Ты бы к Кожуриной заглянул, поговорил про Панову. Ее там, кажется, нет, а Татьяна Николаевна на месте. Поговори и догоняй нас.
      – А вы куда?
      – Громов ночью едет в Москву, надо кассету с ним передать. И с адресом Пановой что-то придумать. Так что дел хватит, ты тут не затягивай.
      Роман и Егоров начали спускаться по лестнице. Стас постоял, задумчиво глядя им вслед, пригладил волосы и пошел к кабинету Кожуриной.
      – Можно?
      – Заходите, Станислав Александрович…
      Выслушав Стаса, она не сильно удивилась.
      – Если хочешь знать мое мнение, напрямую говорить с ней нельзя. Она девочка шустрая, старательная, все успевает. Но с двойным дном. Такая будет рога мужу наставлять под самым носом, и совершенно безнаказанно.
      – Думаешь, она не при делах?
      – Я предпочитаю мыслить юридическими категориями. Найдите факты, тогда видно будет.
      – А ты в стороне?
      – Ну как я могу быть в стороне, когда такое рядом? Я к ней повнимательнее присмотрюсь.
      – Спасибо.
      – Пожалуйста. Чаю хочешь? И бутерброды еще есть.
      – Чаю? Да, хочу.
      Кожурина встала из-за стола. Проходя мимо Стаса, сидевшего на стуле посреди кабинета, недоуменно остановилась:
      – Слушай, ты грязный какой-то. Упал, что ли? И кровь на шее…
      Стас потер запекшуюся царапину.
      – Не трогай, я сейчас обработаю. – Кожурина достала из шкафа аптечку, нашла вату, перекись водорода, пластырь. – Где тебя так угораздило?
      – На Гороховой. Там меня сегодня взорвать пытались.
      – Вон оно что… Это кто так постарался? Уж не тот ли взрывник?
      – Тот самый.
      – Следствие по этому делу, между прочим, я веду. Не хочешь поделиться информацией?
      – Сама говоришь, нужны только факты. А у нас пока одни домыслы.
      Кожурина обработала рану, заклеила пластырем. Все это время Стас сидел спокойно, но как только она закончила, он взял ее за руку и прижал ладонь к своему лицу. Они замерли.
      Громко щелкнул, выключаясь, электрический чайник. Кожурина вздрогнула, освободила руку. Ничего не говоря, отошла от Стаса и, убрав аптечку, занялась чаем.
      В машине, по дороге к дому Александры, Роман говорил Егорову:
      – Если за этой дурой выставимся, попадем под раздачу: слежка за прокурорским работником. Плюс Паша Арнаутов. Он тоже не лох.
      – Лох, не лох – а пашет девку Серегиного убийцы.
      – Ты ему это докажи.
      – Бесполезно. Влюбленные глухи, слепы…
      – И туповаты, – подхватил Шилов. – А ведь это идея!
      – В смысле?
      Не отвечая, Роман достал телефон и набрал номера Стаса:
      – Ты еще в прокуратуре? Слушай, спроси у Кожуриной координаты Лютого, она же его дело ведет… Да нет, нам Паша срочно нужен, а он у Лютого кантуется. Я перезвоню через минуту.
      – Ты уверен в своей правоте? – спросил Егоров.
      – Какая, на хрен, уверенность? Просто делаю, что могу. Есть идеи получше?
      – Подтянем Фрола, Сапожникова, сядем в засаду.
      – На полноценную засаду нас не хватит. Волчара крученый, вон он как Стаса отбрил. Ничего, Сергеич в Москву скатает, пробьет нам подмогу.
      – Ты в нее веришь, в подмогу?
      – Я на это надеюсь. – Шилов нажал кнопку повторного набора номера. – Стас, ну как? Говори, я запомню. Так, так… Какая квартира? Спасибо!
      – Обиделся на меня тогда?
      – Я тебя тогда не понял.
      – А сейчас?
      – И сейчас не понимаю.
      – Испугалась я, Стас. Просто испугалась.
      – Чего?
      – Обмануться страшно. В себе… В тебе.
      – А одной быть не страшно?
      – Одной тошно. Это легче.
      – Черт, забыл у него про Панову спросить. – Шилов снова нажал кнопку повтора.
      Скрябин не отвечал.
      – Им сейчас не до нас, – глядя в окно, сказал Егоров.
      – Почему?
      – Потому, Ром, потому. Все давно это заметили, один ты не видишь. Потому что ни о чем, кроме работы, не думаешь. Когда они в Нижний Тагил в командировку летали, между ними искра проскочила. Ты обратил внимание, что Стас изменился?
      – Он же вернулся раньше нее. Чего они тогда прилетели не вместе?
      – Не все так просто бывает.
      – Ну, не знаю…
      – То-то и оно.
      Шилов покосился на Егорова. Хотелось сказать что-нибудь очень язвительное, вроде: «Конечно, ты в тюрьме всю жизнь просидел, привык людей под микроскопом разглядывать – вот и замечаешь то, чего никто увидеть не может. А что не можешь заметить – придумываешь. Какая искра? Кожурина с Арнаутовым седьмой год то сходится, то расходится – и так постоянно. А Стас до сих пор о семейной жизни не может без содрогания вспоминать, и серьезные отношения ему сейчас нужны, как парашют водолазу».
      Сказать хотелось, но он промолчал. А там и приехали…
      Вызвав Пашу для разговора на лестницу, Шилов энергично спросил:
      – Ты мне руку жал? Значит, меня уважаешь.
      – Ну…
      – Лаконичен, как спартанец. И задание тебе будет спартанское.
      – Роман Георгиевич, я вас уважаю, но задачи мне мое начальство ставит.
      – Сашу убить могут.
      Через двадцать минут они были у ее дома. В квартире был включен свет, работал телевизор.
      – Не спит, – сказал Шилов. – Ну что, Паша, вперед?
      – Вы так и не сказали, кто он такой. Она же недавно в следствии, никому насолить не успела.
      – Паша, я тебе клянусь: я все тебе расскажу, но не сейчас. Нет у нас сил ее прикрывать, понимаешь? И ей нельзя ничего говорить. Так что вся надежда на тебя.
      – Да она меня еще ни разу к себе не пускала.
      – Потому что раньше у тебя цели были легкомысленные. А теперь ты ее охранять должен. Это уже не баловство, а дело. А дело замаскируешь баловством.
      – Вот про баловство не надо, – Паша тяжело взглянул исподлобья.
      – Извини, понимаю: чувства. Сам когда-то был молодым.
      – А если он сейчас там?
      – Ты же собровец, да и мы не сразу уедем, дождемся. Если все в порядке, дай нам знак: свет выключи и снова включи. Идет?
      – Идет.
      – И смотри, не проболтайся ей.
      – Да понял я!
      – Если он там, вали его сразу, борьбу не устраивай. Зверь страшный.
      – Придет – не уйдет…
      Через несколько минут свет в комнате погас и зажегся. Роман и Егоров переглянулись.
      – Ну что, Витя, полетели кассету для Громова переписывать?

      Два гаишника вышли из леса.
      Прежде чем подойти к стоявшему на обочине патрульному «Форду», они отряхнулись и счистили грязь с саперных лопаток, которые у них были в руках.
      – Надо было ее глубже закапывать.
      – Ладно, я валежником закидал, зверье дожрет.
      – Ага, полковника уже дожрали. Часы не мог с него снять? Нас шеф так самих прикопает.
      – Да шеф без нас никуда! Что он, сам, что ли, будет?.. Я его сейчас, кстати, обрадую. – Инспектор достал телефон и набрал номер трубки Бажанова, который пыталась, но не смогла узнать Вика.
      Его напарник бросил в багажник лопатки. Потом достал с заднего сиденья пакет с тигренком. Сумку Вики они выпотрошили в лесу, проверяя, нет ли там чего-нибудь важного, а пакет не брали, и так рук не хватало, чтобы дотащить и девку, и ее барахло.
      Пока он рассматривал тигра, его товарищ дозвонился до генерала:
      – Короче, она все сказала. Это был один опер из уголовки, фамилия у него Шереметьев. Да, и микрофон тоже он дал. Ага… Понял. – Он убрал телефон и посмотрел, как напарник вертит игрушку: – Чего, детство вспомнил?
      – Да вот думаю, может, его Машке подарить? Зачем добру пропадать?
      – Ты чего, дурак, что ли?
      – Шутка юмора. – Гаишник примерился и сильным ударом ноги отправил игрушку в кусты по другую сторону дороги.

      Двое охранников – тех же самых, которым Джексон недавно бил морды, на этот раз беспрепятственно пропустили его в VIP-кабинет восточного ресторана. Только что двери перед ним не открыли, а так даже пробормотали какое-то невразумительное приветствие.
      Кальян был в кабинете один. Сидел за столом, пил зеленый чай из пиалы. Выглядел он так, словно всю ночь пил, курил и черт знает чем занимался. Наверное, так и было на самом деле. И обстановка в кабинете служила тому подтверждением: валялись пустые бутылки, на тарелках давно остыла несъеденная закуска, многочисленные подушки и одеяла были разбросаны по всей комнате, а не лежали, как положено, на диване, пахло табаком и «травой».
      – Как настроение?
      – С баблом было бы лучше, – Джексон сел и тяжело облокотился на стол.
      – Это поправимо, – Кальян улыбнулся и достал из кармана рубашки пачку перетянутых резинкой пятисотрублевых купюр, бросил ее перед Джексоном. – Совесть случайно не мучает?
      – Ты меня ни с кем не перепутал? – Джексон убрал деньги в куртку.
      – Не обижайся. Есть тема; если ее сделать, можно будет свалить в Аргентину до конца жизни.
      – Почему в Аргентину?
      – Не знаю, но мне почему-то всегда нравилось слово Буэнос-Айрес. – Кальян мечтательно поднял взгляд к потолку.
      – Что делать надо?
      – Завалить несколько духов и принять груз. Очень дорогой груз.
      – Дурь?
      – Ты чертовски догадлив.
      – Сколько моя доля?
      – Приятно иметь дело с профессионалом…

      – Может, удастся Кальяна за принуждение к даче ложных показаний закрыть? – размышлял Скрябин, прохаживаясь по кабинету.
      Утренняя сходка закончилась. Ольга, Фрол и Сапожников отправились по рабочим местам, Егоров и Скрябин остались вместе с Романом.
      Слушая Стаса, Шилов ждал звонка Громова. Он давно уже в Москве и, наверное, сейчас разговаривает с замом министра, которого знает много лет. Когда-то давно они начинали операми в одном отделении и до сих пор поддерживали товарищеские отношения, несмотря на то что Громов застрял на своей должности и вряд ли уже двинется выше, а товарищ успешно строит карьеру в верхних этажах власти.
      Стас продолжал:
      – От Кальяна – к Бажанову. От Бажанова – к воякам. А там и Румын…
      Только он это сказал, как генерал Бажанов собственной персоной решительно вошел в кабинет и, с одобрением заметив, как личный состав при его появлении дисциплинированно поднялся, подошел к столу Шилова.
      Шилов подумал: вот будет номер, если Бажанов из коридора слышал выкладки Стаса. Дверь тонкая, а Скрябин говорил достаточно громко…
      Но генерал, похоже, ничего такого не слышал. Считал, видимо, ниже своего звания прислушиваться к доносящимся из кабинетов обрывкам фраз. Или шел слишком быстро, да еще и погруженный в свои мысли – на лице генерала было написано, что причина для визита к «убойщикам» у него очень важная.
      – Роман Георгиевич, – сказал генерал, – у вас есть в отделе опер по фамилии Шереметьев?
      – Что? – Роман подумал, что ослышался.
      – Шереметьев Арнольд. У вас есть такой?
      Романа спас звонок телефона. Вздрогнув, он посмотрел на аппарат, спросил:
      – Товарищ генерал, разрешите? – и, не дожидаясь ответа, снял трубку.
      Это был Громов:
      – Говорить удобно?
      – Так себе.
      – Тогда слушай. Кассету я людям отдал. Люди посмотрели и сказали, что кассета размагничена. В общем, на ней ничего нет.
      – Никто не хочет иметь проблемы.
      – Еще не все. Меня временно отстранили от должности. Бажанов подсуетился…
      Шилов поднял глаза на генерала.
      Заложив руки за спину, Бажанов с хозяйским видом прошелся по кабинету. Заметив на стене фотографию Соловьева под стеклом в траурной рамке, подошел поближе, наклонился, чтобы рассмотреть. Увидев в стекле свое отражение, машинально поправил волосы.
      Громов продолжал говорить:
      – У тебя копия кассеты осталась?
      – Конечно.
      – Не наломай дров. Через пару дней я вернусь, и мы все спокойно обсудим. Понял меня?
      – Да.
      – Тогда пока все.
      Громов отключился, но Роман продолжал держать трубку прижатой к уху и изображать заинтересованное внимание, благо Бажанов стоял далеко и не мог услышать коротких гудков.
      -ОНА НЕ УЕХАЛА.
      Не успела? Ее перехватили по дороге? Она соврала про земляков, чтобы он не беспокоился, а на самом деле и не собиралась никуда ехать?
      – Мне не нравится твоя фамилия. Она какая-то холодная и острая. Тебе бы подошло что-нибудь дворянское. Например, Шереметьев. Арнольд Шереметьев.
      – Можно, я останусь тем, кто я есть?
      – Можно. Мы все остаемся теми, кто мы есть.
      Вот и все…
      Генерал Бажанов стоял к Роману спиной. Сшитый на заказ китель обтягивал широкие плечи, блестело золото погон. Он лично не допрашивал и не убивал. Он распорядился, и ему доложили об исполнении. А теперь он пришел получить информацию, чтобы его мокроделы могли закончить зачистку.
      Хорошо, что не пошел в управление кадров. Зажрался генерал, ох, зажрался. Расслабился. Перестал думать. Давно ему рожу не чистили, вон он и поверил в собственную непогрешимость…
      …Шилов положил трубку и бесшумно поднялся. Генерал продолжал стоять, как стоял, и не заметил, что Роман подошел сзади. Коротко замахнувшись, Шилов ударил ребром ладони по шее, и генерал тяжело упал к его ногам.
      Стас и Егоров все поняли. Стас бросился запирать дверь, Егоров достал наручники и моток скотча. Липкой лентой генералу замотали лицо, лишив возможности слышать, видеть и говорить, и опутали щиколотки. На запястьях сцепили «браслеты».
      После этого Бажанова положили к стене позади стола Шилова. Егоров остался его караулить, а Роман со Стасом уехали, предварительно поставив в известность дежурного, что их не будет до вечера.
      Время пролетело быстро. Один раз позвонили из дежурки:
      – Роман Георгиевич, генерала Бажанова не могут найти. Не знаете, где он может быть?
      – Понятия не имею. Наверное, в сауне с девочками.
      Вечером, когда главк опустел, Шилов и Скрябин вернулись. Бажанов неподвижно лежал у стены, Егоров сидел за столом, положив перед собой резиновую дубинку:
      – Пришлось его успокоить.
      Из главка Бажанова вынесли через запасной выход. Роман отвлек постового, и Егоров со Скрябиным незаметно пронесли тело. Утрамбовали в багажник «Фольксвагена» и поехали.
      На выезде из города их тормознули гаишник. Шилов показал ксиву:
      – Привет, коллеги! Случилось чего?
      – Случилось. Генерал один из Москвы потерялся. Приказано досматривать все машины. Может, его похитила мафия!
      – Эт-то точно! Нас досматривать будете?
      – Проезжайте.
      В лесу с генерала сняли «браслеты» и скотч, и принялись бить. Он катался в грязи, скулил, плакал, просил пощады. Предлагал денег. Много денег. Миллион долларов. Два миллиона. Три. И никто ничего не узнает! Он всем расскажет, что в пьяном виде стал жертвой грабителей…
      Он рассказал, как убивали Тигренка. Кто убивал, как, где, почему.
      Рассказывал и просил, чтобы его пощадили. Говорил, что он не хотел трогать бабу. Не хотел! Но куда было деваться? Жизнь такая, не ты – значит, тебя.
      Шилов перерезал ему горло и столкнул в овраг.
      – Надо было часы с него снять, – сказал Стас, – а то потом опознают, как Карташова… .. Роман положил на аппарат трубку и потер лоб.
      Генерал Бажанов стоял к Роману спиной. Сшитый на заказ китель обтягивал широкие плечи, блестело золото погон.
      Жаль!
      Промелькнувшие в воображении сцены были не только справедливы – они были вполне выполнимы.
      А может?..
      Услышав, что разговор закончен, Бажанов повернулся и подошел к столу Романа.
      – Так о чем вы, товарищ генерал? – спросил Шилов.
      – Опер, Шереметьев Арнольд.
      – Есть такой. Вернее, был. Уволился, сейчас нам помогает как внештатный сотрудник.
      – Справочку мне на него составьте, быстренько. Адрес, телефон… В общем, все по полной.
      – Есть, товарищ генерал.
      Бажанов ушел.
      – Кто такой Шереметьев? – Спросил недоуменно Егоров.
      – Ты «Секреты Лос-Анджелеса» смотрел?
      – Нет.
      – Там Кевин Спейси детектива играет. Перед тем как его застрелили, он назвал своему убийце – начальнику полиции города – фамилию человека, от которого якобы получил информацию. Фамилия была вымышленной, и когда начальник полиции начал искать этого человека, напарник Спейси все понял.
      – Так кто такой Шереметьев?
      – Они убили Тигренка. Это я виноват… – Обхватив голову, Роман замолчал, глядя в стол.
      Егоров и Скрябин переглянулись. Стас негромко позвал:
      – Рома! Что делать-то будем?
      Шилов поднял голову. Глаза у него были совсем больными.
      – Нужен левый адрес. Там мы с ними и встретимся.

      Сидя в машине, Роман думал, что смерть Вики он себе никогда не простит.
      Угадав его мысли, Скрябин тихо сказал:
      – Что случилось, того не изменишь. Но в наших силах сделать так, чтобы ее гибель не была бесполезной.
      Шилов дернул щекой. Развивать эту тему ему не хотелось. Как было сказано в одной книге: «Я сам похороню своих мертвых».
      Они сидели втроем с Егоровым в машине, во дворе дома. Фрол и Сапожников ждали в квартире. Для организации полноценной засады требовалось больше людей, но взять было некого. Заказывать СОБР не стали из опасений, что Бажанов об этом может узнать. По тем же причинам отказались от помощи коллег из главка. А искать, пользуясь личными связями, надежных людей в райуправлениях было некогда. Как только передали Бажанову справку на Шереметьева, так сразу и выставились под адрес.
      Адрес предложил Егоров. Многокомнатная квартира в старом доме на Краснопутиловской принадлежала одному коммерсанту, который некогда, еще в бытность Егорова тюремным опером, арестовывался за кидалово. Коммерсанта ждали в пресловутой сто пятой камере, населенной реальными пацанами, которые бы выдоили его подчистую, заставив отдать припрятанные наличные деньги и переоформить собственность на их оставшихся на свободе друзей, но Егоров взял барыгу под крыло и оградил от бандитского беспредела, определив его на постой в хату с человеческими порядками. В тюрьме коммерсант пробыл недолго. Большинство обвинений отвалилось еще на стадии следствия, а по тем, которые дошли до суда, он получил по отсиженному – восемь месяцев. Освободившись, Егорова не забывал. Звал к себе на работу консультантом по безопасности, поздравлял с праздниками, оказывал спонсорскую помощь отделу и всегда предлагал обращаться, если что-то потребуется. В сферу интересов предпринимателя входил вторичный рынок жилья, и поэтому стоило только Егорову заикнуться, что им для операции требуется квартира, как он предложил несколько адресов. Выбрали Краснопутиловскую. Во-первых, расположение дома отвечало требованиям засады, во-вторых, ни по каким базам данных невозможно было быстро проверить, кому принадлежит квартира, и кто в ней живет. При этом на самом деле она пустовала в ожидании покупателя, но имела все внешние признаки используемого жилья.
      – Не факт, что они сегодня заявятся, – сказал Стас, пытаясь разговором отвлечь Шилова от мрачных мыслей.
      Сидевший сзади Егоров пихнул его в спину: тоже мне, психолог, нашел, что сказать!
      Но Шилов спокойно ответил:
      – У них времени нет. Поставка срывается, груз уходит из рук из-за какого-то Шереметьева. Была бы у них ракета – они бы весь дом взорвали к чертовой матери, чтобы наверняка. Так что прискачут, как миленькие… Бл-лин, а этих-то как сюда занесло? Они нам сейчас всех распугают.
      Во двор дома неторопливо вкатился гаишный «Форд-эскорт».
      Заехал и встал, метрах в двадцати от «Фольксвагена», носом к нему. Через лобовое стекло были видны два инспектора в светоотражающих жилетах и форменных кепи.
      У водителя «Форда» зазвонил телефон. Нажав тормоз, он отцепил «трубку» от пояса и посмотрел на дисплей. Раздраженно скривился:
      – Опять ей что-то надо!
      – Кому? – спросил напарник.
      – Да Машке, чтоб она… Алло! Слушай, я на работе. Я занят. Все, не отвлекай меня, ясно?
      Дав отбой, он хотел продолжить движение, но напарник сказал:
      – Погоди. «Фольксваген» видишь? Там трое сидят. Не нравятся мне их рожи.
      – Менты, думаешь?
      – Не знаю. Сейчас проверим. – Инспектор вылез из «Форда» и, помахивая жезлом, направился к машине «убойщиков».
      Подойдя, привычно отдал честь и представился:
      – Старший лейтенант Павленко. Документы, пожалуйста.
      В принципе, уже и без документов инспектор видел, что пора сваливать. Это была явно засада, и десять против одного, что по их душу, а не на каких-нибудь квартирных воришек. Просто не знают точно, кого ждут, вот и сидят пока спокойно.
      Тот, который был за рулем, показал ксиву: