Арчи вышел из кабинета.

– Линия в гостинице все еще занята. Должно быть, что-то случилось с телефоном. Ты действительно хочешь поехать в Эдинбург? Прогноз погоды был очень плохой.

Его жена в коричневой каракулевой шубе выбирала шарф и перчатки.

– Конечно, я хочу поехать. Не пропущу этого ни за что на свете. Внук, Арчи! Мой собственный родной внук! И Пол прав, что забирает ее домой. Дома она забудет все эти глупости вокруг Данкерна. Забудет Изабель. – Она вздрогнула. – Арчи, Пол был так взволнован. Надеюсь, что у них все уладилось.

Арчи хмыкнул, влезая в теплое пальто.

– Я никогда не считал, что дела Клер так уж плохи. С моей точки зрения, ребенок – это как раз то, что ей необходимо для душевного здоровья. Что еще нужно молодой женщине, чтобы вернуть ее на землю?

Серое небо было затянуто снеговыми тучами. Сара уже сидела в «вольво», столь же взволнованная и возбужденная новостями, как Антония. Когда в машину запрыгнули собаки, Арчи закрыл дверь дома и запер ее на два замка. Затем, бросив обеспокоенный взгляд на небо, заложенное тучами, уселся рядом с женой на водительское место.

Когда Пол и Клер проехали Абердин, уже совсем рассвело. Шел густой снегопад, асфальт покрылся белой коркой. Глаза Клер были закрыты. Пол вел машину быстро, его руки в перчатках цепко держали в руль. Дорога была пуста.

– Почему, Пол?

Он оглянулся в тревоге, внезапно услышав ее голос после долгого молчания, и увидел, что она смотрит на лобовое стекло.

– Почему что? – он переключил передачу на крутом повороте.

– Ненависть. Ярость. Махинации в Сити. Нам не нужны были деньги.

Его губы сжались.

– Деньги всегда нужны.

– Ты попадешь в тюрьму? – Она по-прежнему не смотрела на него. По мере того, как они удалялись от побережья, снег над дорогой валил все гуще.

– Сомневаюсь. У меня хорошие адвокаты.

– Хорошо, что Данкерн все еще на моем имени. Иначе бы его могли забрать за долги. – Она вызывающе расправила плечи.

– Данкерн уже продан. – Он мрачно усмехнулся. – Ты что, газет не читаешь?

– Что ты имеешь в виду? – Впервые она повернула голову и взглянула на него. Его напугала ее бледность.

– То, что я сказал. Он продан.

– Но я ничего не подписывала.

– Да... – Он самодовольно рассмеялся. – Это сделал я. Твою подпись удивительно легко скопировать. Никто не усомнился.

Клер уставилась на него.

– Я тебе не верю.

– Это правда.

– Но я опротестую... – внезапно ее зрачки расширились. – Вот почему ты хотел убить меня...

– Клер, я не хотел тебя убить. Ружье было нужно для того, чтобы заставить тебя поехать со мной, если бы ты начала сопротивляться.

Он взглянул на часы. Было почти одиннадцать. Арчи с Антонией сейчас на пути в Эдинбург.

В окрестностях Данкелда снег лежал сугробами, и Полу пришлось снизить скорость, когда он разворачивался на занесенном шоссе и выезжал на дорогу. На миг он испугался, что Клер может попытаться выпрыгнуть, но она не двинулась.

– Я все расскажу отчиму. Он этого так не оставит.

Пол остановил машину перед домом. Тот выглядел совершенно пустым, шторы были опущены, и Пол с облегчением улыбнулся, когда въезжал на пустынный двор и выключал двигатель. Он побаивался, что снегопад может удержать Антонию и Арчи от отъезда.

Он тщательно обдумал свой план. Довольно давно, из чистого любопытства, он обследовал двор и пристройки. И теперь, когда у него возникли проблемы с Клер, все неожиданно встало на свои места. Это было так очевидно. Все, что ему понадобилось – это замок.

– Похоже, что они уехали, – сказал он. – Тебе придется пока отложить свою беседу с отчимом.

Мгновение никто из них не двигался, затем Клер стала расстегивать ремни безопасности. Она потянулась к двери и распахнула ее, надеясь, что почувствует себя лучше и тошнота прекратится. Ее ноги подгибались от слабости. Все, чего ей хотелось – войти в дом и согреться.

Глядя, как она хватает ртом холодный воздух и изо всех сил пытается удержаться на ногах, Пол напрягся. Он чувствовал, как его сердце внезапно дико заколотилось о ребра. Выбираясь из «рейнджровера», он был крайне бдителен. Нервы были напряжены до предела. Он быстро подошел к Клер и взял ее за руку.

– По правде говоря, я знаю, что их нет. Они на весь день уехали в Эдинбург. – Он улыбнулся. – Нам сюда, дорогая.

– Что? Куда мы идем? Пол!.. – ее голос осекся, когда Пол подхватил ее на руки. Он свернул от дома к старому гаражу и конюшням, которые были выстроены по северной и восточной сторонам.

– Там есть кое-что, что я хотел бы тебе показать, дорогая, – сказал он, не обращая внимания на ее попытки освободиться. Он легко мог донести ее, но перед гаражом поставил на ноги и, крепко сжав плечо, толкнул тяжелые старые двери. Створки со скрипом открылись. Внутри стоял полумрак. Свет падал только из высоких грязных окон, почти исчезнувших за бахромой паутины. Гараж был почти пуст. В углу – старый проржавевший автомобиль, не тревоженный лет двадцать, два велосипеда, груда потрепанных ящиков из-под яблок, небрежно сваленных на каменном борту дренажного лотка. И все. Пахло сыростью и плесенью.

Клер оглядывалась, привыкая к тусклому освещению.

– Зачем ты привел меня сюда, Пол? – Она отчаянно пыталась вырваться, напуганная его холодной, расчетливой жестокостью.

Пол отпустил створки дверей, и они со скрежетом захлопнулись. Неожиданно он освободил ее плечо и сомкнул схватку на запястье, резко выкрутив ей руку назад.

– Давай вон туда. Через боковую дверь.

Охваченная страхом, она спотыкаясь пошла вперед, подталкиваемая в спину Полом. Он подтащил Клер к двери и распахнул ее. За маленьким боковым двором виднелся ряд старинных каменных стойл. Пол вытолкнул ее наружу, и внезапно она поняла!

В дальнем углу двора стояла собачья клетка. Прутья проржавели, пол усеян мусором, дверь открыта.

– Нет, Пол! НЕТ! – ее голос перерос в вопль, когда он стал подталкивать ее туда. Она начала бороться всерьез, пинаясь и нанося свободной рукой удары ему в лицо. С проклятием он скрутил ее еще сильнее, волоча по неровным булыжникам двора.

Втолкнув ее так резко, что она распростерлась среди мусора, он захлопнул дверь и вытащил из кармана новый замок. Повесив его на место, он отступил тяжело дыша. Потом торжествующе расхохотался.

Клер с трудом поднялась на колени. Она отчаянно всхлипывала.

– Пол, пожалуйста, выпусти меня! Пол! Кто-нибудь придет. Мама вернется. Она увидит машину. Или Сара! Пол, пожалуйста.

Он стоял, скрестив руки, и смотрел на нее. Сейчас он был совершенно спокоен. Вполне безразличен. Он не испытывал к ней ни жалости, ни сочувствия. Только холодное удовлетворение от того, что он видит ее скорчившейся, цепляющейся за прутья. Она яростно трясла решетку.

– Твой брат рассказал мне о клетке, – произнес он после паузы, не обращая внимания на ее всхлипы. – Ты знаешь, через столько лет он все еще чувствует себя виноватым. – Он снова шагнул ближе. – Я не мог поверить в такую удачу, когда обнаружил, что клетка еще здесь. Сейчас ты узнаешь, как сможешь отсюда выбраться. – Он расстегнул пальто, полез в нагрудный карман пиджака и вынул лист бумаги. – В обмен на подпись. Ты должна подписать доверенность, позволяющую мне действовать от твоего имени. Что ты согласна на продажу замка и на любые будущие сделки. – Он просунул бумагу сквозь прутья.

Клер даже не заметила ее.

– Пол, пожалуйста, не делай этого! Прошу! Все равно кто-нибудь придет и выпустит меня отсюда. – Она истерически рыдала.

– Никто не придет, Клер. Твои родители уехали до Рождества, а Сара вернулась в Лондон. – Он улыбнулся легкости, с которой лгал. – У нас сколько угодно времени. Или ты согласишься передать мне все права на этот проклятый замок, или я оставлю тебя здесь. – Он сделал короткую пару, чтобы его слова возымели действие. – Когда все вернутся после Рождества, то найдут твой окоченевший труп и признают, что ты действовала в соответствии со своими жуткими фантазиями, поскольку равновесие твоей психики было нарушено. Уверен, отыщется много свидетелей, подтверждающих твое состояние. А я, когда тебя обнаружат, буду в Лондоне. – Он скрестил руки. – Я бы на твоем месте подписал, дорогая. Подумай о ребенке. Подумай о себе. Мне терять нечего. – Он сухо усмехнулся. – Ты теряешь все. – В его глазах был страшный, холодный свет.

Она глянула ему в лицо, оцепенев от страха.

– Не оставляй меня здесь, Пол... Пожалуйста.

Он не ответил. Просто сунул бумажку ей в лицо.

– Нет. – Ее пальцы на железных прутьях побелели. Мелкие хлопья ржавчины цеплялись за рукава. Пол медленно положил ключ от замка в карман и, бросив лист бумаги сквозь прутья, смотрел, как тот падает на пол, затем бросил туда же и ручку.

– На чем договоримся? Дать тебе пару часов на размышление? – Он заложил руки в карманы и поежился от холода. – Если к этому времени ты не подпишешь, оставлю тебя здесь до завтра или до послезавтра. Мне нужно кое-что сделать в Эдинбурге до возвращения в Лондон.

– Пол! – ее вопль раскатился эхом по тесному двору.

– О, не беспокойся. Я оставлю тебе достаточно пищи, чтобы протянуть день или два.

– Пол, ради Бога! Подумай о ребенке...

– Ах да. Ребенок. – Он поиграл желваками. – Мой ребенок. Тебе лучше сохранять спокойствие, или его потеряешь, верно? – Он повернулся на каблуках. – Два часа, Клер, а потом я приду за подписью.

Долгое время Клер не двигалась. Рыдания замерли в ее горле, руки не отрывались от решетки. Во дворе было очень холодно, сумрачно под тяжелым ненастным небом и совершенно тихо. Снег пошел еще гуще, занося высокие каменные стены гаража, и Клер закрыла глаза, глубоко дыша, пытаясь заставить себя оставаться спокойной.

Когда пришла Изабель, она встретила ее со слезами узнавания.

Пол остановился возле машины. Поднял дорожную сумку Клер, которую та выронила во время борьбы, и порылся в ней, пока не нашел ключи от дома. Не торопясь поднялся на крыльцо и вошел. Задержался и прислушался. В доме было холодно и темно, опущенные шторы не пропускали тусклый свет, огонь в очаге был погашен, за каминной решеткой с фигурным литьем лежала груда пепла.

Он огляделся, затем медленно прошел на кухню. Плита была еще теплой. Наполнив чайник, он поставил его на горелку и сел рядом на стул, глядя на часы. До возвращения к Клер оставалось час и пятьдесят минут. Его вдруг начало трясти как лист.

Собачья миска все еще валялась в углу клетки, с тех самых пор как много лет назад Джеймс запер здесь маленькую Клер. С отколотой эмалью, налипшей грязью, забытая в углу, где лежала с тех пор, как умер последний обитатель клетки.

Клер пыталась справиться со страхом, подавить его, но чувствовала, что это ей не подвластно, и ее вновь охватила паника. От страха ее горло перехватило, а рот судорожно свело. Руки ее все еще цеплялись за прутья. На миг она прислонилась к ним головой, затем с усилием заставила себя оторваться, отползла назад и села, крепко обхватив руками колени и прижавшись к ним лицом, чтобы не видеть решетки. Глаза она зажмурила. Что делала в клетке Изабель? Она молилась. Молилась Пресвятой Деве и святой Брайд, и святому Филлану, и святой Маргарет. Они не помогли ей, но каким-то образом она смогла сохранить рассудок.

Клер, двигаясь с трудом, сумела вновь встать на колени. На ней все еще был окровавленный плащ.

Мои воспоминания, твои воспоминания, сливаются и разъединяются в кошмаре. Страх. Ужас. Отчаяние. Одиночество...

Мы не одиноки. Мы есть друг у друга.

Sancta Maria, Mater Dei, Ora pro nobis, peccatoribus, Nunc et in ora mortis nostrae...

Птица в клетке, животное, узница без надежды.

Она закрыла лицо руками.

Боже милостивый, помоги мне сохранить рассудок. Только помоги сохранить рассудок.

Libera me, Domine, de morte aetaerna...

Перед ней на полу, среди мусора, лежал сложенный лист бумаги, а рядом – ручка. Она их не замечала.

Снег теперь валил стеной.

Антония, сидя в баре отеля «Георг», в десятый раз посмотрела на часы перед тем, как взволнованно взглянуть на дверь. Она заказала еще один джин с тоником, когда появился Арчи, убирая мелочь в карман.

– Я наконец дозвонился до Гранта. Естественно, трубка лежала не на месте. Он говорит, что они уехали вскоре после семи утра.

– В семь часов! – ужаснулась Антония. – Арчи, может быть, с ними что-нибудь случилось?

Арчи взял свой стакан и одним глотком осушил его. Покачал головой.

– Конечно, погода чертовски плоха, и к тому же сильно метет. Но они едут на «рейнджровере», все должно быть нормально, и Пол не станет рисковать понапрасну. Подожди еще полчаса, и если они не приедут, начнем без них. Шампанское могут поставить в лед до их приезда. – Он зачерпнул пригоршню поджаренных земляных орехов и натянуто улыбнулся.

Джек Грант сообщил ему о гибели Касты, но он не собирался рассказывать об этом жене. Пока нет. Арчи опустился на табурет. Он сразу заметил пропажу винтовки и догадался, что ее взял Пол. Но почему именно собака? Такое прекрасное, преданное животное? Он хмурился, подвигая стакан на стойке, чтоб его снова наполнили. Было во всем этом нечто, что ему совсем не нравилось.

На полпути между Данкерном и Крюдел Бэй старая шотландская сосна застонала под тяжестью снега, и один из ее нижних сучьев обломился. Ветка зацепилась краем за телефонный провод возле телеграфного столба, оборвала его и осталась там висеть под аккомпанемент метели. В радиусе двух миль все телефоны замолчали.

Пол, сидя в кабинете Арчи, пытался дозвониться до Гранта, но ему сообщили, что на линии поломка. Довольно улыбаясь, он продиктовал телефонограмму в гостиницу «Георг»: «Вернулись в Данкерн, потому что дороги на юг занесены. Не пытайтесь сегодня вернуться домой. Оставайтесь в Эдинбурге. Созвонимся завтра».

Молодой дежурный добросовестно записал послание, дважды предложив при этом позвать леди или джентльмена к телефону, потом положил трубку и с запиской в руке прошел в бар.

Маклауды, наконец успокоившись, отправились на ленч и сами распили шампанское.

Высокие сугробы уже закрывали оконные рамы. Старые постройки, окруженные снегом, приглушали любой звук. Было очень холодно. Клер стояла на коленях, прикрывая лицо руками, а потом упала на пол и осталась там лежать ничком среди мусора, уже запорошенного тонким покрывалом снега. Она кричала и звала снова и снова, безутешно рыдая, пока ее горло не перехватило от слез. Она не способна была более рационально мыслить, не сознавала где она находилась. Мир для нее перевернулся, и поблизости больше не было обширного сада, чьи занесенные снегом верхушки деревьев виднелись из-за конюшен, и не существовало больше огромного пустого дома, где Пол сидел на кухне, поставив на стол бутылку виски и положив рядом наручные часы, и смотрел, как двигалась минутная стрелка. Сейчас она думала только об извилистом течении реки Твид и резких, пронзительных криках чаек, носящихся над водой, и о зимних ночах, когда стаи гусей пролетали под озаренными луной облаками, их дикий и протяжный гомон эхом разносился над замерзшей округой.

Белая пелена тумана окутала клетку, одновременно и пряча ее, и погружая в осеннюю сырость, и Изабель почувствовала, как болят и опухают ее суставы. У нее начался жар, и она лежала в лихорадочном бреду, не дотрагиваясь до воды и пищи, наедине с мириадами демонов в ее мозгу, которые пытали и мучали ее. Стражники запретили женщинам заходить в клетку, чтобы ухаживать за ней, и она оставалась одна.

Когда погода наладилась, прикосновения солнца исцелили ее. Его последние теплые лучи проникли в клетку, высушили ее одеяла, приласкали ее горящее в лихорадке тело, ее лицо напоило свежее дыхание ветра, и она наконец очнулась. Еще очень слабой после болезни, ей стали давать настои из трав, которые молчаливая женщина, по приказу жены коменданта, просовывала через решетку в старом глиняном кувшине, и физически Изабель почувствовала себя лучше.

Смерть короля и смерть ее мужа... Обе не принесли ей никакого облегчения. Тюремщики держали ее в полном неведении о том, что происходит в Шотландии. Она не знала, что Роберт одерживает в северной Шотландии победу за победой. Она не знала, что он разбил лорда Бакана, что последний, бежав в Англию, умер от разрыва сердца, не вынеся позора. Она также не знала, что Роберт превратил обширные владения Бакана в пустыню – месть человеку, который сделал жизнь возлюбленной адом, месть за женщину, которую он не смог спасти.

Ее здоровье было сильно подорвано, но ее мужество оставалось неизменным. Молитвы и грезы помогали ей выжить.

По распоряжению жены коменданта на следующую зиму ее перевели в башню раньше, чем в прошлую, и лучше кормили. Ее тело сотрясалось от кашля, продолжавшегося пять месяцев, пока свежий весенний воздух не исцелил ее, когда клетку вновь вывесили на стену и новое поколение берикских детей пришло мучить ее, швыряя камни и мусор. Один мальчишка, сильнее других и обладавший более точным прицелом, чем остальные, снова и снова возвращался с рогаткой и большим запасом тщательно подобранных, гладких круглых камней, взятых на отмели Твида, возле руин древнего моста. Завидев его, она уже заранее пригибалась к полу, прикрывая голову руками, но однажды летящий камень со всей силой ударил ее по лицу, рассек щеку и задел кость, в результате чего один глаз у нее опух так, что она не могла им видеть. Ее новая беда неожиданно возымела положительный эффект. Впервые одна из женщин, новая служанка в замке, открыто осмелилась выказать Изабель жалость. Она принесла мазь из толченных маргариток и просунула ее сквозь решетку со словами сочувствия. И лишь после этого первого проявления доброты Изабель не выдержала наконец и заплакала.

Впервые она узнала об успехах Роберта на поле брани по возросшей враждебности толпы, потом, постепенно, кое-какие сведения начали доходить до нее, когда ей удавалось подслушать разговоры стражников на башне. Король Шотландии, король Хоб, как они его прозвали, повсеместно встречал поддержку и теперь наконец созвал парламент. Вскоре толпа у стен замка стала распевать об этом издевательские песни, но под их насмешками скрывался страх.

Парламент? Она не могла позволить себе надеяться. Решетки были все еще на месте, слишком реальные, слишком крепкие. Они воплощали собой весь ее мир. Но тем не менее, в дальнем уголке сознания у нее возникал вопрос: разве созыв парламента не означает уверенность в собственных силах?

Но если он в Шотландии, то где же он? Почему не приходит? Почему не подает никакого знака, что он ее не забыл? После заката солнца она мучительно сжимала прутья решетки, как в первые дни своего заточения, а глаза ее снова наполнялись слезами, когда она смотрела на запад, в сторону золотистых холмов...

Клер понемногу возвращалась в сознание, все еще не соображая, где она находится, и вообще где сон, а где реальность. Она пошарила перед собой, как часто прежде делала при пробуждении, и ужаснулась, наткнувшись на решетку и рассадив при этом костяшки пальцев.

Дай мне проснуться. Пожалуйста, Господи, дай мне проснуться.

Она замерзла, до смерти замерзла, ее трясло как в лихорадке. Кругом стояла полная тишина.

Борясь со страхом, снам и холодом, она вновь простерла руки к решеткам.

– Бесполезно. Прутья очень крепкие. Ты не сможешь их сломать. – Холодный голос проник сквозь пелену сознания. – И ты останешься здесь, пока не подпишешь документ.

Нагнувшись, Пол просунул руку в клетку и, держа бумагу двумя пальцами, сунул ей в лицо.

Вокруг нее вновь начинал смыкаться прежний кошмар – кошмар Изабель. Туман над рекой, ржавые прутья, дождь, пришедший с Нортумберлендских холмов. Страшно разочарованная, она снова заплакала.

– Подпиши, и я тебя выпущу. Подпиши! – Лист бумаги плясал у нее перед глазами. До нее не доходил смысл слов и откуда сами слова доносятся, она не узнавала стоящего перед ней мужчину. Его лицо в пелене тумана было призрачным, каким-то нереальным. Но это был не Роберт.

Дрожа, она взяла бумагу, а потом ручку, которую он всунул ей в руку.

– Подпиши.

Ее пальцы были столь холодны, что она с трудом могла ими шевелить.

– Где, что подписать?

– Вот. – Он ткнул в бумажку сквозь решетку. – Здесь. Здесь.

Ее руки так тряслись, что она еле смогла удержать ручку, когда с трудом нацарапала свое имя. Как только Клер закончила водить по бумаге, он тут же выхватил ее и, засунув в карман, с облегчением улыбнулся. Наконец-то сделка стала законной, теперь им его не подловить! Данкерн принадлежит ему, и он волен продать его кому захочет! Он не думал о свидетелях. Их подписи можно добавить позже.

Он выпрямился во весь рост, достал ключ из кармана, а затем снова нагнулся, – на сей раз, чтоб отпереть замок.

– Теперь ты свободна. Видишь, как все оказалось легко. – Он распахнул дверь. – Тебе больше нечего бояться, если ты будешь обо всем этом помалкивать. – Он немного поколебался, а потом снова улыбнулся. Кто ей поверит? Кто может поверить в то, что она скажет, тем более про клетку? – Пойдем, я замерз. – Ему не терпелось поскорее уйти.

Она не шевельнулась. Ее снова пытаются обмануть, как бывало раньше: ей открывали дверь и манили наружу только для того, чтобы снова втолкнуть назад и ударить по лицу, скаля зубы со злобным смехом. Она поднесла озябшие руки к губам, пытаясь их согреть, и отодвинулась в самый угол, устало закрыв глаза. Клетка была ее домом. Здесь она будет в безопасности.

Пол нахмурился.

– Клер!

Он взглянул на нее, и от неожиданной тревоги его замутило.

– Клер! Выходи! Ты свободна. – Он отвернулся от клетки, оставив дверь открытой, но Клер по-прежнему не двигалась. Он остановился и оглянулся. – Клер, выходи. Тебе нельзя здесь оставаться. Холодно. – Выражение ее лица было совершенно бессмысленным. Внезапно испугавшись, Пол вернулся и, нагнувшись перед низкой дверью, втиснулся в клетку, схватил Клер за руки и вытащил наружу. Когда он подхватил ее на руки, ее тело сразу же обмякло, и пока он нес ее к дому, ее ресницы ни разу не шевельнулись.

Он внес Клер по лестнице в спальню, уложил на постель и внимательно взглянул на нее. Ее дыхание было едва заметным, и он пощупал ее пульс, взявшись на миг за холодное запястье, даже не пытаясь считать. Пульс был слабый, но ритмичный.

– Клер, ты сама во всем виновата. Ты сама заставила меня сделать это. – Он говорил громко и убедительно. – Если бы ты вела себя, как подобает жене, и помогала мне, ничего бы этого не случилось.

Он вытащил из-под нее одеяло и набросил сверху.

– В конце концов ты будешь только рада избавиться от этого владения. Вот увидишь. Данкерн выкачал бы из нас все до последнего пенни, сохранять его было невыгодно. – Она не ответила. – Клер?! Клер, с тобой все в порядке? – Его охватил страх: Клер действительно была одержима. Он отступил от постели и торопливо направился к двери. Заперев ее за собой на ключ, он бросился по лестнице к телефону. Внезапно его обуяла слепая паника. Джеффри должен приехать сюда немедленно!