17

– Нет ли где-нибудь такого места, куда она могла бы уехать хотя бы на несколько дней? Тихий спокойный голос Саймона Фрейзера наконец проник в сознание Джосс. Последний раз доктор был у нее две недели назад.

– Нет, я не могу уехать. Не имею права. Я должна быть здесь.

– Но почему, почему, Джосс? – Сидя на краешке постели, врач бережно держал женщину за руку. Часы на ночном столике показывали десять минут четвертого. За окном медленно занимался рассвет.

Джосс отрицательно покачала головой.

– Я просто хочу быть здесь и все. Я должна быть здесь. Это мой дом.

Она понимала, что желание остаться в доме иррационально, но не могла ему противиться.

– Представляется, что именно ваш дом – причина ваших ночных кошмаров. За последние две недели Люк вызывает меня к вам второй раз. Вы устали, а нервы ваши слишком напряжены, – Саймон терпеливо улыбнулся. – Ну же, Джосс, будьте благоразумны. Всего несколько дней, в течение которых вы отдохнете, понежитесь, перестанете тревожиться за Тома и за дитя.

– Я не тревожусь. – Всем своим существом Джосс чувствовала, что дом слышит ее и умоляет остаться.

– Нет, вы тревожитесь. Вы абсолютно нормальны, и знаете это. Вероятно, вы плохо спите, а когда спите, то вас мучают страшные сны. Сейчас стоит жаркая погода, и ваше будущее дитя сильно давит вам на желудок, как говаривала моя старая бабушка. В конце концов, ждать осталось не так уж долго. Какой у вас срок? Тридцать шесть недель? У вас все в полном порядке – если не считать дома – но сейчас, как мне кажется, для вас будет только полезно, если вы на время разлучитесь с ним. Но ничего страшного: Люк присмотрит за домом, Лин позаботится о Томе. Вам не о чем беспокоиться. Лин говорит, что не случится ничего страшного, если вы ненадолго съездите в Лондон навестить своих родителей. Я понимаю, что у них тоже не все идеально – ваша мать больна, но недавнее обследование показало, что в последнее время ее здоровье улучшилось, и они с отцом будут рады видеть вас у себя. Так что, мне кажется, поездка к родителям – хорошая идея и идеальное решение.

– Люк? – Джосс уставила в доктора тяжелый взгляд. – Скажи ему, что я не могу никуда ехать.

– Вы можете ехать, Джосс. Думаю даже, что должны. Хотя бы для того, чтобы немного сменить обстановку.

– Нет! – дико крикнула она, забыв о приличиях. Сделав над собой усилие, Джосс встала и прошла мимо Саймона, который, поднявшись, начал укладывать свои вещи в докторский саквояж. – Я не уеду. Не уеду. Прошу меня простить, но это мой дом, и я остаюсь здесь. – Босая, она пробежала мимо Люка, проскользнула в ванную и захлопнула за собой дверь. Джосс было жарко, но одновременно ее бил озноб, в животе, где-то под ребрами, возникла боль. Склонившись над раковиной, женщина ополоснула лицо холодной водой, потом посмотрела на себя в зеркало. Щеки горели, глаза были совершенно ясными и осмысленными, а на ресницах все еще висели слезинки.

– Они не могут вынудить меня бросить дом, – громко сказала она своему отражению. – Они не могут заставить меня уехать.

Она все еще слышала свой крик, продолжавший звучать в ее ушах и чувствовала на щеке восковой отпечаток розы, розы, которая исчезала, когда она просыпалась.

– Джосс? – В дверь ванной тихо постучали. – Выйди. Саймон уезжает.

Она глубоко вздохнула. Отбросив со лба волосы, она отперла дверь.

– Прошу прощения, Саймон. – Она вымученно улыбнулась доктору. – Признаюсь, я немного устала и выбита из колеи. Все, что мне нужно – это немного поспать. Мне так жаль, что Люк снова побеспокоил вас.

– Все в порядке. – Саймон снял с постели саквояж. – Поскольку вы здоровы. – Он бросил на нее взгляд из-под кустистых бровей. – Прошу вас, Джосс, сохраняйте спокойствие. Ради вашего будущего ребенка. Оставайтесь здесь, если вы уж так этого хотите, но не давайте дому брать над вами верх, и, – он строго посмотрел на пациентку, – считаю, что нам надо подумать, не следует ли вам рожать в госпитале. Это просто мысль, и не более того! – Он вдруг лучезарно улыбнулся. – Ну, а теперь я отправлюсь в свою постель, и, если в вас обоих есть хоть капля благоразумия, то вы, несомненно, последуете моему примеру. Нет, нет, Люк, не надо меня провожать, я прекрасно знаю дорогу.

Он поднял руку в прощальном приветствии и исчез на лестнице, оставив Люка в недоумении взирать на жену.

– Джосс. – Люк внезапно понял, что ему больше нечего сказать. Он растерянно пожал плечами. – Хочешь выпить чего-нибудь?

В ответ она отрицательно покачала головой. Джосс сидела на краю постели, робко и виновато глядя на мужа.

– Мне очень жаль, Люк. Мне действительно очень жаль. Не знаю, право, что на меня нашло. Наверное, мне что-то приснилось. Но тебе не надо было вызывать Саймона, правда, не надо. У бедняги и так хватает работы с действительно больными людьми.

Она взобралась на высокий матрац и улеглась на подушки.

– Сон был так реален, и, знаешь, мне показалось, что я и в самом деле что-то чувствую. Прикосновение еще одной мертвой розы. – При этих словах она вздрогнула.

Люк вздохнул.

– Я понимаю, Джосс, я понимаю.

Она решительно не могла уснуть. Свет был выключен. Джосс поправила простыню – единственное, чем она могла укрываться в эти душные ночи, постаралась поудобнее устроиться возле Люка, но ничто не помогало. Сон бежал от нее. В доме стояла абсолютная тишина и царил полумрак, но из-за моря уже вставало солнце, и Джосс невольно прислушивалась к разноголосому хору проснувшихся птиц. Она посмотрела в окно: утренняя звезда исчезала между неплотно задернутыми шторами. Люк, лежавший рядом, несколько раз, вздыхая, всхрапнул и задышал глубоко и ровно. Его большое горячее тело, казалось, слилось с матрацем – надежное, уверенное в себе, успокаивающее. Сама же она была напряжена, охвачена страхом, ее тело болело, испытывая страшные неудобства. Джосс плотно закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на желании уснуть.

В углу комнаты зашевелилась тень, тень, которая никогда не покидала спальню и казалась женщине дрожащим нематериальным духом. Рядом с тенью показался паук, скользнувший под сундук, стоявший у окна.

Когда Люк проснулся, разбуженный не слишком мелодичным пением маленького сына, доносившимся из детской, Джосс крепко спала. Комнату заливал яркий солнечный свет, на дереве за окном умиротворяюще ворковал голубь. Первые дни июня выдались знойными, и в комнате, несмотря на ранний час, было уже очень жарко. Люк взглянул на жену. Прижатое к подушке лицо пылало румянцем. На лбу между глаз залегла глубокая морщина и было похоже, что Джосс во сне плакала. Вздохнув, он выскользнул из постели, стараясь не потревожить Джосс, и на цыпочках отправился в спальню мальчика.

Джосс все еще спала, когда Люк принес ей чашку чая и почту. Осторожно поставив чашку на ночной столик, он отошел к окну и принялся смотреть в сад. Позади, в углу, зашевелилась тень. Вот она отделилась от угла и очутилась в середине спальни. Теперь не было никаких сомнений, что это человек. Рослый человек.

Джосс заворочалась и повернулась на бок, чтобы посмотреть на человека, но глаза ее оставались закрытыми. Во сне она, словно защищая ребенка, положила руки на живот. Люк не двинулся с места. Вздохнув, он прижался лбом к оконному стеклу, наслаждаясь его прохладой. Голова трещала, от недосыпания веки горели так, будто в глаза насыпали песок. Когда Люк обернулся к двери, тень исчезла, переместившись к постели. Люк провел ладонями по лицу, повернул дверную ручку и вышел на лестничную площадку, прикрыв за собой дверь. В спальне тень наклонилась над спящей женщиной. Небольшая вмятина на простыне – вот единственный след, который оставила тень, прикоснувшись к Джосс.

За последнюю неделю Джосс четырежды пыталась позвонить по этому номеру. В то утро она позвонила снова, и снова ей никто не ответил. Положив трубку, она обхватила голову руками и невидящим взглядом уставилась на ночной столик. После ухода врача она поспала, но сон был поверхностным и тяжелым; ночью она дважды просыпалась от собственных рыданий, долго глядя потом на полог кровати. Встав с постели, Джосс чувствовала себя отвратительно – во всем теле была какая-то скованность, о завтраке не могло быть и речи, она не могла проглотить ни крошки. Единственное, что ей было сейчас нужно – это поговорить с Эдгаром Гоуэром. Дрожащей рукой она набрала нужный номер, и на этот раз ей ответили.

– Это Джосс Грант. Вы меня помните? Я – дочь Лауры Данкан.

Пауза на другом конце провода показалась Джосс слишком длинной и искусственной. Или это игра воспаленного воображения?

– Конечно, помню, Джоселин. Как ваши дела?

Она была настолько взволнована, что не стала отвечать на вопрос.

– Мне надо вас видеть. Могу я сегодня приехать в Олдебург?

Снова пауза. Потом вздох.

– Могу я спросить, зачем вы хотите меня видеть?

– Белхеддон.

– Так, понятно. Все началось сначала. – Собеседник был явно недоволен и немного раздражен.

– Вы должны мне помочь, – Джосс не скрывала мольбы.

– Конечно, я сделаю все, что смогу. Приезжайте. – Он помолчал. – Вы звоните из Белхеддона, моя дорогая?

– Да.

В трубке снова повисла тишина.

– В таком случае, будьте очень осторожны. Я встречусь с вами, как только вы приедете.

Гараж был пуст и заперт. Люка нигде не было видно, и Джимбо, его помощник, тоже куда-то запропастился. «Ситроен» исчез. Джосс недовольно посмотрела на место, где обычно находился автомобиль. Час назад прошла гроза, и женщина видела сухой прямоугольник на гравии в том месте, где совсем недавно стояла машина. Вернувшись на кухню, она позвала Лин. Ответа Джосс не дождалась. Не было ни Лин, ни Тома. Подбежав к задней двери, женщина посмотрела на вешалку. Плаща Лин не было, так же как плаща Тома и его маленьких красных бот. Все они ушли из дома вместе с Люком, не сказав ей ни слова. Они даже не попрощались, не зашли в спальню справиться о ее самочувствии.

На какое-то мгновение Джосс охватила паника.

Надо ехать, и ехать немедленно. Она должна срочно увидеться с Эдгаром Гоуэром. Есть машина Лин. Отдуваясь, она бросилась в гараж. Машина Лин стояла в открытом отсеке, но была заперта.

– Господи, только бы найти ключи.

Повернувшись, Джосс побежала в дом. Ключей не оказалось на полке за задней дверью, куда Лин иногда их бросала. Ключей не было ни на туалетном столике, ни на кухне. Угрюмо стиснув зубы, Джосс направилась к лестнице. Положив руку на перила, она посмотрела вверх, на площадку. Ей почему-то вдруг расхотелось подниматься на второй этаж. Нет, на площадке никого не было. Никто не мог причинить ей вред или боль. Во рту у нее пересохло, и, пересилив себя, Джосс начала медленно подниматься по ступенькам.

В спальне шевельнулась знакомая тень, которая медленно подплыла к двери.

Кэтрин, я люблю тебя!

На середине лестницы Джосс остановилась. У нее закружилась голова. Стиснув зубы и почти повиснув на перилах, она, медленно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, упрямо продолжила подъем. Испытывая неимоверную усталость, она наконец подошла к двери комнаты Лин. Открыв дверь, Джосс вошла.

В каморке Лин, как всегда, царила безупречная чистота. Кровать заправлена, посудный шкаф заперт. Не разбросаны ни одежда, ни книги, ни бумаги. Вещи сложены аккуратными стопками на туалетном столике и на полках высокого викторианского шкафа. Ключи от машины тоже были здесь – на туалетном столике, рядом с расческой и щеткой для волос.

Схватив ключи, Джосс направилась к двери. Она оказалась закрытой. Женщина недоуменно уставилась на дверь, в животе отчаянно забурлило, желудок завязался в тугой узел. Она не закрывала дверь, и ее не могло захлопнуть ветром, в доме сейчас не было сквозняка. Окно было открыто, но занавески висели совершенно неподвижно. Джосс шагнула к выходу, и в этот момент она поняла, что в доме царит невероятная тишина. До слуха ее не доносилось ни одного звука.

Дверь оказалась незапертой. Открыв ее, она взглянула на дверь своей спальни. По спине Джосс побежали мурашки. В спальне кто-то был, она чувствовала это. Этот кто-то внимательно наблюдал за ней, умолял остаться. Закрыв глаза, Джосс глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и взять себя в руки.

– Кто здесь? – В тишине ее голос прозвучал странно. Подавленная и испуганная, Джосс снова заговорила: – Люк, Лин, вы дома?

В ответ не раздалось ни звука.

Надо посмотреть. Она должна взглянуть, что делается в спальне. Медленно, собрав в кулак все свое мужество, она заставила себя подойти к двери. Нервы ее были на пределе. Ей надо бежать, но она очень хочет остаться, хочет отдаться томному экстазу, который под видом сновидений овладевает ею, когда она лежит в постели. Джосс нерешительно сделала еще два шага и заглянула в комнату. В спальне не было никого, она была совершенно пуста.

18

Руки дрожали так, что она никак не могла вставить ключ в замок дверцы машины. В полном отчаянии она попробовала сделать это еще раз, затравленно оглянувшись в сторону дома. Дверь черного хода была закрыта, она просто захлопнула ее, не подумав запереть ключом. Это плохо. Теперь ей не удастся снова попасть в дом. Джосс закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, прежде чем снова попробовать вставить ключ в замок. Бородка ключа со скрежетом скользнула по краске к замку и наконец попала в щель. Джосс повернула ключ и открыла дверь. Она влезла в салон головой вперед, с трудом втиснулась на место водителя, закрыла за собой дверь, опустила защелки и уронила голову на руль, решив немного отдохнуть. Подняв голову, она оглядела пустой двор; дверь черного хода была по-прежнему закрыта. Между грозовыми тучами образовались большие просветы голубого неба.

Записка. Надо оставить записку. О Боже! Они же не поймут, куда она делась. Джосс взглянула на место пассажира, зная, что там должна лежать ее сумочка, но тут же рассмеялась. Сумочки не было. Джосс оставила ее на кухне вместе с ключами от дома. Она тотчас поняла, что теперь ничего не поделаешь. Увидев, что машины Лин нет, они сразу поймут, что Джосс уехала. Она позвонит им сразу, как только доберется до Гоуэра.

Джосс оглянулась и бросила быстрый взгляд на дом, одновременно стараясь успокоить дыхание. Окна напоминали пустые глазницы. Ни одно лицо не выглядывало и из окна спальни.

На дороге было свободно. До Вудбриджа она чувствовала себя абсолютно комфортно и продолжала спокойно ехать на север до тех пор, пока не удосужилась взглянуть на стрелку указателя топлива, которая подергивалась около нуля. Джосс слишком увлеклась ездой, стараясь оставить как можно большее расстояние между собой и Белхеддоном и думая лишь о том, что скажет Эдгару Гоуэру, когда приедет к нему.

Если приедет.

Она оставила дома сумочку, в которой были деньги.

– Вот дерьмо! – Она не часто ругалась, особенно вслух и если была одна. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо! – Она изо всех сил стукнула кулаком по рулю. – Господи, ну пусть мне хватит бензина доехать до Гоуэра.

Протянув руку, она открыла бардачок и принялась рыться в ленточках и конфетах, оставленных там Лин. Джосс нащупала пару пятидесятипенсовых монет и продолжила поиск, перебирая пальцами содержимое и не отрывая глаз от дороги. Все, что ей надо – это еще один фунт, и тогда она сможет купить галлон бензина, а этого с лихвой хватит, чтобы добраться до места. Впереди показалась автозаправочная станция с мойкой; ее безвкусная неоновая реклама ярко выделялась на фоне тусклого, прибитого дождем ландшафта. Джосс направила машину на площадку, объехала колонки и остановилась возле мойки. Теперь она влезла в бардачок двумя руками, внимательно просматривая его содержимое. На коврик посыпались обертки конфет, ленточки и списки продуктов. Странно, что Лин, поддерживавшая немыслимую чистоту в своей комнате, могла терпеть такой беспорядок в машине. Джосс улыбнулась, поняв, что большую часть конфетных оберток оставил здесь Том, но тут же нахмурилась: зачем Лин дает мальчику так много сладкого? Пальцы наткнулись еще на одну монету. Пять пенсов. Господи, ну пусть здесь окажется хотя бы еще немного денег.

В конце концов она нашла три фунта мелочью, рассыпанной по машине – одну монету Джосс обнаружила под ковриком, другую – под сиденьем, третью на полочке под солнцезащитными очками Лин. Облегченно вздохнув, женщина подъехала к заправке, залила в бак бензин и снова выехала на дорогу.

Она добралась до Олдебурга как раз в тот момент, когда с неба хлынул настоящий ливень. Было невыносимо жарко. Выехав на площадь, Джосс остановила машину, неловко вылезла из нее – большой живот мешал двигаться – и направилась к дому Гоуэров. Дверь открыли, не дожидаясь звонка.

– Я заметила вас в окно, дорогая. – Дот втащила ее внутрь. – Вы не промокли? Надо было захватить зонтик, неразумное вы дитя!

Казалось, прошло несколько неуловимых мгновений, а Джосс уже высушили, ободрили, усадили в удобное кресло в кабинете Эдгара и дали стакан ледяного лимонада. Эдгар ждал ее за столом, пока жена его суетилась вокруг гостьи, и только когда она тоже уселась на софу, он встал из-за стола и присоединился к женщинам, устроившись рядом с женой.

Лицо его было крайне серьезным, когда он поднес к губам стакан с выпивкой. Потом он взглянул на Дот.

– Джосс ждет ребенка, – сказал он, медленно покачав головой. – Мне следовало об этом догадаться.

– Это и так всем видно. – Дот не думала скрывать нетерпение.

Эдгар глубоко вздохнул.

– Итак, Джосс, что я могу для вас сделать?

– Что вы имеете в виду? Почему так важно, что я жду ребенка? – Ей обязательно надо было, чтобы он сказал, почему.

Эдгар Гоуэр пожал плечами.

– Может быть, для начала вы расскажете мне, зачем вам понадобилась моя помощь.

– Вы же знаете о Белхеддоне. Вы знаете, что там преследовало мою мать и бабушку. Вы знаете, что случилось с моими братьями. Вы знаете о розах.

Он нахмурился.

– Об этом я наслышан достаточно, моя дорогая. Но не настолько, как вы, быть может, надеетесь. Расскажите мне, что случилось. С самого начала.

– Я навестила Джона Корниша после того, как вы в прошлом году назвали мне его имя. Много раз я пыталась дозвониться до вас, чтобы выразить свою благодарность. Вышло так, что я покинула дом по воле моей матери. Она сказала, что если я объявлюсь в течение семи лет после ее смерти, то смогу его унаследовать. Как вы знаете, я объявилась. Для нас все это случилось очень вовремя. Мой муж потерял работу, и мы сидели без единого пенни. Мы переехали в дом, хотя он сильно обветшал, и живем в нем до настоящего времени. Я, мой муж, моя сестра – сестра по приемной семье и мой сын Том.

Джосс едва ли заметила, что Дот взяла у нее пустой стакан.

– В доме я нашла дневники и письма. Мать и бабушка жаловались, что в доме их что-то преследует. Они очень боялись. А теперь…

Она была не в силах продолжать. Боясь, что расплачется, она поискала платок и наткнулась на комок смятой материи в кармане юбки.

– А теперь наступил ваш черед бояться. – Голос Эдгара констатировал факты, выражение лица оставалось бесстрастным. – Дорогая моя, я получил ваше письмо. Прошу меня простить. Я так и не собрался на него ответить. Возможно, я просто не знал, что написать. Вы заставили меня испытать чувство вины. Можете ли вы сказать, что произошло с тех пор, как вы переехали в этот дом?

– Розы. – Смех, который был готов сорваться с ее уст, скорее походил бы на рыдание. – Это звучит так глупо. Меня преследуют розы.

– Каким образом они вас преследуют? – Незаметно для гостьи Эдгар взглядом сделал жене, которая, поджав губы, продолжала сидеть с пустым стаканом Джосс, предупреждающий знак.

– Просто преследуют и все. Они все время появляются. Высушенные розы – нет, нет, не всегда высушенные. Иногда они бывают свежие и холодные – почти скользкие. – Она вздрогнула. – Они появляются у меня на ночном столике, на бюро, на подушке…

Эдгар вздохнул еще раз.

– Слава Богу, в розах нет ничего угрожающего. А больше вы ничего не замечали?

Она отрицательно покачала головой, потом пожала плечами.

– Не знаю. Нет, не думаю. Но думаю, что замечал Том.

– Вашего сына зовут Том?

Она кивнула.

– Ему всего два года. Он ничего не понимает. Но есть вещи, которые меня пугают. Он часто видит страшные сны. Мне очень жалко его, мне действительно жалко. Я потеряла сон. Я больше не могу спать и очень боюсь. Все настаивают на том, чтобы я покинула дом. Уехала из него до рождения ребенка, но я не хочу этого делать. Это мой дом, мой фамильный дом. А я была частью своей семьи так недолго.

Он согласно кивнул.

– Могу вас понять, моя дорогая. И все же я думаю, что они правы, уговаривая вас уехать.

– Может быть, есть что-то еще, что я могу сделать? Может быть, вы сможете что-то предпринять? Это козни дьявола? Неужели он и вправду живет в Белхеддоне?

Она ожидала, что Эдгар рассмеется ей в лицо, недоуменно пожмет плечами, что он отметет все ее страхи, но он лишь нахмурился.

– Насколько я знаю, из Белхеддона несколько раз изгоняли духов. Я знаю, что ваша мать делала это как-то раз, когда я появился в вашем приходе, да и сам я тогда по такому случаю благословил дом и причастил его обитателей. Ваша бабушка, должно быть, тоже делала это. Есть давняя история, которой много столетий, она повествует о привидениях и даже дьяволе, хотя сам я не верю, что к этому делу причастны дьявол или даже его присные. – Эдгар наконец позволили себе натянуто улыбнуться. – Нет, я думаю, что в доме просто обитает дух какого-нибудь несчастного. Думаю, что его привлекают женщины. Мне не кажется, что вам грозит хотя бы малейшая опасность, Джосс. Нет, нет и нет.

– А другим?

Он взглянул ей в глаза и замолчал на несколько секунд.

– Думаю, вам следует знать, что этот дух может проявлять большую враждебность по отношению к мужчинам и мальчикам.

– Такую сильную, что ни один мужчина не может достигнуть взрослого состояния под сводами этого дома?

Эдгар с несчастным видом пожал плечами.

– Смерть ваших братьев произошла в результате несчастных случаев, Джосс. Обе эти смерти выглядят случайными. Это те самые ужасные случайности, которые могут произойти когда угодно в каком угодно месте. Не знаю, есть ли в их смертях что-либо злокозненное. Я был с вашей матерью сразу после смерти мальчиков, и мне казалось, что она никогда не подозревала, что в их смерти повинна нечистая сила. Она бы сказала мне, если бы у нее были такие подозрения, я уверен в этом. И все же… – Он встал и, качая головой в смущении, подошел к окну и принялся смотреть на черное, маслянисто поблескивающее море, темневшее под грозовыми тучами. Эдгар пальцем расслабил воротник. На лбу пастора выступил пот. – Джосс, я не хочу вселять в вас тревогу, но сама мысль о том, что вы останетесь в доме, погружает меня в печаль. Почему бы вам не покинуть его на несколько недель, когда должен родиться ребенок? Несомненно, вы могли бы все это время прожить в своей семье или у друзей.

– Вы можете приехать и к нам, если захотите, моя дорогая, – вмешалась Дот. – Мы будем рады принять вас всех.

Джосс медленно покачала головой.

– Не знаю. Я не хочу уезжать. Белхеддон теперь мой дом. Я так сильно его люблю. – Она пожала плечами. – Другие же ничего не чувствуют. Люк счастлив в этом доме. Ему в нем уютно. Он занимается своими делами во дворе, и дела эти идут очень хорошо. Для него отъезд может стать трагедией, тем более сейчас, когда все устроилось. А я… я счастлива там.

– А как быть с сыном? – Вопрос Дот прозвучал резко.

– Дот! – Муж строго посмотрел на женщину. – С юным Томом ничего плохого не случится, Джосс отличается от своей матери. Она сможет справиться с этим. Она сбережет членов своей семьи, я уверен, что сбережет.

Джосс широко открытыми глазами воззрилась на Эдгара.

– Что вы хотите этим сказать? – В ее голосе появились жесткие и подозрительные ноты.

– Я хочу сказать, что ваша мать стала излишне нервной и одинокой после смерти ваших отца и братьев. И кто может осудить ее за это? Она не была сильной женщиной даже в лучшие времена и, естественно, превратилась в невротика, когда дела пошли хуже. Думаю, что по большей части то, что, как ей представлялось, происходило в доме, было плодом ее воображения.

– Что же она воображала? – Джосс внимательно посмотрела в глаза священника.

Он не отвел взгляд.

– Она воображала, что слышит голоса, видит каких-то людей. Она думала, что возле нее что-то движется. Позднее у нее появились галлюцинации – в этом у меня нет никаких сомнений. Когда ее друг француз предложил ей покинуть Белхеддон, она долго боялась это сделать. Ей казалось, что кто-то удерживает ее в доме силой. Мы – то есть деревенский лекарь и я – подумали, что ее удерживает память о мальчиках и, конечно, о муже. Ничто не может быть более понятным. Труднее было осознать, почему она отправила вас из дома. Никто этого не понимал. Никто. – Он горестно покачал головой.

– Она поступила так, чтобы спасти меня. – Джосс нервно вцепилась пальцами в свою широкую хлопчатобумажную юбку. – Она написала мне два письма, которые передал мне Джон Корниш. В одном она выражала надежду, что однажды я пойму, почему она отослала меня; в другом же говорилось, что мысль о том, что я должна унаследовать дом, принадлежала отцу и что она не может уехать до тех пор, пока не будет оформлено мое наследство, даже если она не хочет оставаться. Отец умер до моего рождения, и, должно быть, его нерожденное дитя было включено в завещание. – Она пожала плечами. – Наверное, он любил меня.

Гоуэры никак не отреагировали на эту лишенную логики реплику. Эдгар просто слегка наклонил голову.

– Они оба любили вас, моя дорогая. Ваш отец был очень доволен тем, что у него будет еще один ребенок после всего горя, которое принес им Белхеддон. Его смерть последовала в результате страшного несчастья. Я надеюсь, что дети, которые будут жить в вашем доме, раз и навсегда изгонят из него печаль.

– А как быть с духом несчастного, о котором вы говорили?

Священник взглянул на свою жену.

– Кажется, мне надо поговорить с некоторыми моими коллегами, которые понимают в этих делах больше, чем я. У меня есть одна идея, но предварительно я должен проконсультироваться со знающими людьми. Вы верите мне? – Он улыбнулся. – И будьте храброй. Помните, молитва служит нам щитом и придает силу. Я приеду навестить вас, как только решу, что надо делать. А теперь, – он вздохнул, – думаю, надо угостить вас достойным ленчем, чтобы у вас хватило сил доехать до дома.

До дома! Она же не позвонила. Они же там с ума сходят, не зная, куда она делась.

Дозвонившись, Джосс нарвалась на негодующую Лин.

– Кто тебе позволил взять мою машину? Сегодня днем я собиралась уехать домой, а Люку нужен «ситроен». О чем ты думала? Господи, Джосс, ну могла же ты сообразить, что мы просто ушли в деревню. Что за чертовщина с тобой творится? – Рассерженный голос разносился по всей комнате, и хозяева деликатно удалились на кухню готовить ленч. Джосс выглянула в окно, выходящее на море.

– Мне очень стыдно, Лин. Действительно стыдно. Но дело не терпело отлагательства.