Ротмистр Чебриков, несмотря на глухую тоску, уже привычную, улыбнулся, представив себе стаю голодных облезлых волков, приплясывающих в нетерпении под деревом, на котором держится из последних сил замерзающий путешественник. Подобную картинку – гравюру Постава Доре к старинному изданию «Приключений барона Мюнхгаузена» – он разглядывал лет этак в пять или шесть, сидя на коленях дедушки Алексея Львовича...

Улыбайся не улыбайся, тоскуй не тоскуй, а положение, в котором граф нежданно-негаданно очутился, оптимистических чувств не вызывало. Более того, было оно до безобразия запутанным и фантастически неправдоподобным. То есть, конечно, наоборот, было оно кошмарно правдоподобным, но совершенно фантастическим...

Только представьте себе на мгновение: сыщик, преследуя по пятам отпетого бандита, попадает через таинственный подземный ход (прямо какие-то «Парижские тайны» Эжена Сю получаются!) в совершенно иной, незнакомый мир... Фантастика скажете? А что же еще? Конечно, фантастика! Однако проза жизни в этом сказочном происшествии заключается в том, что неосторожный сыщик и преступника не поймал, и сам вернуться к себе домой оказался не в состоянии... Вот тебе и фантастика: Герберт Уэллс, Жюль Берн и Конан Доил – все в одном переплете!

Делать все равно было нечего, и граф Чебриков снова и снова прокручивал в голове события двух с небольшим минувших недель...

– Да ерунда все это, Петр Андреевич, – ныл как всегда вахмистр Елисеев, один из местных блюстителей, то ли проводник, то ли конвоир, предупредительно приставленный к заезжему офицеру начальником уездного жандармского управления ротмистром Шуваловым, явным однофамильцем, но отнюдь не родственником знаменитого елизаветинского вельможи. Сумасшедшая затея нежданно-негаданно свалившегося как снег на голову графа переться куда-то в ночь и нешуточный мороз ему не нравилась совершенно. – Никуда они, мазурики, до утра не денутся, уверяю я вас, ваше благородие... Утречком повяжем их тепленькими и представим пред ваши светлы очи, ваше сиятельство, как есть представим...

– Молчи уж, – досадливо, в сотый уже, наверное, раз отмахивался ротмистр, не отрывая глаз от портативного прибора ночного видения, через который наблюдал за высокими воротами, наглухо запертыми часа два назад за Георгием Кавардовским, бандитом международного класса, некогда дворянином не из самой захудалой фамилии Империи, блестящим офицером гвардии, а ныне лишенным всех прав и состояния беглым каторжником и кандидатом на пеньковый галстук.

Кавардовского безуспешно разыскивали по всей Европе лучшие сыщики Корпуса, не говоря уже о полициях и специальных службах тех стран, куда этот головорез в очередной раз убегал.

И надо же было такому случиться, что вместо Парижа, Стокгольма или какой-нибудь Женевы король преступного мира всплыл именно здесь – в уральской глуши, вдали от всех границ, до которых отсюда, как говаривал классик, год скачи, не доскачешь!..

Когда Чебриков месяц назад получил идентификационную карту отпечатков пальцев, снятых в одном из давно известных наркоманских притонов, на месте двойного убийства почему-то принятого умниками из губернского управления за ритуальное, то впервые в жизни почувствовал, как пропускает удар сердце: бездушный автомат, моргнув своими глазками-лампочками, выплюнул прилежно отпечатанную копию первой страницы дела, заведенного на неуловимого эстета-убийцу...

Последующие дни ушли на тщательное стягивание вокруг Кавардовского необходимой паутины: определения его связей, точного местонахождения... С начальством делиться своим открытием до поры ротмистр не стал, ограничившись стандартной отпиской о безымянном подозреваемом, не числящемся в картотеке управления. Зачем толстомясым чинушам вертеть в кителях новые дырки под ордена, ведь карта так и плывет в руки, суля недюжинный выигрыш: награда, без сомнения – повышение, возможно – давно желанный перевод в Санкт-Петербург или на худой конец в Москву...

Петр Андреевич вздохнул и поворошил ржавым металлическим прутком, согнутым на манер кочерги, уголья в своем импровизированном камине, поднимая каждым движением рой мельчайших искр. Вот тебе и перевод в столицу! Сиди тут и наслаждайся повышением, свежеиспеченный господин Бродяга, Ваше Помоечное Сиятельство...

Где-то за окном, вместо стекла, в котором красовалась картонка с портретом какого-то пожилого представительного человека с густыми бровями, массой орденских планок на пиджаке и несколькими золотыми звездочками под самым левым плечом, давал традиционный концерт, то завывая на низкой басовой ноте, то срываясь на истошный визг, бродячий кот, страдающий от отсутствия столь необходимой ему сейчас подруги. Богатство промежуточных тонов было так велико, что в своем кошачьем мире данный индивидуум, явно высокоталантливый, наверняка слыл кем-то вроде Шаляпина.

Чебриков на мгновение так красочно представил себе массу разномастных пушистых слушателей, рассевшихся вокруг певца на ветвях деревьев и заборах, а по завершении наиболее заливистых рулад одобрительно аплодирующих мягкими лапками и швыряющих на сцену свежепойманных мышей и рыбьи головы, что, несмотря на общетоскливое настроение, улыбнулся. Слишком живое воображение часто играло с ним злые шутки, как и в этот раз...

Чебриков в самом конце февраля прибыл в город, мотивировав необходимость командировки в уездный Хоревск активизацией деятельности малоизвестной религиозной секты «Сыны Ашура», о «проказах» которой затягивании в свои ряды малолетних неофитов, царящем внутри секты разврате, страшно сказать – содомии, непонятных доходах, а главное – наркотиках, наркотиках и еще раз наркотиках – давно поступали сигналы не только агентов, но и рядовых обывателей, возмущенных бездействием властей.

Прикрываясь интересом к сектантам, граф вплотную занялся разработкой окружения Князя, как в местной уголовной среде величали Кавардовского, видимо, из-за внешнего лоска и не вполне забытых на каторге великосветских манер. К своему изумлению, ротмистр очень быстро установил связи бандита не только с местной бандой, возглавляемой неким уголовником Колуном, который своей изрядной комплекцией действительно смахивал на дровосека, – бывшим взломщиком, отбывшим на заокеанской каторге и поселении двадцать пять лет, но и (что это, как не профессиональная интуиция, господа?) с той же вышеназванной сектой.

С духовным лидером этого религиозного объединения, вернее хоревского его отделения, неким господином Расхваловым Фролом Александровичем, происходившим из мещан Орловской губернии, сыном отставного тюремного надзирателя и недоучившимся студентом Московского университета, Чебриков имел продолжительную беседу, от которой у него осталось гадливое чувство, будто держал руками без перчаток какого-то мерзкого червя, причем не дождевого трудягу или невинную личинку насекомого, а самого настоящего глиста, зловонного и скользкого...

Еще не так давно упомянутый Расхвалов вел небесприбыльную торговлишку всем на свете, пользуясь выгодным положением города на оживленной трассе и к тому же почти на самой границе азиатских губерний. Из Кокандского ханства, Бухарского эмирата и даже из далекой Индии шел поток всякого восточного барахла вроде пестрых ковров, шелковых и хлопчатобумажных тканей, чеканной посуды, сушеных фруктов и экзотических ягод, туда – скобяные, резиново-технические и прочие товары для продажи на месте и перепродажи в Афганистан, Персию и дальше на Восток. Не брезговал в былые времена хоревский коммерсант и контрабандой, но не в особенно крупных размерах и, так сказать, дилетантски. Видимо, на этой почве и сошелся Расхвалов с громилами Колуна, прикрывавшими за малую толику не совсем чистые делишки купчины от конкурентов и властей.

Внезапно пару лет назад купчик Расхвалов всю свою торговлишку свернул и переквалифицировался по духовной, так сказать, линии. Сам он клятвенно утверждал, что якобы узрил свет истины и сам святой Ашур лично открыл ему «третий глаз»... Слушая вполуха кликушу, по которому явно плакали казенные палаты с крепкими запорами и заботливыми санитарами, Чебриков с тоской поминал про себя пресловутый высочайший рескрипт 1988 года «О веротерпимости» за подписью Александра IV, благодаря которому и расплодились подобные расхваловскому вертепы, и ставшее притчей во языцех упорство, с которым император Николай Александрович отказывался отменять установления чудаковатого батюшки, пусть и самые нелепые...

Когда папка с тщательно собранными ротмистром материалами достигла пресловутой толщины кирпича, а масса собранных доказательств, будучи взвешена на весах Фемиды, перевесила бы все мыслимые и немыслимые оправдания, Петр Андреевич решил, что наконец настало время для действия...

Когда дровишки в очаге совсем прогорели, хотя тепла в продуваемой всеми ветрами халупе так и не добавилось, ротмистр, кутаясь в свою куртку, не очень-то греющую, вопреки горячим заверениям рекламы, поднялся с пустого ящика, приспособленного им в качестве кресла, и стал готовиться ко сну.

Устал он за день изрядно, но сон почему-то не шел. Лежа в полной темноте с открытыми глазами, Петр Андреевич слегка прислушивался к руладам неутомимого кота и все старался найти ошибку в своих действиях, первоначально казавшихся непогрешимыми.

Операция была назначена ротмистром на вечер второго марта.

Очень интересная формулировка, будто готовился к операции по крайней мере взвод летучего отряда жандармерии при полном вооружении и снаряжении! Не было никакого взвода... Даже двух-трех проверенных оперативников, увы, не имелось под рукой. Петр Андреевич собирался провести захват Кавардовского имеющимися в наличии силами, то есть в одиночку.

Бравадой подобный план казался только на первый взгляд. Ротмистр Чебриков до зачисления в ряды сотрудников Корпуса подвизался в армейской разведке, причем отнюдь не на штабной работе, имел за плечами десятки операций в разного рода горячих точках по всему свету, три регулярные, хотя и не очень афишируемые, кампании, и скрутить знаменитого головореза, прикрывай его хоть пресловутые чикагские гангстеры, чьи подвиги так живописует и смакует бульварная пресса, или боевики сицилийской «коза ностры», смог бы без особенного труда. Недаром среди знакомых жандармов Петр Андреевич заслуженно носил шутливое прозвище Ниндзя.

Пользуясь беспечностью объектов, наивно считающих, что в уральской глуши они в абсолютной безопасности, Чебриков придирчиво исследовал все подходы к штаб-квартире Кавардовского и Колуна, быстро выяснив отсутствие у бандитов путей к отступлению. Постоянных телохранителей у главарей банды тоже немного – всего двое, причем один, щуплый парнишка лет двадцати, судя по всему, имел с Колуном несколько иные отношения, нежели рядовой бандит с боссом, и никакой проблемы не представлял вообще. Второй – значительно опаснее, ротмистр пару раз фиксировал его занятия во дворе какой-то восточной борьбой наподобие японского карате-до или еще более причудливого тэйквандо и тхеквандо, но, как говорится: «Против лома нет приема».

Оружие у бандитов, конечно, имелось, и это весьма осложняло ситуацию. Однако, собираясь в командировку, Чебриков, позаботился об экипировке, вооружении и специальных средствах, благо получал в таких делах полный карт-бланш начальства, предпочитавшего не спорить лишний раз со столичным хлыщом, не раз доказавшим на деле свою компетентность, так что осечки просто быть не могло.

Уже застегивая бронежилет (отнюдь не штатную «кирасу» нижегородского производства, а патентованный австрийский «штурмпанцер», гарантирующий надежную защиту даже при стрельбе крупнокалиберными пулями и в упор) перед зеркалом крохотной конспиративной квартирки на Александровской, у рынка, также щедро выделенной непонятному ревизору Шуваловым, Петр Андреевич еще и еще раз задавал себе вопросы: не торопится ли он, не следует ли все-таки сообщить о результатах расследования наверх и вызвать подмогу?..

– Победителей не судят, ротмистр! – подмигнул он самому себе, наконец отбросив все сомнения, и, не оборачиваясь, вышел в ранние мартовские сумерки.

«Отбросил все сомнения» – сказано-то как! Хорошо сказано, вкусно! Знать бы тогда, к чему все это приведет, отмерил бы не семь, а семьдесят семь раз, прежде чем отрезать. Увы, дорога в ад вымощена благими намерениями...

– Все! Остаешься здесь, – проинструктировал Чебриков вахмистра Елисеева, явно обрадованного тем, что ему лично лезть в бандитский притон не придется. – Если начнется стрельба, вызовешь подмогу. Но во всех остальных случаях – терпеть до последнего и ждать моего сигнала. Смотри меня не подстрели, когда выйду, – на прощание напутствовал он напарника. – Если выйду, конечно...

– Типун вам на язык, Петр Андреевич! Не гневите Бога, – перекрестил на прощание Чебрикова вахмистр, дядька, судя по всему, неплохой. – Храни вас Господь, ваше благородие!

– Ничего, ОН не выдаст... – отшутился ротмистр, ныряя в темноту...

Проникнуть в дом через окно веранды, неосмотрительно не запертое хозяевами изнутри, оказалось довольно легко. Внутренняя дверь тоже запиралась по провинциальному архаично – на мощный, но весьма ненадежный крючок, легко откинутый неким острым орудием из арсенала Петра Андреевича. Дальше скучно и вспоминать...

Чутко спавший на печи в передней комнатке поклонник восточных единоборств, спрыгнув при первом шорохе на пол и попытавшись принять какую-то хитрую стойку, тем самым совершил ошибку: нужно было поднимать тревогу, не полагаясь на заморские штучки и не тратя времени даром... Без изысков получив в лоб рукоятью чебриковского «вальтера», парень так же молчком улетел в закуток, практически не наделав шума.

Темнота, царящая внутри, играла ротмистру, заблаговременно обрезавшему идущий к дому электрический кабель, только на руку. Сам-то он отлично наблюдал за всем через прибор ночного видения, теперь нацепленный на лоб и напоминающий громоздкие очки с длинными окулярами вместо линз.

В зеленоватом неживом свете ясно вырисовывались стены и двери, проемы окон и дощатый пол, кое-где прикрытый домоткаными половиками. Ага, вот и Колун!

Гориллообразная туша выдвинулась из своей комнаты, бестолково чиркая, в сонной одури, спичками, которые тут же гасли.

– Э-э... Хохлан... Чего это?.. – ничего, видно, спросонья не понимая, басил он, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в окружающей тьме.

Такого банальной рукояткой в лоб не проймешь – конституция у него не та, да и лобная кость почище танковой брони будет... И даже с таким же наклоном! Колун так и не успел ничего понять, врезаясь со всего размаха виском в добротный дверной косяк. Удар был такой, что, казалось, весь дом вздрогнул. В следующее мгновение какая-то неведомая сила, чуть ли не сама сгустившаяся темнота, швырнула обалдевшего от суеверного ужаса громилу обратно в его комнату, прямо на завизжавшего по-бабьи с перепугу «дружка», коротавшего ночь в одной постели со старшим товарищем. Довершила дело струя приятно пахнувшего мятой и еще какими-то травами, снадобья, ударившая обоим прямо в лицо и разом перехватившая дыхание...

Увы, самого Кавардовского застать врасплох уже не удалось.

Распахнув дверь в его комнату, Чебриков сразу же получил мощный удар в грудь, надежно отраженный бронежилетом, и, падая навзничь, увидел легко перемахнувшую через него тень. Очки, черт их побери, при падении слетели и водворить их на место удалось не сразу. Ладно, ничего страшного: все окна закрыты ставнями, а входную дверь, не полагаясь на допотопный крючок, ротмистр надежно заклинил – плечом не вышибешь! Ага, судя по звукам, доносившимся из глубины дома, это господин Кавардовский сейчас и пытается сделать... Все, Князь, ты влип!

Уже не торопясь, Петр Андреевич направился в переднюю, на ходу пряча пистолет в кобуру.

«Главное в нашем деле – шкурку не попортить...»

Стоп! А где же он?..

По полу кухни ползал только недовырубленный телохранитель Колтуна, которого пришлось успокоить аккуратным пинком в челюсть и дозой «лаванды». Где же Князь? Дверь по-прежнему заперта, как и окна... На печи его нет... За печью... Черт! Как же вы, господин ротмистр, позабыли про традиционную уральскую «западню»!

Точно! Половик прямо перед дверью в сени скомкан, а под ним... Лаз в подполье. Неужели там подземный ход за пределы усадьбы? Непростительная беспечность, граф!

Ступени вели в кирпичный закуток полтора на полтора метра с двумя металлическими, грубо крашенными суриком дверями. Одна заперта на висячий замок, вторая распахнута... Догадайтесь-ка с трех раз: где беглец?

Быстрей, быстрей! Под ногами скользит сырая глина, ход загибается куда-то в сторону. Новая дверь! Заперта? Слава богу, нет...

Как-то нехорошо заныло сердце. Вздор, времени нет... И голова почему-то кружится...

За дверью снова коридор, но совсем короткий, и еще одна дверь. Тоже не заперта! Лестница!..

Какой-то дом, явно нежилой, совершенно заброшенного вида. Даже не дом – халупа какая-то всего из одной комнаты! Дверь открывается прямо на улицу! Откуда он здесь? Помнится, со всех сторон усадьбу Колуна окружали вполне приличные дома. Да и не успел бы Князь добежать до другого дома – всего каких-то тридцать метров подземный ход тянулся, не больше. На улицу! Кавардовский не мог далеко уйти!

«Что-то потеплело на улице, вы не находите, граф?»

Потрясенный он стащил очки, совершенно ненужные из-за ярко сиявшей в ночном небе луны.

Чебриков стоял на какой-то совершенно незнакомой улице, вплотную упирающейся в березовый лес, которого, насколько он помнил географию Хоревска, тут не могло быть и в помине. Пригород Хоревска, Александровская слобода, в местном просторечии именуемая проще – Разбоевкой – растаяла без следа. Кругом расстилался унылый пейзаж, состоявший из крохотных домиков, выстроенных словно по линейке и украшавших собой небольшие клочки земли, окруженные заборами... Фантасмагория какая-то, право слово...

Кавардовский тогда растаял без следа, видимо укрывшись в березняке, а вернуться назад Петр Андреевич, с десятой примерно попытки отыскавший среди домиков-близнецов нужный, не смог: за металлической дверью, только что открывавшейся в сырой коридор, находилась ровная монолитная стена промерзшей за зиму глины, сохранявшая еще кое-где следы ровнявшей ее когда-то лопаты.

Вот и все. Вместо ожидаемых почестей и славы – тяжкое похмелье овеществленного кошмара, жалкого бродяжничества в совершенно чужом мире, непонятно откуда взявшемся на месте знакомого и понятного. Ни Кавардовского, ни дороги назад... Тупик, совсем как глиняная толща по другую сторону железной двери. Конечно, стоило обосноваться в этом кукольном поселке, но, увы, домики с чуть ли не фанерными стенками для жилья не были приспособлены абсолютно. Вообще их назначение долго оставалось для ротмистра загадкой.

Пришлось наведываться туда ежедневно, и один раз даже обнаружились следы, но две ночи, проведенные в засаде, принесли в качестве результата только зверский насморк.