Положение обязывало к прямо-таки монашескому образу жизни, не то что без спиртного, но и без табака, а карты и прочие азартные игры были строжайше запрещены… Не в «камень, ножницы и бумагу» резаться же? Нет, фельдфебель Степурко и урядник Алинских, сдружившиеся с самого начала на одной им известной почве (служили в разных концах Империи, происходили тоже отнюдь не из одной губернии, да и внешне близнецов не напоминали), насчет чего не раз прокатывались записные остряки, уединившись за штабелем снаряжения, как раз этому увлекательному занятию и предавались всю дорогу, то и дело отпуская друг другу щелбаны по лбу, который не всякая пуля возьмет. Остальные же готовились к предстоящему делу морально: обсуждая вполголоса, что же все-таки ждет их на другом конце маршрута.
За то, что это не простая тренировка, говорило прежде всего обилие «барахла», которое приходилось тащить с собой — на одну погрузку в бездонное брюхо транспортника ушло два часа, и это при том, что помогали десантникам (как-то само собой к бойцам «легиона» прилипло это название) снующие безмолвными тенями люди, профессиональную принадлежность которых определить никто не смог. По крайней мере, мата слышно не было, и «Дубинушку» никто не затягивал, даже затаскивая в самолет неподъемные контейнеры. И уж совсем заставили притихнуть «команду» одиннадцать длинных, похожих на гробы ящиков — точно по числу бойцов, — складированных и надежно закрепленных в самом безопасном месте — посреди «салона».
— Для нас приготовили, что ли? — буркнул, косясь на «домовины», вахмистр Рагузов — самый старший из всего отделения, причем единственный из всех, имевший три Георгиевских креста
и пошедший в «легион», по его словам, за четвертым.
— Ты ж сам хотел четвертый крест? — поддел его мичман Грауберг, среди десантников выделявшийся совсем не немецкой склонностью к шуткам и розыгрышам. — Вот и получишь… деревянный.
Но шутки шутками, а от всего предстоящего дела за версту веяло серьезностью. Настоящестью, что ли.
«Гробы», как оказалось, предназначались вовсе не для павших десантников (хотя по размерам вполне могли подойти) — они уже были заполнены…
— Бог ты мой! — ахнул бывший флотский кондуктор Ясновой, когда в «домовине», вскрытой им по прибытии на место (как наиболее подкованному в технике, бывшему локаторщику Порт-Артурской эскадры выпало быть радистом группы и ее же техником), обнаружилась «человеческая» фигура. — И в самом деле, покойник!
— Скажешь тоже… — не поверили было ему, но осеклись, убедившись…
К счастью, «покойником» оказался всего лишь спецкостюм «Горыныч», уже известный десантникам по учебным заброскам. Но только не в такой комплектации.
Во-первых, те, учебные, имели ярко-оранжевую окраску, одинаково хорошо различимую и на снегу, и в вечнозеленом лесу, и на каменистом склоне — не раз и не два не слишком удачливые группы приходилось спасать с помощью вертолетов, а то и разыскивать неделями. Эти же были раскрашены под бело-серо-голубой зимний камуфляж, разработанный для арктических условий. И уж с вертолета такой бы никто и никогда не различил.
Ну а вторым отличием была массивность броневых щитков и наличие сложных систем жизнеобеспечения и контроля, данные которых выводились прямо на прозрачное «забрало» шлема, как у современных истребителей, — все это было в учебных «доспехах» заменено более простыми аналогами. А главное: те не приходилось начинять таким количеством боеприпасов, пищевого НЗ, медикаментов и фляг с водой, рассовывающихся в самые непредсказуемые места. Снаряженные по полной программе бойцы напоминали себе готовые к бою танки — не столько огневой мощью (оружие тоже было самым разнообразным), сколько неподъемной тяжестью.
И вот тут-то выяснилось коренное отличие учебного «доспеха» от боевого. Тот был всего лишь защитой, тяжелым и досадным при долгих переходах дополнением к снаряжению, а этот…
— Вот ни фига себе! — Поручик Батурин, только что сгибавшийся под тяжестью навьюченного на него «скафандра», ощутил себя парящим в небесах, стоило одному из встретивших десантников на месте «очкариков», помогавших осваивать новое «обмундирование», ввести в прорезь на груди тонкую пластиковую карточку вроде кредитной — активатор. — Да это же просто чудо, господа!
С едва слышным гудением поручик прошелся легким пружинистым шагом по ангару, где шла «распаковка», подхватил, нагнувшись, один из ящиков, который до того едва смог поднять вдвоем с товарищем, и легко вскинул его вверх, как штангист свой неподъемный снаряд. Да еще попрыгал на месте, подтверждая, что этот «подвиг» для него — плевое дело.
Только вот рубчатые подошвы при каждом прыжке уходили в плотно утрамбованную землю на целый вершок…
А потом начались новые тренировки, уже по полной боевой выкладке…
И вот, когда до цели осталось всего ничего, группа осталась без командира! Тут есть с чего выглядеть хмурым. И какой черт понес штаб-ротмистра на эту проклятую рыбалку? И какой дьявол морской угораздил его подвернуть на мокрых речных камнях ногу, да так серьезно, что ни о каких серьезных нагрузках в ближайшие недели и речи быть не могло?
Вот он, бледный, осунувшийся, с костылем под мышкой, стоит рядом с новым командиром группы — местным не то комендантом, не то командиром всей этой ученой братии, неким ротмистром Воиновым, выглядя на его фоне тощим новобранцем рядом с накачанным бывалым бойцом. Да и немудрено — тот ведь облачен в его же «доспехи», пришедшиеся как раз впору. Да и держится он, надо сказать, совсем не как новичок… Интересно, кем был раньше? Пластуном, десантником…
— Хочу представить вам вашего нового командира, — кашлянув начал Федоров. — Ротмистр Воинов.
Офицер сдержанно кивнул.
— Он будет заменять меня на время настоящего задания, — продолжил командир. — Поэтому прошу слушаться его, как меня. Даже больше, чем меня, потому что дело предстоит очень серьезное. А теперь предоставляю слово ему.
Штаб-ротмистр отступил на шаг назад, демонстрируя, что он с этого момента не более чем статист.
— Здравствуйте, господа, — начал Воинов. — Сегодня нам с вами предстоит не слишком уж сложное дело…
По шеренге пронесся ропот…
4
Конечно, полноценного офицерского собрания здесь, в глуши, по мнению столичных особ, не было и не могло быть, но русское офицерство не было бы русским офицерством, если бы забыло свои вековые традиции. А традиции гласили, что будь ты хоть на войне, хоть в походе… И уж участвуя в таком насквозь «цивильном» мероприятии, как полупонятные бывалым воякам «маневры» в степи, сам Господь велел им по мере сил скрашивать тяготы службы.
Тем более что и дамы имелись! Да-с! Не мог же генерал Бежецкий регламентировать своим подчиненным женского пола, особенно молодым, хорошеньким и незамужним, их времяпровождение в неслужебные часы? Настолько далеко не простирались даже его широчайшие полномочия. И «отец-командир» даже готов был смириться с тем, что кое-кому из его сотрудниц по возвращении из несколько затянувшейся «командировки» придется менять в списках фамилию, а то и распрощаться с хлопотной службой в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Отнюдь не самого неприятного для женщины свойства…
— Уверяю вас, Александр Павлович, — щурил сквозь сигарный дым прозрачные светлые глаза полковник Императорских ВВС Вацлав Гжрабиньский, раскинувшись в кресле и вольготно закинув ногу за ногу. — Все эти штуки в небесах — проделки «зеленых человечков»! Недаром же «ворота» в сечении точь-в-точь подходят для «летающей тарелки», как ее описывают очевидцы!
— Так уж и тарелки? — улыбался Бежецкий, успевший за несколько дней не только познакомиться, но и проникнуться симпатией к боевому поляку, к тому же носящему на воротнике расстегнутого полковничьего мундира точно такие же гвардейские петлицы, как и те, что украшали его генеральский, висящий сейчас в шкафу почти за две тысячи верст отсюда. — Наука утверждает, пан полковник, что никаких «зеленых человечков» не существует в природе.
— Плевать я хотел на эту науку, генерал, — горячился летчик, стряхивая пепел прямо на пол, благо никаких ковров, рачительно прихваченных с собой «в эвакуацию» куркулями-селянами, не наблюдалось и в помине. — Что хорошего могут придумать эти умники? — презрительный жест большим пальцем через плечо в сторону молодых «научников», увлеченно режущихся на бильярде с офицерами-ровесниками. — Разве наука дала нам что-нибудь путное за последние две сотни лет? Атомная бомба, отравляющие газы, какие-то ускорители каких-то там частиц… Даже надежной защиты от «французского насморка» придумать не могут, очкарики!
— Ну, я бы так не сказал… — уклончиво протянул Александр, наполняя свой и полковничий бокалы легким сидром: напиваться на глазах у подчиненных — моветон, господа! Для коньячка под лимон еще будет время… С глазу на глаз, в генеральских «апартаментах», за преферансом по четвертаку с кона. Да и самое веселье в «офицерском собрании» начнется после того, как отцы-командиры, памятуя о том, как сами были молодыми, покинут сие нескучное местечко, предоставив молодежи резвиться, как им заблагорассудится… не переходя определенных пределов и не позоря чести гвардейского мундира, разумеется.
— А ваш «Сапсан», пан полковник? Разве не достижениям российской науки обязаны вы своим «боевым конем»?
— Пф-ф-ф! Боевой конь! Да вы бы знали, пан Бежецкий, — горячился шляхтич, — на каких конях скакали мои пращуры! Между прочим — в атаку на пращуров ваших… А это разве конь? Матка Бозка! Где в нем душа? Где стать, где грация, где красота, наконец?
Генерал в душе не во всем соглашался со своим визави: красота и грация в очертаниях «Сапсана», конечно, присутствовали, но это были своеобразные красота и грация уверенного в себе хищника, этакого «тигра небес», способного себе позволить некоторую показную неуклюжесть, жертву, впрочем, совсем не обманывающую… И правильно не обманывающую: времени у противника «Сапсана», идущего в атаку, оставалось как раз столько, сколько требуется, чтобы перекреститься… Или сразу дернуть на себя скобу катапульты, если к одной из христианских конфессий он не относился — нерасторопных в рай не берут. И доказывали сию аксиому детища «фирмы Дергачева» по всему земному шару…
— Хотя я, — не совсем логично подвел черту полковник, по-мальчишески открыто сверкнув в улыбке отличными зубами, — своего «Хлопчика» ни на кого не променяю. Вам, сухопутным, этого не понять.
— Ну, я, допустим, к сухопутным отношусь не совсем… До Корпуса, знаете ли, довелось полетать. Царицыны уланы, пан полковник…
Не посвящать же простодушного поляка в составляющие государственную тайну подробности того, где и на чем летал некогда бравый майор ВДВ Бежецкий? В этом мире о его прошлом знали немногие, а остальным — и не следовало.
— Правда? Пардон, пан Бежецкий! Беру свои слова обратно…
В таких легких перепалках и дружеских пикировках проходили вечера, если обоим позволяли дела служебные. А дни… А днем у командиров были разные задачи: питомцы пана Гжрабиньского звеньями без устали патрулировали небо вокруг «ворот», не оставляя гипотетическому «супостату» ни единого шанса прорваться на «эту» сторону, а Бежецкий… Бежецкий томился, надзирая над заходящими в тупик исследованиями, остро завидуя деятельному поляку и все меньше понимая, что он тут, посреди степи, позабыл.
Необходимость перехода к активной фазе разведки, то есть к засылке «за грань» автоматов, а затем и человека, назрела и перезрела, ибо все, что только можно было выяснить с земли и борта «летающей лаборатории», было выяснено. Но… Необходимых для «вторжения» инструментов не было. Не располагало отделение подходящими летательными аппаратами, и все тут! Наземные средства имелись в ассортименте и неплохо зарекомендовали себя в «Ледяном мире», но в воздухе ученые были бессильны.
Естественно, они не сидели на месте, скребя в бородах и покрытых не столь густой растительностью затылках.
Предлагалась масса проектов: от беспилотного самолета, управляемого с земли или борта «лаборатории», до всевозможных экзотических воздушных шаров и ракет различной конструкции. Жаль только, что самый продвинутый образец «беспилотника» мог подняться лишь на четверть требуемой высоты, а запущенный с борта «матки» неминуемо разделял судьбу шаров и прочих «невозвращенцев» — информацию он, может быть, и собрал бы, но как ее передать через непроницаемую для радиоволн «грань бытия»?
В негласном конкурсе сумасшедших изобретений победил проект Смоляченко, в силу общей оторванности от почвы своей сугубо теоретической науки, от технических тонкостей далекий более всех «светил». Молодой физик предложил в качестве носителя для научной аппаратуры крылатую ракету, во-первых, из-за своего основного назначения легко преодолевающую высотный барьер, во-вторых, управляемую бортовым компьютером и, соответственно, способную совершать сложные, полностью автономные маневры, и, в-третьих, обладающую достаточной грузоподъемностью, чтобы нести на себе не только банальную видеокамеру, но и иную аппаратуру, компактностью, увы, не отличающуюся.
Проект был встречен «на ура». «Изобретателя» даже порывались качать на руках и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, высечь его имя золотом на чем-нибудь подходящем. Например, на стенке русской печи за неимением гранитных и мраморных скрижалей. Александру даже жаль было соваться во всеобщее ликование со своей ложкой дегтя: стоимость хотя бы одной крылатой ракеты, пусть даже устаревшей модификации и списанной, вряд ли уложилась бы в бюджет отделения, и без того изрядно подрастрясенный решением иных насущных задач. Вот если бы знать точно, что «за гранью» не брат-близнец безусловно интересного для науки, но абсолютно бесполезного с практической стороны «Ледяного мира», да еще убедить в сем высокое начальство… Короче говоря — замкнутый круг.
«Кольцо, кольцо, а у кольца — начала нет, и нет конца…».
— Что? — переспросил Гжрабиньский, и генерал понял, что, задумавшись, произнес последние слова вслух. Хорошо, если только последние: офицер, выбалтывающий в задумчивости государственные тайны, представляет собой более чем тягостное зрелище.
— Да так, припомнилась детская считалочка, — вздохнул Александр.
— Вы что-то неважно сегодня выглядите, — отставил пустой бокал поляк. — Может быть, пойдем в мою холостяцкую конуру, распишем пулечку… Заодно подышим свежим весенним воздухом — тут так накурено, что, по вашей поговорке, топор можно вешать!
«Будто не сам надымил, — улыбнулся про себя Бежецкий. — Твоими сигарами можно террористов из их нор и схронов выкуривать…»
— Да и рюмочка коньяка вам, думаю, не помешает.
— Ничего не имею против, — кивнул генерал, решив, что довольно уже стеснять молодежь, давно уже бросающую на «стариков» нетерпеливые взгляды.
Но благим намерениям и тут не суждено было сбыться: в комнату, столкнувшись в дверях плечами и неприязненно глянув друг на друга, ввалились двое военных, в одном из которых Александр узнал дежурного по штабу поручика Ермолаева. Не тратя времени на выяснение отношений, молодые люди окинули быстрыми взглядами прокуренное помещение (дам сегодня не было, поэтому офицеры дымили, никого не стесняясь) и почти синхронно двинулись к «командирскому» столу.
— Ваше высокоблагородие… Ваше превосходительство! — грянули оба хором и снова прожгли друг друга яростным взглядом.
Бежецкий, как старший по чину, чуть кивнул незнакомому поручику с эмблемами ВВС на рукавах темно-серой форменной куртки, решив проявить благородство — свой успеет.
— Разрешите обратиться к господину полковнику! — вытянулся «летун», лихо прищелкнув каблуками ботинок.
«Гвардия…»
— Обращайтесь.
— Ваше высокоблагородие, вам необходимо срочно явиться в штаб! — отчеканил посланец, не удержавшись от высокомерного взгляда в сторону сникшего жандарма.
— Извините, генерал, — сразу подобрался Гжрабиньский, застегивая мундир и жестом отсылая офицера. — Служба…
— Охотно, полковник, — кивнул Александр, и только дождавшись, когда тот встанет и выйдет вслед за своим подчиненным, буркнул Ермолаеву: — Что у вас, поручик.
— Ваше превосходительство, вам необходимо срочно явиться в штаб! — слово в слово, разве что не так лихо, повторил тот скороговорку своего соперника…
* * *
— Дикари! Перестраховщики! — горестно стонал, заламывая руки над бренными останками, академик Мендельсон. — Варвары!..
И было с чего олицетворять всю многовековую скорбь своего народа Дмитрию Михайловичу: перед ним лежало то, ради чего уже были потрачены сотни тысяч золотых рублей и десятки тысяч человеко-часов, оплачиваемых по самому высшему разряду. То, за что он, не раздумывая, отдал бы все самое дорогое на свете… Но только за целое, а не за те жалкие обломки, что принесли с собой понурые авиаторы, напоминая при этом похоронную команду.
Бежецкий опоздал. Опоздал непоправимо. Да и не мог он вмешаться — после драки кулаками не машут.
А драка состоялась еще тогда, когда они с полковником мирно попивали сидр в офицерском собрании…
Тройка патрулирующих «вход» «Сапсанов» засекла цель, возникшую из ничего, исправно доложила на землю и… «прервала ее полет», как говорилось в рапорте на имя генерала Бежецкого. Увы, на этот случай у пилотов были свои инструкции — четкие и не допускающие двусмысленностей. Ракеты, гончими псами сорвавшиеся с направляющих, не дали «скоростной высоколетящей цели» снова уйти «в небытие».
Мнение академика разделяли все остальные сотрудники научно-исследовательского отдела без исключения, разве что не так экспансивно. Кто бурчал что-то неразборчивое на ухо соседу, бросая неприязненные взгляды на полковника Гжрабиньского и его офицеров, явно чувствовавших себя здесь очень неуютно, кто, выражая презрение к «этим воякам» даже спиной, ковырялся в разложенном на длинном столе хламе, кто-то демонстративно отвернулся… В воздухе остро пахло оплавленной пластмассой, сгоревшим ракетным топливом и назревающим скандалом. Надо ли говорить, что даже у Александра симпатии сейчас были вовсе не на стороне постоянного партнера по коньяку и преферансу.
— Это в самом деле было так необходимо? — брезгливо тронул он причудливо скрученную деталь, оставившую на пальце жирный след копоти. — Как-нибудь аккуратнее не получалось?
— Да не умеют они аккуратнее, — буркнул перемазанный копотью по самые брови приват-доцент, нахватавшийся вольнодумства от старших коллег. — У них самый точный инструмент — бомба…
Столько горечи было в этих словах, что летчики смутились еще больше, словно мальчишки, полезшие, не спросившись у взрослых, ковыряться в сложном приборе и непоправимо его испортившие. Непоправимее некуда.
— У меня приказ! — фальцетом выкрикнул полковник, делая движение рукой к нагрудному карману, словно там и впрямь лежал всемогущий приказ, способный исправить положение. — Понимаете? У меня приказ!
— Приказ уничтожить посланца из чужого мира? — взвился Новоархангельский. — Приказ превратить в никчемные ошметки единственное доказательство существование разума по ту сторону портала?…
В полемическом задоре академик совсем забыл о существовании еще одного, более чем веского доказательства существования разумной жизни в параллельных мирах, к тому же стоявшего в двух шагах от него, но Бежецкий не стал поправлять оратора.
Увы, у Гжрабиньского действительно был приказ… Приказ сбивать все, что появится из портала. Безопасность — прежде всего. Формально он был прав на все сто…
— Успокойтесь, полковник, — примирительно начал Александр. — Мы все понимаем…
— У меня приказ! — яростно пробормотал, не слушая его, летчик. — У меня — приказ!.. Честь имею!
Он повернулся кругом и, словно забыв про субординацию, не прощаясь, покинул провонявшее гарью помещение. Следом, с извиняющимся видом отдавая честь на ходу, потянулась «свита».
— Приказ у него! — продолжал кипятиться Агафангел Феодосиевич. — Исполнительный какой выискался! Приказы им мозги заменяют — болванчикам заводным… А вы тоже хороши, Александр Павлович! — потеряв контакт с непосредственным раздражителем, напустился он на единственного военного в радиусе досягаемости. — «Мы все понимаем…» Что мы понимаем?… Й-й-эх!..
— Агафангел Феодосиевич… — тихо проговорил Мендельсон, уже несколько поостывший. — Агафангел Феодосьевич!..
Академик замер с открытым ртом, медленно его закрыл и вдруг вызверился на ни в чем не повинных коллег:
— А вам тут какого рожна нужно?! Живо по рабочим местам! Дармоеды, мать вашу!!!
Комната вмиг опустела. Только Смоляченко, словно его академический гнев не касался, продолжал самозабвенно копаться в останках чужого «зонда».
— Извините, генерал, — пробормотал Новоархангельский, покаянно свесив лохматую, как у основоположника марксизма, голову и запустив пятерню в дремучую бороду. — Погорячился… При подчиненных… Стыд-то какой… Простите…
— Бог с вами, Агафангел Феодосиевич! — настала очередь смутиться Бежецкому. — Какие мелочи, право…
— И все равно… — начал было Новоархангельский, но от стола раздался такой вопль, что он испуганно осекся и почему-то схватился за очки.
Возбужденный донельзя приват-доцент потрясал над головой какой-то кривой железякой, донельзя напоминая при этом австралийского аборигена с бумерангом. Пятна и полосы копоти на его лице выгодно дополняли этот образ, вполне способные сойти за боевую раскраску. Разве что цивильный костюм несколько мешал: для полноты картины ученому подошла бы набедренная повязка или, на худой конец, шкура мамонта…
— Что с вами, Леонид Тарасович? — кинулся к нему физик-помор. — Поранились?
— Да нет же, нет! — вопил тот, суя всем под нос свое «оружие», действительно обладающее такими острыми краями, что при случае могло заменить серп. А массивностью — и молот заодно. — Вот здесь, глядите!
Уклонившись от зазубренного лезвия, походя едва не лишившего его уха, Александр вгляделся в потемневший металл и, не веря себе, прочел вместо каких-нибудь невразумительных иероглифов незнакомой письменности сакраментальное: «…торский Нижегородский завод…»
* * *
— Нет, нет и нет! — поджал губы генерал Ляхов-Приморский, отказавшись даже смотреть на предъявленные Александром «вещдоки». — Я не могу рисковать судьбами Империи, даже если по ту сторону — рай земной со всеми его прелестями.
— Там нет рая, — устало проговорил Бежецкий, покачивая перед собой пальцем на стекле стола ту самую «эпохальную» железяку, теперь тщательно отмытую и аккуратно лишенную чересчур опасных выступов. Один из нескольких десятков фрагментов корпуса, деталей двигателя и остатков «начинки», несущих на себе явные следы принадлежности изделию, сошедшему с конвейера «номерного» завода, расположенного в Нижегородской губернии. — И прелестей особенных нет… Все, как здесь. Похоже, что в точности.
— В точности, говорите? Чего же они тогда сами… Ну, это…
Генерал потерял мысль, машинально придвинул к себе обгоревший с одного края обломок печатной платы, взял протянутую с готовностью Александром лупу и долго шевелил губами, вчитываясь в мельчайший текст фирменного ярлычка.
— И вообще: с чего вы, генерал, взяли, что это обломок чужого летательного аппарата? Может быть, это остатки одной из тех ракет, которой мои мальчишки сбили этот ваш вражеский зонд? Насколько я знаю, «Стрелы» под завязку напичканы электроникой, да и производят их на том же заводе…
— Ну, конечно, — саркастически заметил Бежецкий. — Если только ваши мальчишки, как вы выражаетесь, наряду со штатными «Стрелами» пуляют по целям крылатыми ракетами.
— Крылатыми? Из чего это следует?
— Из того, что вот эта и эта детали, — Александр осторожно положил рядышком два покореженных куска металла, — применяются только на крылатых ракетах воздушного базирования Бэ-Эр-семнадцать-пятьдесят восемь-Эс, — отчеканил он без запинки заученную наизусть маркировку «изделия».
— На «Сулицах»? Бред… Но позвольте! — встрепенулся старик. — Вам известно, Александр Павлович, что все это, — он широким жестом обвел стены сборно-щитового домика, — лет тридцать тому назад прилегало к военному аэродрому? Почему один из бомбардировщиков при подлете не мог потерять или сбросить неисправную ракету? Такие случаи нередки. Вот, помню однажды…
— Аэродром не эксплуатировался двадцать шесть лет, — не слишком почтительно перебил Бежецкий собеседника, не дав тому окунуться в воспоминания. — А ракета выпущена три года назад — взгляните сами.
— Верно… Стоп! Но ведь «Сулица» специально предназначена для доставки ядерного заряда на расстояние до восьмисот километров! Вы хотите, чтобы я позволил летать над мирными городами ракетам с ядерной боеголовкой?
— Не было там боеголовки. Никогда не было. Приборы не зафиксировали даже малейшей остаточной радиации. Ну, кроме естественной… Вместо заряда в отсеке были смонтированы приборы. Мои специалисты нашли детали видеокамеры, устройства для отбора проб воздуха…
— Тем более. Чужой аппарат с неизвестными целями совершает воздушную разведку над вверенной мне территорией, — упрямо твердил генерал от авиации. — А я буду благостно хлопать ушами? Ни в коем случае! Приказ об уничтожении любого предмета с той стороны отменен не будет! Пусть даже им окажется невинная птица.
— Птицы на такой высоте не летают, — заметил Бежецкий, поднимаясь из-за стола и сгребая принесенный с собой «хлам» в пластиковую коробку.
— Вот и замечательно. Значит, любой нарушитель — враг! Я больше вас не задерживаю, господин Бежецкий. Приятно было побеседовать…
— Аналогично, — вежливо кивнул Александр, пристраивая тяжелую коробку под мышку. — Однако я вынужден буду обратиться к более высокой инстанции.
— К военному министру? — поднял лохматую седую бровь старый вояка. — Напрасный труд, знаете ли… Сергей Алексеевич тоже очень ответственный человек и ни за что не поступится безопасностью государства Российского…
— Берите выше, — хладнокровно заметил Александр. — Я вашему министру не подчиняюсь. Ни прямо, ни косвенно.
— К премьеру?… — нахмурился Ляхов-Приморский, задумался и вдруг резко переменил тон, словно что-то вспомнив. — А куда это вы собрались, батенька? — рассыпался он добродушным смешком. — Я уже велел чайку подать… Экие вы, молодые, прыткие, да быстрые…
— От чая не откажусь, — легко согласился шеф Шестого отделения, усаживаясь на прежнее место. — Так что вы там говорили про своих летчиков?…
5
Маргарита вошла в холостяцкое жилище Бежецкого без стука и так тихо, что тот не успел убрать со стола бутылку.
— Браво! Прекрасное времяпровождение для боевого офицера!
— Много вы понимаете… — буркнул Александр, с отвращением глядя на недопитый стакан, небрежно разделанную прямо на куске оберточной пленки селедку и хлебные крошки: теперь в присутствии дамы этот еще недавно совсем невинный натюрморт казался настоящим свинством. — И вообще — я в данный момент не на службе. Имею я право на минуту отдыха?
— Вы не правы, Александр, — улыбнулась баронесса и присела за неимением другого стула на постель, слава богу, заправленную в соответствии с лучшими образцами казарменного искусства. — Мы с вами всегда на службе…
— А если бы я в этот момент был бы… как бы это выразиться… неглиже?
— Увы, и этим вы меня не удивили бы: с особенностями вашей анатомии, ротмистр, я знакома. И не понаслышке, уверяю вас.
Ответить на это было нечего…
— Вы не угостите даму? — кокетливо склонила набок голову начальница, и Бежецкий в очередной раз подумал о том, что будь он на месте близнеца…
— Увы, только водка. Знал бы — припас что-нибудь более подходящее по случаю… Будете?
— Эх, Саша, Саша… — покачала головой баронесса, думая о чем-то своем. — Какой вы все-таки мальчик… Наливайте.
«Блин, а стакан-то у меня чистый найдется?…»
— Ну и по какому поводу траур? — поинтересовалась Маргарита, пригубив из налитого на четверть граненого стакана и не глядя на Александра. Казалось, что она всецело увлечена наблюдением за жидкостью, омывающей стенки сосуда, который как бы сам собой покачивался в ее изящных ладонях, словно исполняя плавный менуэт.
— А то вы не знаете…
Поводов для хандры было более чем достаточно — взять хотя бы исследовательские аппараты, которые «портал» исправно заглатывал один за другим, ничего не отдавая обратно. «Ледяной» был более щедр: там зонды иногда пусть со стертой памятью, но удавалось вытянуть наружу. Здесь же игра шла в одни ворота, в прямом и переносном смысле, а «проигрышный» счет неумолимо рос.
Лишившись семи зондов подряд, Александр приказал прекратить «бесполезное разбазаривание казенного имущества» и посоветовал «научникам» искать другой менее обременительный для казны способ разбивать лоб о стену. Однако не бумажные же самолетики в «бездонную дыру» запускать? Наука топталась на месте, время от времени исторгая из глубин академического сознания сумасшедшие перлы вроде того, что нужно закрепить камеру на крыле истребителя и, подлетев вплотную к «воротам», чиркнуть по «горизонту», чтобы на какое-то время крыло оказалось по ту сторону. Будто начисто смыло им память о том, как вместо некоторых «ледяных» зондов на «свою» сторону извлекали лишь обрезанные тросы. Да так чисто обрезанные, что все только диву давались. Кто-то из ученых умов выдвигал гипотезу о неравномерном течении времени на «границе сред» и что, мол, именно из-за этого эффекта невозможно прохождение электромагнитных импульсов… Однако хорошо бы выглядел истребитель, кувыркающийся к земле со срезанным под корень крылом!
— Вы из-за зондов? Бросьте! Материальное обеспечение всей нашей гоп-компании отнюдь не входит в число ваших задач. А каким образом я добуду нужное, уж точно не должно вас волновать.
— Еще десяток «Стрижей»? — саркастически скривил губы Бежецкий.
— Да хоть пять десятков. А будет нужно — сотню.
«Да, она добудет… — не мог не согласиться с такой небрежной уверенностью начальницы Александр. — „Железная леди“ — ни добавить, ни убавить…»
— Не в этом дело… — ответил он вслух.
— А в чем?
Маргарита залпом выпила водку, стукнула донышком стакана о стол и, одернув юбку, закинула ногу за ногу. Мужчина не мог оторвать взгляда от ее круглого колена, туго обтянутого тканью. Молчание затягивалось.
