3

Тот, кто никогда не бывал в тропиках, не представляет, как может раскалиться песок под почти отвесными лучами солнца. А если еще босые ноги проваливаются в обжигающую рыхлую субстанцию по щиколотку и выше…

«Зато ревматизмом болеть никогда не буду… – думал Дорофеев, стараясь ступать в следы шедших перед ним. Так было прохладнее, и острые песчинки не столь ранили нежную кожу, не привыкшую к подобным экзекуциям. – Вот уж пропарю косточки, так пропарю… Терапия, блин!..»

Цепь, пристегнутая к ошейнику, слава богу кожаному, а не металлическому, дернулась, и Сергей привычно подавил желание матюгнуться. Тем самым он не только оградил нравственность окружающих, но и уберег собственные плечи от очередного горячего «поцелуя» бича. Что делать – плетущимся по жаре пленникам строго-настрого запрещалось подавать голос, тем более произносить незнакомые заклинания с упоминанием родственных связей, сексуальных отношений и различных органов.

Бедолага, с которым горе-путешественик двигался в одной связке, был замотан с макушки до тощей задницы грязной, пропыленной и пропотевшей тряпкой. Но личность его для Дорофеева не представляла никакой тайны. Справа от Сергея в двойном ряду бедолаг тащился давешний его спаситель – рыбачок, внезапно обогатившийся и за кратчайшее время успевший совершить обратную эволюцию. Весьма распространенный случай – как в наше время, так и в древности.

– Не тормози, блин, – в сердцах пробормотал Дорофеев сквозь зубы, награждая горемыку полновесным пинком под зад. – Урою на привале!..

Добровольная помощь конвою приветствовалась всегда и во все времена, поэтому карающий бич лишь свистнул над ним, обдав мимолетной прохладой, и обрушился всем весом на жалобно взвизгнувшего соседа.

«Ничего… – мстительно подумал бизнесмен, стараясь не слушать причитаний наказанного. – Тебе, гаденыш, не привыкать… Вот ведь втравил в попадалово!»

Сквозь качающиеся перед глазами смуглые запыленные спины и раскаленные гребни барханов на миг проступило призрачное море…

…Райский еще недавно отдых превратился для Сергея в сущую каторгу сразу после нежданного-негаданного основания будущего центра пляжного отдыха, столь знакомого всем россиянам лихой «демократической» поры.

Если еще вчера он наслаждался одиночеством и свободой, то теперь получил все девяносто девять туристических удовольствий, обрушившихся на единственную многострадальную голову. День-деньской разношерстная толпа таскалась за ним, расхваливая на все лады свои немудреные товары, ассортимент которых за прошедшие века мало изменился, сомнительного свойства аттракционы вроде катания на единственном в стойбище облезлом верблюде и еще более сомнительные плотские удовольствия.

К удовольствиям относилось уединение в шатре с одной из множества сладострастно похихикивающих соискательниц, принимавших ванну во время прошлого дождя, то есть лет пятнадцать назад, или, за неимением кальяна, употребление внутрь какой-то местной дури в жидком состоянии.

Последняя имела вид отвратительнейшей бурды, вероятно сваренной из того же верблюжьего навоза, но действовала почище водки под кальян, если судить по тому факту, что добрая треть населения новорожденной Хургады постоянно пребывала в сладостной нирване. Жалко, что, согласно заведенному раз и навсегда порядку, потребление «снадобья» происходило строго посменно…

Сафари по пустыне, за неимением кондиционированных джипов и квадрациклов, проводимое всё на том же верблюде, тоже не привлекало.

Иной народец, отчаявшись покорить приезжего своими «чудесами», давно бы бросил столь гиблое занятие и вернулся к общественно-полезному труду. Но только не египтяне. Недаром они всегда славились своим непоколебимым упорством. Но и Дорофеев никогда не достиг бы в бизнесе хоть какого-нибудь успеха, не обладай он упрямством длинноухого парнокопытного.

Вследствие этого обе стороны пребывали в состоянии перманентной ничьей, не имевшей ни единого шанса на успех.

Проще всего было бы переместиться обратно, плюнув на багаж, но у Сергея были свои резоны «отдыхать» здесь не менее трех месяцев, а по возможности и более. Поэтому «прыгнуть» назад он решил лишь при прямой угрозе жизни. А до этого пока не дошло.

Хуже всего, что он не мог даже на полчасика окунуться в манящую прохладой глубину, вынужденный плескаться на мелководье, не выпуская из виду лагерь. А особенно столпившихся на берегу «соседей», которые любой взгляд в свою сторону расценивали как приглашение к рекламе сервиса.

Аборигены оказались совершенно безобидными, как мартышки, отличаясь той же проворнностью и феноменальной вороватостью. Слава Всевышнему, большинство дорофеевских вещей их просто не интересовало, не то он давно остался бы ни с чем.

«Плюнуть на всё, прикупить у них же лодку покрепче, погрузиться и отчалить куда-нибудь? – горько размышлял Сергей, сидя в тени палатки и пуляя мелкими ракушками в настырных маленьких египтян, протягивающих клочки папируса и грубые статуэтки: малыши оказались фантастически изворотливыми, и ни один „снаряд“ еще не достиг цели. – Без толку… Всей Хургадой вслед поплывут… Сафагу какую-нибудь заложат на новом месте или Марса-Алам, а то и Шарм-эль-Шейх… Эх, пропал отдых!..»

Должно быть, он слишком увлекся своими невеселыми мыслями, поскольку не заметил, когда ребятня вспугнутыми мышками прыснула во все стороны, а на его босые ноги легла чья-то тень.

– Ну, и чего надо? – привычно буркнул Сергей, уверенный, что приперся очередной попрошайка.

Но в ответ услышал:

– Высокий правитель Полуденного Нома Великой Та-Кемет повелевает тебе, чужеземец, явиться под его суровые очи для справедливого суда и надлежащего наказания.

Более всего в велеречивой фразе Дорофеева поразил правильный выговор без ставшего привычным «рыканья»…

«Хрономобиль в коробке под запасным спальником, – повторял про себя Сергей, не делая попытки вскочить на ноги: прямо перед лицом подрагивали два зазубренных наконечника копий, в любой момент готовых качнуться вперед. – Он уже настроен, и нужна лишь пара движений…»

– А в чем, собственно, меня обвиняют? – спросил он, глядя снизу вверх на высокого плечистого пришельца, только что произнесшего формулу ареста, за прошедшие века мало изменившуюся, разве что вместо казенной бумаги с лиловой прокурорской печатью арестованному предъявляли более убедительные аргументы. – Я мирный путешественник…

В первый момент Дорофеев решил, что слуга закона, явившийся по его душу, когда-то обгорел на пожаре или перенес не самую безобидную кожную болезнь – слишком уж неподвижно было его терракотовое лицо. К тому же коряво, словно дубовое полено. Однако мгновение спустя он понял свою ошибку: истинный лик пришельца скрывала грубо вылепленная глиняная маска, в которой даже не удосужились проделать отверстия для рта – только для глаз. А в остальном…

А в остальном он тютелька в тютельку походил на египетского фараона из учебника Древней истории. Да что там учебник! Сергей в своих многочисленных путешествиях по Египту нашего времени вдосталь нагляделся на рисунки и изваяния, чтобы опознать вновь прибывший персонаж.

Такой же, как и у фараонов, полосатый платок, ниспадающий на плечи, такая же юбка с передником, щедро украшенная желтыми бляшками в виде скарабеев, такое же роскошное ожерелье на шее… Только длинный кнут или, вернее, бич в руке, вместо скипетра, да не совсем понятные слова о правителе какого-то Полуденного Гнома слегка портили картину.

– В чем тебя обвиняют? – задумчиво переспросил «фараон». Из-за маски слова звучали глухо, почти угрожающе. – В чем обвиняют?..

Несколькими минутами позже Дорофеев был поставлен в известность о том, что нарушил, наверное, практически весь египетский уголовный кодекс того времени. Его прегрешения простирались от, в общем-то, нестрашных поступков вроде самовольной застройки на казенных землях (палатка – не иначе) до таких серьезных правонарушений, как совращение малолетних, мошенничество в особо крупных масштабах, вовлечение в секту и даже подготовка государственного переворота.

На такую мелочь, как изготовление отравы (водка, наверное), контрабанда и браконьерство в территориальных водах даже внимания обращать не стоило: разве повредят трижды обезглавленному и дважды посаженному на кол лет тридцать каторжных работ в совокупности?

– А как со свидетелями?.. – начал было Сергей, но тут же прикрыл рот: откуда-то из-за палатки, подталкивая древками копий, подручные «фараона» вывели изрядно потрепанного приятеля того рыбачка-спасителя, за прошедшие дни обретшего имя – Рамоон-Аюррур, или просто «Ромка». Ну, приятель или нет, а только Дорофеев не раз видел их вместе.

– Это он!.. Это всё он!.. – запричитал египтянин, размазывая по лицу кровавую юшку. Его разбитые губы, и без того не тонкие, смахивали на вареники: о недопустимости физического воздействия на арестованных и прочей «общечеловеческой» ерунде тут еще, похоже, и не подозревали. – Я всё скажу!..

Мгновение – и под таким же конвоем появился понурый Ромка (Сергей злорадно отметил, что не только одежды на нем были разорваны – с них методично ощипали едва ли не три четверти драгоценной «фурнитуры»).

– Сдали, зар-разы… – пробурчал себе под нос бизнесмен, незаметно запуская руку под складку полога.

Конечно, по инструкции следовало надеть цепочку «хрономобиля» на шею, но, на крайний случай, устройство должно было сработать и так. Надо лишь нажать вот здесь и…

– Что ты там ищешь, чужеземец? – Движение не укрылось от глаз «блюстителя». – Хочешь, чтобы я добавил к обвинению еще и сопротивление властям?

– Всё в порядке, гражданин начальник, – буркнул Дорофеев. – Личные вещи взять можно, надеюсь?

– Личные – можно. Но не больше. Всё имущество конфисковано.

– Круто…

Как жалел путешественник, что поддался на уговоры проклятого Горенштейна и, кроме гарпунного ружья, не взял с собой настоящего оружия – оно бы сейчас не помешало… Эх, пистолет бы или лучше старый добрый «калаш» с полным рожком… Мечтать не вредно. Ничего. Сейчас он эффектно растает в воздухе перед изумленными законниками, и, возможно, это станет поводом для какой-нибудь легенды или предания…

«Куда же делся проклятый прибор? – Рука по-прежнему ничего даже отдаленно похожего на „хрономобиль“ не нащупывала. – Не может такого быть. Не должно быть… Неужели…»

Очередной рывок цепи едва не повалил Дорофеева наземь, вырвав из раздумий.

«Придушу паразита!» – зло подумал он и только развернулся к напарнику, чтобы отвесить тому очередного леща, как что-то мощное – отнюдь не бич надсмотрщика – ударило в спину, швырнуло, словно пушинку на песок, сунуло лицом в раскаленную рыхлую мякоть, огнем обжегшую кожу…

– Акер![7] Акер! – запричитали со всех сторон. – Спаси нас Осирис! Акер!

По спине лежащего кто-то пробежал, слава богу босиком, еще раз рвануло за шею, потом за связанные веревкой руки, кто-то заполошно взвыл над ухом…

«Что происходит? – Сергей пытался подняться на ноги и хоть как-то протереть скрученными впереди кулаками запорошенные песком глаза, но его раз за разом сшибали и вдавливали в песок бегущие, похоже совсем не обращая внимания на то, что у них под ногами.

– Акер! – вопили вокруг. – Аке-е-е-ер!!!

Наконец ему удалось встать на колени и с грехом пополам смахнуть запорошивший глаза песок.

Лучше бы он этого не делал.

Прямо перед лицом, обдавая смрадным дыханием, торчала равнодушная морда зверя, изучающего жертву холодными, почти бесцветными глазами.

«Лев?.. Откуда?.. Разве в Египте есть львы?.. Или раньше были?..»

Могучая лапа со здоровенными когтями поднялась и осторожно приблизилась к лицу Дорофеева, заставив его сердце провалиться куда-то ниже желудка. Смертельно захотелось зажмуриться, но откуда-то изнутри, словно вытесненная упавшим сердцем, всплыла абсолютно чужая спокойная мысль, что именно зажмуриться – смертельно. Только пока не прерывается визуальный контакт между зверем и человеком, последний будет жить.

Лапа коснулась щеки и медленно провела по коже. Точно так же кошки трогают незнакомый предмет, стараясь понять – съедобен тот или нет, опасен или им можно поиграть немного. Только «лапка» эта при желании могла легко закрыть собой всё лицо и с такой же легкостью вообще смахнуть голову с плеч… Сердце стремительно рухнуло ниже, а в глубине бледно-зеленых глаз зверя с не по-кошачьи круглыми, совсем человеческими зрачками мелькнуло что-то похожее на усмешку…

В следующий миг зверь исчез, словно растворившись в воздухе, и Сергей остался один.

Нет, не один. Рядом, под крошечным барханчиком, завозилось что-то живое. И тут же на поверхность вынырнула перепуганная, смутно знакомая от облепившего ее песка мордашка с круглыми глазами на пол-лица.

– Акер ушер?

– Ушер, Ромка, ушер, – ответил Дорофеев, сгибаясь пополам от внезапного приступа неудержимого истерического смеха. – Смерть наша с тобой ушер!..

Он крутил в руках размочаленный кусок веревки, несколько минут назад связывавший их пару с остальными…

4

– Ну и чего мы добились?

Меньше всего лачуга, в которой с горем пополам разместилась «спасательная экспедиция», походила на гостиницу. «Отель в ползвезды» – так иронически назвал их убогое пристанище Горенштейн, хваставшийся, что в свое время живал и в пятизвездочных «постоялых дворах». Спутники его слова сомнению не подвергали, поскольку лучшими образчиками гостиничной сферы, с которыми познакомился за свою жизнь Арталетов, были пансионаты Черноморского побережья Кавказа, еще при «развитом социализме», а обстановка в среднестатистическом жилище той эпохи, где доселе обитала Жанна, вполне соответствовала окружающей ее в данный момент.

Одним словом, было куда приклонить голову, имелись стол и пара шатких трехногих табуретов – что еще нужно усталому путнику, неделю мыкавшемуся по раскаленной пустыне? «Удобства» на заднем дворе? Кухни и комнат как таковых нет вообще? Так что с того? Главное – колодец, наполненный водой. Тепловатой, но вполне годной как для питья, так и для прочих нужд.

Петро Мамлюк, отряженный атаманом, чтобы проводить неожиданно свалившихся путников до города, задачу выполнил «на отлично»: разместил в своей, временно пустующей, «квартире» и отбыл обратно – догонять войско, упорно рыскавшее по Сахаре в поисках загадочных ливийцев.

А что вы хотели? Казаки – люди служивые, приказ есть приказ, он не обсуждается. Велят каких-нибудь собакоголовых людей искать – найдут. Тем более что информации о них будет побольше, чем о ливийцах. Вон и на картах их земли обозначены, и даже они сами нарисованы. Сурьезные такие, в зипунах подпоясанных и в чалмах на песьих головах. Ну, собакоголовые люди, и всё тут. Ничего особенного. А ливийцы эти…

Всё-то было понятно в этой жизни уряднику Мамлюку, всю дорогу до Фив напропалую волочившемуся за кокетливой попутчицей, несмотря на явное недовольство Арталетова, то и дело крутившего так и не сбритый второпях «дворянский» ус. А Жанна, чертовка, еще и масла в огонь подливала: то ладошку будто невзначай на казачий бицепс положит, то шашку подержать попросит… Будто и не было между д'Арталеттом и Красной Шапочкой ничего. Ведьма рыжая, одним словом.