Внутрь брызнул фонтан щепок, и в образовавшееся отверстие просунулась темно-серая конечность…

Да-да, именно конечность, поскольку рукой это назвать было невозможно: в запястье ее толщина равнялась мужскому колену. Еще один удар, и дверь рухнула, пропуская внутрь темную фигуру, головой царапнувшую высокую притолоку.

Разглядеть пришельца подробно не удалось: одна из пуль очереди, выпущенной боевиком практически в упор, рикошетом чиркнула по потолку, и помещение погрузилось в полутьму.

Михаил различил, как Малюта, отшвырнув бесполезное уже оружие, как древний берсеркер рванул из ножен нож и бросился на гиганта…

От сиплого сдавленного стона, тут же сменившегося влажным хрустом, мужчину чуть не вырвало, но он пересилил себя и волоком потащил Шалаева к окну.

«Невысоко… Там джипы… Прорвемся…»

Заячий крик Лодзнера резанул по ушам и как будто разбудил шефа.

– Отпусти! – сердито вырвал тот руку. – Не мешай…

Ничего не понимая, Холодный выпустил его и попятился.

– Всем нам воздастся по делам нашим! – торжественно и назидательно сообщил Гавриил Игоревич своему помощнику, беспечно повернувшись к неторопливо приближающейся туше спиной. – В свое время…

Не обращая внимания на движение Михаила, пытающегося его остановить, глава «Гишпании» вскинул пистолет к лицу, нелепо широко распялил рот, охватывая губами толстый вороненый ствол, и спустил курок…

* * *

Михаил Холодный бешено крутил баранку, выруливая между деревьями, вырастающими из темноты перед капотом неожиданно, словно пешеходы, перебегающие через дорогу.

Он вырвался! Ему удалось!

«Аналитический склад ума», как было давным-давно, в прошлой, наверное, жизни записано в его школьной характеристике, выручавший десятки раз из самых безвыходных ситуаций, спас и теперь.

Еще крутясь по лабиринту узеньких улочек, Холодный понял, что соваться сейчас на дорогу – все равно что добровольно лезть в петлю. Не-е-ет! Он не дурак… Он рванет напрямик через лес, потом тихим ходом на какой-нибудь проселок и – ходу! Даже если придется выскочить на пограничную заставу – это ничего, сущая ерунда по сравнению с ночным ужасом…

Кстати, если подумать, то любой мистике можно найти реальное объяснение. Не бывает оживших статуй, и все тут! Не бы-ва-ет! Это просто люди. Живые люди, допустим, в каких-то пуленепробиваемых балахонах. Люди мэра… Точно! Это люди мэра! И выкрутасы с телами внутри бронзовых чучел – их рук дело… Каким образом? Не важно. Не допускать же, в конце концов, существование оживших скульптур? Так черт знает до чего додуматься можно… Чертова жадность!.. Чертов город!.. Тейфелькирхен!..

Впереди замелькали просветы между деревьями, и автомобиль с ревом выскочил на проселочную дорогу, по-немецки аккуратную, лишь чуть-чуть изуродованную за прошедшие шестьдесят лет всяким «неподходящим» транспортом вроде танков и тракторов, не предусмотренных при ее постройке.

«Глушитель оторвал, – подумал Михаил, автоматически прикидывая стоимость заморской железяки – верный признак, что шок от катастрофы уже на исходе. – Хреново… Теперь первый встречный гаишник…»

Впереди в мутном от поднимающегося тумана предутреннем сумраке замаячили три или четыре фигуры. Вот вытянутая останавливающим жестом рука…

«Накаркал… Идиот…»

Заглушив двигатель, Холодный распахнул дверь, заученно причитая:

– Командир, может, договоримся?..

Он пристальнее взглянул на неподвижные тени, и язык его примерз к гортани…

«Патрульных» было всего двое, а то, что Михаил сначала принял за силуэты людей, оказалось громадными крыльями, в сложенном виде возвышающимися над головами тварей, ничего общего с человеком неимеющих.

– Помо-о-о…

Вольный город Франкфурт-на-Майне, 1859 год.

– Что бы вы хотели, уважаемый герр Трауберг?

Небольшое помещение погружено в багровый полумрак, едва-едва рассеиваемый чуть тлеющим масляным светильником под колпаком из красного стекла. Хозяин невысок, лыс, как колено, и более всего похож на разжиревшую до неимоверных пределов крысу. Гость же, напротив, высок и статен, хотя резкие черты его лица, наполовину скрытого шелковой полумаской, неопровержимо утверждают, что он давно перевалил экватор жизни.

Толстяк кривит тонкие губы в презрительной усмешке: разумеется, надев маску, посетитель скрыл и свое истинное имя, как и подавляющее большинство других мужчин и женщин, по разным причинам наведывавшихся сюда.

– Я бы хотел, чтобы вы призвали Его… – бесцветным голосом, чуточку устало, говорит человек в маске.

– Разумеется! – всплескивает пухлыми ладошками человек-«крыса». – Чего же еще ждать! О причинах, приведших вас сюда, не спрашиваю, но сама процедура будет стоить…

– Сумма меня не интересует, – сухо обрывает его посетитель и небрежным жестом выкладывает на стол, покрытый черным бархатом, глухо звякнувший кошелек.

– Тогда сразу приступим к делу! – оживляется хозяин. – О чем бы вы хотели побеседовать с Князем Тьмы, уважаемый герр Трауберг?

– Беседа меня не устроит… – качает тот головой. – Только личная встреча… С глазу на глаз.

– Но вы понимаете, с каким риском это сопряжено? – заговорщически понижает голос крысообразный. – Это же не зеленщика кликнуть или мальчонку-посыльного!.. Это же САМ!..

– Я в курсе. Вы, знаете ли, не первый, к кому я обращаюсь, герр Обвальд. Ритуал мне, в принципе, известен.

– Но вы же понимаете, что я должен подготовиться? Князя Тьмы нельзя просто так вытащить, словно мелкого демона…

– А демона вы можете вызвать прямо сейчас?

– Нет, но…

– Все ясно, – посетитель презрительно усмехается, прячет кошелек, стремительно поднимается из-за стола и, не прощаясь, направляется к выходу.

– Постойте! А ритуал? А плата, в конце концов?

– За что? – на мгновение оборачивается человек в маске.

– Я, магистр Черной Магии, потратил на вас свое драгоценное время, а вы…

На стол перед человеком-«крысой» шлепается одинокая серебряная монетка в два с половиной зильбергроша,^[5] и тут же хлопает дверь…

* * *

Тейфелькирхен, 1859 год

«Все бесполезно…»

Юрген устало поднялся к себе на второй этаж и, не снимая верхней одежды, упал в кресло. Бессмысленно потраченные полгода лежали на его плечах тяжким грузом.

Как горько оказалось воспитанному в лучших католических традициях человеку осознать, что встретиться с дьяволом настолько сложно. Еще со слов добрейшего священника, учившего его в детстве Закону Божьему, Виллендорф помнил, что Нечистый спит и видит, как бы прикарманить заблудшую христианскую душу. Размечтались!

Скульптор исколесил всю Германию в поисках чернокнижника, способного свести его с Покупателем, но кто бы мог подумать, что все до одного они окажутся жуликами, в лучшем случае способными на чревовещание. Весь же богатый и разнообразный «магический» антураж – бутафорией, рассчитанной на легковерных барышень и запутавшихся игроков и казнокрадов, готовых на все, лишь бы поправить свои дела.

Правда, знающие люди, которых Юрген на своем пути повстречал немало, давали ему самый простой рецепт: согреши, мол, и Князь Тьмы не заставит себя долго ждать… Но как раз опускаться до банального греха художник не желал. Не хотелось ему ни красть, ни прелюбодействовать, не преступать клятву, не говоря уже о более страшных прегрешениях. Он просто хотел заключить сделку с силой, способной ему помочь, причем, как человек неглупый и прагматичный, не без выгоды для себя. Увы, в этом шарлатаны, именующие себя магами и медиумами, помочь ему не могли…

Доведенный до отчаяния, он в безбожном Гамбурге за бешеные деньги приобрел из-под полы здоровенный фолиант с перевернутой пятиконечной звездой на обложке, где черным по белому говорилось, как вызвать Злого Духа самостоятельно. Продавец – юркий человечишко, происходящий, судя по всему, откуда-то из Леванта,^[6] – клялся сразу всеми богами и святынями на свете, что книга самая что ни на есть подлинная и лишь за одно упоминание о ней лет сто тому назад в Европе сжигали на кострах, а во всех прочих местах – без затей сажали на кол. Времена с тех пор переменились, церковь стала более покладистой, но и до сих пор книга строжайше запрещена…

С трудом найдя заброшенную и оскверненную церковь, в полночь, начертив на полу перевернутую пентаграмму и скрупулезно исполнив все перечисленные в книге ритуалы, Виллендорф долго взывал к дьяволу, но опять-таки не был услышан.

– Неужели я даже не смогу продать свою душу? – горько спросил Юрген куда-то в глубину своей спальни, освещенной лишь слабыми лучиками уличного фонаря, пробивающимися сквозь щели решетчатых ставен.

– Душу?.. – откликнулось странное эхо, которого он ранее никогда не замечал.

– Кто здесь? – воскликнул скульптор, чувствуя, как иррациональный страх щекотными ледяными мурашками разбегается по спине: ему уже казалось, что он различает в дальнем углу темную фигуру, которой там раньше вроде бы не было.

Не отводя глаз от темного призрака, он слепо зашарил по столу в поисках новомодного шведского изобретения, именуемого спичками.

Спичка вспыхнула с ядовитым шипением, на миг ослепив скульптора своим фосфорным пламенем, а когда в глазах перестали трепетать зеленые круги, темный силуэт, который он принял за непрошеного гостя, превратился в одну из статуй.

Конечно, это было не простое изваяние, одно из тех, которыми заставлено все внизу, а скульптура Самого, причем не в каноническом, так сказать, виде козлорогого чудовища, а наоборот – вполне добропорядочного внешне, пожилого, много повидавшего на своем бесконечном веку человека. Таким Соблазнитель Людей явился к Виллендорфу однажды во сне. Правда, и тогда он не желал разговаривать, а лишь с интересом разглядывал самого ваятеля и его творения, которые тот в своем сновидении показывал странному экскурсанту, давая по каждому пространные комментарии. Проснувшись, Юрген решил поставить образ ночного ценителя в своей комнате вместо распятия, которого с некоторых пор сторонился.

– Всего лишь галлюцинация… – вздохнул он, зажигая настольную лампу и энергичными взмахами взятой со стола папки стараясь разогнать едкую химическую вонь от сгоревшей «новинки», висящую в неподвижном воздухе.

– Разве?..

На этот раз и речи никакой не могло идти об эхе, да и раздался неожиданный вопрос сзади…

* * *

– Как вы сюда вошли?

Виллендорф отлично помнил, что, войдя, повернул ключ в замке… Или не повернул?.. А может быть, ночной гость был в комнате еще до его появления? Неужели Марта пустила посетителя, не предупредив об этом?

– Не мучайтесь, – ответил совсем не на тот вопрос, который был высказан, пришелец, медленно обходя кресло с по-прежнему сидевшим в нем скульптором. – Вы заперли дверь, а Марта ничего о моем визите не знает… Я, признаться, не имею обыкновения предупреждать заранее о своем приходе…

Закутанный в длиннополый плащ с капюшоном, низко надвинутым на глаза, незнакомец несколько походил на монаха из монастыря Зильберштауфен, расположенного в нескольких милях отсюда. Но что могло понадобиться священнослужителю в доме отрекшегося от Бога художника, да еще в такой поздний (или ранний) час?

«Верно! – промелькнуло в голове у Виллендорфа. – Именно у безбожного… Так, значит, россказни о все еще действующей под покровом тайны инквизиции не вымысел?..»

– Не совсем так, – усмехнулся гость, без приглашения усаживаясь в кресло напротив хозяина, вольготно там разваливаясь и закидывая ногу за ногу: Юрген автоматически отметил сапоги для верховой езды, показавшиеся из-под распахнутых пол плаща. – Скорее, совсем наоборот…

– Прекратите меня разыгрывать! – повысил голос раздраженный всеми этими загадками скульптор. – Да, я в курсе, что в городе давно насмехаются над моим нежеланием верить в Бога, шушукаются за моей спиной, распускают сумасшедшие слухи. Поговаривают даже, что я хочу встретиться с Князем Тьмы…

– А разве это не так?

– Так. Но это не дает вам никакого права шутить надо мной, обрядившись в дурацкий балахон и подобрав ключи от входной двери. Откиньте сейчас же свой капюшон, как подобает мужчине, чтобы я мог взглянуть вам в лицо! Кто вы? Пивовар Томас Лаурер? Газетчик Пауль Янцен? Да, конечно же, Янцен! Я вас узнал, не трудитесь изменять голос! У вас отвратительный талант имитатора! Убирайтесь отсюда тем же путем, которым пришли, или я вызову полицию…

Слова еще лились изо рта разгневанного скульптора, но запал его уже угас, потому что незнакомец, повинуясь просьбе хозяина, вернее, приказу, откинул капюшон…

– Похож?

Сидящий в кресле человек из плоти и крови и стоящий в углу каменный истукан были похожи, как близнецы…

2

Краснобалтск, Калининградская область, 200… год.

Вера шагнула с вагонной подножки на растрескавшийся асфальт перрона и остановилась, озираясь.

– Ты бы отошла, милая, от вагона, – сварливо посоветовала краснолицая неприветливая женщина-проводник, ожесточенно протирая поручень, словно мимолетно коснувшаяся его девушка как минимум была убийцей и оставила на нем роковые отпечатки пальцев или страдала какой-нибудь опаснейшей болезнью, передающейся через прикосновение. – Поезд отправляется, не ровен час зацепит тебя чем-нибудь да за собой потащит… Вот в прошлом годе был случай…

– Спасибо… – пробормотала девушка, испуганно отодвигаясь от вагона, и в самом деле уже плавно тронувшегося с места.

Постепенно ускоряя ход, поезд, простучав по стрелкам, ушел дальше, и перед Верой открылся вокзал с вывеской «Краснобалтск» над аккуратным старинным зданием из красного кирпича.

– Ну, здравствуй, город моей мечты… – саркастически пропела себе под нос девушка, пересекая загаженные и залитые мазутом железнодорожные пути по дощатым мосткам, норовившим схватить высокие и тонкие каблучки туфель зияющими щелями.

Бог ты мой! Ну что стоило этому жлобу Маркелову отправить ее в командировку самолетом? Юная женщина передернула острым плечиком под ремешком сумочки при одном воспоминании о сутках, проведенных в тесном душном купе с тремя мужиками, беспрестанно дувшими пиво и галантно, с их точки зрения, волочившимися за попутчицей! Правда, один из них – флотский офицер лет тридцати с небольшим (кто только придумал эти невразумительные звездочки на погонах!) – был вполне комильфо, но остальные…

А проклятые литовские пограничники с их неумеренной дотошностью?

– Прос-с-ститэ, – передразнила она акцент долговязого рыжего «мытаря», скрупулезно перебиравшего все вещи, высыпанные из сумочки на столик. – Што это у вас-с-с… Корвалол? Невозможно к провозу. Пс-с-сихотропное с-с-средс-с-ство…

А мама тоже хороша: насовала всяких медикаментов, будто провожала дочку куда-нибудь в тропическую Африку! Еще немного, и приняли бы за контрабандистку!

Раздраженно стуча каблучками и волоча за собой неподъемный чемодан на колесиках, девушка прошла через прохладный, ничем в архитектурном плане не примечательный зал ожидания с парочкой мучеников, дремлющих, коротая время до поезда (вероятно, следующего в обратном направлении), и оказалась на залитой клонящимся к западу солнцем привокзальной площади.

«Ну и куда дальше?»

Вера решительно не представляла, куда ей двигаться теперь, как добраться до гостиницы, и вообще – есть ли здесь гостиница? План города, конечно, имелся: выуженный из Интернета и красиво распечатанный на цветном принтере редакционным программистом Максимом, тайным Вериным воздыхателем. Но дело в том, что самая свежая из доступных карт города относилась к 1932 году. Что делать: реалии российской действительности – приграничная зона, до предела к тому же напичканная всякими военными прибамбасами. Но и это еще не проблема. Веда в том, что все надписи на детальнейшей топографической карте оказались сделаны на немецком языке, к тому же неудобочитаемым готическим шрифтом, а сам город там именовался Тейфелькирхеном.

С этой самой цветной, засунутой в прозрачный файл, бумажкой в руках и замерла девушка, в отчаянии пытаясь отыскать что-нибудь вразумительное в мешанине коричневых и зеленых прямоугольничков. Как теперь называется, к примеру, эта Вильгельмштрассе? Или Кронпринцфридрихплатц? Пушкина? Космонавтов? Ленина?..

– Что ищем, красавица? – раздалось совсем рядом, и Вера подскочила от неожиданности.

Из окна зеленой «шестерки», обшарпанной, но с практически бесшумно работающим двигателем, что и позволило ей подкрасться незаметно, выглядывал мужчина лет пятидесяти и широко улыбался, сверкая сплошным рядом металлических зубов. Внешность водитель имел вполне располагающую, но девушка все же приняла независимый вид.

– А вам какое дело?

– Прямое, – еще шире улыбнулся водитель. – Таксист я. Ты с московского?

– Ну да… – постаралась не заметить «тыканья» незнакомого мужчины журналистка.

«Он ведь пожилой уже… Мне в отцы годится…»

– Тогда садись – домчу с ветерком куда нужно.

– Да, но…

– По-божески возьму, не боись! Или ты с этими хочешь?

Таксист кивнул на троих чернявых смуглолицых индивидуумов в кожаных куртках, неодобрительно посматривающих в их сторону от сверкающих лаком красивых автомобилей.

– Н-нет…

– Тогда садись. Я только твой чемоданчик в багажник закину…

Минуту спустя драндулет уже колесил по узеньким, мощенным брусчаткой улочкам старинного города.

– У-у-у! – только покрутил головой Петрович, как он представился девушке, на ее просьбу отвезти к гостинице. – Скажешь тоже – гостиница! Была у нас одна, так давно уже фью-ють, и нету! Прихватизировали приезжие всякие крутые, москвичи… Я не слишком?

– Ничего-ничего, я сама не в Москве родилась.

– А где, коли не секрет?

– Почему секрет? – вздохнула Вера. – Никакого секрета. Я из Челябинска, в Москве восьмой год. Университет и… – она вовремя спохватилась и прикусила язычок – не хватало еще всякому встречному докладывать о редакционном задании. – И все такое.

– Восьмо-ой? – присвистнул таксист. – А лет-то тебе сколько?

– Двадцать пять, – почему-то смутившись, ответила девушка.

– Двадцать пять? – изумился Петрович. – А я-то думал – студенточка, если не школьница… И по каким делам к нам? Или в гости к кому?

– Нет, по делам. Работу собираюсь писать по немецкой архитектуре девятнадцатого века, – соврала Вера, решив, что для таксиста такая причина вполне сойдет.

– Да, архитектуры тут – хоть отбавляй… Удобств мало, а архитектуры – навалом. И девятнадцатого, и прочих веков… Вон, видала? – мужичок, пригнувшись, ткнул корявым пальцем в ветровое стекло.

Взглянув туда, журналистка различила под крышей одного из темно-коричневых зданий рельефное изображение злобного орла с широко раскинутыми крыльями. В лапах пернатый хищник сжимал дубовый венок с частично сколотой, но все равно хорошо различимой свастикой.

– Одно время филиал рейхскомиссариата тут размещался, – со значением в голосе пояснил таксист. – Остланд – слыхала про такой? Чины тут берлинские заседали, бывало…

– А чего же не сбили? – спросила Вера, с трудом обретя дар речи. – Это же…

– Свастика? А кого у нас это интересует?

– Как это «кого»? А власти?

– Э-эх… Поживешь – увидишь… Куда прешь, ворона старая?! – Петрович резко вывернул руль, чтобы объехать выскочившего из еще более узкого переулка-щели велосипедиста, на вид вряд ли намного старше его самого.

– Я тут пару-тройку недель назад одного парня к своей куме на постой устроил… Она вдовая, а квартира большая – вот и сдает комнаты… Так он тоже, говорит, работу пишет… Только не по архитектуре, а по памятникам разным. Тут их у нас до… ну много, в общем, памятников всяких.

Такси как раз пересекало маленькую площадь, в центре которой расположился сумрачный всадник на могучем коне.

– Скульптор тут какой-то знаменитый жил раньше… До войны еще. Причем, не до этой а до той – Первой мировой… Виллен… Виттен… Язык сломаешь, одним словом. Фон-барон какой-то. А памятников всяких наделал – куда там вашему Церетели! Вот и изучай – не хочу…

Петрович рулил минут пять молча, неодобрительно крутя головой, осуждая за неумеренное трудолюбие не то неведомого местного скульптора, не то чересчур известного московского, а потом вдруг оживился:

– Кстати! А может, и тебя к Михайловне моей свезти? Квартира у нее большая, комнатка и для тебя найдется… С оплатой договоримся – свои люди, а?

Конечно, соглашаться на предложение первого встречного не стоило, но чужой город уже сдавил нового пришельца в могучем кулаке брусчатых улиц, навевая тоску, дело шло к вечеру, да еще давала о себе знать почти бессонная ночь…

– Ладно, – кивнула Вера, насколько могла мужественнее. – Везите к своей Михайловне…

* * *

Комната оказалась совсем даже ничего – обжитая, уютная… Если бы еще не умопомрачительной высоты потолки, навевавшие на девушку, выросшую в стандартной «хрущобе», необъяснимую тоску…

– Паутину заметили? Вот, никак не соберусь побелить, – доверительно сообщила Вере хозяйка, не совсем верно истолковав ее взгляды вверх. – Высоко очень, а у меня давление… Боюсь со стремянки сверзиться, если голова закружится. Раньше-то у меня всеми ремонтными делами Валера заправлял…

Татьяна Михайловна пригорюнилась и вытащила из кармана цветастого домашнего халата скомканный платочек, чтобы промокнуть повлажневшие глаза.

– Нет, ничего, – поспешила успокоить непритворно расстроенную женщину журналистка. – Никакой паутины не вижу… А Валера – это кто?

– Муж ейный, Шандорин Валерий Степанович, – пояснил Петрович, все еще топчущийся, словно конь, в коридоре, хотя в его присутствии надобности уже вроде бы не было. – Крестный моего Витьки, а мне, соответственно, кум. А она, Михайловна то есть, значит, кума мне будет…

– Ой, извините, пожалуйста, Татьяна Михайловна! – смущенно перебила генеалогические изыскания таксиста Вера, запоздало сообразив, что сморозила глупость: ясно же было сказано – вдова!

– Ничего-ничего, дочка… Я уже привыкла. Шестой год пошел, как схоронила…

Девушка хотела было по-житейски поинтересоваться причиной смерти, но воздержалась: чего зря бередить душу человеку?

– Инфаркт у него был, – сама пояснила хозяйка, видимо, радуясь новому слушателю. – Первый-то ничего, легко перенес. Забывать уж стали, а тут – бац… И все, нет моего Валерочки…

Женщина порывисто вздохнула, промокнула глаза еще раз и сменила тему:

– Да что это я все про свое, да про плохое… Ну как, подходит вам жилье? Тут Лариска наша жила, пока замуж не выскочила. Упорхнула, егоза, в Калининград и только раз в полгода нос кажет. А я и не меняла ничего. Вам-то вроде как и удобнее в девичьей будет…

Вера сама не знала, рада она или нет.

С одной стороны, она вообще-то ожидала увидеть какую-нибудь комнатенку с облезлыми стенами, лампочкой под потолком и, в лучшем случае, металлической койкой. А тут такая роскошь: раскладной диван, накрытый пестрым покрывалом, чистенькие обои на стенах, шторы, письменный стол со старинной лампой… Но правду говорят: в обжитой комнате витает часть души предыдущего жильца… Девушка всегда тонко чувствовала это и с трудом устраивалась на новых местах: в студенческом общежитии, например, на съемных квартирах… В обезличенном быте гостиницы ей было бы проще, даже при сомнительном отечественном уюте и радушии сферы обслуживания.

– Я ведь недорого прошу, – забеспокоилась вдова. – По-божески, так сказать. Хотя, если много…

– Нет-нет, все в порядке! – успокоила ее Вера, доставая из сумочки деньги: чего грешить – в Москве за такую сумму не снимешь комнату и на ночь, даже на окраине, не то что на две недели. – Вот, возьмите, пожалуйста.

– Ой! Вы мне, кажется, лишнего дали! – испугалась Татьяна Михайловна, подрагивающими пальцами пересчитывающая купюры. – А у меня сдачи не будет с тысячи… Петрович, ты не разменяешь?..

– Ничего-ничего! Не надо сдачи. Когда съезжать буду – тогда и рассчитаемся.

Женщина была откровенно симпатична Вере и чем-то напоминала мамину сестру тетю Галю…

– Тогда я чайку вам заварю с дороги! – засуетилась хозяйка. – Вы пока обустраивайтесь…

– А может, этого… – Петрович выразительно щелкнул себя по шее. – Отметим новоселье? У тебя есть, Михайловна? А то я и сбегать могу. Я вроде как смену свою закончил…

– Знаешь, – решительно подтолкнула таксиста к выходу Татьяна Михайловна, – иди себе! Девушка с дороги, устала, а тебе все неймется… Ступай домой, к жене, отмечала!

– Ну, как знаете… – с обидой в голосе пробубнил не встретивший понимания Петрович из прихожей. – Я ведь от чистого сердца предложил… Прощевайте! – крикнул он специально для Веры. – Если нужно будет чего – звоните…

– Позвоним, позвоним! Ступай…

Щелкнул дверной замок, и через несколько секунд в дверь комнаты деликатно постучали.

– Ну, так я ставлю чай, Верочка?

– Может быть, чуть позже, Татьяна Михайловна, – умоляющим голосом попросила девушка, чувствуя, что смертельно устала. – Можно, я душ приму?

– Конечно-конечно, милая! Ванная справа по коридору. Даже ванну прими, если хочешь… Там у меня чисто, все прибрано. Полотенчико нужно?

– Спасибо, у меня все есть.

– Ну и ладушки…

Мягкое шлепанье домашних тапочек куда-то удалилось.

Удивляясь, как это она еще не рухнула без сил на сверкающий паркет, Вера распаковала чемодан, достала сложенное махровое полотенце, свежее белье, зубную щетку с пастой, еще кое-какие мелочи…

А как же с постелью?! Она-то, дуреха, надеялась на гостиницу…

Девушка погладила ладонью пушистое покрывало и решила, что одну ночь можно будет вполне обойтись тем, что под рукой. В комнате тепло – спать можно в халате, не укрываясь… А завтра она купит пару комплектов постельного белья в ближайшем магазине. Денег, слава богу, хватает…

Через полчаса она, разнеженная и умиротворенная, выходила из ванной комнаты, облаченная в длинный халат и с накрученным на голове высоким тюрбаном из полотенца. Старинная ванна действительно оказалась чем-то потрясающим: большая, глубокая, не то что современные «маломерки», в которых мыться можно только скрючившись… А чуть пожелтевший от времени кафель с умилительными розовыми купидончиками и сказочными принцессами? Да такую плитку можно поштучно на аукционе продавать!..

– Добрый вечер…

Вера, вздрогнув от испуга, резко обернулась: голос был ей совершенно незнаком.

У двери в комнату напротив Вериной, держась за бронзовую ручку в виде львиной головы, стоял высокий широкоплечий молодой человек в темной куртке и таких же джинсах. Девушке сразу же бросились в глаза светлые пышные волосы, намного длиннее, чем этого требует современная мода, и «профессорские» очки в тоненькой металлической оправе. Короткую бородку, твердые скулы и прямой нос она разглядела чуть позже.

– Ой… Здравствуйте…

Парень в упор глядел на Веру своими серыми глазами и, кажется, совсем не собирался продолжать беседу, поэтому она быстренько юркнула мимо него и заперлась у себя в комнате. Мгновение спустя щелкнул замок противоположной.

– Тоже мне…

Журналистка уже поняла, что неразговорчивый сосед – тот самый молодой ученый, интересующийся старинными статуями. Не общежитие же, в конце концов, здесь у Татьяны Михайловны!..

Стоя у окна, Вера долго глядела на освещенный лучом уличного фонаря пятачок брусчатки. В горле почему-то стоял комок.

Ох, как похож этот историк скульптуры на Владика… До неприличия похож. Если бы снять с него очки, сбрить бородку, коротко постричь «львиную гриву»…

– Все! – вслух одернула себя девушка, с треском задергивая шторы на кольцах. – Размечталась, дурочка! В Москве твой Владька! И давно уже не твой, кстати… Поэтому – живо спать!

Подойдя к дивану, она с изумлением увидела стопочку чистого и еще теплого после глаженья постельного белья, аккуратно пристроенную на журнальный столик…

* * *

Странно: еще час назад Вере казалось, что она провалится в сон, лишь только ее голова коснется подушки, но вот свет уже давно потушен, а долгожданного Морфея^[7] все нет и нет…

Под закрытыми веками продолжали метаться яркие дневные образы: смеющийся моряк в расстегнутом на груди кителе, мелькающие за окном вагона черепичные кровли игрушечных домиков, сердитая проводница, разлапистый кирпичный орел под крышей… «Стоп! Так не пойдет! Проваляешься так ночь, уснешь под утро и потом весь день будешь ползать сонной мухой… Давай-ка…»

Девушка решительно отбросила одеяло, скользнула в тапочки и снова отомкнула чемодан.

Через пару минут на столике тихонько гудел загружающийся «ноутбук», а Вера нетерпеливо постукивала ноготками по полированной столешнице рядом со стопочкой девственно-чистых листов.

Наконец-то! Убрав громкость динамиков почти до нуля, журналистка привычно порхала пальчиками по клавиатуре, поминутно сверяясь с извлеченными из могучей памяти заморской игрушки файлами. Параллельно покрывался ровными ученически-красивыми строчками очередной листок. Правда, вся эта красота тут же безжалостно перечеркивалась, вымарывалась, поверх коряво вписывались новые слова, которые, в свою очередь, мгновенно подвергались экзекуции…

Итак, что мы имеем?

Верхушка печально знаменитой финансово-коммерческой группы «Гишпания» (которую так и тянет назвать просто бандой) с неизвестными целями оказалась в одном из заштатных городков самого западного региона Российской Федерации. Планы она, заметим, вынашивала отнюдь не мирные, о чем свидетельствует довольно крупный отряд «телохранителей». Вопрос: что такого лакомого для себя могла найти стая серьезных хищников в этой глуши?..

Вера поставила жирный вопросительный знак и долго задумчиво обводила его ручкой, до тех пор пока не превратила в толстую изогнутую сосиску.

Ладно.

Чем занимались «гишпанцы» в городе два дня, остается покрытым мраком. Об этом упорно молчат все газеты и телеканалы, освещавшие громкое событие, а не освещал его только ленивый.

Вопрос второй.

Ночью в бывшей гостинице завода «Красный литейщик», где обосновались «гишпанцы», вспыхнул скоротечный бой. Ну, с одной стороны стреляли «гишпанские» боевики-телохранители, а с другой?

Далее.

В конце концов все (!) приезжие оказались перебиты, а сам глава «Гишпании», некто Гавриил Игоревич Шалаев, помощник известного депутата и личность весьма одиозная, застрелился самостоятельно… Почему? Может быть, ему помогли?