Наше первое боевое задание - поддержать артиллерийским огнем армейские подразделения в районе Дофиновки, пригородного селения к востоку от Одессы. Задача вообще-то не из сложных. Но для "Ташкента" это, в сущности, первая практическая стрельба главным калибром, если не считать того случая, когда наши башни выпустили по нескольку снарядов на Севастопольском внешнем рейде. И потому понятно, что артиллеристы волнуются, а с ними и весь экипаж.
      Стрелять предстоит с высадкой на берег собственного корректировочного поста. Корпост возглавляет лейтенант Григорий Борисенко, командир группы управления артиллерийской боевой части.
      Это добродушный, несколько флегматичный толстяк, никогда не обижающийся на товарищеские шутки в кают-компании, которые вызывает, во-первых, невероятный аппетит Борисенко, а во-вторых, общепризнанное его внешнее сходство с Наполеоном. Наш "Наполеон", выглядит в своей новой роли довольно внушительно он в каске, при нагане, на поясе гранаты. Гранаты и каски, а также винтовки получили и входящие в состав корпоста радисты Фишич и Скворцов, Краснофлотец Чащин, назначенный для их охраны, снабжен ручным пулеметом Дегтярева.
      Корректировщики со своей рацией и солидным сухим пайком (о нем Борисенко проявил особую заботу) еще ночью отправились к назначенной им точке побережья на корабельном барказе. "Ташкентцы" сердечно их напутствовали. Как-никак люди пошли на передний край, а это и необычно, и заманчиво для моряков, которым редко выпадает случай увидеть врага вблизи.
      К Дофиновке с нами идет один эсминец, два других поворачивают к западу - у них своя позиция. Идти нам недалеко, всего несколько миль. Башни уже развернуты в сторону берега.
      С нетерпением ждем исходных данных от Борисенко. Общее возбуждение захватило и комдива. Он не может устоять на месте и начинает шагать взад и вперед по мостику. Пермский старше меня, наверное, лет на шесть-семь, но и для него это первый настоящий, не учебный, бой, как и для всех на "Ташкенте".
      Связист Балмасов появляется с бланком в руке - координаты цели! Новик и Еремеев быстро производят расчеты. В башнях - все на "товсь".
      - Через минуту будем в точке залпа! - объявляет штурман.
      Итак, начинаем... Николай Спиридонович Новик подает со своего КДП командно-дальномерного поста - первую боевую команду в башни.
      Гремит залп, отдаваясь легкой дрожью во всем корабельном корпусе. Голосок у новых "стотридцаток" как будто ничего, посолиднее, чем был у орудий на всех кораблях, которыми я командовал прежде. Но пошел ли наш первый залп куда надо?
      На тренировках по управлению огнем бывает такая команда: "Время остановить". Там это - привычная условность, необходимая, чтобы проверить правильность расчетов. А сейчас кажется, будто время в самом деле остановило свой бег - так долго ничего не сообщают корректировщики. Потом едва поверилось, что после залпа прошло всего полторы минуты.
      Сколько успели передумать и Новик, и Еремеев, и я. Как ни будь натренирован в расчетах на открытие огня, а первый залп - это первый залп, и если он производится из новых для тебя орудий по цели, от которой близки наши позиции, - тут придет в голову всякое. Страшное это дело даже в мыслях ударить по своим...
      Тревоги и сомнения разом снимает Балмасов, прильнувший к переговорной трубе с центральной радиорубкой:
      - Товарищ командир! Корректировочный пост передает: залп упал в расположении противника!
      Военком Сергеев мгновенно оказывается у микрофона боевой трансляции. Он сообщает артиллеристам в башнях, машинистам у турбин, всему экипажу, стоящему на своих постах:
      - Товарищи! Наш первый залп попал в цель! Снаряды "Ташкента" бьют по врагу!
      Получаем от Борисенко корректировку. Даем второй залп, третий, переходим на поражение... Вслед за нами открыл огонь миноносец.
      Борисенко доносит, что нашим огнем уничтожено шесть автомашин, и, давая новую корректуру, просит ударить шрапнелью по кукурузному полю, где засели вражеские автоматчики. Они, оказывается, обнаружили и обстреливают корпост. "Мешают работе", - поясняет Борисенко.
      - А снаряды-то летят с персональными адресами! - говорит Сергеев, уже наведавшийся во вторую башню и вернувшийся снова на мостик. Он рассказывает, что строевой Борищук, расписанный на подаче снарядов, успевает перед погрузкой в элеватор надписывать мелом: "Гитлеру", "Антонеску"...
      "Хорошо стреляете! Видим бегущих фашистов!" - передают корректировщики. Комиссар повторяет их донесение по трансляции.
      Ко мне торопливо подходит Балмасов. Он чем-то взбудоражен, шрам на лице от волнения побагровел еще сильнее. Стараясь перекричать грохочущие залпы, связист объясняет: в наши переговоры с корпостом влез чужой радист, который пытается давать ложную корректировку.
      Пока соображаем, как быть, наш Фишич, тоже услышавший вражеского радиолазутчика, сам находит выход. "Действительны только сообщения с фамилиями своих радистов", - предупреждает он. И каждая корректура предваряется изменяющимся все время паролем: "Королеву... Мухину... Козленке... Айзину..." Исчерпав фамилии своих товарищей на корабле, радисты корпоста пускают в ход собственные: "Фишичу... Скворцову..." А вражеский радист уж замолчал - понял, что его перехитрили.
      Огонь ведем на малом ходу, делая вдоль берега короткие галсы. Зенитчики наготове у своих автоматов и пулеметов, во все глаза смотрят распределенные по секторам наблюдатели. Однако, несмотря на ясную погоду, немецкой авиации в воздухе сегодня нет. Может быть, услали ее куда-нибудь, не ожидая здесь наших кораблей?
      Внезапно недалеко от борта разрывается с резким противным треском довольно крупный снаряд. Над водой поплыл желтоватый дымок. Второй снаряд упал еще ближе. Осколки пронеслись чуть не прямо над мостиком, и кто-то инстинктивно пригнулся.
      Новик классифицирует: снаряды бризантного действия, калибр дюйма четыре-пять. Откуда вдруг взялась эта батарея?..
      - По кораблю стреляют из лесопосадки, что под холмами! - докладывают Новику из второй башни.
      Возможно, это полевая батарея, только что выдвинутая на новую позицию. Жаль, нашим корректировщикам не видна лесопосадка, где она укрывается.
      Сбивая пристрелку противника изменением хода, ведем огонь по прежним целям. А фашистские бомбардировщики появились в этот день, лишь когда корабли, выполнив задачу, возвращались в гавань.
      После швартовки обходим с комиссаром кубрики и боевые посты. Матросы воодушевились. Это надо понять: столько ждали, когда же наконец сможем ударить по врагу, который топчет родную землю...
      - А как бы, товарищ командир, пощупать ту батарею, что прячется в лесочке? - обращается ко мне визирщик второй башни Николай Бобров. - Если подойти к бережку чуть поближе, мы бы ее разглядели!
      Этот Бобров первым и заметил, что по кораблю стреляют из лесопосадки. Обещаю выяснить, когда буду вечером в штабе, нельзя ли, в самом деле, несколько приблизиться к берегу, если пошлют завтра на ту же позицию.
      Тогда уж дадим ей прикурить! - заверяют краснофлотцы.
      Вернулись корректировщики. Их окружают на палубе таким плотным живым кольцом, что опоздавшим уже трудно пробиться к героям дня. А каждому хочется поговорить с теми, кто сегодня собственными глазами видел фашистов и даже был обстрелян засевшими в кукурузе автоматчиками.
      Личный состав корпоста горд вниманием товарищей. Только Борисенко флегматичен и невозмутим, как обычно. Вступив на корабельную палубу, он первым делом осведомляется, не забыли ли заявить для его команды расход на ужин...
      Поздно вечером идем с комдивом в штаб базы уточнить обстановку и получить задание на следующий день. Улицы затемненного города безлюдны, движения почти нет. Гнетущее впечатление производят скелеты больших жилых домов, разбитых бомбами, - это я вижу впервые. Местами на нашем пути встречаются груды камня и не засыпанные еще воронки. Очевидно, это последствия сегодняшнего налета. Какими веселыми, многолюдными были совсем недавно улицы этого прекрасного города! Едва верится, что это та самая Одесса - так изменила ее лицо война.
      В оперативном отделе штаба кратко докладываю о действиях "Ташкента". Будь наша первая практическая стрельба не боевой, а учебной, Новик и его помощники не один день просидели бы над составлением отчетов и вычерчиванием графиков, которых сейчас никто не требует.
      Получаю задание на завтра, аналогичное сегодняшнему. Попутно спрашиваю, не заняться ли батареей, обнаруженной в лесопосадке. На это дают "добро". Пермский решает, что пойдет завтра не с нами, а на одном из эсминцев.
      На войне быстро привыкаешь к тому, что недавно было необычным, новым. Вторая стрельба по берегу прошла уже гораздо спокойнее: меньше переживаний, больше уверенности в своих действиях. Основным событием нового боевого дня явилось подавление вражеской полевой батареи, скрывавшейся в молодом лесочке. Приблизительное место батареи было нам уже известно.
      - Пусть только себя покажет, тут мы ее и накроем! - пообещал Николай Спиридонович Новик.
      Свое обещание командир БЧ-II выполнил. Завязавшаяся артиллерийская дуэль длилась недолго. После нескольких залпов наших башен батарея замолчала. Дальномерщики, которым в этот раз удалось хорошо ее рассмотреть, доложили, что две вражеские пушки уничтожены, а две другие, по-видимому, повреждены.
      Старпом торжественно огласил по трансляции составленный прямо на мостике приказ с объявлением благодарности артиллеристам, достигшим пусть скромного, но бесспорного боевого успеха. А Балмасов и его радисты уже вели переговоры с корпостом, и несколько минут спустя орудийные башни ударили по указанным с берега новым целям.
      Около полудня мы приняли радиограмму с приказанием следовать в Севастополь для конвоирования отправляющихся в Одессу транспортов. На курсе отхода дали еще парочку залпов всеми башнями - пусть подольше помнят гитлеровцы черноморский корабельный огонек! Корпосту я приказал ждать нашего возвращения на крейсере "Коминтерн".
      И в этот день нам повезло: пока были на огневой позиции, самолеты противника не показывались. Мы тогда не знали, что фашистское командование отвечает на появление под Одессой быстроходных артиллерийских кораблей переброской сюда со Средиземного моря пикирующих бомбардировщиков "Юнкерс-87" с экипажами, имеющими опыт атак по морским целям.
      Повторяю, первые наши боевые стрельбы были в общем простыми. Но это не мешало мне, подводя мысленно им итог, испытывать чувство удовлетворения. Скороспелая и далеко не завершенная огневая подготовка экипажа давала все-таки неплохие результаты. Воевать корабль мог - это факт. А учиться воевать лучше и лучше придется всю войну.
      В море бывает всякое.
      "Ташкент" идет головным, миноносцы у нас в кильватере. Слева уже показался Тендровский маяк, за ним видна узкая, поросшая мелким кустарником песчаная коса.
      Эти места хорошо знакомы черноморцам. В горячую пору летней учебы эскадра, бывало, надолго приходила из Севастополя на уединенный Тендровский рейд. Тут стояли и крейсера, и линкор, и множество кораблей поменьше. С рассветом на рейде начиналось оживленное движение: одни корабли снимаются с якоря, другие возвращаются после выполнения ночных учебных задач. Из морской дали доносится гул орудий... А в воскресные дни по рейду скользили десятки шлюпок под парусами. Весело проходили вечера. Летом на косе постоянно находились бригады рыболовецких колхозов, и молодые рыбачки любили потанцевать, попеть с краснофлотцами.
      Теперь рейд пустынен, а на косе развернут Тендровский боевой участок береговой обороны, прикрывающий морскую дорогу между Крымом и осажденной Одессой.
      В море пока спокойно. Но сама возможность спокойных, без помех со стороны противника, переходов, особенно днем, кажется, еще не укладывается в сознании многих членов нашего экипажа. Люди, настроенные на высокую бдительность, внутренне убеждены, что противник вот-вот должен появиться, если не в воздухе, так на воде. И если противник не появляется, его все равно обнаруживают.
      - Перископ справа, курсовой сорок, дистанция три кабельтова!
      - Перископ слева, курсовой сто двадцать, два кабельтова!
      За час поступает три-четыре таких доклада, а то и больше. Каждый доклад заставляет менять курс, уклоняться от предполагаемой подводной лодки соответствующим маневром, который повторяют корабли, идущие за нами. А их наблюдатели в свою очередь обнаруживают другие "подводные лодки".
      Что только не принимается за перископ! Плавающая консервная банка, кусок намокшего дерева, оторвавшийся поплавок рыбацкой сети... Или просто мелькнет что-то неясное под гребешком волны - и на мостик идет очередной доклад. А командиру некогда выяснять его достоверность: если уж отворачивать, то немедленно.
      Как же быть с этим? Ругать чересчур усердных наблюдателей, не принимать их доклады во внимание? Но ведь вражеские подводные лодки на Черном море существуют. Потопление одной из них нашими катерами-охотниками уже подтвердилось, еще две или три потоплены предположительно. Атака из-под воды всегда возможна, и своевременное обнаружение действительного перископа вопрос жизни или смерти для корабля и всех нас. Однако нужно как-то сократить число ложных докладов, нервирующих ходовую вахту.
      Пока не происходит никаких особых событий, поочередно вызываю на мостик командиров боевых частей. Осведомляюсь о состоянии техники, о замечаниях по вахте, о том, как вообще держатся и несут службу наши люди. И поскольку от всех подразделений выделяются дополнительные наблюдатели, говорим с каждым командиром и о претензиях к ним.
      Потом на якорной стоянке наблюдателей специально собирал и вразумлял комиссар корабля. Линию по отношению к ним мы взяли такую: пусть каждый не только учится распознавать разные плавающие предметы, которых в море всегда хватает, но и возьмет на себя больше ответственности за свои доклады, а не бьет тревогу, когда и сам чувствует, что ему просто что-то померещилось в волнах.
      А старпому не дает покоя новое противоминное защитное устройство. После того как на циркуляции палубу чуть-чуть захлестнуло волной, обмотка, в который уж раз, заискрила и дала дымок. Пришлось, конечно, отключать питание. Латышев и электрики "приводят в чувство" свое капризное заведование.
      - А что будет, когда начнутся осенние штормы? - ворчит Иван Иванович Орловский. - Не нравится мне, товарищ командир, это хозяйство.
      Мне тоже не нравится - с размагничивающим устройством действительно много мороки. Но что поделаешь, если лучшего пока нет! Решаем при первой же возможности переделать кожух над ватервейсами, чтобы он более надежно защищал обмотку от воды.
      Разговор об обмотке прерывает доклад с КДП. Дальномерщик Григорий Подгорный обнаружил справа по курсу в полумиле от корабля плывущего человека. Скоро его рассмотрели и сигнальщики в стереотрубу. Человек плывет к кораблям, машет рукой.
      Уменьшаю ход и подворачиваю навстречу пловцу. Миноносцы, на которых еще не знают, в чем дело, повторяют маневр "Ташкента". Еремеев настороженно следит за моими действиями. Мы со штурманом уже научились понимать друг друга без лишних слов. Знаю: если подойдем слишком близко к кромке военного фарватера, он вовремя предупредит.
      Вдруг прямо по носу появляется немецкий бомбардировщик. Он летит встречным курсом очень низко, почти на бреющем. Наши зенитные автоматы открыли огонь, застрочили и пулеметы. Самолет несется вдоль строя кораблей, весь окруженный разрывами снарядов. Потом пытается отвернуть, но уже поздно. "Юнкерс" плюхается в воду, отскакивает от нее, как на пружинах, и плюхается снова, теперь уже окончательно. Мгновение - и он скрывается под водой.
      Сразу вспоминаю про плывущего человека, о котором совсем было забыл в горячке этой минуты. До него уже не больше ста метров. Чтобы не задеть пловца винтами, приходится дать задний ход. Фрозе командует спуском барказа.
      А несколько минут спустя, когда барказ с подобранным из воды человеком уже подходил под тали, у борта неожиданно раздались револьверные выстрелы и какой-то шум, быстро утихший. Затем Фрозе появился на мостике, ведя под руку незнакомца в мокром разорванном комбинезоне. По щеке человека струилась кровь.
      - Вот, товарищ командир, подобрали, а он еще стреляет! - выкрикнул возбужденный Сергей Константинович, протягивая мне отобранный у спасенного пистолет. - Смахивает на фашиста...
      Пистолет, однако, советский - ТТ. О комбинезоне ничего не скажешь - такой может быть и нашим, и чужим. А человек стоит и молчит, он явно не в себе. Но глаза его мне понравились. Честные глаза, хорошие.
      - Отведите в лазарет, пусть доктор перевяжет. Потом разберемся, - сказал я помощнику.
      И тут незнакомец, будто проглотив какой-то комок, наконец заговорил:
      - Подождите, товарищ командир, сейчас все расскажу... Я старший лейтенант Данилко. Спасибо, что спасли!.. Еще больше спасибо, что сбили эту сволочь! Он тут носился над водой, чтоб меня прикончить...
      Спасенный оказался командиром звена флотской истребительной эскадрильи, базирующейся под Одессой. Увлекшись воздушным боем, он погнался за группой отбомбившихся вражеских самолетов. Над Тендрой сбил один из шестерки бомбардировщиков, которых держал в поле зрения. Тут же обнаружил, что горючее на исходе, а боезапас кончился. Хотел идти на таран, но бомбардировщики пушечным огнем повредили мотор. Истребитель кое-как спланировал на воду, и летчик, будучи уже ранен, успел выбраться из кабины прежде, чем самолет затонул. А фашистский бомбардировщик - он один здесь остался, остальные скрылись из виду - принялся летать взад и вперед над морем, обстреливая плывущего летчика из пулеметов. Этого фашиста мы и отправили на дно. Должно быть, ослепленный звериной яростью, он видел только человека на воде и не сразу заметил приближавшиеся корабли.
      Плавая на спасательном поясе, летчик все время держал в руке пистолет. Когда фашистский самолет проносился над ним, он, не имея другого оружия, отвечал на пулеметные очереди "юнкерса" выстрелами из ТТ по его кабине. Затем понял, что это бесполезно, и решил поберечь последние патроны. Когда летчика подняли на барказ, он разрядил пистолет в воду, чего наши моряки, понятно, никак не ожидали. Это была непроизвольная реакция человека, испытавшего крайнее нервное напряжение, - действие, которому потом и сам он не находил объяснений.
      По приходе в Севастополь летчика отправили в Морской госпиталь. А через некоторое время на одном из совещаний в штабе ко мне подошел командующий военно-воздушными силами Черноморского флота генерал-майор авиации Н.А. Остряков.
      - Вы командир "Ташкента"? - спросил он. - Отличного истребителя вы нам сохранили! Данилко снова в строю и воюет геройски.
      В очередной переход Севастополь - Одесса отправляюсь не только командиром корабля, но и начальником конвоя. В его составе теплоход "Абхазия", ставший военным транспортом, и другие суда. У них на борту новые, только что сформированные подразделения морской пехоты и грузы для осажденного города: военная техника, боеприпасы, медикаменты. Кроме "Ташкента" с транспортами идут четыре катера-охотника. Главная их задача - уберечь суда от атак подводных лодок.
      Конвоирование грузовых судов с Гражданскими экипажами - новая функция легких сил флота. Вообще-то она не так уж нова. И в первую мировую войну проводкой конвоев на морских коммуникациях было занято много боевых кораблей различных стран. Но о том, что нам придется заниматься этим на Черном море, мы как-то не думали. Правда, особой подготовки конвоирование почти не потребовало. А капитаны транспортов - люди бывалые, прекрасные моряки.
      Невдалеке от мыса Тарханкут на конвой налетела группа бомбардировщиков, коварно зашедших со стороны нашего берега. Но в этом районе конвой еще прикрывался истребителями с крымских аэродромов. Они смело ринулись на фашистов, превосходивших их числом, и завязали воздушный бой. Строй бомбардировщиков рассыпался, бомбы были беспорядочно сброшены в море. Никаких повреждений транспорты не имели.
      До выхода, в Севастополе, с корабельными зенитчиками обсуждались практические вопросы, поставленные в порядок дня опытом последних столкновений с неприятельской авиацией. Зенитчики уже привыкли, не мешкая, открывать огонь без команды, дорожить каждой секундой. Но нужно также научиться вовремя переносить огонь с одной цели на другую. Это особенно важно в связи с тем, что самолеты иногда атакуют корабль одновременно с разных направлений.
      На батарее зенитных автоматов очень дружный, почти полностью комсомольский боевой коллектив. Тут несколько больше, чем в других подразделениях, молодых краснофлотцев, но зато отличаются солидностью, флотской опытностью командиры расчетов - старшины 2-й статьи Григорий Гутник, Евдоким Пироженко, Павел Филенко, Василий Панов, Михаил Вавилов, Игнат Потарыкин. Они серьезно, самокритично разбирают свою боевую работу после каждой стрельбы. И не разуверяются в своем оружии, когда обнаруживают в нем "слабины", о которых раньше не подозревали.
      Однако их, конечно, беспокоит разрыв между потолком действительного огня наших автоматов и потолком фашистских бомбардировщиков. Поднимешься на площадку к зенитчикам, спросишь, как настроение, и кто-нибудь обязательно скажет:
      - Настроение, товарищ командир, нормальное, только вот никак не достаем до тех самолетов, что летят повыше...
      На крыльях ходового мостика установлены крупнокалиберные пулеметы ДШК. Тут расписан и командир отделения пулеметчиков старшина 2-й статья Василий Мамонтов, секретарь комсомольской организации БЧ-II. Посты пулеметчиков у меня под рукой, и нередко при отражении воздушных атак я сам направляю их огонь.
      Мы условились с пулеметчиками так: если во время стрельбы дам свисток (звук свистка слышен и сквозь трескотню пулеметов), значит, надо оглянуться, и я рукой покажу новую цель. Однако уговор помогает не всегда. До боя про условный сигнал помнят. Но когда фашистский самолет взят на мушку, иной пулеметчик, "вцепившись" в него, ничего больше не воспринимает, никакого свистка не слышит. Не замечает он и другого самолета, который уже ближе и опаснее для корабля. Чтобы добиться перенесения огня на новую цель, мне приходится хватать такого пулеметчика за руку.
      После отражения налета на транспорты вновь объясняю Мамонтову, к чему все это может привести. Комсорг дает слово, что в его отделении будет порядок. Люди ведут себя самоотверженно, ради победы в каждом бою готовы на все. Но война требует и большого умения, и определенных привычек, навыков. Вырабатывать их надо быстрее, нельзя ждать, пока они сложатся сами собой.
      Идет к концу август. Стоят погожие дни, на море штиль. Только ход корабля создает легкий ветерок, от которого так легко дышится на мостике. Сейчас самая золотая пора черноморского лета, но нынче ее едва замечаешь.
      День начинается и кончается сводкой Совинформбюро. Ее слушают в кубриках и кают-компании в настороженной тишине, слушают с тревогой и надеждой - должен же когда-то начаться на фронте перелом...
      Пока обстановка продолжает осложняться. Немцы прорвались к Днепру и уже реально угрожают Крыму. Под Одессой враг вновь потеснил наши части. Усилились бомбежки и артиллерийский обстрел города, растет число жертв среди населения. Когда мы приходили в Одессу в прошлый раз, я отпускал на берег краснофлотца Фесенко: у него там родители и сестры. Вернувшись на корабль, Фесенко рассказал, как трудно приходится одесситам. Плохо у них с водой - враг захватил основной приемник водопровода на Днестре. Но город держится стойко, и помощь ему усиливается, в том числе со стороны флота. Нам известно, что в Одессу идут крейсера "Красный Кавказ" и "Красный Крым", лидер "Харьков".
      На одесской земле сражается Первый морской полк, в рядах которого двенадцать посланцев нашего экипажа. Мы получили через политотдел краткую, без подробностей, весточку о том, что все они живы и воюют отлично. Комиссар рассказал об этом на политинформации, и сразу же посыпались новые рапорты.
      В первый раз за долгое время мы с Сергеевым не пришли к единому мнению: он считал, что еще человек двадцать отпустить можно, а я возражал и настоял на своем. Но чувствую, посылать матросов в морскую пехоту еще будем.
      Два августовских дня
      Тридцатое августа... Вчера мы снова пришли с транспортами в Одессу, и у нас был здесь горячий и успешный боевой день. "Ташкент" подавил вражескую дальнобойную батарею, которая в последнее время держала под обстрелом порт, а накануне потопила буксир, нанесла повреждения эсминцу "Фрунзе".
      В штабе базы я встретил командира "Фрунзе" капитан-лейтенанта П.А. Бобровникова. Китель на нем внакидку, под кителем видны бинты. Оказывается, Бобровникова задело осколком, пролетавшим через мостик. Его хотели прямо из штаба отправить в госпиталь, но капитан-лейтенант решительно воспротивился: "На мостике ранило, на мостике и вылечусь. Разве сейчас до госпиталей!".
      Глядя на него, я вспомнил, как и у нас над мостиком пронеслись осколки, когда разорвался у воды бризантный снаряд, и как я подавил тогда инстинктивное желание нагнуться. Небось и Бобровников так. А ведь, пожалуй, нагнуться в подобном случае не так уж зазорно...
      Вот эту батарею нам и поручили вчера привести к молчанию. Перед самой съемкой со швартовов к лидеру подошел меднотрубый катерок крейсера "Коминтерн", и на борт к нам поднялся контр-адмирал Д.Д. Вдовиченко: "Хочу поглядеть, как стреляете!" "Ташкент" вышел из гавани под флагом командира Отряда поддержки Северо-Западного района.
      Батарея первой открыла огонь по кораблю - сразу, как только мы миновали боновые ворота порта. Сперва у нее получались недолеты, а следующие снаряды легли в кабельтове-двух за кормой лидера. Батарея закончила пристрелку, переходит на поражение. Нам же ее не видно - ни одной вспышки орудийных выстрелов на берегу заметить не удалось...
      Артиллерийским зигзагом вывожу корабль из зоны обстрела. По вызову контр-адмирала Вдовиченко из гавани - она совсем близко - идут стоявшие наготове эсминец "Смышленый" и два катера-охотника. Они прикрывают "Ташкент" дымовой завесой.
      Все это отнюдь не означало выхода из боя. Когда батарея умолкла, лидер снова начал приближаться к ней. С дистанции 80 кабельтов наши башни открыли огонь по площади предположительного места батареи. Она ответила нам и опять довольно быстро пристрелялась. Пришлось снова прибегнуть к зигзагу и отойти подальше. И еще раз командир "Смышленого" капитан 3 ранга В. Тихомиров-Шегула, смело маневрируя под обстрелом, поставил для нас завесу.
      Задача оказалась куда труднее прежних, но отступаться мы не собирались. Немного выждав, делаем еще один, третий, заход. Подойдя на милю ближе, чем в прошлый раз, возобновляем обстрел того же квадрата. Первые ответные залпы противника ложатся с недолетом... И не успевает батарея пристреляться, как дальномерщик Подгорный (тот, что недавно первым разглядел в море сбитого летчика) засекает легкий оранжевый отсвет, скользнувший в складках берегового склона.
      Так мы узнали, где скрыта батарея. Вспышки следующего ее залпа увидел и Николай Спиридонович Новик. Стрельба, начатая по площади, продолжалась уже по наблюдаемой цели. Ведя огонь, мы приближались к берегу - теперь это было оправдано.
      Когда дистанция сократилась до 54 кабельтов, батарея замолчала. Уже несколько минут за нею наблюдал не видевший ее раньше корабельный корпост. "Противник в панике, солдаты бегут от разбитых орудий", - передал по радио лейтенант Борисенко. Но Новику довелось взглянуть на результаты своей работы собственными глазами: и накрытие цели, и то, как разбегались уцелевшие фашистские артиллеристы, было хорошо видно нашим дальномерщикам и управляющему огнем.
      На девяносто седьмом снаряде (считая и те, что выпустили по площади) стрельба была окончена. Еще в районе огневой позиции контр-адмирал Вдовиченко объявил экипажу лидера благодарность за отличное выполнение боевой задачи.
      Когда мы входили в порт, по кораблям, стоявшим в Одессе, передавался лестный для нас семафор командира Отряда поддержки: "Учитесь стрелять и вести себя под огнем у моряков лидера "Ташкент".
      Так закончился этот памятный августовский день. А нашим корректировщикам, прежде чем они вернулись на корабль, пришлось выдержать бой с группой фашистских автоматчиков. Был момент, когда гитлеровцы почти окружили корпост, но моряки отбились - выручил пулемет Чащина.
      Сегодня тоже стреляем с корпостом. В паузы между залпами наших башен доносится орудийный гул с другой огневой позиции - от Большого фонтана.
      - Это "Красный Крым"! - улыбается Балмасов и тут же докладывает: - Корпост просит перенести огонь на новую цель. Координаты у штурмана...
      Захожу на минуту в рубку к Еремееву. Штурман склонился над картой, рассчитывает точку залпа. Я тоже нагибаюсь к карте. И в этот момент слышу голос сигнальщика Гордиенко:
      - Самолеты противника в зените!
      Выскочил из штурманской рубки, командую: "Право на борт!" Сам подбежал к машинному телеграфу, чего обычно не делаю, и дал обеим машинам "самый полный вперед". Набирая ход, корабль начинает крутую циркуляцию. Пытаюсь разглядеть самолеты, но вижу в небе лишь сплошные разрывы снарядов - наши зенитчики ведут шквальный огонь. А самолеты, должно быть, очень высоко. Может, просто летят куда-нибудь через нашу позицию?
      Но тут засвистели бомбы. Справа и слева поднялись огромные, выше мостика, водяные столбы. Успел заметить, что самым близким был столб воды, взметнувшийся с правого борта у кормы. Оттуда и пришел вместе с грохотом взрывов принятый всем корпусом корабля страшной силы гидравлический удар. Такой, что "Ташкент" словно подпрыгнул.
      Но машины продолжают работать. Сильного крена или дифферента не ощущаю. Первая мысль: ничего катастрофического не произошло, прямого попадания нет. Однако в корме все-таки неладно...
      - Командир, я туда! - крикнул Сергеев, метнувшись к трапу.
      Из энергопоста - командного пункта Сурина - поступает первый доклад:
      - Пробоина по правому борту в районе сто двадцать пятого шпангоута. Пятый кубрик затоплен. Вода поступает в четвертый. Прошу сбавить ход!..
      По радиотрансляции передано приказание: "Личному составу проверить помещения в районе своих боевых постов". Повреждений, кроме уже известных, во внутренних помещениях не обнаруживается. Только рулевой доложил, что корабль стал хуже слушаться руля.