.. Чёрномундирные головорезы разбудили меня, когда звездолёт уже - как понял я своим шестым чувством метагалактического волка (щенка!) - ошвартовался. Тыча в спину автоматом, один из них повёл меня к выходу. Мы вышли на парковочную платформу, и я увидел, как из стоявшего здесь же "харвестера" - сахаровоза выходят люди и, возможно, фаллоусы, которых сопровождают чёрномундирные. Ясно, что мы прибыли на какую-то землеподобную планету. Платформа располагалась в нескольких десятках ярдов от входа в городок (?), оцепленный колючей проволокой, за которой находилось несколько низких строений унылого серого и грязно-жёлтого цвета и нечто вроде плаца, обсаженного похожими на тополя и акации деревьями, тронутыми осенней ржавчиной. С трёх сторон городок огибало шоссе, тут и там за ним на пологих холмах рассыпались низкие домики, а к четвёртой примыкал большой пустырь, кое-где поросший редким кустарником и вспучивавшийся редкими же кучами отбросов. Пустырь переходил в подлесок и далее в мощный, стоявший глухой чернеющей стеной, лес. Каркали неприятно какие-то большие птицы, клонилось к закату несколько более крупное, чем земное, солнце, было ветрено и прохладно. Всех нас, вновь прибывших, провели через кирпичные ворота на территорию городка и погнали прямиком к длинному дощатому сараю, который, как быстро поняли все в нашей толпе по гнусному смраду, исходившему от него, оказался сортиром. Чёрные загнали нас внутрь и, приказав не трепаться, хотя никто из нас ещё не знал друг друга, предложили быстренько справить нужду. Внутри уборной стояла полутьма. Дырок в щелястом настиле было много, они, грубо прорезанные и большие, шли по обе стороны вертикальной перегородки, разделявшей туалет на две узкие половины, так что хватило на всех. Друг от друга "рабочие места" отделялись невысокими дощатыми барьерами. Мы сидели на корточках молча, и перед моими глазами, находившимися близко от грязного, в лужицах мочи, пола, шевелились в остатках нечистот какие-то серые и безглазые, размером и видом напоминающие головастиков, мерзкие и тошнотворно-гнусные твари. И в эти мгновения я, наконец, со всей силой отчаяния осознал всю тяжесть и безысходность своего положения. Секунды бежали, надо было что-то делать. Я инстинктивно обшарил все свои явные и потайные карманы и убедился, что кроме оружия и лэнгвиджа, всё барахло на месте. Но его, конечно, отберут после туалета и, как я уже догадывался, непременных бани и переодевания в казённое. Я быстро вытащил облатки с таблетками, выбрал одну, вылущил её из фольги и проглотил. Затем из облаток с "медициной" выдавил капсулу с ультрамикрохирургами и тоже проглотил, так как ранка на месте удалённого зуба сильно разболелась. Снял часы и вместе с пачкой "таблеток" и одной облаткой лекарств вложил в маленький пластиковый мешочек, заклеил клапан и бросил в выгребную яму. Теперь, став более уверенным в себе, я спокойно завершил туалет. Через минуту нас с понуканиями выгнали наружу и провели к бетонному бараку с небольшими зарешеченными окнами под самой крышей. Он, как ни странно, оказался чем-то вроде бани. В предбаннике нам приказали раздеться догола, и мы вошли, хлюпая по тонкому слою холодной жидкой грязи, в сырое помещение со свисавшими с потолка ржавыми конусами душей и редкими тусклыми светильниками. Открутив до конца залипшие вентили и вызвав лишь слабые струйки тепловатой, пахнущей ржавчиной и машинным маслом воды, мы кое-как сполоснулись и вернулись в предбанник. Там вместо нашей одежды уже было приготовлено грязно-серое тряпьё, толстые серые носки и корявые, сморщенные ботинки. Снова в полном молчании проследовали мы под ветреным краснеющим небом в почти точно такой же барак, где чёрные развели нас по камерам, располагавшимся по одну сторону сквозного коридора.
      8
      Меня втолкнули в камеру, где двое, вероятно, "старожилов", лежали на металлических койках. Еще одна койка была незанятой и ждала, по-видимому, меня. Мне навстречу встал лишь один, приземистый и плотный, неожиданно румяный, но весь в синяках и кровоподтёках, спокойный человек. Чуть не брякнув "шилды-шивалды", я произнёс: - Здравствуйте! Румяный молча протянул мне руку и сразу спросил: - Вы землянин? - Да. Меня зовут Ивэн Симпл, - на всякий случай скрывая своё настоящее имя, ответил я. - Я тоже землянин. Роки Рэкун, - назвал он себя. Второй, так и не поднявшись, кряхтя и стеная, ворочался на своей койке, лёжа прямо поверх тёмно-синего одеяла и харкая время от времени на пол слизью и кровью. Румяный, оглянувшись на него, сообщил: - Это фаллоус, Ком Туэнд его зовут. Он уже не жилец. Да вы садитесь или ложитесь, - указал он на свободную койку. - Жрать всё равно до утра не дадут, - он грязно выругался. - Да скотине перед забоем можно уже и не хавать. - Он испытующе посмотрел на меня. Я сел поверх одеяла на койку и молчал, всем своим видом выражая готовность слушать. А слушать было надо, так как пока я ничего не понимал. Румяный Рэкун улёгся поудобнее, положив руки под голову, как бы уберегая её от засаленной наволочки и, забросив ноги на спинку кровати, стал говорить. - Прежде всего, - сказал он, - позвольте поздравить вас с прибытием на планету Паппетстринг, которая находится, да будет вам известно... - В неправильной галактике NGC147, - перебил я его. - Угадал? - Совершенно верно. И - раз галактика неправильная - значит, всё здесь неправильно. - Как сказать, - подыгрывая его шутке, усомнился я, - вот наш Млечный Путь - он ведь относится к типу спиральных галактик, которые считаются правильными, но сами понимаете... - Это точно, - сказал Рэкун. - ну ладно, до утра нас не потревожат, и кое о чём я вам немного расскажу, хотя сомневаюсь, что мой опыт вам пригодится. Почему - поймёте. Я всё-таки лег на койку, так же, как и Рэкун, лицом вверх, и уставился в бетонный потолок. Небольшая лампочка над входом почти не мешала нам своим светом. - Мы находимся в так называемом тренировочном городке, - начал Рэкун. Вам уготована роль куклы. "Куклами" называют нас, живых людей, боевики дёртиков, которые тренируются в городке, совершенствуя искусство рукопашного боя. Дёртиков! - Я чуть было не вскочил с кровати, но быстро успокоился и продолжал слушать. Наконец что-то забрезжило. Возможно, румяный Роки даст мне, сам того не осознавая, какую-то информацию, которая поможет мне начать активно выполнять своё задание, а не только проявлять инстинкты самосохранения, чем я до сих пор вынужден был заниматься и в чём, кажется, преуспел. - Отрабатывая на кукле приёмы, дёртики могут сделать с ней всё, что угодно, - будто учитель на уроке, продолжал Рэкун, - могут ранить, искалечить, убить. Кукла должна обороняться, создавая активное противодействие тренирующимся дёртикам, но при этом не должна наносить им тяжёлые повреждения и, уж подавно, убивать их. Если же кукла сильно травмирует дёртика, её убивают. Убивают её и тогда, когда она сама из-за травм перестаёт служить для головорезов полноценным спарринг-партнёром. В этих случаях кукол убивают не мучая, сразу - пулю в затылок - и свободен... Но если, не дай Бог, кукла убивает дёртика, её казнят страшной казнью. Правда, такого при мне не случалось. Боевики - молодые, здоровые, сытые парни, а мы - голодные, ослабленные, измученные, а главное, потерявшие всякую надежду люди... Да здесь не только люди. Они хватают всех человекоподобных. Вот наш Ком Туэнд, - он взглянул на лежащего пластом несчастного, - фаллоус. Есть тут, кроме нас, и другие "млечники", есть и с Андромеды, как фаллоусы, и с ее спутников - NGC205 и M32. - А что делают дёртики с убитыми куклами? - спросил я как бы между прочим. - Как что? - удивился Роки. - Они же сами земляне. Поэтому зарывают трупы в землю за пустырём, на пологом склоне холма, обращенном к лесу. Вернее, нас заставляют зарывать. В чьей камере обретался при жизни покойник оттуда и рекрутируют могильщиков. - Он понизил голос. - Вот завтра Ком Туэнд придёт к концу, и мы с вами, если останемся живы, повезём его... он запнулся на секунду, - неизвестно, кто кого повезет... - И что же, - продолжал я гнуть своё, - их не вскрывают и контрольного выстрела не делают? - Да вы что, скажете тоже, - рассмеялся Рэкун, - полежат до вечера у пакгауза под навесом, как дрова, а после ужина и вечернего сортира вывозим их. На простой телеге, мать честная, без всяких гробов, только тряпьём обернём... - А если попасть в похоронную команду и там, на пустыре, заделать чёрных и в лес? - с надеждой спросил я. - Да вы, никак, бежать уже намылились, - насмешливо сказал он. - Не думайте, не выйдет. Они выставляют на пустыре оцепление. Да это бы ещё ничего, главное - звездолёт висит над пустырём во время похорон. Прожекторы, автоматы, опять же флэйминги. А из камеры не убежишь, сами видите. Но если даже предположить, что удастся выбраться из камеры, а потом по-тихому смыться из городка - куда денешься? Дёртики шум поднимут, искать начнут, у них тут база есть в нескольких милях отсюда. Спалят флэймингами к чёртовой матери. Отсюда бежали уже, это все знают. Тех, кто убежал, никто больше не видел живыми, их сюда и не возвращают - с головешкой не потренируешься. - Он помолчал. Потом отрешенно сказал: - Чем умирать от побоев, как Ком, я, когда почувствую, что невмоготу, сам пойду на прорыв - как в детстве мы в киношку прорывались черед запасный выход - пусть спалят или пристрелят сразу. Да я бы их на плацу убивал, но не хочу, чтобы меня казнили, мучили. Боюсь - и всё, - он виновато улыбнулся. - Я ведь был учителем физкультуры, занимался раньше борьбой, потому и продержался тут почти месяц. Одних, самых слабых и неумелых - в первый же день... Другие неделю-другую живут. Это ещё зависит, на кого нарвешься. У дёртиков здесь тренируется в основном зеленая ребятня, на нас набираются опыта. Но есть и профессионалы, настоящие садисты. Вот Чмырь, например, - его так все зовут. Они, чтоб форму не терять, любят приехать сюда с базы и свалить пару-тройку кукол перед обедом и перед ужином. - Он опять грязно, совсем не по-учительски, выругался. - Тренировки два раза в день. - Значит, вы настоящий старожил, - горестно польстил ему я. - Нет, приятель. У нас тут есть один - Сингэлонг Джанк его зовут, тоже землянин, - он почти три месяца как кантуется в куклах. Говорили, освободят его, если дотянет до трех, в виде исключения. Но освободят с условием, что пойдет к ним, к дёртикам, служить. Да он не согласится, я думаю. - Значит, два-три месяца у нас в запасе всё-таки есть, чтобы выбраться отсюда? - пошутил я. - Не надейтесь, прямо вам говорю. Здесь, да наверное, и везде, такая формула действует: свобода - это смерть, и только смерть - свобода. Рэкун приподнялся на локте, повернул ко мне голову, и наши глаза встретились. - Слушайте, а зачем мы вообще живём, как думаете? - Да, наверное, просто потому, что жизнь существует как феномен, - всё уже решив для себя, мягко сказал я. - Вы, если можно, расскажите о дёртиках. Я о них никогда раньше не слышал, - попытался я направить разговор в нужную мне сторону. - Сингэлонг Джанк о них всех больше знает, - отозвался Рэкун. - Я с ним почти две недели просидел в одной камере. Дёртики к нему - просто даже странно - с каким-то, что ли, подобием почтения относятся. А кстати, где вас подловили? - вдруг спросил Роки. - На "Платинум сити". - Я так и знал! - воскликнул он, - и меня там же, и Джанка. Сдаётся мне, этот красивый "террариум" под прозрачным колпаком скрывает в своих недрах настоящий гадючник. Дёртики - а они являются крупной бандой межгалактических гангстеров - имеют на "Платинум сити" контролируемые ими бары, рестораны, отели. Но это, наверное, чепуха, видимая поверхность айсберга. Раньше они, дёртики, были ничем не выделявшейся среди других таких же шаек группой космических пиратов. Но шесть лет назад, - это рассказал мне Джанк, - к ним примкнул, или, наоборот, объединил их вокруг себя, какой-то головастый авантюрист, вроде даже бывший профессор, Джестер Дёрти. Вы уже поняли, что все головорезы из этой шайки называют себя дёртиками - по его имени, точнее - по фамилии. И вот высоколобый, по словам Джанка, затеял какие-то большие дела, так что банда стала оперяться. Кстати, этот Дёрти якобы сам был злее любого гангстера. Но он уже сильно болел и выполнял в группе, естественно, роль мозгового центра. Бывшего главаря прежней плохонькой банды он не затмил, а просто разделил с ним функции. Этот главарь, Кэс Чей его зовут, наоборот, при Дёрти вошёл в силу и из простой гангстерской "торпеды" превратился чуть ли не в супермена. Они с профессором отлично ладили друг с другом. В группе имелась и третья крупная фигура - некто Казимир, который, как и Дёрти, был физиком и которого профессор прочил себе в преемники - он ведь знал, что довольно скоро умрёт. Но Кэс не ладил с Казимиром - может быть, из-за того, что были почти ровесниками. В общем, Дёрти года два назад умер, и Кэс Чей после этого сделал Казимиру какую-то бяку. И Джанк мне говорил, что теперь всё полностью сосредоточено в руках Кэса. Вот только что за большие дела творят сейчас дёртики - загадка. Но где-то в галактике Маффей 1 или Маффей 2 у них есть какой-то секретный объект. Из "Платинум сити" через нашу Паппетстринг ходят к Маффею звездолёты-грузовики с надписью "Металлы", а с Маффея вывозят что-то другое. Но что - непонятно. Контрабандой занимаются, что ли, в крупных размерах? - закончил Рэкун длинную тираду. - Послушайте, Роки, я тоже видел на парковке в "Платинум сити" "харвестер" с такой же надписью. Наркотиками-то они торгуют, это ясно: ведь "Платинум сити" - свободная зона, там и нюхай, и кури, и коли, что хочешь. Но эти контейнеры слишком велики, и в них, конечно, возят не наркотики. - А что в них возят - нам, увы, уже не узнать никогда, поскольку мы "куклы", одни из самых беспомощных персонажей в мировом театре абсурда. Роки был настроен философски, что вполне соответствовало данным обстоятельствам: в его жизненном пути отчётливо просматривался бессмысленный, впрочем, как и у всех нас, конец. - Так значит, Роки, - как ни в чём ни бывало сказал я, - профессор Дёрти умер задолго до вашего появления здесь. И вы, ясное дело, видеть его не могли. А других - Кэса, Казимира, ну хоть бородавчатого с вислым носом, которого я прозвал Индюком, или этого верзилу с сахаровоза, или девицу-блондинку Холдмитайт, - видели? - Ха, - сказал Рэкун, - этого, в бородавках, вы точно заметили, и здесь Индюком зовут. Он бывает иногда на плацу. А Кэса и Казимира ни я, ни Джанк никогда не видели. О девице я вообще ничего не слышал, а верзила с сахаровоза - не знаю, их тут много, высокорослых дуболомов. - Ну, спасибо, Роки, - удовлетворённо сказал я, вставая с койки. - Надо немного размяться, - и стал расхаживать по длинной и узкой нашей скромной обители. - Не за что, - внимательно наблюдая за мной, лениво отозвался Рэкун. Никак не пойму, чему вы радуетесь. Вы не обижайтесь, я вас не пугаю, а говорю вам, как мужчина мужчине: никакие знания вам теперь не помогут. Готовьтесь к смерти, - и он повернулся лицом к стене. Я продолжал неслышно прохаживаться по камере. Горсть микрохирургов, которую я заглотил ещё в туалете, делала своё дело. Ранка во рту совсем не болела, и кроме лёгкого чувства голода, при котором только чётче и яснее работает мозг, ничто не беспокоило меня. Ком Туэнд вёл себя подозрительно тихо; Роки, наговорившись, задремал, а потом и вовсе заснул. Я был в порядке и теперь, когда мне никто не мешал, немного поразмыслил обо всём. Я вспомнил "Платинум сити", вспомнил злорадство в глазах бармена, вспомнил телефонный разговор с дежурным клерком, которому я наивно представился доктором Хабблом. Что ж, я рискнул, не подумав, что у них так хорошо налажена связь. Клерк здорово позабавился, зная уже, что Индюк вывел Эдвина Хаббла из строя, каким-то образом сделав так, что Хаббл заболел. А ведь его болезнь может закончиться и смертью. Внезапно я совершенно отчётливо представил мёртвого Хаббла. Это было как наваждение. Никакого логического и фактологического объяснения пришедшему ощущению у меня не было, но я, неведомо как и почему, вдруг понял, что Эдвина Хаббла больше нет в живых. Это пришло как знание свыше, как знание, почерпнутое из Единой Ментальности Вселенной, вобравшей в себя ментальности всех когда-либо умерших - людей, человекоподобных и нелюдей, души которых она приняла... Я не собирался делать то, что удалось неизвестному мне везунчику Джанку не хотел жить здесь, хотя мог сравнительно легко просуществовать несколько месяцев и не быть искалеченным и убитым. Но я уже принял решение. Нет, господа, сначала я развяжу себе руки, а там посмотрим, кто кого. Я, как кот, любил гулять сам по себе. Завтра мне предстоял трудный день, и я собрался спать. Подойдя к койке, отвернул одеяло с серым, застиранным и грязным пододеяльником и увидел на простыне два больших бурых пятна. Несколько секунд я смотрел, с каким то патологическим упорством не отводя взгляда от простыни. Потом расправил одеяло и улегся поверх него на койку, не раздеваясь. Мне нужно было хорошо отдохнуть; репетицию я рассчитывал провести между двумя тренировками, поэтому я приказал себе спать и быстро, будто провалившись в яму, заснул, как когда-то давным-давно засыпал в детстве.
      9
      Проснулся я бодрым и свежим, но день начался гнусно. Да и на что хорошее можно было надеяться в этом вшивом инкубаторе, где содержали живых манекенов, служащих для потехи гангстерам и убийцам. Сначала охранники, которые жили также на территории городка, вывели из камер всех новичков. Нас подсчитали и переписали (я назвался, как и Рэкуну, Ивэном Симплом) и, повесив на уши лапшу о распорядке дня н обрисовав в общих чертах нашу предстоящую судьбу (всё это я уже слышал от Роки), вернули в камеры. Раздали завтрак - огромную кружку какого-то пойла, сахар и много хлеба тяжёлого, тёмного и липкого. Затем уже всех вместе выгнали на "проветрон в смысле кислородизма", как выразился румяный Рэкун. Но тут произошла осечка. Ком Туэнд, который был жив, но почти не держался на ногах, повис на плечах у нас с Рэкуном, когда мы хотели вывести его в сортир. Но нам не дали этого сделать. Дёртики оторвали его от нас и цинично, на глазах у всех "кукол" - и старожилов, и новичков - пристрелили. Тыча нам с Роки под лопатки дула своих короткоствольных "пиггисов", они заставили нас взять труп и рысцой оттащить его к пакгаузу, где мы положили отмучившегося Кома Туэнда на какую-то вонючую рогожу, брошенную на красно-серый гравий. Во время этой процедуры вся группа оставалась на месте, бдительно охраняемая "кукловодами". Когда нас подводили к ней. Роки, всё утро мрачный и неразговорчивый, указал мне потихоньку на одного крепкого, широкоплечего парня с пепельно-серыми волосами: - Вот это Сингэлонг Джанк. Я внимательно посмотрел на парня и еле сдержался от возгласа удивления и радости. Я узнал его. В моей голове вихрем проносились спутанные мысли, на какое-то время я даже забыл, где нахожусь... Не может быть! Но этот похудевший, потемневший лицом, в мешковатой серой рухляди и бесформенных ботинках, человек, которого не так легко было и узнать с первого взгляда, действительно был мой старый друг. Наши взгляды встретились, и я, с большим трудом удерживая в нормальном положении стремившуюся всё время отвиснуть челюсть, увидел безразличное и равнодушное его лицо. Это длилось секунду, не более. В это время нас погнали в туалет. Садиться на корточки мне не было пока нужды и, стоя над дырой и пользуясь тем, что светло, я присматривался, приглядывался и наблюдал, стараясь получше запомнить окружающую обстановку. Потом, шагая вместе со всеми из туалета, я думал о нас с Джанком. Всё правильно. Ни он, ни я не имели права показывать, что мы знакомы или знаем друг друга. Ни он, ни я не имели права называть друг друга своими именами или упоминать эти имена. Ни он, ни я не имели права оказывать друг другу на виду у посторонних людей помощь или поддержку. Но сама эта мимолётная встреча была для меня и - я в этом не сомневался, для Лжеджанка - лучшей поддержкой. Не к месту размечтавшись, я представил, что было бы, если бы мы оказались с ним в одной камере... Пришлось резко одёрнуть самого себя. Мы вступали на плац, и сейчас злой Карабас должен был объявить начало кукольного представления. Для начала нас разделили и тщательно обыскали: боялись, видно, что мы можем спрятать что-нибудь и под одеждой, и в одежде. Снова разрешили одеться, а затем на хорошо утоптанные площадки стали выходить боевики дёртиков, а "кукловоды" выталкивали против них некоторых из нас. И вот уже раздалось разгоряченное дыхание противоборствующих, воздух огласился грубой бранью и резкими криками. Но скоро я подавлял зевоту. Не слишком умелые необстрелянные дёртики дрались плохо, и все парные поединки заканчивались без особых последствий для "кукол". Джанк, по-моему, тоже скучал, его так и не вывели: видимо, берегли для настоящей работы. Когда пришла моя очередь, я, даже не вводя себя в свой рабочий ритм, спокойно выдержал в течение пятнадцати минут натиск какого-то новобранца и был возвращен в общую группу. Но вот дёртики перешли на использование коротких палок, свинчаток, камней, кастетов, небольших кинжалов и незаряженных пистолетов. Видимо, это было типичной практикой для неоперившихся головорезов, которые не могли драться с куклами на равных в честном бою. Впрочем, не только для неоперившихся. Теперь куклам пришлось туго. С множеством новых синяков, шишек и ссадин, с кровоточащими ранами закончили мы двухчасовую тренировку. Нас вернули в камеры, часа через три последовал скромный обед, поданный прямо в постель, так как за отсутствием стола мы хлебали баланду, а затем ели какую-то зеленовато-поносную жижу, сидя на койках и держа миски на коленях. Эти алюминиевые так называемые тарелки с куполообразно выдававшимся вверх донышком особенно раздражали. Донышко, словно голый островок, окруженный дурно пахнущим болотом, выступало над уровнем жижи. Роки Рэкун, наевшись и слегка подобрев, тем не менее вновь принялся нагонять на меня страх. - Подождите, после обеда прикатят с базы настоящие палачи. Сегодня будет Чмырь и другие садисты, так что... ждет нас недолгая дорога к пакгаузу, посулил он. Но я не собирался поддерживать разговор, так как хотел провести "репетицию". И, улегшись на койку, произнес вслух - специально, чтобы слышал Роки - лишь одну свою настроечную формулу, эти прекрасные слова поэта, которыми я всегда восхищался: "Если мы действительно захотим жить, лучше попытаться начать не откладывая; если же нет - это не имеет значения, но всё-таки лучше начать умирать"... Я очнулся только когда почувствовал, как Рэкун сильно трясёт меня за плечо и хлопает по щекам. -Я уж думал, вы умерли, - удивлённо и озадаченно проговорил он, когда я открыл глаза.- Что с вами? Видимо, прекрасные слова так глубоко запали ему в душу, что весь наш "тихий час" он, не сомкнув глаз, профилософствовал. - Да ничего, Роки, всё нормально. Как хорошо я задремал, - нарочито зевая, сказал я, возвращаясь в пошлую реальность "кукольной коробки". Минут через пять открылось смотровое окошко, потом загремели запоры и замки, дверь растворилась, и дебильная харя дёртика с "пиггисом" наперевес просунулась в камеру. - На выход, быстро! - коротко бросил он. Я мог удавить его, невзирая на "пиггис", в течение двух минут. Но я уже начал осуществлять свой план и потому лишь сказал: - Роки, вперед - и выше! - и первым пошёл к двери. Согнав кукол в некоторое подобие колонны, дёртики вывели нас на плац. Настроение в группе резко упало, несмотря па чудесный солнечный день, напоминавший наше индейское лето. Даже по повадкам сосавшихся на плацу головорезов видно было, что это не зелёные новички, а матёрые боевики, "торпеды". Я и без помощи Рэкуна сразу узнал Чмыря. Свободно-расслабленная поза, чёрные короткие волосы, лохматые брови, правильное и в то же время почему-то отталкивающее лицо, хорошая, с тонкой талией, фигура - плечищи, шея и чуть не лопающийся на спине чёрный комбинезон. Роки был прав: сегодня кто-то из новичков погибнет в результате "естественного отбора". Так и случилось. Для разминки дёртики потребовали сначала в качестве спарринг-партнёров прибывших вчера новичков, к которым принадлежал и я. Я нарочно не сводил глаз с Чмыря и добился своего: он почувствовал на себе взгляд, прищурился и вдруг поманил меня пальцем. Приближалась развязка. Не успел я вступить на площадку, как Чмырь сделал резкое движение, и я еле-еле уберёг свой любопытный нос от его мощного, высоко шнурованного башмака. Тут же последовал целый град мощных ударов, некоторые из которых мне пришлось держать, так как я нарочно не привёл себя в рабочий режим, что позволяло мне легче осуществить свой план. Периферическим зрением я ещё успел заметить посеревшее лицо румяного Роки и скептически-брезгливое - Джанка, искренне полагавшего, что я блефую: он видно думал, что я нахожусь в рабочем ритме. Прошло две минуты с начала поединка, я уже понял и раскусил пластику Чмыря, рисунок и стиль его движений. На мгновение дурацкий азарт овладел было мною: мне вдруг захотелось войти в рабочий ритм и заставить его жевать сопли. В это время, читая его тело, как раскрытую книгу, я понял, что сейчас последует его любимый удар ногой в висок. Всё. Больше тянуть не было смыла. Высокий ботинок двигался к моему лицу. Дав Чмырю ощутить касание ботинка и силу его коронного удара, но неуловимым, отработанным в бесконечных тренировках движением погасив смертельный "сандерклэп", я рухнул в серую, нагретую чужим мне солнцем пыль чужой планеты Паппетстринг.
      10
      "Если мы действительно захотим жить, лучше попытаться начать, не откладывая; если..." Стоп, стоп, стоп. Сейчас мне нужна вторая строка. Мне необходимо совершить обратный переход из небытия в бытие. Ведь я действительно хочу жить, я должен жить во что бы то ни стало! Оторвавшаяся от тела, моя душа оставалась связанной с ним лишь слабой, незримой, исчезающе тонкой нитью. Всё это время она трепетала на острой грани, на лезвии бритвы, запрограммированная моей собранной в кулак волей пребывать в зыбком промежуточном состоянии. Душа, парившая надо мной, покинула меня, но ещё не принятая Вселенной, ещё не растворившаяся в ней, могла и должна была вернуться ко мне. Осторожно, словно боясь спугнуть её, я сделал первый слабый вдох, и она вошла в меня. Мы вновь воссоединились. Глаза мои, до этого будто отстранённо наблюдавшие сверху меня самоё, теперь встретились с непроницаемой тьмой могилы; проснулись и другие органы чувств. Я ощутил боль, идущую от ссадины на виске, шершавость обёрнутой вокруг меня грубой.мешковины, её запах и запах чужой земли. Я услышал жуткую могильную тишину. Воздуха, сохранившегося в пустотах между телом и мешковиной, едва хватило на один полноценный вдох. Я мог продержаться без кислорода минут шесть или семь, и за это время должен был выкопаться из могилы. Задержав дыхание и плотнее сомкнув веки, я постарался подтянуть к груди ноги, одновременно приводя себя в рабочий ритм. Последовательно распрямляя и сгибая их, мне, наконец, удалось сделать это. Теперь, находясь в положении лёжа лицом вверх и имея хорошую опору на спину, я, как в станке для выполнения жима лёжа ногами, начал разгибать ноги, пробиваясь к воздуху. Сила реакции вдавила спину в грунт, и он поехал, пополз подо мной. Извиваясь, как червяк, я пытался принять устойчивое положение и в этот момент ощутил под собой окоченевший труп. Видимо это был один из тех несчастных, убитых уже после того, как я сознательно ввёл себя в летарго-мортуарную кому, инсценировав собственную смерть. Я молился за его измученную и давно отлетевшую душу. Благодаря тому, что он был брошен в яму первым, я оказался хотя бы на фут ближе к поверхности. Мысленно я просил у него прощения за то, что беспокою его, но иначе не мог и продолжал ворочаться в могиле, словно исполняя с мертвецом чудовищный адский танец в положении лёжа. Сдерживая нараставшую во мне ярость, не смея кричать, чтобы не растратить драгоценный воздух и не наесться земли, не размыкая век, я вслепую, как крот, рвался к жизни. Перейдя на бок, а затем встав на четвереньки и используя самые крупные мышцы ног и спины, я распрямился во весь рост и, наконец, восстал из могилы. Земля Паппетстринга забила мне ноздри и уши, застряла в волосах и ресницах. Разлепив губы и выдохнув спёртый воздух, украденный мною с того света, я полной грудью вдохнул ночную свежесть. Стараясь не шуметь, я окончательно расстался с первой в своей жизни могилой и, кое-как очистив лицо и уши от песка, с минуту прислушивался. Стояла глубокая ночь - именно то время, на которое я назначил своё пробуждение. Подняв голову, я увидел безлунное, с незнакомыми созвездиями, ясное и чистое небо Паппетстринга. Пологий склон холма, на котором располагалось "кладбище кукол", был обращен в сторону леса и не просматривался со стороны тренировочного городка. Я тщательно ликвидировал следы своего выкапывания, не забывая держать ушки на макушке. К этому времени я полностью вошёл в рабочий ритм и легко и бесшумно заскользил к спасительному лесу. Быстро преодолел открытое пространство кочковатое и неровное, заросшее густою травой поле, - и с опаской вступил под лесной шатёр. Странно устроен человек: только-только я вырвался из могилы, казалось, теперь мне - и море по колено, но входить в ночной лес было как-то неприятно: он меня немного страшил. Однако вскоре дискомфортное чувство исчезло, лес принял меня как своего, и я знал, что он поможет мне. Шестое чувство подсказывало, что здесь нет ни одной живой души. Забравшись в самую чащу, я устроил некое подобие ночлега, а лучше сказать - ночлежки, и выключился из ритма. До восхода солнца, которое мне было так нужно, оставалось ещё много времени. Желать себе покойной ночи (!) в данных обстоятельствах было так же нелепо, как желать этого собравшимся на групповой половой акт. Вместо этого я пожелал себе на завтра яркого солнца. "Смерть" и пробуждение мне удались неплохо, пока всё развивалось нормально, и я заснул.
      11
      Выпавшая утром обильная роса хотя и помешала мне подольше поваляться в "постели", но подняла настроение: день обещал быть солнечным и без осадков. Несмотря на серьезность ситуации, в которой я оказался на Паппетстринге, я был, в общем-то, спокоен. Самое главное - я перестал существовать для своих врагов и... друзей. Бедный Джанк! Понял ли он меня? Не наломал ли он дров в "кукольном домике"? Нет, ведь мой труп... тьфу, то есть я.., то есть, Джанк не пошёл ва-банк, не стал спасать меня - и вот я здесь. Но, может быть, его убили, когда он попытался вырвать у дёртиков мой труп? Сомнительно. Должен же он был догадаться! А если нет? Но тогда бы мне не пришлось выкапываться: меня бы пришили по-настоящему. Скорее он, как и я, проявил выдержку; мы делаем общее дело, отрабатывая каждый свои "квадраты", и должны добиться успеха. То, что меня посчитали убитым, давало мне большие преимущества. Мой блеф развязал мне руки, и из этого необходимо было извлечь максимальную пользу.