В общем, все черты характера и лица, что еще десять лет назад романтично умиляли молодых и влюбленных друг в друга Игоря и Екатерину, теперь начали раздражать и даже вводить в бешенство. Настал час "икс", и вот однажды жена Екатерина сказала Игорю:
      - Слушай, а почему бы тебе самому не стирать свои носки и трусы? Мне, честно говоря, это надоело! И еще мне надоело, что ты раскидываешь их по всей квартире! А еще мне надоело, что ты не закрываешь дверь, когда...
      И полилось - и так далее, и тому подобное, и в том же духе целое выступление в гневном стиле. Моноспектакль-обличение без антракта, зато с вешалкой. Хоть вешайся. Не смотря на то, что Игорь уже в то время знал от своих мудрых друзей-таксистов и из статей желтой прессы, которую регулярно почитывал в свободное от клиентов время, что когда женщина начинает затевать подобные разговоры, то, значит, знайте - пришло время бить в колокола и посыпать голову пеплом.
      Но дело в том, что Игорь в то время был человеком неопытным, знаниями, полученными от друзей и из желтой прессы, пренебрег, и, как следствие, отнесся к такому заявлению жены несерьезно, бить в колокола и посыпать голову пеплом не стал, ровно, как и стирать свои носки с трусами.
      А Катя их стирать перестала и поэтому накопилась огромная куча грязного белья. И вот когда Игорю уже нечего было одеть после бани, он попенял на это жене, что, мол, она пренебрегает своими супружескими обязанностями и он, де, терпеть этого не станет, то тут же и произошло "извержение Везувия". Жена сказала ему. Вернее не сказала, а яростно выкрикнула:
      - Ты балласт! Толку от тебя никакого! Ты до сих пор читаешь детские книжки и смотришь мультфильмы! Я поняла, что больше не люблю тебя!
      И так далее и в подобном духе целый монолог каких-то домыслов и вытянутых из глубины времен ничтожных проступков. Лживых измышлений искаженных нездоровой женской психикой! Как будто не было ничего хорошего в их жизни, а только эти мелочи, типа пожалел денег на мороженное и не подал руки из автобуса. Уже и в автобусе-то сто лет не ездили - все время на служебной машине Игоря, то бишь на такси. А книжек и подавно он совсем никаких не читал - ни детских, ни взрослых. Вот уж врет, так врет. И чего неожиданно разоралась - непонятно?
      Игорь, само собой, был к такому повороту дела не готов и опешил, окаменел, как статуя сфинкса в Египте. Сидел в ванной над тазиком грязных носков и глупо улыбался, слушая домыслы о том, какой он никакой. А чего, собственно говоря, ему было еще делать? Оправдываться? Зачем? Он не считал себя плохим и в чем-то виноватым. Он работал, как проклятый в своем таксопарке, сдавал норму, и работал еще на себя, и на это уходили почти полные сутки каждого бесценного дня его жизни.
      Он не успевал зарабатывать, как деньги уже тратились. И нужно было спешить срубить новую сотку, двести, триста, чтобы выжить. Нужно было пахать, пахать, пахать, чтобы как-то прокормить себя и семью. Себя и семью. Эта гонка злила его и, естественно он все чаще стал предаваться своему любимому занятию - он пил пиво. Пил его бутылками, банками, кружками.
      Он пил и приходило забвение. Казалось, что все нормально и хорошо. И что страна не такая уж и хреновая. И что мы поднимемся, наведем порядок, и все будет по-русски, по православному. То бишь правильно. И тогда Игорю казалось, что он работает на хорошей работе, прилично получает, жена его тоже работает, всем довольна, ребенок их ходит в школу и все у них в семье нормально, хорошо и движется как надо. У них обычная семья, они живут, любят друг друга, проживут до глубокой старости и умрут в один день. Так казалось. Но на самом деле все было иначе.
      Жена его Катя пива не пила и поэтому смотрела на все эти вышеописанные вещи по-другому. Она видела, что, например, у соседки с третьего этажа муж опрятен и чист, служит клерком в банке, носит галстук и однотонный костюм. У него машина цвета спелых слив и жена в роскошной шубке. Ее муж вежлив и начитан, у него круг общения таков, что в него входят известные питерские телеведущие и танцоры Мариинского театра. От него всегда пахнет хорошим одеколоном и никогда пивом.
      И вот однажды, когда она привела соседкиного мужа в пример Игорю, то тот вытаращил свои неинтеллигентные глаза и, заржав, как конь, ответил ей: "Да ты что говоришь-то? Сосед - он же педик! Мне что, тоже в педики записаться?". И вот так он, ее муж судит обо всем - с точки зрения своего троечного восьмиклассного образования и колхозного ПТУ. Какой же сосед педик, если у него есть жена и ребенок? Вот так лишь бы оскорбить того, кто удачливей тебя и талантливей! Типичная люмпеновская закваска!
      Еще была у Екатерины школьная подруга - Ленка. Но Ленка она была раньше, а теперь стала Элеонора. Тетка она была незамужняя, одинокая, тайком писала в разного рода журналы и газеты знакомств, мечтала выскочить замуж, а, появляясь на людях, кичилась своей свободой, выставляла из себя этакую эмансипированную леди. Все говно, которое впоследствии Игорь выслушивал, приносила в их дом она. Небрежно закурив на кухне и, плотно прикрыв перед этим дверь, чтобы Игорь не слышал, она, со знанием дела, говорила:
      - Страдаешь ты, Катька со своим, "этим", - от называния имени Игоря она воздерживалась, ограничивалась лишь определением "этот", - а зачем тебе страдать? Ты баба красивая, зарплата у тебя нормальная. В наш век женщина и одна может прожить, это раньше бабе надо было цепляться за самца, чтобы выжить, а теперь?
      В этом месте она надменно и цинично усмехалась. А затем начинала повествовать о своих псевдо-романах со всякого рода директорами банков и менеджерами преуспевающих фирм. Рисовала этакие сказки о прекрасных принцах на белых "мерседесах" и чудо-богатырях на черных джипах, которые носят ее на руках и посыпают золотом.
      А наивная Катя слушала, открыв рот и завидуя счастливой подружке. Может быть, конечно, и была доля истины в рассказах Элеоноры, но очень, и очень небольшая. Чаще она просто нагло врала как самой себе, так и Кате. Лучше бы сказки для детей писала. Больше бы пользы было и ей и окружающим.
      А-то как получается? Ну, не сложилась у нее жизнь, осталась она одна, потому что дура была, хвостом вертела, выбирала, привередничала. Не зацепилась за мужика в молодости, когда они готовы замуж взять по глупости своей. Больно разборчивая тогда была и гордая. А теперь-то кто на нее позарится, когда молодые девки подрастают, у которых грудь высока, упруга, как желе и попа не целюлитная, как у нее. Судьба нежданных встреч Элеоноры теперь была постоянно одноразовая, как шприц - чик-чирик и до свидания! А пройдет еще пара-тройка лет, и чик-чирика от нее мужикам не нужно будет, потому что кожа станет дряблой, а глаза тусклыми.
      Это Элеонора понимала и от этого злилась. А чтоб не одной ей страдать от одиночества, вешала лапшу на уши и замужней Кате. Пыталась убедить и себя и подругу в том, что, так как она живет, так оно и надо, что так теперь, мол, жить модно.
      И чтобы одной не страдать, подбивала к такой же жизни и Катю. А Катерина, наслушавшись ее бредней, искренне плакалась подруге в жилетку, что вот, мол, живу с мужем, плохо, и так-то, еще хуже, ссоры, мол, ежедневно. Элеонора сочувственно качала головой: "Ай-яй-яй, ай-яй-яй, вот подонок, бросай ты его! Вот я свободная и никто меня не мучает!". И Катя, прямо скажем, завидовала ей. А Элеонора, сука подлая, мы врать не будем, тоже ей завидовала. И от этой зависти, змеюка, еще больше яда Катьке в ее бокал семейной жизни подсыпала. Этим ядом Катя все больше и больше травилась.
      А муж ее Игорь, если бы на тот момент он был бы тертым жизнью, мудрым мужиком, каким сейчас стал, после всей этой передряги, то взял бы Элеонору за плечи, развернул на сто восемьдесят градусов, да дал бы пинка под зад, чтобы дорогу в их дом забыла.
      Но он этого не сделал, потому, что жену свою уважал и в личную жизнь ее не вмешивался. А зря. Надо вмешиваться. А если бы он слышал, чего незамужняя потаскуха его благоверной говорит, то может быть даже из окна ее, эту Элеонору выбросил. А говорила она вот, что:
      - Надо тебе любовника хорошего завести, чтобы грусть разогнать. А-то так и скиснешь со своим шоферюгой неграмотным. Есть у меня один "мальчик" на примете. Своя иномарка с компьютером в салоне, окна кнопкой открываются, температуру любую можно ставит в салоне. Класс, а не машина! Сам он адвокат. Обеспечен и упакован с ног до головы. Я думаю, Катерина, что ты ему понравишься. Ты в его вкусе. Это я тебе, как подруга говорю. Оттого, что просто счастья тебе желаю, дура! А то, что же ты с твоей красотой так маешься? Чуть-чуть развеешься, если все сложится с адвокатом этим, по ресторанам дорогим походишь, а то жизнь твоя превратилась в рутину. Да, не комплексуй ты, дурочка, ведь это модно сейчас - богатого любовника иметь!
      Катя на это отвечала:
      - Не могу я так, Элеонора. Не могу я мужу изменять. Как это? Прятаться, врать?
      - Подумаешь, - с пренебрежением отвечала Элеонора, - твой олух ничего и не заметит. Его и дома-то не бывает. А потом, ты что думаешь, что он тебе не изменят? Посмотри на проспекте Просвещения вдоль дороги, сколько малолеток стоит, сажай в машину и имей что хочешь, чуть ли не за две буханки. Где он у тебя до позднего вечера ездит? Спроси?
      Катю даже затрясло от обиды, когда об этом подумала. А что если это правда, то, что Элеонора говорит? Он ей изменяет, а она, как дура! А Элеонора знай, масла в огонь подливает:
      - Вот так жизнь и пройдет, ничего не увидишь, а некоторые на Кипр ездят отдыхать, а не на даче горбатятся. Потому что смелее нас и решительнее, берут от жизни все, что нужно.
      В этом месте Кате надо было бы спросить, а что же ты, сука, сама на Кипр не ездишь? Не берешь от жизни все и не имеешь ничего, а только в чужую жизнь лезешь и ее хаешь? И сама бы не прочь с Игорем покувыркаться, да только он на тебя и не смотрит, а это тебя, гадину, еще больше злит! Вот сказать бы Кате так, да выгнать эту прошмандовку на фиг из своего дома, от своего очага, в который она плюет и гадит! Но Катя так не говорит ничего ей, а только слушает, да впитывает ее понос, как губка. А внутри у самой все клокочет от боли, обиды, а еще Игорь приедет, в туалет идет писать после своего пива, и журчит, как Ниагарский водопад, аж убить его хочется!
      Вот так все копится, копится, а потом терпение как лопнет! И лопнуло на радость Элеоноре! Одни говорят, что это кризис среднего возраста, другие ссылаются на то, что человек все-таки существо полигамное, ему много нужно партнеров сменить за свою жизнь, но как бы там не было, Игорь остался без семьи.
      Он погрузил чемоданы с коробками в багажник своего такси и отвез все это в общагу, где и не распаковывал вовсе. Раз в неделю в воскресение он приезжал к дочке, забирал Машу и гулял с ней. Катя демонстративно избегала встреч. Обычно его ждала дома теща или тесть. Они передавали Машу из рук в руки, и Игорь катал ее по городу, водил в цирк, в кафе или куда-то еще. Ну, как обычный "воскресный" папа. В будни он очень скучал по дочери, но увидеть не имел права. Так решил наш самый гуманный суд в мире.
      Сотовый завибрировал в кармане. Игорь достал его и приложил к уху. Население купе посмотрело на Игоря с нескрываемой злобой. Оно, население, которое ездило в электричках, никак не могло привыкнуть к переносным телефонам и всех, кто ими обладал, считало ворюгами. Поэтому все молча вопросили Игоря: "Если ты такой крутой, то почему в электричке едешь?".
      Но Игорю было не до этого, в трубке кавказец коротко и отрывисто приказал:
      - Слушай и не перебивай, иначе дочь свою не увидишь! Через пять минут будет станция Пудость, ты выйдешь в тамбур, поезд остановится, ты выбросишь сумку с деньгами на перрон, а сам поедешь дальше. Если все деньги на месте и все остальное нормально, в Гатчине встретишь свою жену и дочь. Сколько баксов не досчитаемся, столько кожи с твоей дочери срежем. Понял?
      Игорь покраснел от злости, люди таращились на него. Он спешно вскочил и последовал в тамбур.
      - Какие гарантии того, что вы меня не обманете? - спросил он, трясясь, то ли от злости, то ли от страха за Катю и Машеньку.
      - Э, мужик, ты не понял, - рассмеялся кавказец, - мы не госстрах, гарантий не даем. Не надо было тебе эти деньги брать. Не надо было. Ты червяк, ты родился червяком и умрешь, как червяк. Делай, что тебе сказали, у тебя выбора нет.
      Кавказец отключился. Игорь в бешенстве заметался по тамбуру. Итак, он выкинет деньги на перрон, их кто-то подхватит, Игорь поедет дальше, а вдруг потом в Гатчине он не встретит ни Машеньку, ни Катю. Но зачем его дочь и бывшая жена бандитам, ведь деньги он им отдал? Они их отпустят. А если не отпустят?
      В тамбур вошла его соседка - старушка с клюкой. Игорь перестал метаться и прижался к стене. Старушка деловито размяла папиросу "Беломор" и смачно закурила. Игорь кусал губы в отчаянии.
      - Ну, что они тебе сказали? - хриплым голосом тихо спросила бабуля.
      - Кто? - не понял Игорь.
      - Я от Вадима, - пояснила бабуля, глядя перед собой, и не переставая курить, - удостоверение показывать не буду. На слово поверишь. В вагоне едет человек, который за тобой наблюдает. От них. Так что, уткнись носом в окно и говори тихо.
      Бабуля выпускала такие клубы дыма, что вообще не было видно, что она что-то говорит. Вот уж чего-чего, а такого Игорь никак не ожидал. Он думал, что подстраховывать его будет человек пять громил, а тут горбатая бабулька с "Беломором".
      - Сказали мне они сейчас на станции Пудость выбросить на перрон сумку с деньгами и ехать в Гатчину, там, мол, свою дочь и жену встречу. А если...
      - Успокойся, - хрипло сказала бабуля, - делай, что велели, и не мельтеши. Не вздумай преследовать, того, кто сумку схватит. Доедем до Гатчины, и будем ждать. Ты своих, я своих.
      - А где... - начал было Игорь, но старушка сказала ему:
      - Всё! Делай, что велели. И со мной не заговаривай.
      Она выбросила "Беломорину" в угол тамбура и пошла на свое место. Поезд приближался к станции. Игорь занервничал. Он снял сумку с плеча и теребил ремешок ручки потными ладонями. Жалко ли было ему расставаться с деньгами? С большими деньгами? Нет, он хотел от них избавиться как можно быстрее. Выкинуть из поезда, выкинуть из головы и забыть! Лишь бы только с Машей и с Катей все было нормально!
      Электричка притормозила у перрона, машинист голосом робота произнес что-то невнятное, двери открылись, и Игорь выкинул сумку из двери. Ее тут же подхватил стоящий у ограждений человек, ни внешности, ни примет которого Игорь не успел запомнить. Человек перепрыгнул через парапет, нырнул в белый "Жигуль", пыхтевший вдали, и дал газу. Из второй двери того же вагона, в котором ехал Игорь, выскочил еще один человек - высокий, коренастый в длинном черном пальто, тоже перепрыгнул через парапет, подбежал к отъезжающей машине, на ходу открыл заднюю дверцу и прыгнул внутрь.
      "Жигуль" взревел и скрылся из виду за поворотом станции. Игорь медленно сполз спиной по стене тамбура и обхватил голову руками. Все, что они приказали, он сделал. Значит, тот в черном пальто, что прыгнул в машину вторым сидел с ним в вагоне. И его узнали. Надо было захватить его и потребовать у бандитов обменять его на дочь и жену Игоря. Почему хваленые РУБОПовцы так не сделали? Это же так просто?
      Если на вокзале в Гатчине Машеньки и Кати не будет, то где их искать? Бандитам все до фени. Они свои деньги получили, и им нет дела до того, что они обещали Игорю. Убьют, как свидетелей, за ними не заржавеет. "Ну, ладно, - сказал Игорь сам себе, - пока рано горевать, нужно идти в вагон и ждать прибытия поезда в Гатчину".
      Игорь взял себя в руки, прошел по проходу и сел на свое место у окна. Поезд ехал не торопясь, мерно постукивая колесами. Бабуля дремала, опершись на костыль. Игорь закрыл глаза и тяжело вздохнул.
      26
      Белый "Жигуль" подъехал к замерзшему в зимней спячке дачному поселку. Пьяный сторож, шатаясь, отворил ворота, за что сидящий на месте водителя протянул ему рукой, лишенной двух пальцев, литровую бутылку водки.
      - Э, Исмаил, зачем ему такую большую бутылку дал? - по-чеченски спросил тот, что в черном пальто ехал вместе с Игорем в вагоне. - Мы что будем пить, да?
      - Не волнуйся, Омран, - ответил Исмаил, - я и про нас не забыл!
      Тот, которого Исмаил назвал Омраном, был помесью чеченца с ингушкой, что рождает в результате в человеке упрямый, вздорный и взрывной характер. К тому же в переводе с арабского имя Омран означало крепко сложенный, что полностью к нему подходило. Омран мел бычью шею, пудовые кулаки и при этом не отличался маленьким ростом.
      - Сторож пусть пьет, - сказал Краб, - свалится, не увидит, как мы уходить будем. Он оттого, что пьяный так и не понял, что мы в чужой даче живем.
      - Может, его прирежем, когда будем уходить? - спросил Омран.
      - А, Омран, не надо крови, - спокойно произнес Исмаил, осторожно ведя машину по занесенной снегом дороге между закрытых на зиму дач, - деньги у нас. Аллах с нами, что еще нужно?
      И Исмаил в этом месте запел чеченскую народную песню, про то, как смелый джигит посватался к девушке, но у него не было сто баранов, чтобы заплатить калым ее отцу, и взять ее себе в жены. И тогда он сел на вороного коня и поехал в равнину, где русские пасли свои стада. И он угнал у них двести баранов, а пастухов всех зарезал. И заплатил отцу калым, и сыграли они с невестой богатую свадьбу, которая длилась семь дней и семь ночей.
      Омран поддержал Исмаила, и вместе они на два голоса пели песню, пока не подъехали к кирпичной двухэтажной даче. И тогда Омран выскочил из машины и стал, подпевая сам себе танцевать лезгинку, а Исмаил ему хлопал: "Ай-на-на, ай-на-на!". Омран весело закидывал вверх руку, в которой сжимал сумку с баксами.
      На шум из дома с пистолетом в руке выскочил еще один чеченец, но, увидев своих друзей, улыбнулся и присоединился к танцу. Исмаил тоже не устоял на месте, и вместе они плясали: "Ай-на-на, ай-на-на!". Наконец Исмаил крикнул друзьям:
      - Хватит, джигиты! Пойдем в дом и отпразднуем там наше удачное дело! АЛЬХАМДУ-ЛИ-ЛЬ-ЛЯХ - Хвала и благодарение Аллаху!
      Все трое шумно зашли в дом, где потрескивали дрова в камине. Видимо этот дом, в котором, нагло захватив его, жили бандиты, принадлежал состоятельным людям, которые сидя в своей питерской квартире и знать не знали, что у них в доме творится. То-то они "обрадуются", когда увидят, что зимой в их доме кто-то жил. Если только чеченцам не придет в голову и вовсе дом подпалить.
      - Касым, - обратился Исмаил к чеченцу, который был в доме, когда они приехали и выскочил на крыльцо, - как там наши пленницы?
      - Сидят, плачут, - хмуро ответил Касым.
      Он всегда был хмурым, даже танцевал с хмурым выражением горбоносого бородатого лица. Недаром его имя означало твердый, жесткий. Он был даже жестоким. Холодным, как камень. Во имя Аллаха ему было не жалко никого. Такого он был твердого характера. В доме вкусно пахло вареным мясом, которое готовил Касым.
      - Все деньги привезли? - спросил Касым.
      - Сейчас пересчитаем, - ответил Исмаил, - мне кажется, что все нормально. Потому что, Омран, когда мы ехали, в машине проверил несколько пачек.
      - Надо остальные проверить и пересчитать, - сказал Омран и поставил сумку на стол, - не верю я этому таксисту. Я его в вагоне не узнал. Он, ишак, зачем-то приклеил усы и очки. Я думал, что он не едет в вагоне. И когда мне Исмаил по пейджеру написал, что он сейчас бросит сумку, я присмотрелся и увидел, что он в тамбуре стоит. Ишак, потратил наши деньги.
      Омран резко расстегнул молнию сумки, и под ярким светом хрустальной люстры все трое увидели в ее плотоядном чреве пачки зеленых долларов, новенькие и хрустящие.
      - "Поистине, Господь твой наделяет щедрым достатком, или может ограничить в нем", - процитировал Касым слова Корана.
      Омран, тем временем, повернулся к кухне, из которой доносился запах вареного мяса и сказал:
      - Деньги хорошо, но их есть не будешь! Есть хочу! Весь день на ногах! Что ты там варишь, Касым?
      - Свинину, - ответил Касым.
      - Тьфу, Касым! - Оман даже сморщился от омерзения, - это же нечистая пища!
      - В магазине ничего не было, кроме свинины, - ответил Касым, - а без мяса у джигита силы не будет. Я купил левый бок, он не нечистый. Им свинья в грязи не лежит.
      - Ай, это же все равно сало, свинина, - покачал головой Омран.
      - Не хочешь, не ешь, - ответил Касым, - но помнишь, что написал в Коране слова Аллаха пророк Мухаммад, мир ему?
      - Что написал? - спросил Омран, чувство голода которого искало оправдания для поедания мяса свиньи.
      - "Кто же вынужден, не будучи нечестивцем и своевольником, - нет греха на том: ведь Аллах Прощающ, Милосерд!" - ответил Касым. - Аллах извиняет нас, мы оказались в таких условиях, когда нам приходиться есть пищу, убитую не во имя Аллаха.
      - Ладно, джигиты, - прикрикнул Исмаил, - давайте жрать, да будем собираться в дорогу.
      - А с бабами что делать? - спросил Оман.
      - Пусть тут остаются, - махнул рукой Исмаил, - когда их найдут или сами выберутся, мы уже будем далеко отсюда.
      - Тогда, Исмаил, я телку трахну, - сказал Оман, - от нее не убудет.
      - Трахни, - согласился Исмаил, - ей же в удовольствие.
      Омран и Исмаил расхохотались.
      - Трахну, - повторил Омран, - только поем сначала.
      - Я думаю их надо убить, - предложил Касым, накладывая в большую тарелку парящие куски мяса, - надо убить и дом сжечь.
      - Видно будет, что делать, - сказал Исмаил, - сначала надо поесть и поблагодарить Аллаха за то, что нам помогал. В этом доме есть стаканы? Выпьем водки за то, что удалось нам, слава Аллаху, достать эти деньги и помянем Джабраила, Бурхана и Фади, мир им.
      Джабраилом был тот чеченец, которого убил возле "Метрополя" Череп. А Бурханом и Фади, те двое, кого расплющило в машине, когда они врезались в трамвай, преследуя Игоря.
      Все трое чеченцев, оставшиеся в живых, встали вокруг стола, наполнили стаканы доверху.
      - Хорошие были джигиты, - сказал тост Исмаил, - они верно служили Аллаху и будут они в раю. Аллах акъбар!
      - Аллах акъбар! - повторили Касым и Омран.
      Молча выпили. Потом без паузы наполнили стаканы еще до краев. Снова выпили молча, уже без тоста, закусили мясом. Через двадцать минут литровая бутылка водки была пуста.
      - Если бы не этот таксист, - сказал Касым, - то Бурхан и Фади, мир им, были бы живы.
      - И Джабраил, - добавил Омран.
      - На все воля Аллаха, - ответил Исмаил.
      - Я должен теперь убить женщину и девочку, чтобы отомстить их кровь, сказал Касым.
      - При чем тут женщина и девочка? - спросил Исмаил. - Они не убивали ни Бурхана, ни Фади, ни Джабраила!
      - "А если кто был убит несправедливо, то Мы дали близкому его власть возместить убийце", - отрешенно произнес Касым, - это слова из семнадцатой суры Корана. Джабраил был мой брат, что я скажу его матери, моей тете, когда вернусь? Фади вырос со мной в одном ауле, мы вместе с ним пришли в отряд. Бурхан муж тети моего троюродного брата. Что я скажу родне?
      - Найди и убей таксиста или того, что стрелял, а женщина тут при чем? возразил Исмаил. В семнадцатой суре еще сказано, чтобы в мести своей никто не преступал границ дозволенного. Убей таксиста и скажи, что ты отомстил за кровь их родни! Я обещал таксисту, что его жена и дочь будут целы, если он привезет нам деньги.
      - Обещания неверному ничего не стоят, - сказал Омран, - нет греха в том, чтобы обмануть неверного, но есть грех, чтобы не отомстить за кровь твоих родных!
      - Кто тебе, Исмаил, дороже, мы или эта нечистая женщина и ее ребенок? спросил Касым, лицо его вытянулось и стало похожим на кусок пергамента.
      - А-а, делайте, что хотите, - махнул рукой Исмаил, - мне нет до этой женщины и до ее ребенка нет никакого дела.
      - Сначала я ее трахну! - Оман вскочил со стула.
      - Тащи эту сучку сюда, - разрешил Исмаил, - пускай хоть ее ребенок этого не видит.
      - Нет, пусть посмотрит! - настаивал Касым.
      - Я сказал, не надо! - резким тоном приказал Исмаил. - Мы же не звери! Не варвары! Тащи ее одну, Омран!
      Оман захохотал от предвкушения развлечения и по скрипучей лестнице стал быстро подниматься наверх, где были заперты в спальне Катя и Маша. Через некоторое время там послышался шум, крики, несколько ударов и потом появился Оман, который тащил за волосы за собой плачущую Катерину. Лицо ее было разбито, из носа текла кровь. Наверху плакала и кричала Маша:
      - Мама, мамочка, отпустите ее!
      - Сука, она меня укусила, - возмущенно воскликнул Оман.
      - Кто? - спокойно спросил Исмаил, кусая мясо, - женщина?
      - Нет, - ответил Оман, - мелкая сучка. Я ее убью.
      - Лучше изнасилуй, - предложил Касым, - и оставь здесь. Пусть всю жизнь помнит горцев.
      - Да, - согласился Оман, - так и сделаю.
      Он толкнул Катю на пол, она упала и зацепилась обеими руками за ноги бандита.
      - Не надо, я прошу вас, - закричала она, - господи, не трогайте девочку!
      - Пошла ты, сука, - зло сказал Оман, и пнул Катю ногой в лицо.
      - Побыстрее, Оман, - поторопил Исмаил, который занялся подсчетом купюр, - у нас мало времени.
      Девочка наверху внезапно затихла. Касым взял со стола острый нож и направился к Катерине.
      - Ты умрешь, овца, - сказал он по-чеченски, но Катя поняла смысл сказанного по интонации говорившего. Оман остановился на полпути на лестнице, чтобы посмотреть, как Касым будет резать "овцу". Он уже видал, как на родине Касым отрезал голову живому русскому солдату. Ему это понравилось.
      Катя безмолвно плакала, Касым схватил ее за волосы, загнул назад голову, обнажая шею. В это время у считавшего деньги Исмаила из одной из пачек сотенных долларов, перевязанных резинкой, неожиданно вывалился маленький черный предмет, напоминающий аккумулятор для наручных часов. Специально под него в пачку денег был сделан вырез.
      - Это... это... это что, бля? - в растерянности произнес Исмаил.
      И в это время снайперская пуля, пробив оконное стекло, вгрызлась прямо в лоб Касыму. Нож выпал из его руки и сам он завалился на спину, как мешок с дерьмом.
      - Это радиомаяк! - догадался Исмаил, он видал такие в Чечне, и попытался вскочить.
      Вторая пуля снайпера достала и его, но не убила, а ранила в плечо. Исмаил, завыв от боли, спрятался за стол, пытаясь левой рукой вытащить из-за пояса пистолет. В это время дверь наверху, в комнате, где томились пленницы, с треском вылетела и сильный удар кованым армейским ботинком, скинул вниз со ступенек Омана. Одновременно вылетела и входная дверь. Ворвался спецназ в камуфляже и через секунду два оставшихся в живых чеченца были уложены вниз мордами на деревянный пол. При этом с ними обходились абсолютно не ласково, в результате чего лица Исмаила и Омрана приобрели иссиня-черный оттенок. В дом вошел Вадим, а за ним и Иван.
      - Успели, товарищ майор, еще бы немного и кранты, - сказал боец в маске, который по крыше бесшумно залез в комнату, где была заперта Маша, и скинул вниз Омрана.
      - Мама, - крикнула девочка, появившись на лестнице, сбежала вниз мимо бойца и обняла Катю.
      - Уберите этих в машину, - приказал Вадим своим бойцам, указывая на бандитов, - и позовите врачей.
      Бойцы подняли с пола Омана и Исмаила. Когда их потащили мимо Вадима, то Исмаил прошипел:
      - Аллах акъбар!
      Вадим правой кистью схватил за грудь Исмаила и переспросил:
      - Аллах велик, говоришь? Велик, я не спорю! Но ты его именем не прикрывайся! Ты только за сегодняшний день несколько раз все его законы нарушил! Надеешься, что простил он тебя? Нет, джигит, если бы он тебя простил, то сберёг бы он тебя от меня! А ведь не сберег! Значит, не простил он тебя. И не тащили бы тебя сейчас в "воронок", а спокойно ты бы жрал свою свинину и пил водку! Аллах справедлив, вот и получай справедливость! Увести!
      Исмаила вытолкнули в дверь и вместе с Оманом усадили в "воронок". В дом зашли врачи в белых халатах - женщина и мужчина. Они подошли к Кате и Машеньке, подняли их с пола и усадили на стулья. Мужчина открыл чемоданчик с большим красным крестом на боку. Резко запахло лекарствами.
      - Пойдем, - сказал Ивану Вадим, - теперь здесь и без нас разберутся.
      - Я хотел подойти к Катерине, - ответил Иван.
      - Не надо, - покачал головой Вадим, - ей сейчас не до тебя. У нее шок, пусть ей врачи занимаются, а мы лучше поедем в Гатчину, расскажем Игорю, что все кончилось относительно хорошо.
      Иван кивнул, а Вадим приказал бойцу, который стоял возле входной двери:
      - Кольцов, следи за тем, чтобы ничего не трогали до приезда оперов. Деньги, - он указал на сумку, - сдашь по описи, а я в Гатчину поеду. Ясно?
      - Так точно, товарищ майор, - ответил боец Кольцов.
      Иван и Вадим вышли из дома и направились к машине Вадима, которая стояла неподалеку. Случившиеся событие разбудило поселок, подъезжали одна за другой специальные машины - милиция, спасатели, розыск, врачи и даже пожарные. Вадим на своей машине еле-еле выехал из всей этой толчеи и на всех парах рванул в сторону Гатчины.
      27
      Никакой другой машины Родриго и не ожидал увидеть. К обочине вальяжно подъехал серебристый "BMW" - боевая машина вымогателей, как принято в России расшифровывать аббревиатуру этой марки машины. Родриго засуетился, вылез из своего "Опеля" и поспешил к серебристому чуду немецкого машиностроения.
      Из "BMW" вылез водитель южной наружности, внимательно и долго посмотрел на припаркованный за "BMW" автомобиль, затем на его обладателя - Родриго и согласно кивнул. К слову стоит отметить, что за последние дни Родриго растерял свою горделивую осанку и вальяжную походку сменил на плебейский шажок. Все это произошло оттого, что так сильно Родриго еще не влетал. Он потерял своих лучших друзей и телохранителей - Мустафу и Пуха, но самое главное, он потерял весь свой порошок и деньги, которые за него предназначались.
      Сказать, что Родриго потерял именно "свой" порошок нельзя, потому что он и сам покупал его у перекупщиков. Те, кто продал ему наркотики для перепродажи в Питере, были людьми суровыми и немногословными, но к Родриго относились хорошо, потому, что он ни разу их не подводил. Оттого-то они и дали Родриго порошок на реализацию, даже не взяв с него предоплаты.