Пусть отец и сестры не одобряют избранную им профессию, но известие о новом назначении непременно взбудоражит их, если не повергнет в трепет. Как и многие сыновья и дочери знати, он давно мечтал об имперской военной службе. Паран жаждал почета и уважения и тяготился вялым образом жизни, который вела почти вся аристократия. Ему хотелось чего-то более волнующего, чем надзор за поставками вина или разведением лошадей.
      Увы, таких, как он, не очень-то торопились зачислять в армию. Им не облегчали путь к офицерской выучке и последующим чинам. Парану вообще не повезло: его отправили в Кан, где гарнизон ветеранов восемь лет подряд зализывал раны былых сражений. Там молодого, неопытного лейтенанта, да еще и аристократа, встретили с плохо скрываемым презрением.
      Паран считал, что отношение к нему изменилось после резни на дороге. Он оказался проворнее многих ветеранов, чему в немалой степени способствовала его превосходная боевая лошадь. Более того, чтобы показать остальным свое хладнокровие и выучку, Паран добровольно вызвался возглавить расследование.
      Лейтенант делал все, как надо, хотя знакомство с подробностями случившегося доставило ему немало тягостных ощущений. Пробираясь между мертвыми телами, он слышал странные крики, звучавшие не вовне, а в его собственной голове. Глаза Парана подмечали малейшие детали: странный поворот тела, неожиданную улыбку на лице мертвого воина. Однако тягостнее всего на него действовал вид погибших лошадей. Ноздри и пасти животных были в корках засохшей пены — верный признак панического ужаса, охватившего лошадей перед гибелью. Паран не мог без содрогания смотреть на их чудовищные рваные раны. Пятна навоза и желчи покрывали бока некогда гордых скакунов. Повсюду он натыкался на запекшуюся кровь и гниющие куски мяса. Лейтенант едва сдерживался, чтобы не заплакать над трагической участью лошадей.
      Паран заерзал в седле, ощущая противную липкость ладоней, лежащих на луке седла. Все это время он держался стойко, но теперь нахлынувшие воспоминания словно разметали и расшатали его дух. Совсем недавно он с молчаливым презрением взирал, как ветераны скрючивались на обочинах и их тошнило желчью. А ведь они отнюдь не были трусами, эти старые солдаты. Последней каплей жутких воспоминаний явилось увиденное в имперской управе Геррома. Еще немного, и все это сметет защитные преграды, которые Паран выстроил у себя внутри.
      Лейтенант с трудом выпрямился в седле. Он вспомнил, как с какой-то щеголеватой небрежностью поведал адъюнктессе, что его молодость кончилась. Он рассказал ей и о многом другом, бесстрашно, не задумываясь о последствиях, отбросив все предостережения, которые пытался внушить ему отец.
      Ему вдруг вспомнились слова, услышанные в детстве: «Живи тихо». Он отверг их тогда, отвергал и сейчас. Итак, адъюнктес-са заметила и выделила его. Впервые за все это время Паран задумался: стоит ли гордиться ее вниманием? Он вспомнил «сжигателя мостов», с которым судьба столкнула его на смотровой башне Ложного замка. Наверное, нынче тот плюнул бы ему под ноги и сказал: «Зря ты не прислушался к моим словам, сынок. Ну что, стал героем?»
      Лошадь Парана рванулась вперед, стуча копытами. Он сжал меч, тревожно вглядываясь в сумрак. Дорога вилась меж рисовых полей, ближайшее крестьянское жилье отстояло от дороги на добрую сотню шагов. Тем временем путь ему преградил чей-то силуэт.
      Подул холодный ветер, заставивший лошадь прижать уши и тревожно раздуть ноздри.
      Вся одежда странного незнакомца была зеленого цвета: зеленый плащ с большим капюшоном, выцветший зеленый мундир, полотняные облегающие штаны. Даже кожаные сапоги и те были зелеными. Ростом он вряд ли превосходил Парана. На тонком поясе висел всего один длинный кинжал — излюбленное оружие жителей Семиградия. Лейтенант обратил внимание, что кожа на руках незнакомца была сероватого оттенка. Парана поразило обилие колец: по нескольку штук на каждом пальце.
      Человек поднял руку, сжимавшую глиняный кувшин.
      — Эй, лейтенант, жажда не мучает? — спросил он. Голос незнакомца звучал довольно приятно и вкрадчиво.
      — Вас что, послали меня встретить? — вместо ответа спросил Паран, не убирая руки с эфеса меча.
      Человек улыбнулся и откинул капюшон. У него было узкое светло-серое лицо и темные раскосые глаза. По возрасту — чуть больше тридцати лет, хотя волосы успели побелеть.
      — Адъюнктесса попросила меня о небольшом одолжении, — пояснил незнакомец. — Ей не терпится выслушать твой доклад. Мне поручено препроводить тебя к ней… с поспешением.
      Он взмахнул кувшином.
      — Но вначале давай-ка перекусим. В моих карманах найдется недурное угощение; во всяком случае, куда вкуснее и обильнее, чем ты нашел бы в какой-нибудь здешней замызганной деревушке. Слезай с лошади и составь мне компанию. Сядем с тобой на обочине, проведем время за трапезой, приятным разговором и созерцанием вечно занятых тяжкими трудами местных крестьян. И как им не надоест так гнуть спину? Кстати, меня зовут Симпатяга.
      — Я слышал это имя, — сказал Паран.
      — Уж должен был слышать, — подхватил Симпатяга. — Итак, я пред тобой. В моих жилах течет кровь тистеандиев, и ей тесно в человеческом теле. Чтобы облегчить ее участь, я выпускаю кровь из других тел. Уничтожение королевской фамилии в Аи-те — моих рук дело. Король, королева, их сыновья и дочери.
      — А также двоюродные, троюродные и прочие родственники.
      — Угадал, лейтенант. Нужно было вырвать всю поросль с корнем. Таков уж мой долг, а я как-никак — один из искуснейших «когтей». Но ты так и не ответил на мой вопрос.
      — На какой?
      — Пить хочешь?
      Паран нахмурился и спрыгнул с лошади.
      — Я слышал, что адъюнктесса велела поторапливаться.
      — А мы и поторопимся, лейтенант, когда наполним желудки и приятно побеседуем.
      — Стремление к приятным беседам вряд ли присуще «когтям», особенно искуснейшему из них.
      — Про других не скажу, а я очень люблю приятные и изысканные беседы. Увы, лейтенант, нынешние мрачные времена почти не позволяют мне проявлять это качество моего характера. Но ты, смею надеяться, уделишь мне немного своего драгоценного времени, правда? Тем более что мы все на время связаны одним делом.
      — Ваши дела с адъюнктессой меня не касаются, — сказал Паран, подходя к Симпатяге. — Лично к вам у меня нет никаких чувств, кроме враждебности.
      Один из искуснейших «когтей» империи присел на корточки и стал доставать из карманов свертки с едой. Затем он вынул два хрустальных бокала и откупорил кувшин.
      — Старые раны. Понимаю, лейтенант. Ты ведь избрал другой путь, выбившись из стада скучающих и вечно препирающихся между собой аристократов.
      Симпатяга наполнил бокалы янтарным вином.
      — Теперь ты целиком принадлежишь империи, лейтенант. Она повелевает тобой, а ты безоговорочно подчиняешься приказам. Ты — частичка одного из мускулов, слагающих тело империи, и не более того. Но и не менее. Время старых обид давно прошло. А потому, лейтенант, — Симпатяга опустил кувшин на землю и подал Парану наполненный бокал, — давай отпразднуем твое новое назначение. За твое здоровье, Ганоэс Паран, лейтенант и помощник адъюнктессы Лорны.
      По-прежнему хмурясь, Паран взял бокал.
      Они оба выпили.
      Симпатяга улыбнулся, достал шелковый платок и обтер губы.
      — Как видишь, нам не так-то трудно поладить. Кстати, каким именем прикажешь тебя величать?
      — Просто Параном. А вас? Какой титул у командира «Когтя»?
      Симпатяга опять улыбнулся.
      — «Когтем» по-прежнему командует Ласэна. Я ей лишь помогаю. Таким образом, я тоже являюсь помощником для разнообразных поручений. Можешь называть меня тем именем, которое тебе известно. Знакомясь с людьми, я стараюсь не увязать в формальностях сверх необходимого.
      Паран уселся на глинистую землю.
      — Значит, мы уже перешли черту знакомства?
      — Разумеется.
      — А как вы это поняли?
      Симпатяга принялся развязывать свертки, доставая оттуда сыр, заварной хлеб, фрукты и ягоды.
      — У меня, знаешь ли, два способа знакомства. С тобой мы познакомились вторым способом.
      — Каков же тогда первый способ?
      — Я пользуюсь им, когда не хватает времени, чтобы надлежащим образом представиться.
      Паран устало развязал ремешки и стащил с головы шлем.
      — Желаете узнать, что я обнаружил в Герроме? — спросил он, приглаживая рукой черные волосы.
      Симпатяга передернул плечами.
      — Ну, если у тебя есть потребность выговориться.
      — В таком случае я, пожалуй, дождусь встречи с адъюнктессой.
      Непревзойденный «коготь» улыбнулся.
      — А ты быстро схватываешь, что к чему, Паран. Не будь расточителен со знаниями, которыми обладаешь. Слова, как и монеты, любят, когда их накапливают.
      — Пока богач не помрет на постели из чистого золота, — усмехнулся Паран.
      — Забыл спросить: ты голоден? Терпеть не могу есть в одиночку.
      Паран взял протянутый ломоть бурого черствоватого хлеба.
      — Так как, адъюнктесса и впрямь послала вас за мной или же вы оказались в здешних краях по иным причинам?
      В очередной раз улыбнувшись, Симпатяга встал.
      — Увы, наш приятный разговор окончен. Пора в путь.
      Он посмотрел на дорогу.
      Паран тоже повернулся и увидел тусклый желтоватый свет, разлитый над дорогой.
      «Путь — одна из тайных магических троп, позволяющих преодолевать громадные расстояния».
      — Клобук меня накрой, — со вздохом пробормотал лейтенант, сопротивляясь охватившей его дрожи.
      Перед ним расстилалась сизовато-серая дорога, с обеих сторон окаймленная невысокими стенами. Дорогу накрывал плотный охристый туман. Из портала тянуло странным ветром, и дорожная пыль казалась пеплом, развеиваемым невидимыми демонами.
      — Тебе придется привыкнуть к подобному роду путешествий, — сказал Симпатяга.
      Паран прикрепил шлем к луке седла и взял в руки поводья лошади.
      — Я готов. Идемте.
      Непревзойденный «коготь» одобрительно взглянул на него и шагнул через портал. Паран шагнул следом и ввел лошадь. Вход сразу же закрылся. Провинция Итко Кан и все привычные приметы жизни исчезли. Мир, в котором они очутились, был пустынным и безжизненным. Стены, окаймлявшие тропу, казались сделанными из пепла. Воздух пах песком и металлом.
      — Добро пожаловать на имперский Путь, — с издевкой в голосе произнес Симпатяга.
      — Польщен.
      — Он создан силами тех, кто… был прежде нас. Неужели такое было по плечу людям? Ответ знают только боги. Думаю, они и создали этот Путь.
      — А по-моему, боги здесь ни при чем, — возразил Паран. — Говоря так, вы просто обманываете сборщиков пошлины, привратников, стражников на невидимых мостах и всех остальных, кто обитает на этом Пути, служа своим бессмертным хозяевам.
      Симпатяга хмыкнул.
      — Думаешь, Путь сродни обычной дороге, от которой кормится немало народу? Знаешь, меня всегда развлекали невежественные домыслы. Думаю, ты окажешься приятным спутником в нашем недолгом путешествии.
      Паран умолк. Сколько он ни пытался увидеть горизонт, его взгляд упирался в пепельно-серые стены и охристый туман. По телу ползли струйки пота, отчего кольчуга казалась еще тяжелее. Лошадь Парана тревожно озиралась по сторонам и надсадно фыркала.
      — К твоему сведению: адъюнктесса сейчас находится в Анте, — нарушил молчание Симпатяга. — Путь позволит нам покрыть триста лиг всего за несколько часов. Кое-кто думает, будто империя неимоверно разрослась. А в отдаленных провинциях кое-кто вообще возомнил, что находится вне досягаемости императрицы Ласэны. Как ты сам убедился, Паран, думать так могут только глупцы.
      Кобыла Парана снова зафыркала.
      — Кажется, я тебя застыдил, и теперь ты рта не раскрываешь. Прости меня, лейтенант. Возможно, я не слишком удачно пошутил по поводу твоего невежества.
      — Когда шутишь, всегда рискуешь, — коротко ответил Паран.
      Симпатяга долго не раскрывал рта.
 
      В пространстве, по которому пролегал магический Путь, время текло незаметно. Возможно, времени там вообще не было. Кое-где пепельно-серые стены были разворочены, словно сквозь них с боем продирался отряд. Иногда от Пути отходили скользкие боковые тропы и сразу же исчезали во мраке. В одном месте им попалось темное пятно, покрытое ржавой коркой. Рядом, словно разбросанные монеты, в пыли валялись ржавые звенья цепи. Симпатяга не дал никаких пояснений, но по его виду Паран понял, что «коготь» изрядно удивлен увиденным.
      «Вот тебе и безопасное путешествие! — подумал лейтенант. — Не надо считать меня доверчивым дурачком. Похоже, как и на обычной дороге, здесь бывают стычки и даже побоища».
      Парана не удивило, что после того места Симпатяга убыстрил шаг.
      Вскоре они подошли к каменной арке. Она была построена недавно; Паран узнал антанский базальт, добываемый в имперских каменоломнях неподалеку от столицы. Стены родительского дома были облицованы таким же черно-серым блестящим камнем. В центре арки, наверху, красовалась когтистая лапа, Держащая хрустальный шар, — герб Малазанской империи.
      По другую сторону арки расстилалась тьма. Паран прочистил горло и спросил:
      — Мы что, пришли?
      Симпатяга обернулся.
      — Ты даже не потрудился завернуть свое презрение в оболочку учтивости, лейтенант. Посоветовал бы тебе бросить свои высокородные замашки.
      Паран усмехнулся.
      — Ладно, провожатый, ведите дальше.
      Подобрав полы плаща, Симпатяга прошел через арку и… исчез.
      Лошадь почему-то упрямо не желала приближаться к базальтовой арке. Она норовила стать на дыбы и мотала головой. Как лейтенант ни пытался ее успокоить, все было напрасно. Наконец он просто забрался в седло, натянул поводья и хорошенько пришпорил упрямицу. Лошадь взбрыкнула, но прыгнула в пустоту.
      В ту же секунду они очутились в привычном мире, полном света и красок. Из-под конских копыт во все стороны летели мелкие камешки. Паран остановил лошадь и, моргая, огляделся. Они находились в просторном помещении, потолок которого отливал сусальным золотом, стены были завешаны шпалерами, а возле стен стояло не менее двух десятков вооруженных стражников.
      Испуганная лошадь дернулась вбок и сшибла с ног Симпатягу. Еще немного, и тяжелое конское копыто пробило бы ему голову. Опять во все стороны полетели мелкие камешки… только они не были дворовым гравием. Лошадь выбивала из пола кусочки мозаичного покрытия. Бормоча проклятия, Симпатяга вскочил на ноги. Его глаза, обращенные к лейтенанту, метали молнии.
      Будто повинуясь некоему молчаливому приказу, караульные медленно вернулись на свои места. Паран оторвал взгляд от Симпатяги. Перед ним на подиуме возвышался трон из гнутой кости. На троне восседала императрица.
      В зале стало совсем тихо, если не считать похрустывания кусочков мозаики, которые давили конские копыта. Поморщившись, Паран спешился и обратил усталый взгляд на императрицу.
      Ласэна почти не изменилась с тех пор, как он последний раз видел ее вблизи. Ее одежда по-прежнему оставалась простой и лишенной украшений. Коротко остриженные волосы все так же венчали синеватое, совершенно неприметное лицо. Сощурившиеся карие глаза остановились на Паране.
      Лейтенант поправил перевязь, сложил руки и отвесил поясной поклон.
      — Приветствую вас, ваше величество, — произнес он.
      — Вижу, тогда, семь лет назад, ты не послушался совета бывалого воина, — растягивая слова, сказала Ласэна.
      Паран удивленно заморгал.
      — Он тоже не внял совету, который я ему дала, — продолжала императрица. — Удивляюсь, кто из богов свел вас тогда вместе на парапете. Я бы непременно поблагодарила этого бога за его чувство юмора. Лейтенант, вы никак решили, что Имперская арка ведет прямо в конюшню?
      — Ваше величество, моя лошадь упорно не желала проходить через арку.
      — Ну что ж, не без основания.
      Паран улыбнулся.
      — Но в отличие от меня ее порода славится своей смышленостью. Прошу вас принять мои самые смиренные извинения за случившееся.
      — Симпатяга проводит вас к адъюнктессе.
      По знаку императрицы один из караульных принял от лейтенанта поводья. Паран еще раз поклонился и с улыбкой повернулся к «когтю». Тот вывел его через боковую дверь.
      — Дуралей! — процедил он сквозь зубы, когда тяжелая дверь закрылась за ними и они очутились в узком коридоре.
      Паран не ответил. Симпатяга быстро зашагал к лестнице. Лейтенант не торопился: пусть «коготь» его подождет. Тот стоял возле ступеней, мрачный от ярости.
      — О каком таком парапете она говорила? Ты что, когда-то уже встречался с императрицей? Где?
      — Поскольку она не пожелала объяснить, мне лишь остается последовать ее примеру, — уклончиво ответил Паран.
      Ступени лестницы, истертые множеством ног, чем-то напоминали конские седла.
      — А, так мы в Западной башне, — невинным тоном произнес лейтенант. — Ее еще называют башней Праха.
      — Поднимайся на самый верх. Адъюнктесса ждет тебя в своих покоях. Других дверей там нет, так что не заблудишься. Понял?
      Паран кивнул и двинулся наверх.
      Дверь последнего этажа башни была приоткрыта. Паран постучался и вошел. Он увидел адъюнктессу в дальнем конце комнаты. Лорна сидела на скамье, спиной к широкому окну, и одевалась. За поднятыми ставнями розовело утреннее небо. Смущенный Паран остановился.
      — Я не из стеснительных, — сказала адъюнктесса. — Входите и закройте дверь.
      Паран сделал, что ему велели. Потом оглядел помещение. Стены украшали порядком выцветшие шпалеры. Каменные плиты пола скрывались под вытершимися меховыми шкурами. Мебель была скудной и старой, напанской по стилю, а потому лишенной вычурности.
      Адъюнктесса встала и надела кожаные доспехи. Ее волосы блестели в утреннем свете.
      — У вас усталый вид, лейтенант. Присядьте.
      Паран поискал глазами стул и с наслаждением плюхнулся на сиденье.
      — Следы едва заметны, госпожа адъюнктесса. Герром оказался пуст, а те, кто там остался, уже никогда не заговорят.
      Лорна застегивала последнюю пряжку.
      — Заговорили бы, если бы я послала туда некроманта.
      Паран невольно хмыкнул.
      — Я слышал лишь рассказы голубей. Думаю, их пустили туда с определенным умыслом.
      Адъюнктесса недоуменно наморщила лоб.
      — Простите… мне показалось, что вестниками смерти были… птицы.
      — Значит, попытайся мы увидеть случившееся глазами мертвых солдат, мы почти ничего не увидели бы. Говорите, голуби?
      Он кивнул.
      — Любопытно, — задумчиво произнесла Лорна и замолчала.
      Паран пристально поглядел на нее.
      — Простите, адъюнктесса, мне была отведена роль приманки?
      — Нет.
      — А своевременное появление Симпатяги, когда я возвращался из Геррома?
      — Мне так было удобнее.
      Паран тоже умолк. Стоило ему закрыть глаза, как голова начинала кружиться. Он и не подозревал, насколько устал. Лейтенант не сразу сообразил, что слова Лорны обращены к нему. Резко встряхнув головой, Паран выпрямился.
      Адъюнктесса стояла рядом.
      — Спать вы будете потом, а не сейчас. Я говорю с вами о вашем будущем — недурно бы послушать. Итак, вы исполнили приказ и проявили исключительную… жизнестойкость. Внешне все будет выглядеть так, будто я дала вам задание, вы его выполнили и теперь мы расстаемся. Вам дадут новое назначение. Что касается вашего пребывания в Итко Кане, там не происходило никаких чрезвычайных событий. Вы меня поняли?
      — Да.
      — Прекрасно.
      — Позвольте спросить, адъюнктесса: что же на самом деле там произошло? Вы решили прекратить расследование? Неужели мы отступаем, так и не узнав, кто и зачем устроил эту кошмарную бойню? Или только одного меня выводят из дальнейших расследований?
      — По этой тропе, лейтенант, нужно идти с предельной осторожностью, так, чтобы нас не заметили. Но мы должны по ней идти, и вы являетесь главной фигурой. Может, я ошиблась, однако я полагала, что вы захотите пройти до самого конца и быть очевидцем возмездия, когда наступит его время. Или я действительно ошиблась? Вдруг увиденного вам хватило с избытком, и вы мечтаете лишь о возвращении к привычной жизни?
      Паран закрыл глаза.
      — Когда наступит время, я хочу оказаться там, адъюнктесса.
      Лорна молчала. Паран чувствовал: она изучает его и взвешивает произнесенные им слова. Он не испытывал ни страха, ни робости. Он высказал свое пожелание, а решение принимать ей.
      — Мы действуем без излишней торопливости. Новое назначение вы получите через несколько дней. А пока отправляйтесь в родительский дом и хотя бы немного отдохните.
      Паран открыл глаза и встал. Когда он был уже возле двери, Лорна заговорила вновь:
      — Лейтенант, я уверена, что случившееся в Тронном зале больше не повторится.
      — Сомневаюсь, чтобы мне захотелось вторично становиться мишенью для насмешек.
      Он закрыл дверь и начал спускаться. Из покоев Лорны донеслось покашливание. О природе этого звука Паран не желал даже думать.
      Он ехал по знакомым столичным улицам, ощущая внутри себя полную пустоту. Все было, как прежде: тротуары, запруженные народом, разноязыкий говор, крики, шум. Тем не менее что-то изменилось. Перемены не были внешними; они таились где-то в пространстве между глазами и мыслями. Изменился не город, а он сам. Он вдруг ощутил себя чужаком в Анте. Изгоем.
      Между тем город остался прежним, и все, что Паран видел вокруг себя, тоже было очень знакомым. Знатное происхождение — это оно отодвигало мир столичных улиц, окружая лейтенанта невидимым и недосягаемым для простолюдинов барьером.
      «Дар и… проклятье», — вспомнились ему чьи-то слова.
      Правда, сейчас Паран был без телохранителей. Знать давно утратила былое влияние в обществе. Люди, встречавшиеся ему на пути, даже не подозревали о его происхождении. Они видели только военный мундир, доспехи и понимали: перед ними — не ремесленник, не разносчик и не торговец, а солдат. Меч империи, которых у нее десятки тысяч.
      Паран миновал ворота Высокого яруса и поехал вдоль Мраморной дороги, где начинались первые богатые дома. Здания не теснились к проезжей части, а скрывались за стенами заборов, которыми были обнесены дворы. Сочные, веселые цвета стен и оград соперничали с зеленью листвы. Улица уже не кишела народом, а у ворот стали попадаться караульные. Исчез отвратительный запах сточных канав и гниющих отбросов; ветер доносил ароматы распустившихся цветов и негромкое журчание садовых фонтанов.
      Запахи детства.
      Постепенно богатые дома сменились особняками. Здесь жила знать, родовая аристократия. Она давным-давно владела землей, на которой стояли эти жилища, больше похожие на загородные усадьбы. Империя с ее заботами казалась здесь чем-то заурядным и докучливым. История династий, обитавших в этой части Анты, насчитывала семь столетий и начиналась с кочевых племен, пришедших сюда с востока. Они явились не на пустое место и, как водится, огнем и мечом утверждали свое право, оттеснив местные племена, заселявшие побережье. Менялись времена, менялась и сама знать. Бывшие свирепые кочевники занялись разведением лошадей и торговлей вином, элем и тканями. Боевая аристократия превратилась в аристократию торговцев, чьим рукам привычнее было держать не меч, а золотые монеты. Схватки в бою сменились торговыми сделками, закулисными интригами и подкупом.
      Парану казалось: став военным, он словно замыкал круг, возвращаясь к ремеслу далеких предков, сильных, неистовых и искренних в своих проявлениях. Выбор этот стоил ему разрыва отношений с отцом.
      Лейтенант подъехал к знакомым воротам. К ним вела широкая аллея, которая в центральной части города сошла бы за настоящую улицу. Караульного у ворот не было. Потянув веревку, Паран несколько раз позвонил в дверной колокол.
      Открывать ему не торопились. Паран ждал.
      Наконец с другой стороны послышался лязг засова и чей-то ворчливый голос. Заскрипели несмазанные петли, и дверь открылась.
      Этого старика Паран видел впервые. Его лицо было исполосовано шрамами. Одеяние старика составляла латаная-перелатаная кольчуга, доходившая ему до самых колен. Голову украшал старый шлем с грубо выправленными вмятинами, но начищенный до блеска.
      Мутные серые глаза старика смерили лейтенанта с головы до пят.
      — Как на картинке, — пробормотал привратник.
      — Что ты сказал? — не понял Паран.
      Привратник широко распахнул дверь.
      — Взрослее, конечно, но похож. Хороший художник вас рисовал. И манеру держаться передал, и выражение лица. Добро пожаловать в родной дом, Ганоэс.
      Паран провел лошадь через узкие ворота. За ними по обе стороны стояли два служебных флигеля усадьбы. Над крышами флигелей синело небо.
      — Ты не знаком мне, воин, — сказал старику Паран. — Но чувствую, стражники хорошо изучили мой портрет. А сейчас, поди, вытирают об него ноги в своей казарме? Угадал?
      — Есть такое.
      — Как тебя зовут?
      — Гамет.
      Старик успел снова запереть дверь и теперь шел позади лошади.
      — Вот уже три года я состою на службе у вашего отца.
      — А до этого?
      — Не стоит углубляться в расспросы.
      Они вступили во внутренний двор. Паран изучающе глядел на старика.
      — Мой отец имеет обыкновение разузнавать все о тех, кого берет к себе на службу.
      Гамет усмехнулся, обнажив белые зубы.
      — Он так и поступил, иначе меня бы здесь не было.
      — Вижу, ты успел повоевать на своем веку.
      — Позвольте, молодой господин, я возьму вашу лошадь. Паран отдал ему поводья, затем обернулся и стал разглядывать знакомый двор. Почему-то двор показался ему меньше, чем прежде. А вот и старый колодец, выкопанный здесь много веков назад и теперь совсем обветшавший и готовый рассыпаться в прах. Ни один каменщик не возьмется его чинить, боясь разбудить призраков. На таких же старых камнях стояла и родовая усадьба Паранов. Пространство под ней было полно каких-то помещений, проходов, тупиков, наполовину засыпанных землей, сырых, низких и ни что уже не годных.
      Двор жил своей привычной жизнью. Никто из слуг даже не заметил появление молодого господина.
      Гамет осторожно кашлянул у него за спиной.
      — Ваших родителей нет в городе.
      Паран рассеянно кивнул. Еще бы: в Эмалау, их загородном поместье, у отца всегда найдутся дела. Жеребята, виноторговля. Все как всегда.
      — А сестры ваши здесь, — продолжал Гамет. — Я сейчас скажу, чтобы прибрали в вашей комнате.
      — Так ее не открывали с самого моего отъезда?
      Гамет помялся.
      — Почти. Просто перетащили туда кое-что из мебели и сундуки. Сами знаете: места в доме мало…
      — Сколько себя помню, его всегда было мало.
      Паран вздохнул и молча зашагал к крыльцу.
      Пиршественный зал был пуст. Эхо возвращало гулкие шаги Парана. Пуст был и длинный стол, к которому направлялся сейчас лейтенант. Из-под ног с хриплым мяуканьем разбегались потревоженные кошки. Паран швырнул на спинку стула запыленный плащ, сам сел на скамью и уперся спиной в обшитую деревом стену. Глаза он закрыл.
      — А я думала, ты по-прежнему находишься в Итко Кане, — раздался поблизости женский голос.
      Паран открыл глаза. У начала стола, опираясь рукой о спинку отцовского кресла, стояла Тавора — его средняя сестра. Она была всего на год моложе Парана. Все та же простая одежда, все то же бледное лицо и рыжеватые волосы, подстриженные даже короче, чем было нынче принято. За это время Тавора успела вытянуться и почти сравнялась с ним ростом. Из неуклюжей девочки-подростка она превратилась в девушку, но красоты это ей не прибавило.
      Тавора глядела на брата, внешне ничем не выказывая своих чувств.
      — Я получил новое назначение, — пояснил Паран.
      — В Анту? Странно, что мы об этом не слышали.
      «Конечно, вы бы обязательно услышали. Знать хоть и утратила свое влияние, но по умению разузнавать новости ей по-прежнему не было равных».
      — Мое назначение оказалось неожиданностью даже для меня. Но в Анте я служить не буду. Я приехал всего на несколько дней.
      — Тебя повысили в звании? Или назначили на более высокую должность?
      Паран улыбнулся.
      — Вот уже и ты начинаешь повторять отцовские слова: влияние, положение, богатство. Добавь еще сюда честь фамилии.
      — Об этом, братец, ты давно перестал беспокоиться.
      — Теперь об этом беспокоишься ты. Отец что, отходит от повседневных дел?
      — Постепенно. Со здоровьем у него все хуже. А ты ведь даже ни разу не написал ему из Итко Кана.
      Паран вздохнул.
      — И ты, Тавора, решила хоть как-то восполнить ему то, чего он так и не дождался от своего непутевого сына? Не думаю, что я снискал бы отцовскую благосклонность, если бы остался здесь и не пошел в армию. Я всегда считал: управлять семейными делами должен тот, кто это умеет.
      Тавора сощурилась. Гордость не позволила ей даже улыбнуться на комплимент брата.
      — А как Фелисина? — спросил он про младшую сестру.
      — Как всегда. Сидит затворницей у себя в комнате и сочиняет. Она еще не знает о твоем приезде. Представляю, как она обрадуется и как следом огорчится, когда ты скажешь ей, что приехал всего на несколько дней.
      — Она становится твоей соперницей?
      Тавора презрительно фыркнула и отвернулась.
      — Фелисина? Она слишком мягкотелая для этого мира. Да и вообще для любого мира, кроме своих четырех стен. Сам увидишь: она ничуть не изменилась.
      Паран смотрел на жесткую, словно деревянную спину удалявшейся Таворы. Только сейчас он сообразил, что от него отчаянно пахнет потом: его собственным и лошадиным. И не только потом. От него пахло дорожной грязью и чем-то еще.
      «Старая кровь и старые страхи, — подумал Паран, оглядываясь по сторонам. — А пиршественный зал-то совсем и не такой громадный, как мне раньше казалось».

ГЛАВА 2