Можно полагать, что в этой напряженной обстановке Станюкович пережил, как и многие люди его поколения, что-то вроде растерянности. Он вышел из этого положения на первый взгляд неожиданно, но вполне в духе той бурной эпохи: в ноябре 1865 года он уехал в село Чаадаево Владимирской губернии и стал там школьным учителем. Тогдашняя радикально настроенная молодежь, воспитанная на идеях Герцена и Некрасова, Чернышевского и Добролюбова, была убеждена, что главными вопросами всего русского общества являются вопросы народной, крестьянской жизни. Стало быть, думали они, надо прежде всего узнать народ и потрудиться на ниве его просвещения.
      Почти через тридцать лет Станюкович в одном из своих писем об этом эпизоде рассказывал так: "Адмиральский сын, только что оставивший службу, сулившую ему блестящую карьеру, несмотря на советы великого князя Константина Николаевича остаться моряком, - хлопочет вслед за отставкой о назначении его сельским учителем в одну из школ министерства государственных имуществ (других школ тогда не было).
      Тогдашний министр Зеленый, хорошо знакомый с отцом, пришел в большое изумление, когда я обратился к нему с такой просьбой...
      На месте изумление было еще большее, когда сельские власти прознали мой указ об отставке, из которого узнали, что я бывший паж, отставной лейтенант, был три года в кругосветном плавании и послан из Сингапура курьером к генерал-адмиралу. Не меньшую сенсацию произвело мое появление и на окрестных помещиков..."*.
      ______________
      * К.М.Станюкович. Собр. соч., т. 6, ГИХЛ, М., 1959, стр. 761-762.
      Учительствовал Станюкович всего одну зиму. В очерке "Из воспоминаний сельского учителя" он рассказывал (насколько это позволяли тогдашние цензурные условия), как жила нищая послереформенная деревня, по-прежнему покорно переносившая произвол помещика и сельских властей. Именно они помещик и сельские власти при усердной поддержке сельского духовенства постарались сделать все для того, чтобы молодой учитель в конце концов оставил свои просветительские попытки и уехал в Петербург.
      Опыт "хождения в народ" не удался (как, впрочем, не удался он и десятью годами позднее, когда не единицы, как в шестидесятых годах, а сотни самоотверженных молодых людей пробовали просветить и революционизировать русского мужика); очерк "Из воспоминаний сельского учителя" не привлек общественного внимания, публицистическая работа шла тоже без сколько-нибудь заметного успеха.
      Но ведь у него была еще и "морская" тема. Станюкович, детство проживший на самом берегу Черного моря, а юность - на берегу Финского залива, к встрече с бесконечностью океанских далей был в известной мере подготовлен; но все-таки жизнь на малом - по сравнению с этой бесконечностью, в сущности, микроскопически малом - сооружении, неделями и месяцами противостоящем своенравию стихий, была полна таких сильных переживаний, что молодой человек, решивший стать писателем, не мог не пытаться запечатлеть их в слове. В плавании и в первые годы после возвращения Станюкович написал и частью напечатал целый ряд очерков и рассказов о море, о моряках и заморских странах. В начале 1867 года он их издал отдельной книгой, которую так и озаглавил: "Из кругосветного плавания. Очерки морского быта".
      Русская литература не слишком изобиловала книгами о море и о "морском быте". Повести Марлинского к этому времени были уже забыты, а после него о море и о моряках писали главным образом профессиональные моряки, художественных задач перед собой не ставившие. Только в пятидесятых годах появилась книга И.А.Гончарова "Фрегат "Паллада", а несколько позднее "Корабль "Ретвизан" Д.В.Григоровича. Книга Станюковича, хоть в ней и дает себя знать недостаточная литературная опытность ее автора, по богатству и разнообразию воспроизведенного жизненного материала не уступает книгам Гончарова и Григоровича, а по свежести и непосредственности передачи впечатлений, может быть, даже и превосходит их. Но ни критики, ни читатели ее, в сущности, не заметили; видно, пришлась она, как говорится, не ко времени. И не была ли эта неудача одной из причин того, что Станюкович тогда устранился - и надолго! - от темы, предназначенной ему самой судьбой?
      Пришлось заново решать, что делать дальше, чем заняться. И теперь уже не за одного себя. Летом 1867 года Станюкович женился (на Любови Николаевне Арцеуловой), а через год у них родилась первая дочка - Наташа. Прозаическую нужду, то есть такую, какая заставляет каждый день думать о хлебе насущном на завтра, он и сам, когда жил один, переносил далеко не стоически, а теперь нужно было оберечь от нее семью. Выход был, по-видимому, только один служить. Летом 1869 года он поступает на службу в управление Курско-Харьковско-Азовской железной дороги и, оставив семью в Петербурге, уезжает в Курск.
      Так началось еще одно - и опять вынужденное - "плавание" Станюковича, длившееся больше семи лет: около полутора лет он служил на железной дороге, затем три года - в петербургском обществе взаимного поземельного кредита и, наконец, два с половиной года - управляющим пароходством по реке Дону и Азовскому морю. В эти годы Станюкович ведет почти полукочевой образ жизни: живет то в Курске, то в Харькове, то в Таганроге, то снова в Курске; потом в Петербурге и, наконец, в Ростове-на-Дону. Служба в эти годы занимала почти все его время. Но, само собой разумеется, Станюкович не отказался - да и не мог отказаться - от писательства.
      5
      Резкий поворот в собственной жизни Станюкович не мог воспринять как что-то случайное, сугубо личное: он видел, что нечто похожее произошло и с многими его сверстниками - "вскормленниками шестидесятых годов"; да и не только с ними, но и со всеми людьми того времени; больше того, ясно было, что изменилось само время, его характер, его цвет. В чем был смысл этой перемены и каковы ее причины? Это были главные вопросы всего русского общественного сознания тех лет и, естественно, всей русской литературы. Наиболее проницательные люди догадывались, что это был исторически неизбежный поворот. Но куда она, история, клонила, было еще совсем непонятно, и это вносило в сознание всех мыслящих людей беспокойство и тревогу.
      Новая деятельность ввела Станюковича в такую сферу жизни, которая раньше была ему мало знакома. Впечатления, наблюдения и переживания уже в первые месяцы этого "плавания" были так сильны, неожиданны и значительны, что они завладели всем его творческим сознанием, оттеснив на второй план многие его замыслы, совсем недавно казавшиеся неотложными. В те годы Станюкович изъездил весь Юг России и почти всю Украину, то есть как раз те районы, где шло тогда наиболее бурное промышленное и железнодорожное строительство. И видел он его, это строительство, не со стороны, не в качестве наблюдателя с записной книжкой (в наше время сказали бы - с блокнотом), а изнутри, как участник. Вот как он рассказывал об этом узнавании в одном из писем жене: "Завтра еду... на ст. Амвросиевка. Посылают меня для расследования, мошенничает ли там начальник дистанции и подрядчики. Поручение не особенно веселое, тем более, что я наверное знаю, что придется обнаружить большую массу грязи и что меня опять будут тщиться подкупить... На линии, т.е. На Амвросиевке, буду дописывать комедию. Писать хочется, руки чешутся"*.
      ______________
      * К.М.Станюкович. Собр. соч., т. 6, ГИХЛ, М., 1959, стр. 742.
      В последних двух фразах, как говорится, весь Станюкович. Его горячая заинтересованность в жизни всего общества помогала ему быстро распознавать общественное значение всего, что происходит вокруг него - сегодня, сейчас, и заставляла немедленно же браться за перо публициста, чтобы защитить то, что он считал достойным защиты, и выставить на публичное осуждение то, что противоречило его идеалам и мешало их утверждению. Публицистическое воодушевление не оставляло его и тогда, когда он писал художественные произведения - рассказы, повести, романы или комедии. Только что цитированное письмо написано в июне 1870 года, то есть всего через год после поступления Станюковича на службу, но к этому времени он подготовил к печати сатирический очерк "Русские американцы" - как раз о подрядчиках и субподрядчиках, нагло обсчитывавших рабочих и обворовывавших казну, то есть в конце-то концов все тот же народ, заканчивал комедию "На то и щука в море, чтоб карась не дремал" - тоже о хищниках, но масштабом покрупнее - и писал роман, в сюжете которого впечатления и наблюдения этого года играют весьма заметную роль ("Без исхода").
      Особенно характерной в этом отношении является комедия "На то и щука в море, чтоб карась не дремал". Это пословичное заглавие само по себе дает возможность предугадывать, к чему сведется драматическое действие пьесы: щуки, как это им и "положено", будут пожирать карасей, то есть хищники будут торжествовать, а жертвы - страдать и гибнуть. Но Станюкович как будто бы не спешит подтвердить это предположение и не сразу показывает "подвиги" щук. Читая первый акт пьесы, можно подумать, что ее конфликт не социальный и уж во всяком случае далек от публицистической злободневности, как естественнее всего предполагать, судя по заглавию, а семейно-бытовой. Здесь вырисовывается, по-видимому, чисто любовная завязка: провинциальная помещица Елизавета Петровна Василькова уговаривает свою внучку - хорошенькую, добрую и жизнерадостную Лидию - принять предложение местного прокурора Карла Карловича фон Шрека, а та наотрез отказывается от этой чести и признается бабушке, что любит другого - Алексея, сына миллионера Николая Антоновича Авакумова. Вскоре выясняется, что Алексей любит Лидию уже давно, и первый акт кончается помолвкой.
      Но жизнь Лидии в доме Авакумовых сложилась не совсем так, как она ожидала. Еще до помолвки бабушка сказала Лидии, что Алексей ей не пара: "Что мы ему, петербуржцу, богачу с несколькими миллионами?", - на что Лидия ответила: "Да разве я, бабушка, не стою миллиона?" Прошло немного времени, и Лидия могла убедиться, насколько опрометчивой была ее шутка; честная и чистая жизнь, о которой она мечтала до замужества, и авакумовские миллионы просто несовместимы, ибо за этим богатством - бесчестные проделки и преступная жестокость его обладателя. И, может быть, самым неожиданным для нее открытием было то, что ее любимый муж знал, как действовал его отец, знал и сам был готов последовать его примеру. Любящая и любимая жена Лидия поняла, что она не только пленница этого царства хищников, но и соучастница - хоть и невольная, хоть и косвенная - всего, что творят эти хищники. Ее слабая попытка вырваться из плена кончается ничем, карасям, то есть жертвам, она сочувствует, но разделить их участь не в силах.
      Но отношения Лидии и Алексея - при всей их фабульной "закругленности" образуют лишь второй план драматического действия, ведь Лидия многого просто не знала, а о самом страшном и жестоком даже и не догадывалась; Алексей еще не успел "развернуться", его самостоятельное хозяйничанье еще впереди, за границами сюжета. Главной пружиной драматического действия пьесы, смысловым ее центром являются взаимоотношения двух персонажей: миллионера Николая Антоновича Авакумова и его главного приказчика Потапа Потаповича Чабанова. Эти взаимоотношения начались в свое время грабежом - Авакумов ограбил брата Потапа Потаповича - и завершаются грабежом: Потап Потапович Чабанов на глазах умирающего патрона, не обращая внимания на его усовещивания, взял и присвоил сто тысяч наличными, чтобы уж самому стать хозяином. Сама по себе эта ситуация не новая: в сущности, почти так же сложились, например, отношения между Самсоном Силычем Большовым и его приказчиком Лазарем Елизарычем Подхалюзиным в пьесе А.Н.Островского "Свои люди - сочтемся".
      Впрочем, такого рода параллелей много и в русской и в мировой литературе. Жажда обогащения во что бы то ни стало почти всегда ведет к хищничеству, а хищники, если их интересы и вожделения сталкиваются, не щадят друг друга; средства и приемы взаимного ограбления могли быть самыми разнообразными, а "видовая" сущность хищничества оставалась неизменной. Но хищники хорошо знают, что любое богатство, в том числе и то, которое вырвано из рук сплоховавшего соперника, имеет одно и то же происхождение: оно награблено у тех, кто не принадлежит к касте хищников, у тех, кто работает ради куска хлеба. Там-то и раскидывают они свои сети, чутко улавливая появление новых возможностей захвата и грабежа.
      Русский буржуй дореформенной эпохи - такой, каким он запечатлелся в ранних пьесах того же А.Н.Островского, - при любом богатстве в глазах всего общества и даже по своей собственной самооценке был еще алтынник, аршинник, орудовавший где-то в средних этажах социальной иерархии; для него и квартальный, Держиморда какой-нибудь, и то уже был важный начальник, а, допустим, о министрах, не говоря уж о царе, он думал как о небожителях. После отмены крепостного права на первый план стала выдвигаться новая разновидность хищника. Это уже были воротилы, предприниматели, финансисты, которые вели свои дела с самим правительством. Среди них особенно выделялись крупные железнодорожные подрядчики или, как их называли в те годы, концессионеры.
      В крепостную эпоху строительство железных дорог осуществлялось непосредственно правительственными органами, то есть было отдано на произвол бюрократической камарильи. Под эгидой чиновников, управлявших строительством, развертывались тогда такие вакханалии казнокрадства, что даже при нищенской оплате рабочей силы каждая верста железной дороги обходилась государству в несколько раз дороже реальной стоимости. Учитывая этот печальный опыт, правительство Александра II решило привлечь к строительству дорог частную инициативу; подрядчики представляли правительству смету расходов по строительству и в случае ее утверждения царем получали подряд (концессию) на производство всех работ, а вслед за тем и соответствующие льготные кредиты из казны. При этих порядках размер наживы определялся "качествами" сметы: в большинстве случаев удавалось добиться утверждения таких цен за строительство, которые превышали реальную его стоимость в два-три раза. Таким образом концессионеры одним махом присваивали миллионные куши. Правда, дутые сметы могли быть доведены до утверждения лишь в том случае, если у подрядчика находились влиятельные - и, конечно, небескорыстные! - ходатаи и покровители.
      Станюкович одним из первых в русской литературе воспроизвел эту новейшую по тем временам механику ограбления народа. Николай Антонович Авакумов - концессионер, и обладателем миллионов он стал только благодаря концессиям; в пьесе очень точно и подробно показано, как Авакумов поддерживает связь с теми высшими сферами, где решаются судьбы смет и концессий: князю Липецкому 10000 - "взаймы" без отдачи, "его сиятельство отощали..."; красавице баронессе Шперлинг, имеющей успех, а стало быть и влияние в столичном свете - 6000 тоже "взаймы" и тоже, разумеется, без отдачи; для чиновников, принимающих наспех и кое-как построенную дорогу, обильное пиршество и - соответственно чину и влиянию - "подарки". Легко понять, почему верховная власть запретила пьесу для представления на сцене. Только через десять лет удалось добиться отмены этого запрета. Правда, в тогдашнем театральном репертуаре комедия не удержалась, и скорее всего потому, что характеры двух по ее сюжету главных героев - Лидии и Алексея получились схематичными, иллюстративными. Но для понимания всей дальнейшей литературной деятельности Станюковича комедия имеет важное значение; в ней достаточно четко определился круг тем, к которым он затем возвращался вплоть до последних дней своей жизни. Тут прежде всего следует указать на тему буржуазного хищничества. Подобно своим великим современникам - Некрасову и Щедрину, - Станюкович был убежден, что новейшие буржуа-предприниматели в общественно-политической жизни России играют не менее реакционную роль, чем крепостники-помещики или бюрократическая каста, что эти новые господа так же, как и прежние, непримиримо противостоят традициям освободительного движения шестидесятых годов. Это противостояние в пьесе тоже намечено: в Обжигалов (так называется город, где происходит действие пьесы) приехал некто Черепнин, последователь освободительных идей шестидесятых годов, чтобы помочь местным рабочим взыскать обманом удержанные Авакумовым тридцать тысяч рублей; деньги он, конечно, не отхлопотал, а самого его по просьбе Авакумова-сына выслали из города в сопровождении "голубого солдатика", то есть жандарма. Станюкович уже и тогда понимал, что это противостояние является одним из наиболее существенных моментов всей общественной борьбы в России тех лет. Его первый роман - "Без исхода" - и является попыткой осмысления этого момента.
      6
      По своему общему строю этот роман близок к тому типу романа, который в русской литературе утвержден И.С.Тургеневым; одна из особенностей таких романов состоит в том, что в центре всех событий находится интеллигентный, благородный герой, и по отношениям к нему, в соотношении с ним так или иначе освещаются и характеризуются остальные персонажи. В духе этой традиции сюжетным стержнем романа "Без исхода" является биография главного его героя - Глеба Черемисова, а биографии некоторых других персонажей даются фрагментарно - иногда только ради связанности и "закругленности" повествования. Отношением Черемисова к другим персонажам и их реакцией на его суждения, на его поведение, на его деятельность образуется почти вся совокупность действия романа.
      Он был сын мелкого провинциального чиновника; ценою крайних лишений мать дала ему возможность закончить гимназию, после чего он уже на собственный страх и риск отправился в Петербург - в университет. "Черемисов усиленно работал, считался надеждой профессоров и в кругу товарищей пользовался репутацией дельного математика". Но карьера ученого его не привлекала, он ставил тогда перед собою иные цели. Пребывание в университете совпадало с периодом наивысшего подъема освободительного движения шестидесятых годов. "То было время надежд и порываний, - рассказывает писатель, - жилось полней, ждалось веселей. Утром лекции, затем хождение на урок, вечера за работой или в кругу рьяной молодежи за спорами, за решениями всевозможных вопросов... И улыбнулся теперь Глеб, вспоминая эти решения. Часто в них было много юношеского, невыработанного, но все это было честно, искренно. Тогда не было (как теперь) жарких бесед об окладах, начиная с тысячи. Время было не то. Оклады отходили на задний план, а впереди было бескорыстное стремление служить всему честному, хорошему...".
      Но пока он учился, общественные обстоятельства резко переменились: началась полоса реакции. Известно, что реакция дает себя знать не только в сфере политической; она сказывается - хотя на первых порах, может быть, и не так устрашающе - и на интеллектуальной и на духовной жизни всего общества. В такие годы проверяется убежденность людей, их совестливость, а иногда и элементарная порядочность. Ведь в периоды подъема освободительного движения многие люди примыкают к нему "по моде", а потом при первой же опасности "образумливаются". Так произошло и на этот раз. "Стремления видоизменились, - с горечью констатировал Станюкович, - более пылкие служители сошли со сцены; более уживчивые успокоились, а большинство поплыло за волной, выкатившей несметное количество концессионеров, судей, журналистов, адвокатов, директоров, сыроваров, обрусителей, словом - всевозможных деятелей, сотворивших себе кумир из золотого тельца или из выеденной скорлупки"*.
      ______________
      * К.М.Станюкович. Собр. соч., т. 4, ГИХЛ, М., 1959, стр. 24-25.
      Но Черемисов не относился к числу уживчивого большинства, он был полон решимости действовать в духе своих вольнолюбивых убеждений. Однако теперь, в пору спада освободительного движения, власти осмелели и при любой попытке неугодной им деятельности предпринимали соответствующие меры; за немногие годы Черемисов несколько раз успел побывать в ссылке и в конце концов оказался не только без настоящего дела, но и без куска хлеба. Тогда-то и явился к нему Николай Николаевич Стрекалов, владелец большого завода в одном из южных городов России - в Грязнополье и предложил место домашнего учителя. Глеб вынужден был согласиться. Там, в Грязнополье, и развернулись основные перипетии романа.
      Стрекалов был прирожденный делец и стяжатель, но этой его господствующей страсти сопутствовала еще одна, весьма распространенная среди выскочек страстишка: он в свое время побывал в Англии и теперь старался всех убедить, что он предприниматель европейского, точнее, английского типа, то есть культурный предприниматель. Только вот в России, жаловался Стрекалов, трудно вести дела по-европейски, потому что русские рабочие ленивы, неумелы и склонны к пьянству. Черемисов и решил воспользоваться претензией Стрекалова на культурность; он предложил начать чтения, то есть популярные лекции для рабочих завода и таким образом попытаться отвлечь их от пьянства. На первом чтении были не только рабочие, но и кое-кто из грязно-польской знати. Черемисов оказался хорошим лектором, успех был полный. Но для "светских" людей это было очередное развлечение, и они скоро к нему охладели; зато среди рабочих лекции Черемисова пользовались все большей и большей популярностью. Это, конечно, не могло не встревожить местное начальство, и Черемисову было предложено немедленно покинуть Грязнополье. Он снова вернулся в Петербург, и снова полуголодное существование, завершившееся скоротечной чахоткой.
      Среди немногих людей, собравшихся у постели умирающего Черемисова, был его друг и единомышленник Крутовский, в свое время "блестящий офицер генерального штаба", бросивший потом военную службу, чтобы окончить университет и посвятить жизнь честному труду. Он тоже некоторое время жил в Грязнополье и тоже был выслан оттуда за то, что напечатал в столичных газетах несколько статей о делах грязнопольских воротил.
      Финал романа как будто бы подтверждает однозначность его заглавия: последние могикане шестидесятых годов оказались не у дел, и в русском обществе безраздельно властвуют Стрекаловы вместе с их сообщниками и покровителями. Исхода нет. Но такое заключение не совсем точно. Деятельность Черемисова в Грязнополье была все-таки не вовсе безрезультатной. К смертельно больному Черемисову приехала его возлюбленная - Ольга, дочь Стрекалова.
      Когда Глеб появился в доме Стрекаловых, он показался ей нелюдимым и странным, но, присматриваясь к его поведению, вдумываясь в смысл его речей, она поняла, что у него не может быть ничего общего с теми людьми, среди которых она жила, что он человек из другого, лучшего мира. Ольга полюбила Черемисова и решила уйти вместе с ним. Черемисов погиб, но Ольга в благополучный, обеспеченный мир своих родителей уже не вернется. Готов уйти из родного дома и ее брат Федя: под влиянием Черемисова этот юноша осудил и дела своего отца и нравы среды, где богатство и чины считаются наивысшими ценностями.
      Победа сильных мира сего оказалась неполноценной; не обладающие никакой внешней властью, гонимые и преследуемые люди навсегда уводят от преуспевающих новых господ их детей - их будущее.
      Однако в этом светлом и обнадеживающем мотиве все-таки слышатся и грустные ноты, и поэтому он почти не ослабляет достаточно мрачную тональность всего романа как целого. Ведь Черемисов сделал, в сущности, только половину дела, хотя и очень важную: он помог Ольге и Феде увидеть неправду, царящую в среде, в которой они родились и выросли, и уверовать в новые, благородные, человечные идеалы; но он не научил их, как жить по-новому - согласно своим новым убеждениям, и, главное, как бороться с господствующим в обществе злом. А не научил потому, что не знал и сам.
      Что говорил Черемисов рабочим в своих лекциях - ограничивался ли он общеобразовательными задачами или, когда на лекциях присутствовали одни только рабочие, переходил к прямой революционной пропаганде и призывал их к каким-то активным действиям, к борьбе - в романе не рассказано. И это, конечно, не случайно: тогда и сами непосредственные деятели революционного движения еще не знали, что и как надо говорить рабочим. В конце шестидесятых - начале семидесятых годов членам кружка "чайковцев", например, удалось установить связи с заводскими и фабричными рабочими, однако попытки вести среди них революционную пропаганду успеха не имели.
      Но известно, что в периоды спада освободительного движения работа революционной мысли не прекращается, поиски новых средств и форм освободительной борьбы идут в такие периоды с особенным напряжением. Когда создавался первый роман Станюковича (1871-1872 гг.), новое в революционном движении только еще нащупывалось. Несколько позднее оно, это новое, воплотилось в народническом движении. Народники в подавляющем своем большинстве были убежденными последователями идей Герцена, Чернышевского и Добролюбова и считали, что радикальное переустройство жизни русского общества на социалистических началах станет возможным только в результате крестьянской революции. Задача, стало быть, состояла в том, чтобы возбуждать и поднимать в массах крестьянства дух протеста, готовить их к широкому восстанию, то есть к революции. К этому призывали передовую молодежь и находившиеся в эмиграции вожди русского освободительного движения П.Л.Лавров, М.А.Бакунин, П.Н.Ткачев.
      И вот весной 1874 года сотни молодых революционеров отправились в поволжские и южнорусские деревни - "в народ". Через несколько месяцев выяснилось, что "хождение в народ" потерпело неудачу: осенью того же года большая часть его участников была схвачена полицией, многие сосланы в административном порядке, а самые влиятельные заключены в тюрьмы и преданы суду (знаменитый процесс 193-х). В ряду причин, предопределивших эту неудачу, было и то, что народники просто плохо знали народ; их представления о крестьянской общине были во многом неточными, а предположение, будто именно она станет основой социалистического общества, - насквозь утопичным.
      Но "хождение в народ", несмотря на его неудачу, сыграло в жизни русского общества историческую роль. Правящие верхи России должны были поневоле убедиться, что революционное движение в стране не только не подавлено, но, напротив, приобретает новый размах. С другой стороны, масштабы "хождения в народ", благородство и самоотверженность его участников - все это ободряюще подействовало на настроения в оппозиционных кругах русского общества. Само собой разумеется, это событие оказало свое воздействие и на русскую литературу. В этом смысле особенно характерен роман Станюковича "Два брата".
      7
      Этот роман тоже можно отнести к типу романа-биографии, только в отличие от первого романа Станюковича - "Без исхода" - здесь рассказано о судьбе двух главных героев - братьев Николая и Василия Вязниковых. И социальная коллизия почти такая же: новое, активное социальное зло в романе "Два брата" воплощено в фигуре Кузьмы Петровича Кривошейнова, вчерашнего мельника Кузьки. Различия между ним и Стрекаловым не очень существенны: Стрекалов орудовал в городе - в промышленности и на строительстве железных дорог, а Кривошейнов - в деревне; у того были англоманские замашки, а этот действовал нахрапом, без претензий на культурность. Кривошейнов еще не такой крупный хищник, как, например, щедринский Дерунов, но по своим ухваткам, по неколебимому сознанию своей полной безнаказанности он нисколько ему не уступает: он ведь тоже уверен, что нужен властям, и поэтому всегда найдет у них поддержку.
      События в деревне Залесье, несмотря на то, что им в общем объеме романа посвящено всего несколько страниц, потому-то и являются ключевыми, кульминационными, что в них нагляднее всего обнаружилось и живодерство Кузьки и палачество властей. Тут резко выявляется социально-обличительная тенденция романа; вместе с этим здесь отчетливо виден и его художественно-"исследовательский" пафос: в отношении к этим событиям определились не только общественные позиции каждого из братьев, но и главные особенности их характеров.
      Сопоставление характеров, жизненных позиций двух братьев не ограничивается задачами обличения "удачливых" отступников вроде Николая и прославления таких самоотверженных подвижников, каким оказался Василий; в нем, в этом сопоставлении, есть не только констатация того, что случилось, но и вопрос: почему так случилось?
      Иван Андреевич Вязников в молодости был причастен к оппозиционному движению (скорее всего к кружку петрашевцев), за что его в 1848 году и сослали "в места не столь отдаленные". Он и теперь, в семидесятые годы, не изменил своим молодым убеждениям - недаром губернские и столичные бюрократы называют его "старым нигилистом", а окрестные мужики "праведным барином". Детей своих он воспитал в духе гуманности и высоких преданий русского освободительного движения. И вот на старости лет он вопреки всем своим ожиданиям и надеждам должен был убедиться, что его любимец Николай изменил этим преданиям. Отцу было непонятно, как это могло случиться с его сыном, а перед читателем романа вопрос встает несколько иначе: почему, как говорится, при всех прочих равных условиях одни люди легко и непринужденно привыкают к порядкам несправедливого общественного строя и становятся уважаемыми членами этого общества, а другие не примиряются и борются за свержение этого строя борются даже тогда, когда понимают, что победа придет, может быть, только к людям следующих поколений?
      Вопрос не такой простой, как может показаться на первый взгляд. Различия между правом и бесправием, справедливостью и несправедливостью, между рабством и свободой, если не осознают, то чувствуют все; а люди образованные или, как их со второй половины XIX века стали называть, интеллигенты имеют возможность осмыслить эти различия в их общем виде, теоретически. И все-таки многие из этого образованного меньшинства, многие интеллигенты сознательно выбирают как раз несправедливый строй. Значит, этот выбор предопределяется не только знанием и пониманием законов разума, законов человечности. "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала", - писал Радищев; и книгу свою он адресовал прежде всего тем, "кто состраждет... над бедствиями собратий своей..."*. Значит, кроме знания и понимания, нужно еще и сочувствие и сострадание угнетенному человеку.
      ______________
      * А.Н.Радищев. Полн. собр. соч., т. 1, М.-Л., 1938, стр. 227.