Где мы находимся? Слишком высоко или слишком низко? Никто не может сказать. Возьмем влево!

Этот ненадежный снег очень опасен, но мы не сознаем этого. Приходится примириться с очевидностью: мы пошли по ложному пути. Надо подняться обратно и обойти возвышающийся над нами серак: вероятно, там мы найдем правильный путь. Вслед за Ребюффа вновь проходим так тяжело доставшийся нам участок. Я двигаюсь судорожными шагами, твердо намереваясь идти до конца. Но если Ребюффа сорвется, удержать его я не смогу.

Без конца переходим от одного серака к другому. Каждый раз кажется, что мы нашли правильный путь, и каждый раз нас ждет разочарование. Если бы только рассеялся туман, если бы ненадолго перестал падать снег! Толщина его на склонах растет со страшной быстротой… Лишь Ребюффа и Террай в состоянии прокладывать путь. Они меняются через равные промежутки, без колебаний, без единого слова.

Я восхищен настойчивостью Ребюффа, благодаря которой он приобрел такую известность. С невероятным ожесточением, с отчаянным напряжением он движется вперед. Медленность продвижения могла бы привести в уныние любого, но он продолжает бороться, и вершина в конце концов уступает его настойчивости.

Террай, наоборот, рвется напролом как бешеный. Он подобен стихии, он хочет во что бы то ни стало разбить стены тюрьмы, держащей нас в заточении. Его сила исключительна, его воля не менее замечательна.

Ляшеналь доставляет ему много забот. Может быть, его рассудок не в полном порядке? Сейчас он утверждает, что нет смысла продолжать спуск, что надо вырыть яму в снегу и дожидаться хорошей погоды. Он оскорбляет Террая, называет его сумасшедшим. Но кто иной стал бы так заботиться о нем, кто способен вытащить его отсюда, если не Террай? Лионель дергает веревку, и Ляшеналь вынужден следовать за ним.

На этот раз мы действительно заблудились.

Погода не улучшается. Еще несколько минут назад у нас были какие-то смутные соображения, выбрать ли тот или иной путь, сейчас все равно: идти направо или налево. Мы движемся наугад, надеясь на чудо, которое становится все менее вероятным. Инстинкт самосохранения, еще теплящийся у Лионеля и Гастона, постепенно сменяется отчаянием и полным безразличием. Поочередно они делают безумные вещи: Террай с одной болтающейся кошкой на ноге пересекает крутые и лавиноопасные склоны. Однако оба они проявляют чудеса, спускаясь без единого срыва, без единого проскальзывания.

Мы хорошо знаем, что лагерь IV расположен на краю "Серпа". Все с этим согласны. Но найти его очень трудно. Ледяная стена, так хорошо его укрывающая, становится теперь для нас роковой. Она прячет от нас лагерь. Обнаружить в этом тумане маленькие палатки можно, только уткнувшись в них носом.

Может быть, нас услышат? Ляшеналь пытается кричать, но звук замирает, поглощенный снегом. По команде кричим хором:

– Раз… два… три… На помощь!

Нам кажется, что этот крик должен быть слышен далеко. Повторим:

– Раз… два… три… На помощь! Молчание.

По временам Террай разувается и растирает коченеющие ноги. Наш печальный пример заставил его осознать всю опасность положения, и он энергично борется. Так же, как Ляшеналя, его преследует мысль об ампутации. Что касается меня – уже слишком поздно! Я чувствую, что руки и ноги, так сильно пострадавшие вчера, теперь отмерзают вновь.

Со вчерашнего дня мы ничего не ели, хотя работали непрерывно. Перед лицом смерти силы человека неизмеримо возрастают. Кажется, все уже кончено, но нет! Есть еще запас, нужно только иметь достаточно воли, чтобы к нему прибегнуть.

Незаметно проходит время. Приближается ночь. Нас одолевает ужас, однако никто не выдает своих чувств.

Мы с Ребюффа наталкиваемся на проход. Он кажется знакомым, но нас останавливает чрезмерная крутизна склона: в тумане он выглядит совсем как отвесная стена. На следующий день стало ясно, что мы были всего в тридцати метрах от лагеря и что именно под этой стеной стояли палатки, которые могли бы нас спасти.

– Надо найти трещину!

– Не будем же мы торчать здесь всю ночь!

– Вырыть яму! Единственное спасение.

– Все мы здесь подохнем.

Ночь подкралась внезапно. Необходимо не теряя ни минуты принять какое-то решение. Если мы останемся на склоне, нам не дожить до утра. Нужно устраивать бивак. Можно себе представить, в каких условиях! Каждый из нас понимает, что такое холодная ночевка на высоте 7000 метров…

Террай начинает копать ледорубом яму. В нескольких метрах от него Ляшеналь ходит по засыпанной снегом трещине. Внезапно он с криком проваливается. Мы стоим беспомощные: хватит ли у нас или, вернее, у моих товарищей сил, чтобы его вытащить оттуда? Трещина вся покрыта снегом, и только небольшая дыра зияет на месте падения. Террай кричит:

– Э-гей! Э-гей! Ляшеналь!

Заглушённый толстым слоем снега и льда, до нас доносится голос. Разобрать слова невозможно.

– Э-гей! Ляшеналь!

Террай резко дергает веревку, на этот раз мы слышим!

– Я здесь!..

– Цел?

– Цел! Здесь можно ночевать! Спускайтесь! Случилось чудо! Никогда у нас не хватило бы сил, чтобы

вырубить во льду защищенное от ветра убежище. Не колеблясь, Террай прыгает в трещину. Звонкое "давай!" сигнализирует о его успешном приземлении. В свою очередь соскальзываю вниз – настоящий бобслей! Меня несет по кривому, очень крутому туннелю длиной метров десять, вылетаю на большой скорости в пещеру и плюхаюсь на дно. Рывком веревки даю знать Ребюффа, что он может спускаться.

Вокруг царит ужасный холод. Пещера сырая, стены ее слезятся. Прижавшись друг к другу, мы с трудом умещаемся на свежем снегу, покрывающем дно. С потолка свешиваются сосульки. Обломав несколько штук, ухитряемся

немного увеличить свободное пространство над головой. Сосем кусочки льда: мы давно уже ничего не пили.

Таково наше убежище на эту ночь.

По крайней мере, здесь мы защищены от ветра, и температура не понизится намного. Сырость чрезвычайно неприятна. Устраиваемся в темноте насколько возможно. Как на всяком биваке, снимаем ботинки, иначе стиснутые пальцы немедленно замерзнут. Террай расстилает спальный мешок и устраивается с относительным комфортом. Мы надеваем на себя все теплые вещи. Чтобы не соприкасаться со снегом, я усаживаюсь на киноаппарат.

Прижимаемся друг к другу, пытаясь найти такое положение, при котором теплота наших тел суммировалась бы без потерь. Однако мы непрестанно шевелимся.

Сидим безмолвно: движение требует меньших усилий, чем слова. Каждый замыкается в себе. Террай растирает ноги Ляшеналю. Ребюффа чувствует, что у него тоже замерзают ноги, но находит в себе силы растирать их. Я сижу неподвижно, бездумно. Ноги и руки у меня продолжают замерзать, но что делать? Стараюсь не думать о боли; свернувшись в клубок, пытаюсь забыть о времени, забыть о холоде, который предательски проникает в каждую клетку, делая тело нечувствительным.

Террай делит свой спальный мешок с Ляшеналем. Он прячет ступни и кисти друга в драгоценный пух и одновременно продолжает растирание.

"Во всяком случае, обморожение дальше не пойдет", – думает он.

Малейшее движение одного беспокоит всех остальных. С трудом найденные положения все время изменяются, нужно начинать сначала. Все это как-то отвлекает нас. Жалуясь на ноги, Ребюффа продолжает настойчиво их растирать. Так же как Террай, он думает: "Дотянем до завтра, а тогда уж будет видно!"

Но он прекрасно сознает, что это «тогда» является большим вопросительным знаком.

С трогательной заботливостью Террай старается уделить мне часть спального мешка. Он осознал серьезность моего состояния и догадывается, почему я сижу спокойно и молча. Он понял, что я уже отказался от борьбы. В течение двух часов Лионель растирает мне ноги. Хотя ему самому в это время грозит обморожение, он не думает об этом. Восхищение его благородством дает мне мужество. Он так много делает, чтобы сохранить мне жизнь, что с моей стороны было бы неблагодарностью отказаться от борьбы.

Кажется, что даже сердце превратилось в лед, но, к своему удивлению, я не ощущаю боли. Все материальное во мне как бы атрофировалось. Сознание ясное, и в то же время я пребываю в состоянии какого-то счастливого спокойствия. Во мне еще тлеет искра жизни, но все более и более тускло. Я уже не обращаю внимания на усилия Террая. Кажется, скоро конец. Разве эта пещера не самая прекрасная из гробниц? Смерть меня не страшит, не вызывает никаких сожалений; я улыбаюсь ей.

В течение многих часов мы находимся в оцепенении.

– Настало утро! – бормочет кто-то.

Эта новость производит на моих товарищей некоторое впечатление. Меня она удивляет: я не думал, что дневной свет может проникнуть на такую глубину.

– Слишком рано для выхода! – замечает Ребюффа.

В пещере царит зловещий сумрак. Можно смутно различить очертания голов.

До нас доносится странный далекий звук, похожий на продолжительное шипение. Он все усиливается, приближается… Внезапно меня засыпает, ослепляет лавина свежего снега. Он заполняет пещеру, проникает сквозь одежду. Я прячу голову в колени и закрываюсь руками. Снег все течет, течет… Стоит гробовое молчание.

Нас не завалило с головой, но все наши вещи засыпаны. Стараясь не стукнуться головой о ледяной потолок, приподнимаемся и отряхиваемся. Мы стоим в снегу босиком. Прежде всего надо разыскать одежду.

Ребюффа и Террай начинают поиски, и сразу же выясняется, что оба ослепли. Вчера, на спуске, они сняли очки. Сегодня приходится расплачиваться.

Ляшеналю первому удается наткнуться на пару ботинок. Он пробует их надеть: это ботинки Ребюффа. Последний в это время пытается вылезть по крутому туннелю, где мы вчера спускались.

– Эй, Гастон! Какая погода? – кричит Террай.

– Ничего не вижу, сильный ветер!..

Террай нашел свои ботинки и натягивает их ощупью с помощью Ляшеналя. Бискант в припадке нервного возбуждения проявляет поразительное нетерпение, составляющее резкий контраст с моей неподвижностью.

В свою очередь Террай устремляется в ледяной туннель. Пыхтя и ругаясь, он наконец вылезает на поверхность. Его встречают ужасные порывы ветра, пронизывающие насквозь и хлещущие по лицу.

"Плохая погода, – мелькает в голове, – на этот раз – конец. Мы пропали… Нам не выбраться!"

В глубине пещеры мы вдвоем продолжаем искать ботинки. Ляшеналь яростно тычет ледорубом. Я гораздо спокойнее и пытаюсь действовать методически. Постепенно мы извлекаем из снега кошку, ледоруб, но ботинок все нет!

Итак, эта пещера будет нашим последним убежищем!

Места мало. Согнувшись вдвое, мы мешаем друг другу, Ляшеналь решает вылезать босиком. Отчаянно крича, он подтягивается на веревке, старается как-то зацепиться, заклиниться, царапая пальцами ног снежную стенку. Снаружи Террай тянет изо всех сил: я вижу, как Ляшеналь медленно поднимается и наконец исчезает.

Когда он вылезает на поверхность, перед ним открывается безоблачное небо. Как безумный он бегает взад и вперед и кричит:

– Хорошая погода, хорошая погода!

Я снова перерываю пещеру. Во что бы то ни стало надо найти ботинки, иначе мы с Ляшеналем обречены. Падаю на четвереньки. Роюсь в снегу, голыми руками и ногами перемешиваю его во всех направлениях, надеясь наткнуться на что-нибудь твердое. Я больше ни о чем не думаю, я просто животное, борющееся за жизнь.

Нахожу ботинок! Второй должен быть к нему привязан – пара!

Я продолжаю настойчиво, упрямо искать и наконец, перевернув всю пещеру, нахожу последнюю пару.

Фотоаппарат? Несмотря на все усилия, я не могу его найти и с тяжелым сердцем прекращаю поиски. О том, чтобы надеть ботинки, не может быть и речи: кисти рук – как деревяшки, пальцы не в состоянии держать, ноги сильно распухли, на них не налезут ботинки! Кое-как прикручиваю ботинки к веревке и кричу в туннель:

– Лионель!.. Ботинки!

Ответа нет. Однако он, очевидно, услышал, потому что ботинки уплывают вверх. Вскоре веревка спускается обратно: теперь моя очередь. Я обертываю ее вокруг себя, и так как затянуть надежно узел я не в состоянии, то завязываю множество мелких узелков. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы выдержать мой вес. Кричать не хватает сил: я дергаю веревку, Террай меня понял.

На первом же шагу приходится выбить ногой в твердом снегу ступеньку для пальцев. Выше, вероятно, можно будет заклиниваться, и дело пойдет легче. Поднявшись на несколько метров, пытаюсь воткнуть в стену окаменевшие кисти и ступни. Ни руки, ни ноги не гнутся, и это очень мешает подъему.

Кое-как удается заклиниться. Террай тянет с такой силой, что мне грозит удушье. Несколько раз я срываюсь: цепляюсь, заклиниваюсь и каждый раз ухитряюсь как-то задержаться. Сердце готово выскочить из груди, и я вынужден остановиться. Новый приступ энергии позволяет мне ползком добраться до верха. Уцепившись за ноги измученного Террая, я выползаю наружу. Террай возле меня. Я шепчу:

– Лионель! Я умираю!..

Он поддерживает меня и помогает вылезти из трещины. Нужно добраться до Ляшеналя и Ребюффа, сидящих на снегу в нескольких шагах от нас. Как только Лионель меня

Погода великолепная. Вчера выпало много снега. Вершина сверкает. Никогда она не была так красива! Наш последний день будет прекрасен.

Ребюффа и Террай совсем ослепли. Террай поминутно спотыкается, и мне приходится вести его. Ребюффа также не в состоянии самостоятельно сделать ни одного шага. Ужасно быть слепым, когда опасность подстерегает на каждом шагу. У Ляшеналя отморожены ноги, и он не владеет собой. Его поведение внушает тревогу, ему вдруг приходят в голову бредовые идеи.

– Я тебе говорю… надо спускаться!.. Сюда, вниз…

– Ты же босой!

– Не беспокойся!

– Ты сошел с ума… не сюда… налево!

Он уже поднялся и хочет спускаться по склону прямо вниз. Террай его удерживает и ощупью помогает надеть ботинки.

Я живу словно во сне. Смерть близка, я чувствую. Какая прекрасная смерть для альпиниста! Как она гармонирует с благородной страстью, владеющей нашими душами! Я благодарен вершине за то, что она сегодня так прекрасна. Ее безмолвие напоминает величие собора. Я нисколько не страдаю и не волнуюсь. Мое спокойствие ужасно. Шатаясь, Террай подходит ко мне. Я говорю ему:

– Для меня все кончено! Уходите, у вас есть еще шанс, надо его использовать… Идите влево… путь там!

Я чувствую себя лучше после этих слов. Мне хорошо. Но Террай смотрит на вещи иначе.

– Мы поможем… Если мы отсюда вылезем, значит, спасешься и ты!

В этот момент Ляшеналь кричит:

– На помощь! На помощь!..

Он явно не понимает, что делает. А может быть, понимает? Ведь он один может сейчас видеть лагерь II, Может быть, его призывы будут услышаны.

Это крики отчаяния, они трагически напоминают мне сигналы бедствия, подаваемые в массиве Монблана альпинистами, которых я некогда пытался спасти. Теперь наша очередь… Я чувствую это очень остро: да, мы действительно терпим бедствие.

Я присоединяю свой голос:

– Раз… два… три… На помощь!

– Раз… два… три… На помощь!

Мы стараемся кричать хором, но тщетно, вряд ли наши крики слышны больше чем на несколько метров. С моих губ срывается скорее шепот, чем крик.

Террай требует, чтобы я надел ботинки. Но руки окаменели, я не в состоянии это сделать. Ничего не видя, Ребюффа и Террай вряд ли смогут мне помочь. Я говорю Ляшеналю:

– Помоги мне надеть ботинки.

– Ты что, спятил? Надо спускаться!..

Он устремляется по неправильному пути прямо вниз. Я не чувствую ни малейшей обиды. Происшедшие события и высота сильно повлияли на его разум.

Террай решительно хватает нож, ощупывает своими окаменевшими пальцами ботинки и разрезает верх. Теперь их можно надеть. Приходится делать несколько попыток, так как задача не из легких. Вскоре я впадаю в уныние. Зачем мучиться, раз все равно мне суждено здесь остаться? Но Террай тянет вовсю. В конце концов он добивается успеха. Он зашнуровывает эти громадные ботинки, пропуская крючки. Я готов. Но как я смогу идти, если ни ноги, ни руки не гнутся?

– Налево, Лионель!

– Не болтай вздора, Морис, – говорит Ляшеналь, – надо идти направо и прямо вниз!

Террай озадачен этими противоречивыми указаниями. Он не смирился, как я, он продолжает бороться, но что можно сделать в такую минуту? Трое товарищей спорят о правильном пути.

Я сижу на снегу. Мало-помалу сознание затуманивается. Зачем сопротивляться? Будь что будет! В мозгу возникают видения: тенистые склоны, мирные тропинки… запах смо лы… Как хорошо! Я умираю в своих горах… Я ничего не чувствую, все во мне замерзло…

– А-а!..А-а!..

Что это? Предсмертный хрип?.. Или призыв?

Я собираю все силы, чтобы крикнуть: "Сюда идут!.."

Остальные меня услышали, они кричат от радости.

Сказочное явление! Шац!.. Это Шац!

В двухстах метрах от нас, погружаясь по пояс в свежий снег, Марсель Шац, как корабль, плывет по склону.

Изумительное видение неотразимо сильного и могучего спасителя! Я жду от него всего. Я перенес глубочайшее потрясение. Я был уже в объятиях смерти, я отдался ей. Теперь я возвращаюсь к жизни, я хочу жить! Во мне происходит резкий перелом… Нет, не все еще потеряно!

Он приближается… Мой взор прикован к нему… двадцать метров… десять метров… Он идет ко мне… Зачем? Он молча нагибается, прижимает меня к своей груди, целует… Его горячее дыхание меня оживляет…

Я не могу сделать ни одного движения: я как мрамор! Сердце рвется от волнения.

Глаза остаются сухими.

– То, что вы сделали, прекрасно! – говорит Шац.