В незапамятные времена сложилась пословица: «У всякой вещи своя пара». И потому, верно, так много существует рассказов о даровитых юношах и прекрасных девушках, которые соединились по воле Неба.

Один из этих рассказов, уважаемый читатель, ты сейчас и услышишь.

В провинции Шаньдун, в Яньчжоуской области, в уезде Цзюйе стояла когда-то беседка, и называли ее Беседкою Цветущего Благоухания. Осенью, после сбора урожая, здесь обычно собирались окрестные жители, чтобы принести жертвы богу Шэнь-нуну – Первому Землепашцу, а заодно и повеселиться. На столбе беседки висела деревянная доска с тремя иероглифами, обозначавшими ее имя и начертанными, как гласила молва, самим Янь Чжэнь-цином [3] давным-давно, еще в годы династии Тан. Доска, разумеется, пришла в ветхость, иероглифы стерлись, но сделать новую надпись никто не отваживался. И вот как-то раз, незадолго до осеннего жертвоприношения, местные старейшины устроили совет.

– Только по старой памяти нам известно, как зовется эта беседка,– говорили они,– надписи давно уже нет, да и сама доска, на которой она была начертана, того и гляди, рассыплется трухой. А ведь можно бы навсегда сохранить прекрасное это название! Давайте поставим внутри беседки каменную плиту и попросим какого-нибудь опытного каллиграфа написать три иероглифа.

А в тех краях обитал тогда сюцай [4] Ван Вэй-хань – потомок знаменитого каллиграфа Ван Си-чжи [5] из времен династии Цзинь. Вэй-хань превосходно владел письменным стилем Яня, и чуть ли не каждый в округе знал и ценил его искусство. Собрав подарки, старейшины пришли к нему со своею просьбой, и Ван Вэй-хань с охотою согласился. Он обещал, что в день торжества придет и, как принято говорить, поднимет свою кисть. А старейшины, в свою очередь, пообещала отшлифовать камень к этому сроку.

День праздника наступил, и все жители окрестных селений, от мала до велика, собрались подле беседки, чтобы полюбоваться на гулянье. Вы спросите, о каком гулянье я говорю? Да ведь я уже упомянул, что не только жертвы в честь божества приносят крестьяне в этот день, но и веселятся, как умеют: свистят флейты, гремят барабаны, там играют в мяч, здесь бьют из самострела, там развлекают толпу певицы, здесь выступают на подмостках куклы или живые актеры в ярких нарядах. Веселый праздник, отдых от трудов и забот! Можно ли удивляться, что посмотреть на все эти забавы приходит не только простой народ, но и люди высокого происхождения. Они появляются в окружении певиц и слуг, слуги несут вино. Когда священные обряды завершены и гулянья окончены, все расходятся по домам. В беседке остаются только старейшины – устроители праздника, они делят меж собою оставшееся после жертвоприношения вино и мясо и пируют до тех пор, пока все не напьются пьяны.

Так повторялось из года в год. Но на этот раз, ожидая прихода Ван Вэй-ханя, который, как вам уже известно, обещал сделать надпись на каменной плите, старейшины пригласили известную певицу Се Тянь-сян, чтобы вино за столом подносила она. Вышло, однако же, так, что Ван надолго задержался у какого-то приятеля. Столы были заставлены яствами, а его все не было и не было, и старейшины не решались пригубить чаши и томились в ожидании гостя. Наконец удивленная певица спросила:

– Отчего вы медлите, почему не идете к столу? Ведь все обряды закончены!

– Верно, но мы дожидаемся сюцая Вана, – отвечали старейшины.

– Какого сюцая?

– Сюцая Ван Вэй-ханя, знаменитого каллиграфа.

– Я давно о нем слышу, но до сих пор мы никогда не встречались. А почему он должен быть на вашем празднике?

– Он обещал нам начертать на этой каменной плите три иероглифа – название беседки. Вот уже и тушь растерта. Как только он сделает надпись – тотчас сядем за стол.

– Позвольте мне написать название – хотя, бы шутки ради, чтобы скоротать время: ведь вашего гостя все равно еще пет, – попросила Се.

– Как? Ты не только петь, ты еще и писать умеешь? – изумились старейшины.

– Да не столько пишу, сколько мажу. Я еще учусь – напишу и сразу сотру. Вот вам случай посмеяться над самозваной искусницей. Когда Ван придет, мы тут же смоем все, что я напачкаю, и он напишет по-настоящему. Дайте мне только кисть потолще.

– Откуда у нас кисть? Сюцай Ван сам должен принести кисть, – сказали старейшины.

Глиняная плошка с густо разведенною тушью стояла на столике перед глазами певицы. Ей до смерти хотелось немедленно попробовать свои силы, но что сделаешь без кисти? И вдруг Се Тянь-сян осенило. Она вынула из рукава тонкий шелковый платочек, на одном из углов завязала узел -· и кисть была готова. Обмакнув узел в тушь, девушка взмахнула рукой, и на гладком камне появились два иероглифа – «Цветущее Благоухание». Тянь-сян была уже готова написать третий, как вдруг послышался звон колокольчиков.

– Никак, сам господин Ван пожаловал! – воскликнул кто-то из старейшин.

Рука девушки остановилась, взгляд оторвался от плиты. В самом деле, к беседке верхом на прекрасном, горячем коне подъезжал сюцай Ван. Он ловко спрыгнул на землю, старейшины заспешили ему навстречу. Встретились они у входа, и хозяева стали приветствовать гостя – по одному, соблюдая порядок старшинства. Последней поклонилась сюцаю Се Тянь-сян. Красота певицы поразила Вана, да и девушка была восхищена благородной наружностью гостя.

Внезапно взор сюцая упал на иероглифы, написанные Се Тянь-сян. Тушь на камне еще не успела высохнуть.

– О! Линии этих знаков безупречны! – воскликнул Ван.– Зачем вы приглашали меня, раз между вами есть такой великий мастер каллиграфии? Почему, однако же, надпись не окончена?

– Мы очень долго вас ждали, и, чтобы скоротать время, госпожа Се решила попытать свои силы и показать способности. Но едва успела написать два иероглифа, как подоспели вы.

– Ах, что я натворила! – воскликнула девушка.– А ведь я просто хотела повеселить господ старейшин, пока мы вместе томились от ожидания. Простите, что своею пачкотней я оскорбила ваш высокий взор!

– Начертание этих иероглифов в точности согласно с законами стиля Яня и Лю [6]. Лучше не напишешь! Прошу вас, заканчивайте, – обратился Ван к певице.

– Ничтожная взялась за кисть ради забавы! Можно ли принимать это всерьез? – сказала Се в смущении.

– Что вы, что вы! – забеспокоились старейшины.– Надпись должны сделать вы сами, господин сюцай! Ведь мы пригласили вас ради вашего громкого имени.

– Стирать эти знаки просто неразумно, – промолвил Ван. – Допустим, я сделаю новую надпись, но ведь она может оказаться не такой прекрасной, как эта, а жалеть и раскаиваться будет уже поздно. Впрочем, и обижать уважаемых старейшин я тоже не хочу, а потому позвольте мне завершить начатое не мною. Где кисть, которою писала госпожа Се? Она мне нужна, чтобы сохранить в неизменности толщину черт.

– Сказать по правде, у меня не было кисти. Я писала платком, – призналась девушка.

– Не беда! – воскликнул Ван.– Дайте мне ваш платок, попробую написать так же, как вы.

Се Тянь-сян протянула сюцаю платок. Ван окунул его в тушь и под двумя иероглифами подписал третий: «беседка». Старейшины с восхищением убедились, что все три иероглифа словно начертаны одною рукой.

Старейшины были поражены.

– Ну, кто поверит, что эту надпись делали двое! – воскликнул кто-то из них, большой знаток каллиграфии.– Поистине перед нами достойная пара – даровитый юноша и прекрасная девушка!

Молодые люди с удовольствием выслушали эти слова и запомнили их.

Потом старейшины передали плиту резчику и велели ему выдолбить надпись, а Вана пригласили к столу. Сюцая усадили на почетное место, рядом села Се Тянь-сян, и пир начался. Молодые люди без умолку говорили об искусстве письма. Оба были в возрасте цветущей весны, оба хороши собою – можно ли удивляться, что в груди у обоих зародилось сходное чувство? А старейшины были люди многоопытные, немало повидавшие на своем веку, и взаимное влечение юных гостей от них не укрылось. Видя, сколько общего меж каллиграфом и певицею в мыслях, пристрастиях и способностях, они исподволь повели речи о супружестве. И в самом деле, Ван и Се Тянь-сян стали супругами и дожили в согласии до глубокой старости.

Мы поведали вам историю о том, как искусство письма соединило узами брака юношу и девушку. И вообще, по-видимому, если живет в Поднебесной человек, наделенный каким-нибудь славным дарованием, непременно найдется еще один, ему под пару, одаренный сходными достоинствами.

Издавна называют каллиграфию, живопись, игру в шашки и игру на цине четырьмя благородными искусствами. О Ване и Се, супругах-каллиграфах, мы уже рассказали. Если обратимся к живописи, нам вспомнится Чжао Цзы-ан и его супруга Гуань Чжун-цзи из времен династии Юань [7]. Оба славились своим мастерством, и до сей поры на восточной и западной стенах хучжоуского храма Небесной Мудрости хранятся их картины: на одной стене – горы и воды, на другой – бамбук и камни. Это изумительные, поистине нетленные творения.

Когда говорят о мастерах игры на цине, тут же приходят па ум Сыма Сян-жу [8] и Чжо Вэнь-цзюнь из Линь-цюна. Мелодия циня пробудила чувства молодой женщины, и она среди ночи прибежала к Сян-жу.

Впрочем, эти истории известны каждому, и нам нет надобности пересказывать их еще раз. Послушайте-ка лучше об игроке в облавные шашки вэйци [9], который за шашечного доской приобрел себе жену. Ведь не так уж часто можно услыхать о брачном союзе двух людей, которые, волею Неба, родились за много тысяч ли друг от друга! Но прежде чем нам начинать, выслушай, уважаемый читатель, вот какие стихи:

Говорят, что игра в облавные шашки воспроизводит картину мира, составленную по триграммам, которые создал сам Фу Си [10]. Число шашек на доске соответствует количеству дней, за которые земля совершает оборот. Черные и белые шашки обозначают две противоположные силы: Инь и Ян [11]. Четыре угла доски – это солнце, луна, звезды и знаки зодиака. На доске происходят тысячи изменений, секрет которых не в состоянии разгадать даже духи. В эту игру очень любят играть бессмертные, и недаром существует история о Ван Чжи с горы Ланькэшань [12].

Есть предание, будто вэйци изобрел император Яо [13] и обучил своего сына Дань Чжу. Но это вздор – не может того быть, чтобы до Тана и Юя [14] в вэйци не играли духи! Вдобавок надо принять в рассуждение, что выучиться этому искусству совсем не просто! Если, однако же, по самой природе своей человек способен к игре в вэйци, он чувствует и даже точно знает, какой ход следует сделать; игра его с самого начала необыкновенна, необычайна и с каждым днем становится все совершеннее, пока мастер не достигает своей вершины. Бывают и другие люди, обделенные и обиженные природой. С трудом сделают они два, насилу три хода, а дальше – ни с места. Пусть самые опытные, самые лучшие игроки много лет подряд посвящают этих тупиц в сокровенные тайны вэйци – годы учения принесут пользу только учителям, а бесталанные ученики с чем начинали, на том и закончат. Видно, не зря говорится: дар к винопитию и к вэйци определены судьбою раз навсегда, и человеку не приумножить его и не растратить.

Во времена династии Сун [15] жил в Цайчжоуской округе, в деревне Далюйцунь крестьянский паренек по имени Чжоу Го-нэн. Он с детства увлекался игрой в облавные шашки. Родители отдали его в деревенскую школу. Едва только выдастся у мальчиков свободная минута, как Го-нэп со своими приятелями мигом расставят на самодельной доске камешки двух цветов пли обломки черепицы, и меж ними начинается сражение. А если, возвращаясь после уроков домой, Го-нэн замечал стариков, которые играли в шашки, он останавливался подле и уже не отрывал взгляда от доски. При неудачном ходе он ощущал словно бы зуд во всем теле – загорался от возбуждения, отчаянно размахивал руками, выпрастывая их из рукавов халата, и подсказывал игрокам. И, поверьте, всякий раз это были замечательные советы – лучшего хода никто бы и не придумал.

День ото дня росло искусство Го-нэна, и скоро он стал лучшим игроком на деревне. Прежде другие уступали ему шашку или две, теперь Го-нэн сам уступал или даже нарочно поддавался, но, несмотря ни на что, никому не удавалось свести игру с ним хотя бы вничью дважды подряд. Так Го-нэн обошел с доскою всю деревню, по равного по силам соперника не сыскал.

Ему было от роду всего пятнадцать или, самое большее, шестнадцать лет, а он уже прослыл знаменитостью по всей округе. Поразительные его способности, проявившиеся в столь раннем возрасте, давали пищу для всевозможных слухов. Односельчане Го-нэна поговаривали, будто Го-нэн собирал однажды финики где-то далеко за деревней и заметил двух незнакомцев в даосском облачении. Они сидели на траве и играли в шашки. Го-нэн присел поодаль на корточки и принялся наблюдать за игрой. «Смотри-ка, этот мальчуган тоже любитель облавных шашек! – улыбнулся один из монахов.– Давай научим его играть так, чтобы он всегда выходил победителем». И он показал мальчику на доске приемы нападения и защиты, истребления и захвата, выручки и поддержки, обороны и отпора. Мальчик уразумел и запомнил все, что ему объяснили. «Отныне и впредь не будет тебе равного противника во всей Поднебесной!» – сказали монахи и, улыбаясь, ушли.

И правда, с той поры Го-нэн не знал поражений. Нет сомнений, на краю деревенского поля он повстречался с небожителями, и они раскрыли ему волшебную тайну игры. Так говорили многие. Но иные, слишком острые на язык, не хотели ничему верить. Вся эта история – сплошная выдумка, твердили они. Просто-напросто у Го-нэна особый талант, и к тому же он беспрерывно, без устали упражняется в своем искусстве. А россказни про даосов и духов, которых он якобы видел, годны только на то, чтобы дурачить глупцов. Так чаще всего говорили упрямцы и завзятые спорщики. Как было дело в действительности, сейчас гадать, пожалуй, не стоит, но что юноша не знал себе равных в шашечной игре – это истинная правда.

Безупречная игра Го-нэна, столь редкая в столь юном возрасте, как мы уже говорили, принесла ему славу. В деревню, где он жил, стали наведываться чиновники и помещики, сыновья богатых и знатных родителей. Азартные игроки не могли и не хотели смириться с неудачею и приглашали Го-нэна сыграть еще раз, на деньги, но и тут постоянно терпели поражение и проигрывали кто пять, Кто десять лянов. Мало-помалу у Го-нэна завелись деньги. Он выучился тонкому обращению, набрался высокомерия и в скором времени перестал походить на простого деревенского парня.

Видя, что сын уже возмужал, родители надумали его женить. Но они не подозревали, что у Го-нэна свои планы, несхожие с их нехитрыми расчетами.

– Происхождение наше совсем низкое, – сказал сын старикам, – никого, кроме темной деревенской девчонки, мне пока в жены не взять. Да только крестьянки с их грубыми вкусами и привычками – не по мне. Пущусь-ка я лучше в путешествие, посмотрю чужие края. С таким искусством, как мое, далее деньги на дорожные расходы ни к чему. Не сыщу жену в одном месте, – стало быть, судьба повелевает идти в другое. Буду ждать до той поры, пока не встречу девушку, которая будет мне близка по сердцу и по мыслям. Тогда сбудутся лучшие мои мечты.

Услыхав такие гордые речи, родители отступились.

Сказано – сделано, и несколько дней спустя Го-нэн простился с родителями. Он оделся во все новое, и старики едва узнали сына. Как же он был одет? А вот как:

Попросту говоря, Гонэн облачился в скромный халат странника, а голову повязал платком из грубой ткани – ни дать пи взять молодой даос. Опомнившись от изумления, родители спросили:

– Для чего ты так вырядился, сынок?

– Я хочу, подобно облаку, плывущему в небе, облететь весь свет, – отвечал Гонэн со смехом.– Я хочу найти девушку, которая достойна стать моей женой.

– Видно, ты твердо решился, сынок, отговаривать тебя бесполезно, – сказали старики.– А только, как найдешь жену, возвращайся скорее домой. Может, а сладко покажется на чужбине, а все же родную деревню не забывай!

– Ну, вот еще! – отозвался Гонэн.

День был счастливый и сулил удачу всяческим начинаниям, а потому Гонэн, не мешкая, отправился в путь. С этого часа он стал называть себя Маленьким Даосом.

Маленький Даос рассудил, что первым делом ему надо идти в Бяньлян [18]: ведь это столица, там живет сам император и, без сомнения, сыщется много знаменитых игроков. Однако же, прибыв в столицу, он убедился, что и здесь никто не в силах его обыграть. По всему городу прогремела молва о несравненном игроке в вэйци. Придворные навещали его запросто, повсюду его принимали как дорогого гостя. Многих он брал в учение, много играл на деньги, и дни бежали за днями весело и незаметно. Но равного себе игрока он так и не встретил; не встретил он и девушку, которая бы ему полюбилась или хотя бы приглянулась.

Прошло немало времени, пока Гонэн наконец не понял, что судьба его, как видно, не здесь. Он бросил столицу и отправился в Тайюань, а оттуда в Чжэньдин. Где бы ни появлялся Гонэн, повсюду играл он в вэйци, но достойного соперника по-прежнему не находил. И вот однажды его точно бы осенило, и, вне себя от радости, он воскликнул:

– Как же это я запамятовал! Ведь у Яньшаньских гор [19] есть страна Ляо [20]. Рассказывают, что столица этой страны пышнее и богаче самого Бяньляна. Там-то, конечно, и живут лучшие мастера игры, не знающие себе равных во всей Поднебесной! Правда, у нас, в Срединном государстве, я слыву первым игроком, – может, и там не осрамлюсь? Решено, иду к Яньшаньским горам! Найду в стране Ляо лучшего игрока и померюсь с ним силами – постою за честь Срединного государства! А заодно и свое имя прославлю в далеких краях. И потом, издавна сложилась поговорка: в Янь и Чжао красавиц без счета. Искусство игры откроет мне двери в богатые дома, и, как знать, может быть, я найду себе там добрую жену.

Сказано – сделано: Го-нэн отправился на север. Дорогою случалось ему есть под открытым небом и спать под дождем; на ночлег он останавливался поздно вечером, а ранним утром снова пускался в путь. Не много миновало дней, а он уже приближался к Яньшаньским горам; у подножия их стоял город Янь-цзин. Как описать красоты этой местности? А вот как:

В то время Яньцзин был столицей киданьского племени Елгой. Во времена Супов это племя получило название Северной династии, и его связывали со Срединным государством узы дружбы. Ши Цзин-тан [21], основатель династии Цзинь, уступил киданям шестнадцать округов в местности Янь и Юнь, и вот уже более ста лет северпые соседи испытывали на себе воздействие китайских нравов и обычаев. За это время чужеземные титулы владык, всякие там «шань-юй», «каган», «цзань-пу», «ланчжу» вышли из употребления, и подданные Ляо величали своего правителя «императором» и «государем». Даже названия чиновных должностей – и те были почти такие же, как в Срединном государстве. Исчезли различия и в одежде, в ремеслах и искусствах.

Изо всех игр больше всего подданные императора Ляо любили облавные шашки. Лучший игрок получал почетное прозвище «Десница страны». Его посылали ко двору Южной династии [22], и он вызывал на поединок самого сильного соперника. Сын одного князя, лучший игрок среди киданей, отправился однажды к Южному двору. В Китае в эту пору первым игроком считался приближенный императора Гу Сы-жан, но его выдали за третьего по силе игрока. Противники сели за доску. Гу Сы-жан одним ходом зарезал две линии окружения. (С того времени замечательный ход Гу Сы-жана можно найти в любом сочинении об игре в шашки.) Княжеский сын потерпел поражение. Он хотел узнать побольше о своем противнике. Переводчик сказал ему, что Гу Сы-жан – третий игрок страны.

– Нельзя ли мне встретиться с первым игроком? – спросил гость.

– Выиграйте у третьего, – отвечали ему, – встретитесь со вторым, победите второго – увидите первого. Вы ведь но сумели одолеть даже третьего, а еще толкуете о первом! Нет уж, вам и второго-то не видать!

Гостю нечего было на это возразить, он только тяжело вздохнул и, вконец огорченный, промолвил:

– Я первый игрок при Северном дворе, а у вас не смог победить третьего игрока! Навсегда отрекаюсь от шашек!

С этими словами он разбил вдребезги свою доску и, в полном отчаянии, уехал, не догадываясь о том, что китайцы провели его и обманули.

Таков старинный рассказ, но пора нам вернуться к нашей истории. «Десницею страны» в те годы был не мужчина, а девушка, по имени Мяо Гуань. Ей покровительствовал один из князей императорской крови, и девушке был пожалован чин придворного игрока в вэйци. В столице открыли школу, где Мяо Гуань обучала искусству шашечной игры. Если бы вы спросили, в чем состоит это искусство, мы бы ответили только, что нам известны тридцать два приема, каждому из которых присвоено особое наименование.

Князья и придворные присылали своих детей и просили Мяо Гуань выучить их игре в шашки. Впрочем, не одни придворные стремились попасть в ученики к Мяо Гуань. Множество незнатных молодых людей, и богатых и даже бедных, приходили к девушке, низко ей кланялись и называли «учителем». Положение наставницы обязывало ко многому, и Мяо Гуань держалась с достоинством, мало того – с важностью: лишнего слова не обронит, лишний раз не улыбнется. Так же как Го-нэп, она ждала достойного противника и потому

аз любое предложение выйти замуж неизменно отвергала. Слава о ее мастерстве разнеслась по всей стране. Многие вздыхали с вожделением, видя красоту Мяо Гуань и ее даровитость, но, не одолев ее за шашечного доской, нечего было и заикаться о замужестве. И вот, несмотря на громкую славу и великое множество учеников, Мяо Гуань по-прежнему проводила долгие ночи на одиноком ложе. А между тем о достоинствах ее и добродетелях были сложены стихи, которые распевали на мотив песни «Луна над Западной рекой». Вот они, эти стихи:

Рассказывают, что Гонэн, который теперь называл себя Маленьким Даосом, приехал в Яньцзин и остановился на постоялом дворе. Очень скоро услыхал он о Мяо Гуань и решил, не откладывая, с нею встретиться. Явившись прямо в школу, он увидел молодую и на редкость красивую девушку, которая объясняла ученикам правила игры. Душа юноши мигом покинула тело. Завороженный красотою Мяо Гуань, он окаменел и забыл обо всем на свете, кроме желания ее обнять и вкусить с нею все радости любви. Наконец, придя в себя, он подумал: «Погляжу, как она играет, а сам пока открываться не стану». Гонэн заложил руки в рукава халата и с безразличным видом принялся наблюдать за игрой. Он замечал немало просчетов, но молчал, ничем но выдавая своих мыслей. Так продолжалось несколько дней, пока наконец Гонэн не сдержался и подсказал такой ход, которого Мяо Гуань не знала. Впрочем, она сразу же поняла, что ход отменный. Наставница подняла глаза – перед ней стоял юноша в одежде даоса. «Откуда он взялся, этот странный человек?» – удивленно и недоверчиво подумала Мяо Гуань, но сдержала свое любопытство, сделала вид, будто не замечает незнакомца, и оживленно, нарочито громко стала разъяснять ученикам положение на доске. Когда же она назвала и посоветовала ход, заведомо неверный, Маленький Даос снова не выдержал и горячо запротестовал:

– Этот ход неудачный! После него вы понесете тяжелые потери в других местах!

И в самом деле, все вышло именно так, как предсказывал Маленький Даос.

«Что за человек? Откуда он взялся? – подумала снова растерянная Мяо Гуань.– Если он и дальше будет подглядывать за моей игрой и подстерегать ошибки, ученики потеряют ко мне уважение, надо много начнут смеяться».

– Здесь ведь не улица, а школа! Как посмел чужой войти и мешать нашим занятиям? – крикнула она сердито и приказала двум ученикам вывести незнакомца за ворота.

«Раз плохо играешь, нечего обижаться! Ну, что ж, посмотрим, удастся ли тебе от меня отделаться!» – усмехнулся Гонэн, заложил руки за спину и как пи в чем не бывало зашагал к выходу. «Хороша, – думал он, – очень хороша! Правда, в игре ей со мною не тягаться, но между женщинами такой игрок – настоящее чудо. Я завоюю ее на шашечной доске! Клянусь не возвращаться домой, пока не добьюсь своего!»

С этими мыслями Гонэн перешел на другую сторону улицы и обратился к старику, сидевшему у ворот:

– Можно мне снять комнату в вашем доме?

– На что же тебе комната именно здесь, а не где-нибудь еще? – спросил старик.

– Видите ли, я приехал в Яньцзин с одною целью – научиться игре в шашки. И если вы сдадите мне комнату, я смогу хотя бы украдкой наблюдать за игрою вашей знаменитой соседки.

– Что же, дело хорошее! – промолвил старик.– Моя соседка и правда первый игрок в нашей земле. Да что там – говорят, во всей Поднебесной нет ей ровни!… Раз уж ты отправился посмотреть свет, тебе непременно надо поучиться у нашей Мяо Гуань!… У меня детей нет. Живем мы вдвоем со старухой, она швея. Ее трудами и кормимся. Вот этот домик у ворот как раз пустует. Вообще-то я его отдаю на короткий срок гостям, которые приезжают издалека посмотреть на игру Мяо Гуань, но могу сдать и па долгое время. А с нашей девицею мы живем душа в душу.

Маленький Даос вынул из рукава бумажный сверток с серебром, выбрал кусок покрупнее и отдал старику. Потом он вернулся в гостиницу, взял свои пожитки и перенес на квартиру, которую только что нанял. Он разобрал и разложил вещи, и тут на глаза ему попалась деревянная, выбеленная мелом доска.

– Дай мне на время эту доску, – попросил Гонэн хозяина.– Я напишу объявление.