— И снова ты лжешь, — ответил Зейн. — Нет у тебя надо мной власти!

Он положил косу и снял свой плащ.

— Нет! — крикнула Луна из кресла. — Сатана обманывает тебя! Не позволяй ему лишить тебя магической силы, Зейн!

Теперь уже не ему, а ей недоставало веры. Зейн улыбнулся и швырнул плащ наземь, потом снял башмаки и сорвал с себя перчатки и камни.

— Ты воистину глупец! — насмешливо воскликнул Сатана.

— Что ж, проверить нетрудно! — ответил Зейн. — Подожди минутку, и ты убедишься в силе Смерти.

Он медленно поднял руку и указал пальцем на Дьявола.

Сатана отшатнулся:

— Что за глупости! Я могу уничтожить тебя, только глазом моргнув!

— Так сделай же это! — сказал Зейн. — Ибо я намерен вырвать твою душу одним движением своего пальца!

Он вскинул руку повыше.

Сатана отступил еще на шаг:

— Глупец! Я просто не хочу унижать твоего достоинства!

— Как любезно с твоей стороны. Лукавый!

И Зейн чуть наклонился вперед, указывая пальцем на живот Сатаны.

Дьявол исчез.

Зейн обернулся и увидел, как Князь Тьмы возник у него за спиной.

— Хочешь зайти сзади, Сатана? Думаешь, это улучшит твое положение? Что ж, Люцифер, бей! Не надо больше щадить мои чувства. Унизь меня. Убей Смерть, пока она уязвима. Я даже повернусь к тебе спиной, дабы облегчить твою задачу.

И он снова отвернулся.

Сатана вздохнул:

— Ты победил. Смерть. Ты догадался, что я обманываю тебя, и заставил меня сдаться. Ты наконец вполне осознал свою силу.

— Да? Надо же, какая новость, — сказал Зейн, поднимая плащ и вновь облачаясь.

— А нельзя ли спросить, — осведомился Сатана без малейшего сарказма, — как воплощению у воплощения — что именно подсказало тебе догадку?

— Пятый рисунок линий, — ответил Зейн.

— А, интуитивное мышление! — тут же сообразил Сатана. — Да, оно могло тебе помочь.

— Я осознал, что, если бы ты мог вмешаться в дела Смерти или помешать Смерти выполнять свои обязанности, ты давно бы это сделал. И никакой магический плащ не остановил бы тебя, воплощение Зла, олицетворение черной магии, чья колдовская сила превосходит силу всех прочих жителей Земли. Значит, это свойство самой моей должности, а не ее атрибутов. Смерть должна быть неуязвима, это же очевидно! Даже Бог, воплощение Добра, не мог ничего со мной поделать, когда я отказался выполнять свои обязанности. Делами Смерти правит лишь сама Смерть. А значит, ты не в силах справиться со мной. Я не могу обосновать это логически; я просто знаю, что это так. Я верю в свою должность.

Сатана кивнул:

— Это действительно так. И с этой верой ничего не мог поделать даже я. Но если бы ты избрал другой путь, ты оказался бы бессилен предо Мной. Твоя сила уступает моей, ибо зло переживает смерть.

— Признаю, — кивнул Зейн. — Однако мы сошлись на моей территории — я имею в виду не материальное месторасположение. Так что тебе меня больше не обмануть.

— Ты был человеком, выполняющим должность, — сказал Сатана. — Теперь же ты сам стал этой должностью.

— Да.

— А кто поведал тебе о различных способах мышления?

— Природа, — ответил Зейн, лишь теперь осознав всю глубину ее двусмысленных советов.

— Ох уж эта Зеленая Мать! — с отвращением проворчал Сатана. И испарился.

Зейн подошел к Луне.

— Убирайтесь, вы, ублюдки! — сказал он громилам. Те поспешно повиновались.

— Но как тебе это удалось? — спросила Луна, когда Зейн отвязал девушку и набросил ей на плечи свой плащ, чтобы скрыть ее наготу. — Ведь сильнее Сатаны нет никого, кроме разве что самого Бога.

Зейн понял, что Луна не уловила всех подробностей его спора с Князем Тьмы. Она все еще считала его, Зейна, обычным человеком… Да он и был человеком, любящим женщину.

— Быть сильным не значит быть всемогущим, — объяснил Зейн. — Воплощений семь, а не пять, если включить в их число Добро и Зло — Бога и Дьявола. И нельзя сказать наверняка, что одно воплощение превосходит другое в целом, зато каждое из воплощений превосходит все прочие в своей епархии. Смерть не в силах влиять на то, как Сатана правит Адом, сколь бы порочно ни было это правление, но и Сатана не может влиять на деятельность Смерти. И ни одно из воплощений не способно напрямую причинить вред другому воплощению, разве что то само предоставит ему такую возможность — преднамеренно, по невежеству либо по небрежности. Стоило мне это осознать, по-настоящему в это поверить и понять, что из этого следует, — и Сатана утратил власть надо мной.

Зейн улыбнулся:

— И над тобой тоже. Теперь мы отправимся в Чистилище: надо удостовериться, что Сатана больше на тебя не претендует. А потом я снова возьмусь за работу.

— Ты гений, Зейн! — воскликнула Луна. — Стоило тебе уяснить ситуацию — и даже сам Сатана не смог противостоять тебе! Теперь я вижу, как мудро поступил мой отец, поручив меня тебе. Прости, что не верила в тебя так, как ты верил в меня!

Она и не знала, как слаба была его вера до того, как на него снизошло озарение!

— Да, я надеялся, что Сатана не сможет противостоять мне, — признался Зейн.

Луна уставилась на него:

— Надеялся? Ты хочешь сказать, что ты не был уверен?

— Разве можно быть уверенным в наитии? Ведь здесь нет прямой связи между вопросом и ответом. Удостовериться в верности ответа нельзя, не проверив его.

— Значит, ты добровольно отказался от всей своей магии и бросил вызов Сатане, не будучи уверен в победе?

— Да, так, — смущенно признался Зейн.

— Зейн! Но ведь это самый отважный поступок, о каком мне доводилось слышать!

— Я решился на это в отчаянии, когда понял, что в игру вступил Сатана собственной персоной. Если бы был другой выход…

— Я и раньше думала, что могу влюбиться в тебя, — промолвила Луна. — Теперь я ни капли не сомневаюсь.

— На самом деле в конечном счете я это сделал не из любви, — сказал Зейн. — Любовь советовала дать тебе умереть и отправиться на Небеса, чтобы ты больше не испытывала страданий. Но мне нужно было, чтобы ты осталась в живых — ради той роли, которую тебе суждено сыграть в спасении человечества от Сатаны двадцать лет спустя.

— Да, — согласилась Луна. — Теперь я уверена, что никогда не поддамся Сатане. Я слишком хорошо его знаю.

Она помолчала, глядя в лицо Зейну.

— И еще одно…

Зейн смотрел на девушку. Пытки не сломили ее духа. Тело ее, несомненно, еще не оправилось, и все же Луна была ослепительно прекрасна.

— Да?

Луна обвила его шею руками и поцеловала его с неожиданной страстностью.

— Эти двадцать лет, пока не наступит мой черед… — сказала она. — Мы с тобой…

— Жизнь и Смерть, — согласился Зейн.

И они вместе сели на Морта и очутились в Чистилище.

Они прибыли к Дому Смерти, и Зейн провел Луну внутрь. Она была смертной, но Зейн откуда-то знал, что теперь имеет право ввести ее к себе. Он может взять ее с собой куда угодно — живой. Теперь она — официально признанная Дева Смерти.

Они устроились на диване в гостиной и включили телевизор.

— Судебное разбирательство, начатое по ходатайству Смерти, отменено, — сообщил диктор с экрана. — Спорный вопрос был разрешен честным образом, — диктор усмехнулся. — Ходят слухи, что рога у Князя Тьмы до сих пор дымятся.

— Вот это я и хотел проверить, — сказал Зейн. — Да, Луна, ты действительно не умрешь раньше назначенного тебе срока. Теперь я могу вернуться к своей работе.

— Да, так будет лучше, — пробормотала Луна. — Ведь сейчас страдают тысячи людей. Им действительно нужна твоя помощь.

— Ничего, я попрошу Хроноса перенести меня в прошлое, чтобы вовремя избавить их от страданий. Смертные даже не заметят моего отсутствия.

— Сейчас многие строят предположения по поводу будущего статуса новой Смерти, — продолжал тем временем диктор. — Он буквально поставил свою должность с ног на голову, что вызвало серьезные отголоски как на Небесах, так и в Аду. Мы спрашивали мнения Бога и Сатаны, но ни тот ни другой не соизволили ответить.

Зейн покачал головой со смешанным сожалением и восхищением:

— Однако же, проворные репортеры у нас в Чистилище! — По-моему, порой даже слишком проворные.

— Как интересно! — воскликнула Луна. — А я и не подозревала, что ты такая важная фигура в глазах Вечности.

— Вовсе не такая важная. Просто программа новостей индивидуальна. Я уверен, что всем прочим воплощениям тоже сообщают те новости, которые касаются их лично. Можно выключить, — сказал Зейн, встал и подошел к телевизору.

— Однако, — продолжал диктор, — нам удалось опросить нескольких свидетелей, мнение которых будет существенным в оценке того, как вела себя новая Смерть во время испытательного срока.

Рука Зейна застыла, не коснувшись кнопки.

— Каких еще свидетелей?

— Инкарнации требуют особого к себе отношения, — пояснил диктор. — Сила их столь велика, что обычные категории добра и зла к ним зачастую неприложимы. В данном случае четыре воплощения признали новую Смерть вполне соответствующей требованиям. Они свидетельствуют, что нынешний исполняющий обязанности был подвергнут допросу в неофициальной обстановке, и его ответы были признаны удовлетворительными. Воплощения согласны работать с ним в течение грядущего отрезка Вечности.

— О-о! — сказал Зейн. — Еще бы им не быть довольными! Сами ведь втянули меня во все это!

— Но не они и не мой отец избрали тебя на эту должность, — напомнила ему Луна. — Быть может, они сомневались, что ты окажешься хорошей Смертью.

— И, должно быть, не напрасно, — вздохнул Зейн.

— Не знаю, не знаю…

— Конечно, до тех пор пока не вынесена окончательная оценка, ничего утверждать нельзя, — вещал диктор, — однако мы считаем уместным сообщить, что, по-видимому, решающее значение будет иметь рекомендация еще одного важного свидетеля.

— Кто бы это мог быть? — поинтересовалась Луна.

— Наверное, кто-то из моих клиентов… — неуверенно ответил Зейн.

— Вот он, главный свидетель, тот, кто заранее знает, куда тяготеет душа Смерти, вступающей в свою должность — к Небесам или к Аду, — продолжал диктор.

— Но кто же это?! — вскричал Зейн.

И в ответ в кадре появилась… морда коня бледного.

— Что скажете, свидетель? — спросил диктор.

Морт заржал.

— Да это просто розыгрыш! — воскликнула Луна.

— Не уверен, — возразил Зейн. — Морт — не обычный конь.

— Вот так-то, господа. Как говорится, устами лошади… Что? Ах да, перевод! Морт сказал, что его новый хозяин проявляет качество, довольно редко встречающееся у воплощений, и уже одно это обращает его ошибки в преимущества. Душа Зейна склоняется в сторону Небес, и он обещает стать одним из самых замечательных людей, когда-либо исполнявших эту должность.

Диктор сделал паузу. Зейн стоял совершенно ошарашенный.

— Поздравляем вас. Смерть! Мы, работники Чистилища, гордимся тем, что отныне вы с нами!

— Зейн! — воскликнула Луна. — Ты победил!

— Но я ведь всего лишь старался, чтобы людям было как можно легче умирать! — сказал Зейн. — Я несколько раз нарушил правила и вообще такого навалял…

А телекамера тем временем поднялась вверх, и в кадре возник небосвод, прекрасный купол земного неба. Мгновение — и день сменился ночью, на небе засверкали мириады звезд, и сонмы ангелов в сияющих нимбах явились в нем. Все они вежливо рукоплескали. Зейну почудилось, что он разглядел среди них свою мать, а другие ангелы были похожи на кое-кого из его клиентов.

Камера опустилась вниз, являя огни подземного мира с полчищами демонов, высовывающих свои раздвоенные языки. Но за спинами демонов смутно виднелись души грешников, томящихся в Аду, и кое-кто из них тайком тоже приветствовал его, поднимая вверх большой палец.

Зейн улыбнулся. Радость его была глубока, словно Вечность.

— Спасибо, ребята! — сказал он и выключил телевизор. — Но мне хватило бы благодарности одного-единственного человека…

Он обернулся к Луне.

— Всегда! Навеки! — согласилась она, целуя его.

— И все же хотел бы я знать, что это за качество во мне такое? — задумчиво спросил Зейн.

— Вот за это я тебя и люблю! — сказала Луна.

Зейн вернулся к своей обычной работе. Он увидел мать, охваченную горем; та укачивала на руках умирающее дитя. Зейн торопился разобраться с клиентами — их накопилось очень много за время его забастовки — и все же не мог допустить, чтобы скорбящая мать страдала больше, чем это необходимо.

Зейн явился перед ней.

— Признай меня, о женщина! — тихо молвил он.

Женщина подняла голову — и ахнула в ужасе.

— Не бойся меня, — сказал Зейн. — Твой младенец неисцелимо болен. Он страдает, и ему не избавиться от страданий, пока он жив. Лучше освободить его от бремени бытия.

Женщина протестующе зашевелила губами:

— Ты… Ты не стал бы так говорить, если бы должен был умереть кто-то из твоих родных!

— Стал бы, — искренне ответил Зейн. — Я отправил в Вечность свою мать, чтобы положить конец ее страданиям. Я понимаю твое горе, и оно вполне уместно. Но твое дитя — невинная жертва незаконного деяния…

Он не стал говорить о том, что она и так знала: ребенок родился в результате насильственного инцеста и страдает врожденным сифилисом.

— Для него и для тебя куда лучше, что ему не придется терпеть всех ужасов подобной жизни.

Ее запавшие глаза обратились к нему. Женщина впервые начала воспринимать Смерть как друга, а не как неотвратимое возмездие.

— Так… так и в самом деле лучше?

— Лучше всего об этом сказал Сэмюэль Тейлор Колридж, — мягко ответил Всадник-Смерть, протягивая руку, чтобы забрать душу страдающего младенца.

— «Тебя не тронула тень зла — явилась Смерть благая, и розу в Небо вознесла, цвести в чертогах рая».

С этими словами Зейн вынул крошечную душу из тела. Он заранее знал, что эта душа отправится на Небеса: теперь он лучше разбирался в таких вещах.

— А ты совсем не такой, как я думала, — сказала женщина. Когда все было кончено, она отчасти обрела душевное равновесие. — В тебе есть… — она замялась, подыскивая нужное слово, — сострадание.

Сострадание… И внезапно все встало на место. Так вот каким качеством обладал Зейн! Вот чего недоставало всем его предшественникам! Приятно было осознать, что все промедления и нарушения правил, которые он себе позволял, на самом деле — не проступки, а благие деяния. Его клиенты были ему небезразличны. Даже на этой ужасной должности Зейн пытался пробудить все лучшее, что в них было. Теперь ему не стыдно признаться в этом. Он знал, что получил назначение на должность по причинам, не имеющим никакого отношения к его личным достоинствам. Но он преодолел установленные рамки и сейчас понимал, что достоин своего места.

— «Явилась Смерть благая», — повторил Зейн, устанавливая часы на следующего клиента.

Эта мысль была ему приятна.