2

Афра Саммерфилд ждала их у шлюза станции. Она обратилась к Браду, как только он снял шлем.

— Ковонов хочет тебя видеть, срочно.

Брад резко повернулся к Иво:

— Этот русский никогда не болтает просто так. Случилось непредвиденное, скорее всего замешана политика и связано с Америкой, иначе бы он не стал меня звать. Не возражаешь, если я оставлю тебя на попечение Афры? — Он уже снял скафандр и произнес последние слова на бегу.

Кто такой Ковонов, что из-за него столько суеты?

Иво посмотрел на Афру и нашел ее столь же потрясающей, как и прежде. Она была в голубом комбинезоне, голубая же ленточка стягивала на затылке волосы, все было подобрано под цвет глаз.

Чудеса макроскопа заставили его на час забыть об Афре, но сейчас он думал только о ней.

— Не спеши, — заботливо крикнул он Браду, но тот был уже в лифте.

Афра улыбнулась, и ямочки на ее щеках вызвали целую бурю в его мыслях.

Раньше Иво не верил в любовь с первого взгляда, — теперь об этом даже смешно вспоминать. Не думал он, что когда-то будет зариться на чужое, но Афра его ошеломила. Брад, видимо, был сильно уверен в себе, и ему было наплевать на то, как она действует на других мужчин.

— Давайте-ка лучше пройдем в общую комнату, — сказала она. — Когда он освободится, в первую очередь будет искать нас там.

Он был согласен идти с ней куда угодно и зачем угодно. Неопределенность будущего человечества отступила на второй план перед Афрой. Хотя бы ненадолго он был в ее обществе, и ее внимание принадлежало ему, пусть даже их встреча случайна. Было просто приятно идти рядом со столь красивой девушкой, и он надеялся, что идти придется долго.

— Вы поможете нам, Иво? — спросила она. Была какая-то интимность в том, что она обратилась к нему по имени, и по нему прокатилась волна необъяснимой радости. Он почувствовал себя подростком.

— Что Брад сказал вам обо мне? — ответил он вопросом на вопрос.

Запах ее духов был, как аромат полураскрытого бутона розы.

Они подошли к лифту — кабина уже вернулась после поспешного бегства Брада.

— Не много, должна сказать. Только то, что вы подружились во время одного проекта и что вы ему нужны, чтобы связаться с другим другом из другого проекта — Шеном.

Теперь он осознал, насколько тесно в кабинке лифта. Ей пришлось стоять близко к нему, так что ее правая грудь упиралась в его руку. «Это всего лишь ткань касается ткани» — пытался он убедить себя, но так и не смог.

— Его зовут Шен, там буква «О» с умлаутом. По-немецки это значит…

— Ну конечно! — воскликнула она возбужденно[12]. Ее вздох и выдох тоже возбуждающе подействовали на него, но совсем по другой причине.

— Мне никогда не приходило в голову, а по-немецки я говорю с детства.

«А она ведь еще девочка», — подумал Иво.

Нужно было продолжать беседу.

— Вы говорите на других языках?

Юнец? Дитя!

— О, да, конечно. В основном индо-европейской группы — русский, испанский, французский, персидский, — сейчас работаю над арабским и китайским, конкретно — над китайским письмом, так как оно включает в себя многие формы устной речи. В китайском иероглифы несут большую смысловую нагрузку и не связаны с произношением, так что тут есть свои проблемы. Я чувствую себя полной невеждой, когда Брад начинает меня дразнить на баскском или на анлоквинском диалекте. Надеюсь, что вы не из этих феноменальных полиглотов…

— Я провалил латынь в школе.

Она рассмеялась.

Иво попытался отделить физическое влечение, которое он испытывал, от интеллектуального содержания беседы, опасаясь фрейдистской оговорки.

— Нет, правда. Schon — единственное иностранное слово, которое я знаю.

Она посмотрела на него с удивлением и участием.

— Это что, ментальная блокировка? То есть, вы хорошо разбираетесь в одном, а в другом…

Кабина остановилась, и Афра ненадолго избавила его от близости своего тела. Они сели в тележку. На сей раз отвлекало ее бедро, плотно прижатое к его собственному. Знает ли она, что сейчас творится с его нервными окончаниями, с его синапсами?

— Думаю, Брад вам не сказал, что я не гений. Мне довольно хорошо удается решать логические задачи, точно так же, как иногда не очень умные люди проводят в уме сложные вычисления или отлично играют в шахматы, — а так, я обыкновенный парень со средними способностями. А вы, наверное, думали, что я такой же как Брад, да?

КАК БЫ НЕ ТАК!

У нее хватило такта покраснеть.

— Ну, да. Я так и думала, Иво. Извините. Я так много слышала о Шене, когда вы приехали…

— Что вам рассказали о Шене?

— Об этом можно небольшую книгу написать. Как вы с ним встретились, Иво?

— С Шеном? Да я его в глаза никогда не видел.

— Но…

— Вы слышали о проекте? О том, который он…

Она посмотрела в сторону и прядь волос задела его щеку. «Она сознательно флиртует». Нет, она естественна, просто такой уж он возбудимый.

— Да, — сказала она. — Брад об этом мне тоже рассказывал. И о том, что Шен жил в колонии свободной любви. Только…

— Видите ли, я не жил с ним в одной палатке.

— Да, понимаю. Но почему же только вы знаете, где его можно найти?

— Я не знаю. Брад знает. Знают также другие участники проекта, но помалкивают.

Она зарделась, но на этот раз от обиды. Иво почувствовал, как напряглись мускулы на ее ноге. «Не нравится ей, когда дурачат».

— Брад мне сказал, что только вы сможете позвать Шена.

— Ну, это мы с ним так договорились.

— Брад знает, где Шен, но не может поехать к нему сам? Это выглядит неправдоподобно.

Тележка остановилась, они приехали. Да, это вряд ли был тоннель любви.

— Брад не может поехать сам. Вы меня можете называть посредником или личным секретарем. Точнее всего — справочное бюро. Шен просто не выйдет, если я не позабочусь об этом. Он не беспокоится по пустякам.

— Неземной враг, из-за которого стоит вся программа исследований, разве этого недостаточно?

Значит, она уже знает, что Брад все ему рассказал.

— Я, знаете ли, не уверен, что Шен — гений.

— Об этом мне Брад говорил много раз. Интеллектуальный коэффициент, который невозможно измерить, и абсолютно аморален. Но это ТОТ САМЫЙ случай, когда он нужен!

— Это мне еще предстоит решить.

Они вошли в обычную комнату — большое помещение, совсем как на Земле, кресла и несколько игральных столиков. У входа висели щиты с табличками — каждый щит показывал места в каком-либо состязании. На каждой табличке было написано имя.

— Кто такой Бланк? — спросил Иво, прочитав имя, написанное на первом щите.

— Это его настоящее имя[13], — ответила Афра. — Фред Бланк, из технической службы. Он чемпион по настольному теннису. Хотя я сама не считаю, что следует… ну, я хочу сказать, что это комната для ученых со степенями, то есть для отдыха.

— А что, техникам нельзя отдыхать?

Она ответила, смутившись:

— Вон сидит Фред, журнал читает.

Это был давно не стриженый негр в комбинезоне. Рядом с ним сидел белый ученый, толстый и добродушный. Оба были разгорячены, очевидно, игра только закончилась. Иво показалось, что только Афра чувствовала неловкость, — это говорило кое-что о ней и о других сотрудниках станции.

Ученые уважали талант, где бы он не проявлялся; у Афры же были другие критерии. Толстяк сейчас, должно быть, завидовал тому, как Бланк умеет работать ракеткой, и не обращает внимания на такие мелочи, как образование.

В центре комнаты возвышался пьедестал, на котором на уровне глаз была помещена сверкающая статуя. Это была модель парового экскаватора, как на картинке в исторической книге, с маленьким изящным ковшом. Островерхая вогнутая крыша кабины, покрытая черепицей, придавала сходство с деревенским коттеджем. На двери был укреплен яркий полумесяц. В ковше лежал крошечный мраморный глобус, столь тщательно и любовно сработанный, что можно было разобрать на нем очертания Северной Америки.

На пьедестале были высечены замысловато украшенные буквы — SPDS.

— Что они означают?

Афра опять выглядела смущенной.

— Брад называет это — «Одетая в Платину Тайна», — тихо сказала она, хотя никого рядом не было. — Так оно и есть. Я имею в виду, что действительно все покрыто платиной. Он это сконструировал, а в мастерских изготовили. Всем очень нравится.

— Но эти буквы — SPDS, — не означают ли они…

Она слегка покраснела. Ему это нравилось — консерватизм был их общим качеством, хотя в остальном их взгляды сильно различались.

— Сами у него спросите. — Она сменила тему. — Мы тут говорили о высоких материях, а о вас забыли. Откуда вы приехали, Иво? То есть, где вы жили после проекта?

— В основном я странствовал по Джорджии. Все, кто участвовал в проекте, получили гарантированный доход, по крайней мере, на первое время. Это немного, но мне хватало.

— Это очень интересно. Я родилась в Маконе. Джорджия мой родной штат.

— В Маконе! А я и не знал.

На самом деле он знал, но только не мог сказать, откуда.

— Что интересного в Джорджии? Вы там знаете кого-нибудь?

— Можно сказать, что так. — Как ей рассказать о десяти годах безделья, о том, как он путешествовал по дорогам жизни своего предка?

Она не настаивала.

— Я должна вам показать изолятор. Брад попросил. Наверное, он хочет, чтобы вы точно обрисовали Шену ситуацию.

Иво двинулся за ней. Он недоумевал, что такого можно увидеть в изоляторе, но удовлетворился ее объяснением. С каждой минутой он узнавал о ней все больше и жаждал знать все, и хорошее, и плохое.

— Одного не понимаю, — сказала Афра раздраженно. — Почему Шен был в другом проекте. Он должен был быть вместе с Брадом.

— Он скрывался. Вы знаете притчу о хорошей рыбе?

— О хорошей рыбе? — она мило нахмурилась.

— Рыбак, когда вытащил сеть, оставил хорошую рыбу, а плохую выбросил в воду[14].

— Не вижу связи.

— Представьте, что вы рыба в том озере. Какой рыбой вы хотели бы быть?

— Хорошей, конечно. Мораль притчи в том, что на хороших людей снизойдет милость божья, а плохие погибнут.

— Так что же случается, фактически, с хорошей рыбой?

— Ну, ее отвозят на рынок, а затем… — она запнулась. — Как минимум, от них есть польза.

— А в это время плохие рыбы плавают, как ни в чем ни бывало, поскольку рыбаку они не нужны. Я бы хотел быть одной из них.

— Возможно, вы и правы, если так подходить, но какое это имеет отношение к… — она опять прервалась. — Зачем им нужно было столько гениев вместе в проекте Брада?

— Это было не мое дело. Я думаю, что Шен хотел жить сам по себе, а не быть подопытным кроликом. Вот он и спрятался там, где его никто не мог найти. Плохая рыба.

— У Брада не было проблем. Я знаю, он дурачил их не меньше, чем он дурачил меня. Он гораздо умней, чем говорит о себе.

Иво вспомнил, что Брад представился ей, как коэффициент сто шестьдесят.

— Неужели? А мне он всегда казался обычным парнем.

— На него похоже. Он ладит со всеми, и проходит много времени, прежде чем понимаешь, насколько он умен и проницателен. Благодаря ему проект имел такой успех — вы, конечно же, знаете. Несмотря на то, что он заявляет, что дурак по сравнению с Шеном. Я уж было полагала, что он выдумал Шена, чтобы меня позабавить, но тут этот кризис…

— Да, со мной было почти то же самое. Но сейчас, выходит, я должен поверить в Шена, хотя я очень хотел бы забыть о нем. Потому что иначе непонятно, что я здесь делаю.

Она улыбнулась.

— Я бы вам посоветовала не жалеть себя, если бы сама часто не делала того же. Никто не хочет казаться глупым, но рядом с Брадом…

— Да, — согласился он.

Они вошли в изолятор. Их встретил запах асептиков, неизменный атрибут унылой чистоты больницы.

— Вот они, все пятеро. — Афра указала на сидящих в ряд мужчин. — Доктор Джонсон, доктор Санг, доктор Смит, доктор Мбслети, мистер Холт. Все пятеро — известные астрономы и криптологи.

— Джонсон? Холт? Санг? Я слышал эти имена раньше.

— Должно быть, Брад упомянул их, если вы не знакомы с их работами. Наиболее интересные планеты были названы их именами. Разве Брад вам не объяснил?

— Он показал мне несколько планет. Теперь вспомнил, просто сразу не сообразил.

Иво посмотрел на сидящих людей. Доктор Джонсон был благообразным стариком, с волосами и бровями цвета стали, глубокие морщины вокруг глаз говорили о сильном характере. Он напряженно смотрел в одну и ту же точку, будто решал какую-то сложную головоломку.

— Доктор, — обратился Иво, — я без ума от вашей планеты, с ее лапшевидными кустами и желтыми деревьями.

Спокойные серые глаза смотрели на него. Стиснутые челюсти задвигались, и через секунду-другую разжались губы:

— Хо-хо-хо, — произнес Джонсон. Из уголка рта показалась слюна.

— Здравствуйте, — отчетливо выговорила Афра. — Здрав-ствуй-те!

Не закрывая рта Джонсон улыбнулся. В нос ударило зловоние.

— Он пытается сказать «Здравствуйте», — пояснила Афра. — Он у нас такой галантный. — Она принюхалась. — О, Боже! Санитар!

Появился молодой человек в белом.

— Я позабочусь, мисс Саммерфилд, — сказал он. — А сейчас вам лучше уйти.

— Хорошо. — И они покинули изолятор.

— Они плохо себя контролируют. Мы пытаемся их обучить заново, но пока не знаем, насколько это возможно. То, что с ними произошло, просто ужасно, и все мы не…

К ним быстро приближался Брад.

— Очередной кризис, — сказал он, присоединяясь к ним. — Приезжает американский сенатор. Кто-то ему наболтал про разрушитель мозга, и он собирается провести расследование.

— Это очень плохо? — спросил Иво.

— Принимая во внимание, что мы не распространяем информацию за пределы станции, да, — ответил Брад. — Пусть тебя не вводит в заблуждение наша откровенность, Иво. Все это совершенно секретно. Мы подделываем отчеты всех жертв, чтобы ничего не было заметно, пока мы пытаемся найти выход. До того, как выход будет найден, никто станцию не покинет, разумеется, из тех, кто посвящен.

— Как насчет того, кто меня привез, Гротона?

— Он умеет держать язык за зубами. И даже тогда все, что он знал, это — кто ты, где тебя найти, что сказать, когда вы окажетесь наедине.

Это объясняло слежку. Гротон не хотел подходить к нему в людном месте, хотя в конце концов ему пришлось.

— Не думай о нем плохо, — сказала Афра. — Гарольд и Беатрикс очень радушные люди.

Означало ли это, что Гротон женат? Иво не мог себе представить. Это еще раз доказывало, каким ложным бывает первое впечатление.

— Ситуация следующая, — сказал Брад, когда они вошли в его комнату. — Сенатор Борланд на пути к станции. Для нас это будет землетрясение в девять баллов. Борланд на первом сроке, но уже сильно озабочен общенациональным паблисити, к тому же он безжалостен. Он не дурак, я думаю, у него есть хороший шанс войти в программу разрушителя. И, конечно, он нам задаст жару, если мы попытаемся подсунуть подделку.

— Ты не можешь показать ему разрушитель, — с тревогой сказала Афра.

— Мы не можем не показать ему программу, если он этого захочет — а он хочет ее увидеть. Он знает, что здесь кроется что-то очень важное, жаждет увидеть свое имя в передовицах газет всего мира еще до конца расследования. Ковонов мне сказал прямо: Борланд — американец, так что он твой клиент. Я должен его нейтрализовать до того, как мы найдем решение и будем контролировать ситуацию, иначе здесь начнется невообразимое.

— Когда он прибывает? — спросил Иво.

— Через шесть часов. Нам сообщили, когда он отправился, но только сейчас стали известны его намерения. Он типичный болтун из Конгресса, но умеет молчать, если это ему выгодно — в политике он не любитель. Очевидно, он уже давно все знал, но сейчас решил немного популярности на нас заработать, это помогает на выборах.

— А почему бы не сказать ему правду? Если он такой умник, он должен стремиться сделать что-то полезное для своих избирателей, вместо того, чтобы…

— Правда без готового решения — это конец всем нам, а Борланд станет кандидатом в президенты на следующих выборах. Ему наплевать и на нас, и на будущее космических программ. Он был бы только рад прекратить американское участие в программе макроскопа.

— Но другие страны будут продолжать программу, не так ли? Разве она находится не под общим руководством ООН?

— Под более чем общим. Программа, конечно, может и будет продолжаться, и тогда мы станем второсортной страной, а другие будут делать открытия вроде моего теплового экрана. Америка не сможет уже подняться на уровень космической науки. Или проект макроскопа вообще закроют, испугавшись болтовни о лучах смерти из космоса. Средний обыватель питает глубокое недоверие к передовой космической науке, наверное потому, что действительность непохожа на то, что он видел в космических операх. Людям приятно думать о бесстрашных космонавтах, которые мчатся на ракетах в бескрайнем космосе, а не о сложностях релятивистской космологии или квантовой физике.

— А что, если дать ему то, что он хочет — пускай посмотрит программу.

— И что это решает? Если он не войдет в нее, то у него будет «доказательство», что мы убиваем известных ученых не столь уж экзотическим способом, как утверждаем — ну, естественно, международный заговор, а если он просмотрит всю программу — тогда нам придется отчитываться за пятерых известных ученых и одного американского сенатора.

Иво пожал плечами:

— Тогда мы влипли.

— У нас только один шанс выйти из положения до того, как он прилетит сюда. Поэтому Шен нам нужен с каждой минутой все больше.

— У нас нет уже времени привезти Шена с Земли, — заметила Афра.

Брад ничего не ответил.

— Не уверен, что Шен нам поможет, — сказал Иво. — Ему нет дела ни до Америки, ни до макроскопа.

— А до чего ему есть дело? — спросила Афра.

Брад прервал беседу:

— Давайте передохнем. Мы ведем себя так, будто на станции это касается только нас.

Афра хотела было возразить, но он прижал палец к ее губам и заставил замолчать. Иво заметил, что Браду она позволяла то, что больше никому бы не простила. Но в данной ситуации ее протест был понятен. Иво вручил им бомбу, которая взорвется через шесть часов, а затем объявляет перерыв, будто дело не очень срочное. Как бы объяснить этому одухотворенному созданию, что Брад уже проявил всю галантность, на которую способен, а этот перерыв он сделал не просто, чтобы передохнуть, как могло бы показаться. И все же она доверяла ему.

Эх! Иметь такую девушку…

Перерыв оказался просто изысканным обедом в семье Гротонов. Иво уже знал, что Гротон временно был посланником на Землю, и ему еще раз пришлось пересмотреть свое отношение к этому человеку. Брад всегда умел подобрать хорошую компанию.

Беатрикс, жена Гротона, была полноватой, улыбчивой женщиной, лет под сорок, с седоватыми волосами и светлыми глазами, вряд ли ее можно было назвать сексуально привлекательной.

Квартира Гротонов была ненавязчиво опрятной, будто хозяйка больше беспокоилась об удобстве, нежели о внешнем виде, в противоположность кричащей обстановке в комнате Афры. Иво показалось, что он вошел в дом на Земле, и если сейчас посмотрит в окно, то увидит улицу или двор. Но окна не было.

Зато было кое-что получше. Гротоны проживали на внешней кромке тора, и их иллюминатор приходился на боковой край обода. Станция была сориентирована плоскостью к Солнцу, так что одна сторона находилась в тени, а другая была обращена к светилу. Они находились на темной стороне. За большим иллюминатором была космическая ночь.

— Все меняется со временем года, — пояснил Брад заметив, куда смотрит Иво. — Формально наша станция — это планета, у которой есть годовой цикл. Для создания искусственной гравитации необходимо вращение, которое придает и гироскопическую стабильность. Станция сохраняет абсолютную ориентацию, вращаясь вокруг Солнца, так что световые сутки в этой комнате равны году. Через три месяца здесь будут сумерки, а через шесть — полдень, и им придется затемнять окно мощными фильтрами.

Иво уставился на немигающие звезды в арктической ночи.

— Они движутся! — воскликнул он и тут же осекся.

Конечно же, они на самом деле не двигались. Тор вращался, и пейзаж за окном тоже совершал полный круг каждую минуту — словно небеса были нанизаны на гигантскую ось. Видны были те же самые звезды и созвездия, которые он наблюдал, стоя на поверхности макроскопа, но апертура иллюминатора совершенно меняла перспективу. Это было, в буквальном смысле слова, головокружительное зрелище.

Все заулыбались.

— Трудно поверить, что эти звезды все время расширяются, — несколько неуверенно произнес Иво.

— Большинство тех, что вы видите, не расширяются вовсе, — сказала Афра. — Все они принадлежат нашей галактике, Млечному Пути, довольно стабильному образованию. Даже соседние галактики из нашей локальной группы ведут себя достаточно спокойно.

Иво понял, что после одной глупости сморозил другую. Но тут ему на выручку пришла Беатрикс.

— Ой! — воскликнула она. — А я думала, что все галактики разбегаются после той большой ссоры.

— Так называемый Большой Взрыв, — серьезно поправил Брад. — Ты права, Трикс. Группы галактик отдаляются друг от друга, по крайней мере такое создается визуальное впечатление. Но это должно быть временное состояние, и, может быть, уже начался обратный процесс, так как наша Вселенная конечна, и ее размеры не превышают известного гравитационного радиуса. Еще несколько лет наблюдений в макроскоп, и мы будем знать точно. Если удастся избавиться от ограничений, накладываемых галактической интерференцией.

— Обратно? — забеспокоилась Беатрикс, — ты хочешь сказать, что все опять начнет собираться в кучу?

— Боюсь, что так. Со временем здесь будет тесновато.

— Ох, — горестно вздохнула она.

— Да, да, через пять-шесть миллиардов лет здесь будет очень жарко.

Брад поддразнивал ее, и как показалось Иво, немного жестоко, теперь была его очередь прийти на помощь:

— А что это за галактическая интерференция? Это не…

— Нет, это не разрушитель. Все более очевидно. В пределах галактики макроскоп работает превосходно, но нам пока не удается получить изображение из других галактик. По крайней мере, на которых можно что-то понять. Какие-то переплетения нечетких полос. Так что для расстояний больших, чем миллион световых лет традиционные телескопы подходят больше.

— Большой Глаз и Большое Ухо лучше для больших расстояний, чем Большой Нос, — заключил Иво.

— Мы уверены, что совершенствуя методику, преодолеем и это.

— Тем не менее, я думаю, вам пока хватит и галактики, — сказал Иво. — Четыре миллиарда звезд, обнюхивайте их, хоть в трех, хоть в четырех измерениях.

— А также каждую планету и пылинку, если есть время, — согласился Брад. — Все возможно, если еще будут скопы и сотрудники.

— В четырех измерениях, — вклинилась Беатрикс.

— Пространственно-временной континуум, — ответил Брад. — Или, по-простому, наша древняя проблема путешествий во времени. Чем дальше наблюдаемая звезда, тем она старше, так как макронам требуется время, чтобы добраться до нас. Это не играет роли, если мы разглядываем Землю, — задержка всего пять секунд. Диаметр нашей Солнечной системы — это какие-то световые часы. Но Альфа-Центавра отстоит от нас на четыре световых года, а любопытный монстр Бетельгейзе — кстати, в переводе это — «свекольный сок» — на триста. Планета Санга, населенная цивилизацией пробов, которую я тебе показывал, находится на расстоянии десять тысяч световых лет. Таким образом, наша звездная карта на момент завершения будет верна с точностью десять тысяч световых лет. А галактическая карта будет иметь точность плюс-минус сто тысяч световых лет. Дело безнадежное, если мы не поймем, что необходима четвертая координата — время.

— Если бы у нас была возможность мгновенно перемещаться, разумеется, это все чисто умозрительно, — тогда мы здорово повеселились бы, посетив цивилизацию планеты Санга, если она еще существует, — продолжал Брад. — Но тогда пришлось бы предположить, что наша мгновенная система координат покоится, а это не так. Наша галактика движется и вращается с приличной скоростью. Звезда на расстоянии тысячи световых лет через некоторое время будет неизвестно где, даже если в конкретный момент наши карты абсолютно точны.

— А почему бы не ориентироваться по галактике? — спросил Иво. — Ведь внутри галактики звезды почти неподвижны друг относительно друга.

— Это было бы слишком просто. Ты подразумеваешь, что галактика не вращается, но это неверно. Ты прыгаешь к центру на расстояние тридцать тысяч световых лет и имеешь при этом довольно большой импульс. Момент инерции сохраняется. Это как сила Кориолиса или закон Феррела на Земле. Ты…

— Дай я попробую объяснить, — вежливо прервал их Гарольд Гротон. — Я это сам проходил. Иво, вы когда-нибудь крутили пищалку на конце веревки?

— Нет. Но я представляю, о чем вы говорите.

— И что происходит, если потянуть за веревку и укоротить ее?

— Пищит тоном в два раза выше.

— То же произойдет, если вы будете двигаться к центру вращающейся галактики.

— Все при условии, что есть аппарат для мгновенных перемещений, — заключил Брад. — Но вопрос чисто академический, и думаю, не имеет большого значения то, что наши карты устареют еще до того, как мы их сделаем.

Обед закончился, и Иво осознал, что он даже не помнит, что ел. Шоколадное пирожное на десерт и…

— Слушай, Брадли, — сказал Гротон. — Не желаешь ли дать отдых своему гениальному мозгу и сыграть партию в спраут?[15]

— Легкое вино и…

Брад рассмеялся:

— Ну, ты все не унимаешься. Почему бы тебе не сыграть с Иво?

Гротон покорно повернулся к Иво:

— Вы знакомы с игрой?

— И картофельное пюре, — произнес Иво, и тут же вспыхнул, когда все на него посмотрели с удивлением. Надо держать свои мысли при себе!

— Ах, игра. Думаю, что не знаком.

Афра опять выглядела встревоженной, Иво тоже начал недоумевать. Брад знал, что он не успеет вызвать Шена до радостной встречи с представителями власти. Зачем же он затеял эту вечеринку с играми. Ведь расходуется драгоценное время. Браду следовало бы побеспокоиться о том, чтобы отвлечь сенатора и оттянуть катастрофу.

С другой стороны, что же еще остается делать, кроме как играть? Мысли Брада трудно предугадать простому человеку. Он никогда не пасовал перед лицом опасности.

Гротон достал лист бумаги и два карандаша.

— Спраут, это интеллектуальная игра, вот уже много лет она популярна в научных кругах. Существует несколько вариантов, но сейчас мы воспользуемся первым, он по-прежнему остается самым лучшим.

Он нарисовал на листе три точки.

— Правила просты. Все, что нужно делать, это соединять точки. Вот я делаю первый ход.

Он провел линию между двумя точками и поставил третью на середине линии.

— Теперь вы можете соединить две точки, пририсовать к точке петлю, замкнутую на себя, и прибавить точку на середине линии. Нельзя пересекать линию или точку либо использовать точку, которая имеет уже три связи. Новые точки, естественно, уже имеют две связи.

— По-моему, очень просто. А как определяют победителя?

— Победитель тот, кто делает последний ход. Так как во время хода соединяются две точки, а добавляется только одна, то существует некий предел.

Иво изучил рисунок.

— Это не игра, — возразил он. — Первый игрок имеет решающее преимущество и выигрывает.

Брад и Афра рассмеялись.

— Здорово он тебя поймал, Гарольд, старый ты плут, — сказал Брад.

— Я с удовольствием буду вторым, — спокойно ответил Гротон. — Может, мы начнем с двухточечной игры, чтобы вы вошли во вкус?

— Тогда победит второй игрок.

Гротон задумчиво посмотрел на него.

— Вы точно никогда не играли в эту игру?

— Это не игра. В ней нет элемента случайности и не нужно умения.

— Очень хорошо. Начнем трехточечную игру, и я попытаю удачу, хоть и мое умение тут, оказывается, ни к чему.

Иво пожал плечами и нарисовал три точки: соединил левую с верхней и поставил третью в центр отрезка.

Гротон соединил центральную и отдельно стоящую точки.

Иво замкнул петлю вокруг верхней части фигуры:

Гротон хмыкнул и добавил еще петлю.

Через два хода внутри фигуры появился глаз, а внизу основание.

Последним ходом Иво добавил полукруг к основанию, и оставил Гротону две точки, но соединить их было уже невозможно — одна была внутри, а другая снаружи.

— Может, повысим ставки? — сказал Гротон. — Скажем, пять или шесть точек?

— Если точек пять — побеждает первый игрок, если шесть… — он на секунду задумался, — если шесть, то второй. Все равно это не игра.

— Как это вам удается?

Вмешался Брад:

— У Иво способности к подобным вещам. Он знает — и все тут, и выиграет в спраут у всех нас хоть сейчас, я уверен.

— Даже у Ковонова?

— Может быть.

Гротон с сомнением покачал головой.

— Поверю, когда увижу.

Иво поймал пристальный взгляд Афры.

— Извините, — сказал он смущенно. — Я думал, что все вам объяснили. Тут нет ничего особенного. Просто логические фокусы. Это у меня с тех пор, как себя помню.

— Вы меня заинтересовали, — сказал Гротон. — Вы мне не сообщите дату вашего рождения?

— Не говори ему, Иво! — сказал Брад. — Ты так выдашь все секреты своей жизни.

— Он не скажет! — вскрикнула Арфа. — Не будьте смешным.

Иво окинул всех взглядом, стараясь не задерживаться на лице Афры, слишком уж она была прекрасна в гневе.