— Ни косточки ни полкосточки, — завершил Косто.

Вдвинувшись друг в друга, Чекс и ее двойник опять исчезли, после чего появилась картина.

…Чекс снова бежит по лесу, потом вдруг останавливается и поворачивается к ватаге преследователей. А те уже готовят ножи и стрелы.

— По какому праву вы здесь хозяйничаете! — кричит Чекс. — Это мой сон! Убирайтесь из него, вы, узколобые, тупые, жестокие! Это мой путь, и вам нет на нем места!

Но кентавры продолжали наступать, бряцая оружием. Слова Чекс их нисколько не впечатлили.

И тогда Чекс расправила крылья и поднялась в воздух и поплыла по воздуху над их головами, медленно, величаво.

Кентавры задрали головы и следили за ней, открыв рты.

— Вы — рабы земли, смотрите, я свободна! — вскричала Чекс. — У вас нет крыльев и вы ненавидите всех крылатых! Эй, вы, навозные жуки…

Один за другим кентавры начали приходить в себя и снова замелькало оружие.., но Чекс сильнее замахала крыльями и поднялась высоко в небо, туда, куда не смогла бы долететь ни одна кентаврская стрела.

— Я не нуждаюсь в вашем одобрении! Я не боюсь вашего проклятия! — с высоты прокричала она. — Что мне нравится, то и буду делать! А вы оставайтесь…

И тут Чекс проснулась. Сон развеялся, но Чекс поняла, что там, во сне, победила.

— Хотя в настоящей жизни я еще не умею летать, но зато теперь я освободилась от власти кентавров, — сказала Чекс. — Мне не нужно ни их прощение, ни их одобрение. У меня есть своя жизнь, и она куда интереснее обычной, кентаврской. Заискивание перед ними лишало меня сил. Я стремилась походить на них, и это меня связывало. Но как только я разрешила себе стать самой собой, эти тетеньки и дяденьки тут же задрали лапки!

И тут Чекс осознала, что все с каким-то непонятным удивлением смотрят на нее.

— Что случилось? Вы мне не верите? — спросила она.

— Ты прошла? — первым обретя дар речи, сказал Эхс.

— Как… — Чекс осмотрелась по сторонам. — О!

Так я по другую сторону ворот!

— Ты победила, — сказал скелет.

— Я победила! — и Чекс расплылась в радостной улыбке. — Победила то, чего раньше больше всего стыдилась и боялась. Призраки исчезли, а с ними исчезла и преграда, которая была всего лишь неким образным отражением моих страхов. Теперь я ничего не боюсь…

И, чтобы подтвердить это, Чекс прошла сквозь железные прутья ворот, потом вернулась и снова прошла.

Эхс подошел к воротам — его двойник подошел тоже. Эхс коснулся ворот — двойник коснулся ворот. Эхс убрал руку. Для него ворота не исчезли.

— Кентавр ифчез, но офтальные по-прежнему там, за воротами, — вздохнул копуша.

— Каждому из нас предстоит победить свой плохой сон, — сказал Эхс.

— Вперед, Прокопий, — скомандовал копуша и пошел к воротам.

Оба Прокопия, настоящий и зомбический, сошлись нос к носу. Потом они взаимопоглотились и начался сон…

…Тоннель, стены которого увешаны гнилушками, излучающими мягкий свет. Копуша проникает в тоннель сквозь стену, без труда раскопав ее своими магическими железными когтями.

В тоннеле уже кто-то есть… Хотя очертания туманны, но можно догадаться, что это фемина, и она не из рода Прокопиев. Глаза ее и мех меняют цвет, как у Прокопиев, но все равно она другая.

— Королева скалдырников? — полувопросительно произнесла Чекс.

Эхс вдруг вспомнил демонессу Метрию. Демонесса, королева… Так вот, оказывается, что мучит копушу — женщина?

Тем временем Прокопий успел приблизиться к скалдырнице. Они обнюхались, и вдруг покатились откуда-то волны благоухания, словно разом расцвели сотни цветов. Медяшка Роза… Эхс почему-то вспомнил о ней. Хотя она-то ведь медная и пахнет от нее не цветами, а металлом.

Копуша отпрянул.., и сон выключился. Копуша как стоял по эту сторону ворот, так там и остался.

— Этого я и боялся, — с горечью произнес он.

— В тебе, как я поняла, пробудилась страсть к королеве? — спросила Чекс.

— Да. Но ефли б я уфтупил этой фтрафти, то попал бы в ловушку.

— А ты не уступил, значит, тебе нечего стыдиться. Ты выполнил свой долг, иначе бы мы не шли сейчас за направляющим заклинанием.

— Однако я был так близок к падению, — признался копуша. — И вфе из-за того, что я никудышный.

— Никудышный? — почти возмутился Эхс. — Да таких Прокопиев еще поискать надо! Ты отличный парень!

— Ну что ты, — махнул лапкой копуша. — На фамом деле я, как и Чекф, отверженный.

— Ничего не понимаю, — сказала Чекс. — Разве все это время ты не был послом своего народа?

— Был.., но не потому, что я фамый лучший, а потому, что.., фамый нефчафтный.

— Несчастный? Но в чем же твое несчастье? — продолжала допытываться Чекс.

— Ну что ж, раз вфе признаютфя, то и я признаюфь, — тяжко вздохнул Прокопий. — Я был влюблен в одну крафавицу, но она предпочла другого.

— Красотка предпочла другого? Ну и что? Другая бы приголубила.

— У наф, Прокопиев, иные нравы. Ефли фемина отвергает мужчину, то на нем навеки офтаетфя клеймо. Путь к любви и фемейной жизни перед ним закрыт.., закрыт навеки.

— Из-за одной любовной неудачи — навеки? — подняла брови Чекс. — Довольно глупо!

— Ефли бы ты была нашей феминой, то раффуждала бы иначе, — сказал копуша. — Прокопий, отвергнутый феминой, вфе равно, что крылатый кентавр.

— Да, плохи твои дела, — согласилась Чекс.

— Но ты же помогаешь своему народу? Это очень даже почетно, — пожал плечами Эхс.

— Я не помогаю, а профто.., убегаю от фамого фебя.

— И все же у тебя есть миссия, и ты делаешь все, чтобы ее выполнить!

— Да. Но как только вфпомню Фкалди…

— ..Тебе тут же хочется на все, кроме любви, махнуть рукой, — договорила за него Чекс. — И я тебя понимаю. Но при встрече с королевой ты поборол искушение, значит, тебе нечего стыдиться.

— Но прежде, чем побороть, я же его почувфтвовал, — возразил копуша. — Фтыдно, что почуфтвовал.

— А мне кажется, что ты боишься и стыдишься чего-то другого, — сказала Чекс. — И встреча с этим другим у тебя еще впереди.

— Ну что ж, — вздохнул копуша, — пофмотрим.

И он вновь направился к своему двойнику.

Вновь образовалась картина. Сладчайшая королева Скалди снова приблизилась к копуше. Сильно повеяло ароматом цветов.

Копуша не стал убегать. Чуть подумав, он неуклюже обнял королеву. Значит, искушения он не стыдится? Тогда в чем же дело?

Королева пошевелила носиком. Кажется, она принюхивалась. И тут появилась еще одна картинка. Картинка внутри картинки: какая-то прокопиевская фемина разочарованно отворачивается от копуши.

— А, я поняла — королева учуяла, что наш копуша неудачливый жених, — вполголоса проговорила Чекс.

Королева порывисто отвернулась. Аромат цветов поблек. Копуша остался один.., снова отверженный.

Проснувшись, копуша понуро отошел от ворот.

Теперь причина его тревоги стала ясна: он боялся, что королева, почувствовав в нем неудачника, отвергнет его ухаживание. И получится, что из-за любовного увлечения он позабыл о своей миссии, но и любовное увлечение тоже окончилось бесславно..

— Пустяки, — успокоила Чекс, — Для спасения Долины ты делаешь все, что в твоих силах. А чем это завершится, никто не знает. Если поражением, то в этом не ты будешь виноват. А королеве, если она тебя отвергла, самой же будет хуже. Не тебе, а ей!

— Но я же так размягчилфя! — горестно возопил копуша.

— Только во сне, в плохом сне, — напомнила Чекс. — А» это вполне поправимо.

И копуша вновь пошел к воротом. Вновь начался сон.., и тут же закончился, а копуша наконец оказался по другую сторону ворот.

— Вот видишь, — сказала Чекс. — Этот сон утратил власть над тобой. Ему даже начаться как следует не удалось.

— Да, теперь я верю — бодро сказал копуша. — Я выполню миффию, нефмотря ни на какие ифкушения и прочие помехи.

Настал черед Эхса идти к воротам.

Зомби приблизился к нему. Оба исчезли — и начался сон.

Сон Эхса был полон вращающихся звездных туманностей, летающей космической пыли, движущихся по своим прихотливым путям лун. Луна из круглого желтого сыра превратилась в огромный, испещренный кратерами каменный круг.

И что самое удивительное, волшебный Ксанф оказался всего лишь маленьким полуостровом на гигантском обыкновенском шаре. Нет, это мне только кажется, во сне подумал Эхс… Картина неуклонно приближалась и приближалась к нему, пока наконец не стало ясно, что это карта Ксанфа, а на ней стоит он, Эхс. Потом образовалась еще одна картина, повторяющая первую, но с одним отличием — на этой второй картине не было Эхса.

Эхс, превратившийся в бестелесного духа, смотрел на эти картины. На одной он был, а на второй отсутствовал, а в остальном изображения были абсолютно схожи.

Эхс в страхе закричал — и проснулся. Чекс подбежала к нему и обняла, пытаясь успокоить.

— Что бы вфе это значило? — спросил озадаченно копуша. — В твоем фне не было ни чудовищ, ни фоблазнительных крафавиц…

— Но картинки были похожи! — вскричал Эхс. — Целиком и полностью!

— Да, правда, — пробормотала Чекс. — Но что в этом страшного? Что тебя испугало?

— На одной я есть, а на другой меня нет, но при этом вокруг ничего не меняется! Значит, есть я или нет, это все равно?

— Может, и так, — пожала плечами Чекс.

— Жив я или мертв, все равно? — продолжил в отчаянии Эхс. — Ксанфу все равно? Значит, моя жизнь бессмысленна?

— Но это ты так думаешь, а в действительности все может быть совсем иначе, — возразила Чекс.

— А может, то, что я думаю, и есть действительность!? Может, я и в самом деле никто и ничто! Я что-то делаю, но мои поступки не имеют смысла. О, теперь я понимаю, что толкнуло меня отправиться к Доброму Волшебнику. Мне просто нужно было доказать самому себе, что я что-то значу, что у меня есть в жизни хоть какая-то цель.

Избавиться от демонессы, спасти родителей — это только предлог. А на самом деле я надеялся, что.., что Добрый Волшебник убедит меня, что я не пустышка.

— Нет, ты не пустышка! — вскричала Чекс. — Как ты можешь так думать!

— Я всячески себя убеждаю в обратном, — сказал Эхс, — но в глубине души сомнения не отпускают меня. Способен ли я сделать что-нибудь такое.., важное, без чего Ксанф не проживет? Родился я или нет, какая в этом разница? Картина, где я есть, ничем ведь не отличается от картины, где меня нет.

— Ну что поделаешь, — вздохнула Чекс. — А мы все.., чего мы стоим? кто мы такие? что мы для Ксанфа? Но мне кажется, ответ все равно найдется.

Ты еще многое можешь совершить. И копуша тоже.

Вот тогда и картина изменится.

— Когда ты так говоришь, мне хочется верить, — сказал Эхс. — Но в силах ли я что-либо сделать?

Ксанф такой большой, а я такой маленький.

— А спасти Люблю-реку и Долину? Разве это не важное дело?

— Очень важное, — согласился Эхс. — Но это дело копуши, а мы только помогаем.

— Но без нашей.., без твоей помощи справится ли он? — задала наводящий вопрос Чекс.

— Значит.., свершится что-то. И свершится только потому, что я буду в этом участвовать? — начал догадываться Эхс.

С этими словами он вновь направился к воротам, за которыми стоял его двойник. И вновь начался сон.

— Пока я ничто, — сказал Эхс, — но я хочу сделать попытку. Если мне повезет, я стану кем-то.

Пытаться хоть что-то сделать — вот и все, что мне остается… Всем нам только это и остается: честная попытка что-нибудь сделать. Если и в попытке нет смысла, тогда и во всем прочем его тоже нет, а уж в плохих снах и подавно.

Картины покрылись рябью. Когда рябь исчезла, стало видно, что река, которая на одном изображении была почти прямой, на другом начала превращаться в извилистую.

Вот и все. Это был всего лишь сон, но Эхса он наполнил огромной радостью. Теперь он знал, как победить свой глубочайший страх. Теперь в его жизни появился смысл.

Картина исчезла. И Эхс обнаружил себя по другую сторону ворот.

Все переместились, кроме скелета, который одиноко белел на той стороне.

— Мой черед, — произнес скелет. — Но я сомневаюсь.

— Это понятно, — сказала Чекс. — Каждый из нас поначалу робел перед своим плохим сном.

— Я не боюсь плохих снов, — ответил Косто. — Тем более, что сны мне не снятся, ведь я не принадлежу к миру живых. Беда в ином — мне нечем победить своего двойника, потому что мы, скелеты, не чувствуем ни вины, ни страха, у нас нет никаких сокровенных тайн. Но если все же я попытаюсь перейти, то кто знает, не включится ли нечто такое, что повредит вам всем.

— Как это? — удивился Эхс.

— Нынешние испытания предназначены для живых существ, способных видеть сны, — начал объяснять скелет. — Если среди живых окажется какой-то бессонный, то механизм может разладиться и все пойдет наперекосяк. Я боюсь вам повредить.

— Скелет прав, — пробормотала Чекс. — Если из их братии как раз и составляются плохие сны, то ему самому они ведь сниться не могут?

— А что случится, если механизм разладится? — решил уточнить Эхс.

— Выход из тыквы может стать таким узким, что вам не удастся выбраться, — объяснил Косто. — Если не это, то с телом у вас может что-нибудь приключиться, или с душой…

— Кофто отличный проводник, — сказал копуша. — Без него мы тут точно заблудимфя.

— Тогда рискнем? — предложил Эхс.

— Рискнем, — согласилась Чекс. — Ведь этот трухлявый двойник для чего-то здесь оказался. Ну, Косто, вперед, смелее.

— Как говорит пословица, старые кости захотели в гости, — пожал плечевыми костями скелет и направился к воротам. Остов за воротами проскрипел ему навстречу.

Начало образовываться подобие картинки. На ней Косто стоял в коридоре, точно так же, как наяву. Не успев толком образоваться, картинка исчезла — и Косто вернулся на прежнее место.

— Это действительно была завязь какого-то сна, — произнес Эхс.

— Но дальше сон не развился, потому что не было из чего, — объяснил скелет.

— Ну это ты поторопился заявить, — возразила Чекс. — Начало ведь было и оно из чего-то получилось. Прежде чем утверждать что-то, надо очень хорошо подумать. Особенно в таком важном деле.

— Сон решил начаться, но потом понял, что ничего не выйдет, и тут же закончился, — попытался осмыслить случившееся Эхс.

— Вот видишь, сон все-таки был, — ухватилась за его слова Чекс. — Пусть минутный, но все же сон.

Значит, у Косто что-то есть, как говорится, за душой.., какая-то жизнь.

Теперь и копуша заинтересовался.

— Что же это может быть? Ведь Кофто не живой.

— Это был даже не сон, а просто портрет Косто, похожий на него, как две капли воды, — заметил Эхс.

— Да, это был мой портрет, — согласился Косто. — Лишенный жизни, я лишен и снов. Кроме точной копии меня, на картине ничего не могло появиться.

— Твой портрет, наверное, и есть отражение самых глубоких твоих страхов и самого глубокого стыда.

— Я ничего не боюсь и ничего не стыжусь, — возразил скелет.

— Ты упрямо настаиваешь на своем и тем самым мешаешь своему сну развиться в полную силу, — предположила Чекс.

— Но во мне нет для него содержания.

И Косто указал на свой пустой череп.

— Не содержания нет, а.., ты не хочешь уступить, — не сдавалась Чекс.

— Ну как можно уступить тому, чего нет? — вмешался Эхс.

— А я говорю — есть, — отрезала Чекс. — Если бы не было, то и двойника бы у Косто не было, и он без всяких усилий оказался бы сейчас рядом с нами.

— Да я пуст! — вспылил Косто. — Снам среди моих костяшек просто нечего делать!

И он еще раз, в виде доказательства, стукнул себя по черепу.

— А что было во сне? Тоже костяшки!

— То есть ты намекаешь, что Косто боится самого себя? — вмешался Эхс.

— Может быть, — сказала Чекс и, поглядев на Косто, спросила:

— Ты боишься себя?

— Мне нечего бояться, — отмахнулся Косто.

— Не уходи от ответа.

— Ну с какой стати я должен самого себя бояться? Я создан для того, чтобы меня боялись. И этим все сказано.

— А сон намекает на то, что ты себя боишься, — упорно гнула свою линию Чекс. — Тебе нравится быть скелетом? Нравится пугать?

— Нравится, не нравится… Разве у меня есть выбор? Таким я создан, и точка.

— И снова ты уклоняешься от ответа.

— Чекс хочет, чтобы ты объяснил свои чувства, — сказал Эхс. — Взять, к примеру, меня. Я очень боялся, что ничего важного в жизни не совершу, что Ксанфу все равно, был я на свете или не был.

Но я хотя бы живой, а ты нет. О, может, это тебя и мучит?

— Я не жив, но и не так глуп, чтобы стремиться к жизни, — коротко ответил скелет. — Жизнь так неуклюжа.

— Ну вот, видишь, и у тебя есть стремления, — обрадовалась Чекс.

— Живые существа обречены есть и приседать, и снова есть, и снова приседать, — продолжил скелет. — Не говоря уже о прочих церемониалах, громоздких, болезненных и стыдных. И в конце концов все становятся такими, как я — скелетами. И нет во всем этом ни крошки смысла.

— Живые умеют чувствовать, — сказала Чекс. — Чувствовать способен и ты. Вот скажи, охватывает ли тебя необоримый страх при мысли, что ты можешь быть только таким?

— У меня нет бытия. Каким захочу, таким и могу не быть.

— Не попытаться ли тебе вновь пройти через ворота? — несколько раздраженно предложила Чекс.

Скелет вздрогнул, но послушно пошел к воротам. На этот раз сон не оборвался на первой же минуте, а начал развиваться.

— Я не хочу вечно быть таким! — вскричал скелет. — И, может, на роду мне написано стать иным! Эхс ищет смысла жизни, но я тоже устал быть призраком. Я хочу чего-то большего!

Сон продлился еще мгновение, потом поблек, а Косто наконец оказался по другую сторону ворот.

— Видишь, я же говорила! — в приливе чувств воскликнула Чекс. — Дай-ка я тебя обниму, дружище.

По всему было видно, что скелет потрясен случившимся. И Эхс мог понять его чувства. Скелет вдруг ожил, по крайней мере, захотел стать живым.

А это огромный шаг вперед.

Эхс стал размышлять про себя. Как живые становятся мертвыми, это понятно. Но можно ли постигнуть обратное — как мертвые оживают? Оживление происходит на самом деле или это лишь иллюзия, рожденная этим царством снов? Если Косто лишь привиделось, что он видит сон, значит, ему лишь почудилось, что он ожил?

— А теперь в путь, — сказала Чекс. — Нам удалось лучше узнать себя, но все это пропадет впустую, если мы не отыщем направляющего заклинания.

Они пошли вперед. Теперь вокруг стало гораздо светлее.

Копуша обнюхал землю и сообщил, что гнилых растений поблизости нет. Это означало, что область зомби они уже прошли и теперь идут по настоящей гипнотыкве.

И тут перед ними выросла стена, высокая, непроницаемая, сложенная из настоящего камня.

— Что это? — встревоженно спросил Эхс.

Чекс провела рукой по стене, надеясь отыскать какую-нибудь щель или пролом, а в это время копуша старательно обнюхивал основание стены и землю рядом с ней — нет ли тут, внизу, тайной двери или подземного хода? Но ни, пролома, ни потайного хода не было. Стэна стояла твердо и нерушимо.

— Что ты скажешь, Косто? — обратился Эхс к скелету.

— Скажу, что пройти можно. Раз прошли сквозь ворота, то пройдем и сквозь стену. Только надо отыскать способ.

— И какой же ты предлагаешь способ? — заинтересовалась Чекс.

Скелет задумался.

— Надо эту стену смягчитъ? — наконец произнес скелет. — Надо ее усахарить и умаслить.

У Чекс, да и у прочих глаза на лоб полезли от удивления.

— Усахаривать стены мы не умеем! — почти хором произнесли Чекс, копуша и Эхс.

— Нет, вы не поняли. Надо для этой стены сделать что-то приятное, и тогда она смягчится и пропустит нас на ту сторону. Надо сделать то, что она любит.

— А что же любят стены? — опять в один голос спросили у скелета остальные трое.

Скелет начал ходить туда-сюда, озабоченно бормоча что-то себе под нос: «СТЕНоскоп, заСТЕНчивый юноша, СТЕНка Разин…»

— О, я вспомнил! — наконец в полный голос изрек скелет. — Из музыки стены любят стенанья, а из живописи стенографию.

— О стенаньях я, кажется, что-то слышала, а о стенографии нет, — сказала Чекс. — Объясни поподробнее.

— Стены любят, когда на них рисуют или пишут. Это и есть стенография. Давайте попробуем на нашей стене что-нибудь нарисовать.

Чекс тут же отыскала на земле какой-то черный, крошащийся камешек и, на секунду задумавшись, нарисовала на стене что-то похожее на коридор, которым путешественники только что пришли, и дверь.

Выждав несколько минут, она толкнула дверь, но та не открылась.

Тогда Эхс тоже взял черный камешек и пририсовал к двери ручку, а потом потянул на себя.

И дверь открылась!

Путешественники приблизились к двери и столпились на пороге. Там, за дверью, они увидали множество картин.

— Эта стена и в самом деле большая любительница рисования, — прошептала Чекс. — Смотрите, целая куча стенографии!

Путешественники гуськом перешли на ту сторону и пошли мимо картин… Мимо рек, озер, водопадов, мимо пустынь и пустошей, мимо заснеженных лесов и цветущих полян, мимо дворцовых залов и крохотных избушек, среди которых одна оказалась просто на курьих ножках. Шли они, шли и наконец вновь пришли к стене, на которой висела картина, изображающая горгулью. Из пасти горгульи, как из рыльца водосточной трубы, хлестал поток воды и растекался внизу, образуя озеро.

Эхс сунул палец в нарисованную воду, и палец оказался мокрым. Тогда он погрузил в озерцо руку по локоть, потом по оба локтя, потом…

Эхс нырнул в пруд, оказавшийся довольно глубоким, и поплыл. Раздался еще один всплеск, и еще один, и еще один. Это копуша, Косто и Чекс ныряли вслед за Эхсом.

На другой стороне озера вдали зеленел лес. Тропа вела именно в ту сторону. Но не успели они войти в лес и сделать несколько шагов как тропа резко свернула в сторону и погрузилась в густые, непроходимые с виду заросли.

— Так я и знала, — тяжко вздохнула Чекс. — Если это и есть самая легкая и безопасная дорога, то хотела бы я посмотреть на самую трудную и опасную.

— Где-то я уже эту тропу видел, — пробормотал Эхс.

— Конечно видел, — сказал Косто. — Это же Тропа Пропаж.

— И значит, где-то здесь лежит направляющее заклинание! — воскликнул Эхс. — Сейчас мы его найдем!

Ободренные этой мыслью, путешественники направились к зарослям. Но скелета явно что-то тревожило.

— Боюсь, что потом вы не сможете отсюда выбраться, — сказал скелет.

Эхс на секунду задумался. И понял, что делать нечего, надо идти вперед. Пусть даже они навеки станут пленниками Тропы Пропаж, Пусть даже они, а вместе с ними и надежда.., навеки станут.., но… и т.д., но.., но если они не пойдут, то и надежды никакой не будет.