31

Трэвис открыл глаза. Дрова в очаге прогорели, а угли подернулись золой. В зале царила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием и храпом спящих. Он сел, склонил голову набок и прислушался. Что же могло его разбудить посреди ночи? Полной уверенности у него не было, но уж очень эти звуки походили на… перезвон колокольчиков?

С Трэвиса мигом слетели последние остатки сна. Он бросил взгляд на спящего рядом барда. Фолкен лежал с закрытыми глазами и негромко похрапывал.

«Разумней будет лечь обратно спать, Трэвис!» — подумал он, но любопытство оказалось сильнее. Он тихонечко поднялся, еще раз покосился на друга и начал осторожно пробираться к выходу, лавируя меж разлегшихся на полу зала тел, прекрасно понимая, что совершает фантастическую глупость, пускаясь бродить в темноте по чужому, незнакомому замку. Подобная прогулка могла ему очень дорого обойтись. Но Трэвиса подталкивала навязчивая мысль о том, что в последний раз он слышал колокольчики на ведущем из Кастл-Сити в горы шоссе. Возможно, здесь существует какая-то связь, и, если посчастливится, он сумеет отыскать дорогу домой.

Сапог уткнулся во что-то мягкое. Послышалось протестующее ворчание, и Трэвис замер, прикусив губу, чтобы не закричать. В полумраке ему не без труда удалось разглядеть, что он наступил на ногу спящему дикарю. Сердце в груди отчаянно забилось. Но дикарь только хрюкнул, перевернулся на другой бок, обнял дремлющего по соседству пса и притих. Испустив вздох облегчения, Трэвис возобновил движение.

В конце концов он добрался до выхода — той самой неприметной боковой двери, через которую удалились по окончании представления Трифкин-Клюковка и его потешная компания. Трэвис толкнул ее, вышел из зала и аккуратно прикрыл дверь за собой, радуясь в душе, что петли даже не скрипнули. Он очутился в узком коридоре. Под сводами трапезной, не-смотря на внушительные размеры помещения, было тепло от очага и скопления человеческих и собачьих тел, тогда как здесь каждый камень кладки источал сырой могильный холод. Один конец коридора заканчивался темной нишей, в которой, как нетрудно было определить по запаху, размещался сортир. Другой конец выводил сквозь низкий арочный проем на витую спиралью лестницу. Трэвис направился туда. Он долго поднимался по узким каменным ступеням, с каждым шагом ощущая нарастающее головокружение. Лестница привела его к новой арке, за которой начинался коридор, как две капли воды похожий на оставленный им внизу. Вдоль одной стены тянулся ряд дверей, очевидно, ведущих в комнаты, расположенные выше уровня пиршественного зала. В коридоре было темно, и только из-под самой дальней двери выбивалась золотистая полоска света.

На этот раз у него не осталось сомнений. Нежный звон колокольчиков сопровождал мелодичный смех, ясный и чистый, как родниковая вода. Лишь остановившись перед дверью, Трэвис заметил, что весь дрожит. Тоненький лучик проникал изнутри сквозь замочную скважину. Не отдавая себе отчета в том, что творит, Трэвис опустился на колени и приник к отверстию.

Первым, что бросилось в глаза, был солнечный свет, заливающий комнату. Но не яркий и слепящий, как в летний полдень, а мягкий и рассеянный, какой бывает в лесу. Не менее поразило Трэвиса и полное отсутствие источника освещения. Ни факелов на стенах, ни свечей в канделябрах, ни масляных светильников на цепях под потолком. Ничего. Свет просто был и наполнял помещение манящим, приветливым сиянием.

В комнате расположилась труппа Трифкина-Клюковки. На первый взгляд, ничего особенного: обычные актеры, отдыхающие после вечернего представления. Но чем дольше присматривался к ним Трэвис, тем больше подмечал странностей. Начать с того, что ни один из артистов не соизволил переодеться. Несколько фавнов развалились прямо на полу, поставив на обнаженные волосатые торсы наполненные вином кубки. Еще один сатир наигрывал мелодию на тростниковой свирели, а три дриады танцевали вокруг него, помахивая над головами зеленеющими листвой руками-ветвями. Юная девушка, выступавшая в роли Весны, подпевала без слов, раскинувшись в кресле, в то время как четвертая дриада расчесывала ей локоны длинными сучковатыми пальцами. Старик, игравший Зиму, как и на сцене, скакал по комнате, пригоршнями разбрасывая высушенные белые лепестки. Возвышаясь над всеми, сидел на шкафу разрумянившийся, словно младенец, Трифкин-Клюковка и болтал ножками в ритме танца. В руке он сжимал серебряный кубок. Физиономия шута выражала полное блаженство и согласие с окружающим миром, как у хорошо подвыпившего гуляки.

Трэвис моргнул. До сих пор он не сомневался в том, что актеры по какой-то причине не успели или не пожелали переодеться, но чем дольше он за ними наблюдал, тем быстрее испарялась его уверенность. Кривые ноги сатиров покрывали вовсе не меховые штаны в обтяжку, а самый настоящий козий мех! Сучки и ветви отнюдь не были привязаны к пальцам изображавших дриад женщин, а являлись естественным продолжением их длинных и гибких, как ивовые прутья, рук. И даже сухие цветочные лепестки, которые разбрасывал старец Зима, касаясь пола, начинали таять и вскоре превращались в сверкающие капельки росы. Но самым большим чудом показались Трэвису цветущие виноградные гроздья в волосах Весны. Они вовсе не были вплетены в ее изумрудного цвета локоны, а росли на голове девушки вместе с ними. Из всей труппы один только Трифкин выглядел точно таким же, как во время представления. Наряд его составляли желтые штаны в обтяжку и зеленая курточка, а непослушные каштановые кудри прикрывал шутовской колпак, увенчанный красным пером.

Словно почувствовав на себе чужой взгляд, коротышка-акробат повернул голову и внимательно посмотрел на дверь. В темных цвета лесного ореха глазах мелькнуло любопытство, быстро сменившееся пониманием и откровенной насмешкой. Сердце Трэвиса на миг перестало биться. Каким-то непостижимым образом шут сумел узнать о его присутствии!

Подавив крик, он отпрянул от двери и ринулся по коридору к спасительной лестнице. В спину Трэвису грянул взрыв громкого издевательского смеха, но он не посмел даже оглянуться. Стремглав сбежав вниз по ступеням, беглец с ходу влетел в зал и стал пробираться на свое место, уже не заботясь об осторожности. Путь его сопровождался болезненными возгласами и приглушенными проклятиями бесцеремонно разбуженных людей, но Трэвису было не до них. Опустившись на колени перед спящим Фолкеном, он с ожесточением затряс его за плечо.

— Ну, чего тебе, Трэвис? — недовольно проворчал бард, с трудом разлепив глаза.

— Я видел их, Фолкен! — зашептал ему на ухо Трэвис. — Это не костюмы. Они… они настоящие!

— Да что ты такое несешь?! — удивился бард.

Трэвис в нескольких словах поведал другу о том, как его разбудил перезвон колокольчиков, как он пошел на звук, нашел дверь и заглянул в замочную скважину. Но чем ближе к концу подходило его повествование, тем более абсурдным выглядело оно в глазах самого рассказчика. Он начал запинаться и мямлить, а когда наконец умолк, наградой ему был укоризненный взгляд напарника.

— Все это тебе просто приснилось, Трэвис, — подытожил Фолкен с немалой толикой раздражения в голосе. — Впрочем, не стану отрицать, что после их представления еще и не такое может пригрезиться. В наше время актеры чересчур о себе возомнили. Ставят всякую дурацкую дребедень и именуют это высоким искусством. А тупоголовые нобили слишком горды, чтобы признаться в том, что они ни хрена не поняли. Вот и сыплют им золото щедрой рукой — лишь бы никто об этом не догадался. Самый обыкновенный трюк, но уж никак не магия, смею тебя уверить! А теперь ложись и постарайся уснуть.

Не дожидаясь ответа, Фолкен перевернулся на другой бок, закрыл глаза и вскоре захрапел. Трэвис улегся рядом и честно попытался последовать его примеру. В словах барда имелась определенная логика. Разыгранный во время пира спектакль действительно отличался своеобразием и, безусловно, мог повлиять на сновидения зрителей. Но стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором вновь представали козлоногие сатиры и танцующие дриады. Хуже того, Трэвис припомнил, что однажды уже сталкивался с подобными существами. Эпизод был мимолетным и тогда показался ему обманом зрения. Сейчас он не рискнул бы утверждать это с полной уверенностью.

Он видел Трифкина-Клюковку и других актеров его труппы за занавесом, когда случайно попал на шоу брата Сая в старом цирковом куполе, воздвигнутом на окраине Каста-Сити.

32

На этот раз Фолкен разбудил Трэвиса. Он потряс его за плечо — несколько резче, чем требовалось, — и ехидно ухмыльнулся, когда тот подскочил как ужаленный.

— Надеюсь, минувшей ночью тебя больше никуда не занесло?

— У меня во рту какой-то ужасный привкус, — с трудом ворочая пересохшим языком, пожаловался Трэвис.

— А так всегда бывает после пиров и прочих излишеств, — сообщил бард, протягивая ему руку и помогая подняться. —

Самое время пойти поискать что-нибудь подходящее, дабы смыть последствия вчерашней пьянки.

Несмотря на ранний час, кельсиорцы уже пробудились ото сна и отправились по своим делам. В огромном пиршественном зале почти никого не осталось, если не считать старухи истопницы, выгребающей золу из очага, да пары молоденьких служанок, посыпающих пол свежей соломой. Трэвис и Фолкен спустились по лестнице и вышли на задний двор, обнесенный обветшавшей и полуразрушенной каменной стеной. Низко над озером завис багровый диск только что взошедшего солнца, лучи которого озарили неярким сиянием стелящийся над водой туман и дым от разведенных костров.

Несмотря на уверения Фолкена прошлой ночью в обратном, Трэвису показалось, что подданные короля Кела проводят время не только в разгульных пирах или подготовке к ним. Участники ночного сборища с утра занимались самыми обыденными делами. Несколько пожилых женщин варили в большом железном котле сусло для пива. Стайка проворных подростков усердно чистила стойла в конюшне. Группа взрослых мужчин укрепляла угрожающе покосившийся участок стены. Прочие кельсиорцы тоже не сидели сложа руки. Кто точил меч, кто чинил упряжь, кто подгонял подковы в кузне. Один из волосатых дикарей выгонял за ворота отару овец. Лохматый пес метался у него под ногами, оглашая окрестности радостным лаем.

Друзья сразу же направились на кухню, расположенную под навесом у боковой стены двора. Фолкен моментально очаровал своими комплиментами краснощекую стряпуху, за что был вознагражден кувшином пива и ковригой черствого вчерашнего хлеба. Отойдя в сторонку, они подыскали местечко среди груды камней и с аппетитом позавтракали. Трэвис предпочел бы «смывать последствия вчерашней пьянки» чем-нибудь другим, но пиво оказалось не в пример слабее поглощенного накануне и в конечном итоге успешно справилось с похмельем. Хлебом можно было забивать гвозди, но от него исходил приятный аромат, да и насыщал он неплохо.

По ходу завтрака Трэвис с любопытством наблюдал за каменщиками, укрепляющими накренившуюся стену. По словам Фолкена, в окрестностях замка хватало варварских племен и разбойничьих шаек, предводители которых почли бы за счастье захватить крепость и отобрать Кельсиор у Кела — в том случае, разумеется, если последний предоставит им такую возможность. Здесь, на окраинных землях Семи доминионов, царили свои законы, отличные от цивилизованных обычаев. Каждый удельный властитель опирался на мощь своих воинов, а не на освященное традициями право наследования. С другой стороны, Келу вот уже много лет удавалось уберечь свои владения от происков конкурентов. С некоторыми из них он даже заключил союз, и его воины — в обмен на хлеб и другую провизию — защищали от набегов разбросанные к западу от тракта Королевы поселения. Система далеко не идеальная, но достаточно действенная. Фолкен поднялся.

— Ну все, пора двигаться, — сказал он.

— Куда? — обеспокоенно спросил Трэвис, дожевывая последний кусок хлеба.

— Увидишь…

Трэвис уже знал по опыту, что дальнейших объяснений от барда он не дождется, поэтому быстренько дожевал хлеб, запил остатками пива и последовал за Фолкеном. Они вернули стряпухе опустевший кувшин и вышли со двора через открытые ворота. Слева лежала в руинах разрушенная часть крепости. Туда и направил свои стопы бард. Пробираясь среди нагромождения каменных плит и куч щебня, Трэвис вскоре сообразил, что путь их ведет к древней башне, воздвигнутой на дальней оконечности полуострова. Вершина ее давно обрушилась, но нижняя часть почти не пострадала. Обливаясь потом, несмотря на утреннюю прохладу, друзья добрались наконец до башни и вошли внутрь через открытый арочный проем в стене. Крыша отсутствовала, а круглый земляной пол зарос травой. Трэвис не сразу заметил, что в башне, кроме них, находятся и другие люди. На плоском камне сидела женщина с глазами цвета янтаря в расшитом серебром темно-синем платье, а рядом с ней, положив правую руку на рукоять меча, стоял высокий светловолосый рыцарь — та самая странная парочка, на которую он обратил внимание накануне вечером.

— Давно пора, — бросила вместо приветствия дама. — Заждались мы тебя, Фолкен Черная Рука.

Трэвис в тревоге покосился на спутника.

— Это и есть те самые друзья, о которых ты говорил?

— Какой ты догадливый! — буркнул бард и повернулся к женщине. — Прошу прощения за опоздание, леди, но по дороге в Кельсиор мне пришлось столкнуться с некоторыми… осложнениями.

— Вижу, — кивнула та, окинув Трэвиса проницательным взглядом, от которого ему сразу захотелось спрятаться или провалиться под землю. Ощущение было не из приятных — она смотрела на него так, будто насквозь видела. Он с облегчением вздохнул, когда дама вновь обратила взор на Фолкена.

— Мы уже совсем отчаялись, — продолжала женщина. — Почти месяц прошел с назначенной даты, а тебя все нет и нет. Король Кел радушный хозяин, но после шестого или седьмого пиршества кряду его гостеприимство начинает несколько утомлять.

— Ну, я не стал бы высказываться столь категорично, — по-скребя бородку, возразил рыцарь. — Мне, например, у Кела нравится. По крайней мере не приходится думать, чем себя занять вечерами. Все светские мероприятия расписаны заранее.

Женщина встала.

— Так ты собираешься познакомить нас со своим спутником, Фолкен? Или решил окончательно распрощаться с хорошими манерами, дабы не выделяться среди прочих собутыльников Кела? На мой взгляд, тебе эта роль как раз по плечу.

Бард вздрогнул, как от удара, и повернулся к Трэвису.

— Уважаемый Трэвис Уайлдер, позволь представить тебе моих друзей, — проговорил он, окинув даму сумрачным взглядом. — Временами, правда, меня берут сомнения в том, правильно ли я употребляю это слово. Как бы то ни было, этого пустоголового блондина в железной рубахе зовут Бельтаном. А красотку со змеиным язычком — леди Мелия.

— Я тоже тебя люблю, Фолкен, — парировала Мелия, сверкнув глазами, — но не советую слишком злоупотреблять моим добрым отношением! — Шурша складками платья, она приблизилась к Трэвису и с чарующей улыбкой протянула руку. — Счастлива познакомиться с тобой, Трэвис Уайлдер.

Не будучи уверен в том, что поступает правильно, Трэвис тем не менее склонился над предложенной ручкой и почтительно поцеловал ее.

— Отрадно видеть, что еще не все из присутствующих разучились прилично вести себя в обществе дамы, — заметила Мелия, насмешливо прищурившись.

— Ты присядь где-нибудь, Трэвис, — посоветовал Фолкен. — Нам с леди Мелией нужно как следует потолковать, а это займет порядочно времени.

Бард уселся рядом с Мелией, но Бельтан остался на ногах. Он стоял за спиной темноволосой леди, высокий и молчаливый, как каменный истукан. Трэвис нашел себе местечко неподалеку, сел, скрестив ноги, прямо на траву и с удовольствием подставил лицо под теплые солнечные лучи, что отнюдь не мешало ему краем уха прислушиваться к разговору.

Первой заговорила леди Мелия:

— Много всего произошло за год, истекший с той поры, когда разошлись наши с тобой пути, Фолкен. Мы с Бельтаном побывали во всех Семи доминионах, где видели и слышали немало тревожного. Но позволь вначале сообщить о том, что кажется мне наиболее важным. В Кейлавере собирается Совет Королей, и в эти минуты владыки остальных шести доминионов уже направляются в Кей-лаван или собираются сделать это в ближайшие дни.

Бард аж присвистнул, услыхав такую новость.

— Да, плохи дела, коли уже и до Совета дошло! К сожалению, в те края, где я путешествовал весь этот год, вести доходят с большим опозданием, поэтому я почти ничего не слышал о том, что творится в Фаленгарте. Говори же дальше, я весь внимание!

Солнце поднималось все выше, а Фолкен и Мелия продолжали обмениваться информацией. Время от времени к их диалогу присоединялся Бельтан с каким-нибудь добавлением или комментарием. Трэвис наблюдал за ними с неослабевающим интересом. Любопытство его прежде всего подогревалось тем обстоятельством, что именно от этих людей, по словам барда, могло зависеть возвращение Трэвиса в Колорадо. Он мало что понимал из обсуждаемых ими событий, но по ходу беседы сумел почерпнуть кое-какие сведения о своих новых знакомых. Рыцарь Бельтан, например, оказался уроженцем Кейлавана — того самого доминиона, где должен собраться Совет Королей. Откуда родом леди Мелия, Трэвис так и не выяснил, но у него сложилось впечатление, что она прибыла сюда с далекого юга, где обладала обширными связями и влиянием. Вела она себя, во всяком случае, как весьма высокопоставленная особа.

Был момент, когда Трэвис машинально поправил свои очки в металлической оправе, некогда подаренные ему Джеком, а еще раньше принадлежавшие жившему столетие назад молодому ганслингеру, и уже в следующее мгновение что-то неуловимо изменилось. Приглядевшись, он понял, что каким-то непостижимым образом видит соткавшуюся вокруг каждого из троих ауру. Голову Бельтана окутывало золотое сияние, перечеркнутое, однако, черной, как мазок дегтя, полосой. Аура Фолкена струилась прозрачной серебристой волной, бледной и печальной, как валсиндар зимней порой. Но самым ярким оказался блистающий ореол вокруг очаровательной головки леди Мелии. Он сиял тем же волшебным блеском солнечного янтаря, что и ее глаза, отливая вдобавок нежной морской лазурью.

Внезапно Мелия вскинула голову и устремила свой взор на Трэвиса. Тот вздрогнул от неожиданности, очки снова сползли на нос, и видение исчезло. Мелия сразу же отвернулась и возобновила разговор, а Трэвис принялся гадать, видел он ауру в действительности или все это ему померещилось?

Из дальнейшего диалога ему удалось понять, что Мелия и Бельтан расстались с Фолкеном прошлой осенью в Кейлаване и договорились вновь собраться вместе в Кельсиоре ровно через год. Странствия их имели целью установить первопричину зла, уже тогда пустившего первые ростки в городах и весях Фаленгарта. Вывод из рассказов рыцаря и его дамы следовал неутешительный: за минувший год положение катастрофически ухудшилось, причем повсеместно.

Во владениях всех Семи доминионов лето выдалось коротким и неурожайным. Хлеб в полях погиб на корню, а деревни и села обезлюдели от мора. Зима наступила много раньше обычного и по всем признакам обещала затянуться надолго. А долгая зима означала, что орды варваров и разбойничьи шайки, в обычные годы редко рисковавшие переходить границу, будут вынуждены в поисках крова и пропитания вторгаться все глубже и глубже в цивилизованные земли. Крестьяне уже начали роптать и волноваться, что, в свою очередь, вызывало немалое беспокойство среди феодальной знати. Но страх перед вторжением варваров был лишь одной из причин, порождавших недовольство в народе. Мелия и Бельтан побывали во многих местах, и им не однажды доводилось слышать от поселян о странных существах, бродящих в округе и устраивающих всяческие пакости.

Трэвис навострил уши, сразу вспомнив при этих словах Трифкина-Клюковку и его труппу.

— Странные существа? — вопросительно сдвинул брови Фолкен.

— Совершенно верно, — взял на себя ответ рыцарь. — Правда, происходит такое пока только в самых отдаленных и глухих поселениях — по соседству с горами или непроходимыми дебрями. Люди уверяют, что своими глазами видели разных тварей, вышедших прямиком из детских сказок и древних преданий. Таких как гоблины, лешие и даже феи. — Он презрительно фыркнул. — Даже я не настолько туп, чтобы принять все их россказни за чистую монету! Думаю, все эти слухи распускают деревенские пьяницы и досужие сплетницы.

— Думаешь ты скорее всего правильно, — задумчиво проговорила Мелия, — но меня тревожит сам факт появления и распространения подобных слухов. Особенно сейчас. В неспокойные времена люди всегда более склонны к суеверным страхам. Не зная истинных причин недородов и эпидемий, они ищут объяснений в старинных легендах. — Глаза ее сверкнули сумрачным огнем. — Либо обращаются к новым религиозным течениям.