7

Восемнадцатого апреля 1809 года эрцгерцог австрийский Карл начал наступление в Баварии, но уже через девять дней маршал Даву нанес ему поражение при Экмюле и Наполеон двинулся на Вену. Тринадцатого мая Вена пала.

Семнадцатого мая Наполеон выпустил декрет, присоединяющий остатки папских государств к французской империи, в результате чего Папе оставался только пост архиепископа римского с ежегодной выплатой жалованья Францией. Весь мир следил за этим затаив дыхание. Борьба с Австрией потеряла свою значимость в тот момент, когда самый могущественный временный правитель мира обрушил всю свою мощь на главу католической церкви.

Пий VII был старым, слабеющим человеком, окруженным врагами. Находились среди них и такие, которые утверждали, что он подчинится, ведь единственная надежда Папы на то, чтобы уцелеть, заключалась в покорном его подчинении Франции.

Ответом Папы было издание буллы об отлучении Наполеона. Из своей штаб-квартиры в Австрии французский император приказал арестовать Пия VII и держать его в заключении во Флоренции.

Затем он вновь направил свои усилия, чтобы выбить эрцгерцога Карла с его позиций у Асперна и Эсслинга, на северном берегу Дуная, но потерпел там жестокое и неожиданное поражение, потеряв двадцать пять тысяч человек.

На острове Лобау Наполеон собрал остатки своих армий и направился в Эпцерсдорф к умирающему после ампутации обеих ног его верному маршалу Ланну. В сооруженной наспех палатке, где лежал Ланн, Наполеон рыдал и из-за собственного поражения, и из-за потери преданного маршала. И в результате его поражения пришло новое решение – беспощадно отомстить Австрии, сокрушить изменников-германцев, которые уже снова готовились восстать после новости о его поражении.

На берегах Дуная, в городах и деревнях по всей Австрии люди радовались, надеясь, что это поражение закончится крахом французской мощи, победителя эрцгерцога Карла приветствовали как спасителя нации. Все это Наполеон знал, он знал также и то, что прибудь русские войска, обещанные Александром в Эсслинг, то битва не была бы проиграна. Но… Войска, о которых шла речь в договоре, были собраны, но приказ о выступлении задержался до третьего июня, то есть на двенадцатый день после того, как произошло сражение.

Занимаясь реорганизацией своих войск, Наполеон наконец-то признал, что Александр обманул его и союзник, который до сих пор присылал с курьерами свои заверения в преданности и дружбе, на самом деле оказался его врагом.

Во дворце в Шенбруне император продиктовал секретное послание Коленкуру, поставив того в известность, что, так как союз между Францией и Россией нарушен в результате предательства Александра, тот должен действовать соответственно, но в то же время делая вид, будто ничего не произошло.

В Петербурге Александр ждал, чем завершится австрийская война, одаривая французского посла знаками внимания и обещаниями, однако одновременно задерживая отправление войск, которых так ждал Наполеон. Как всегда, большая часть приближенных осуждала его за излишнюю осторожность, убеждая его в необходимости объединить свои силы с австрийскими и германскими националистами, поднявшими восстание в Тироле и Вестфалии, обрушиться на Наполеона и сокрушить его, пока предоставлялся такой случай.

Но Александр выжидал. Пятого июля Наполеон одержал решающую победу при Ваграме. Прошло каких-то сто дней, и Австрия подписала Венский мирный договор, война завершилась, восстание в немецких княжествах было безжалостно подавлено, а Бонапарт оказался еще более силен, чем прежде.

По возвращении в Париж Наполеон послал за императрицей Жозефиной и сообщил ей, что ее ждет развод. Мольбы, слезы, истерики ни к чему не привели, она была отослана в свое поместье в Мальмезоне. Двадцать третьего февраля 1810 года Коленкур смог отомстить Александру за Наполеона. Все еще продолжая вести переговоры о браке с его сестрой Анной, французский император заключил брачный контракт с эрцгерцогиней Марией-Луизой, дочерью императора Австрии.

Ничем не выдав своего гнева и беспокойства, Александр послал Наполеону свои поздравления, а затем удалился на совещание с Аракчеевым. Он также послал за двумя прусскими тактиками, Пфулем и Клаузевитцем, которые оставались при его дворе еще с Тильзита. Второго апреля Мария-Луиза стала императрицей Франции. В первые дни мая начали прибывать русские войска, батальон за батальоном, по рекам Двине, Неману, Березине, Днепру. Русские границы секретно укреплялись, а грозный Аракчеев взялся за организацию русских войск.

Александру сообщили, что к 1811 году у него будет армия в четверть миллиона человек, хорошо обученная и должным образом оснащенная. Ему только оставалось соблазнить Австрию нарушить союз с Наполеоном, несмотря на брачные узы, а также заманить поляков присоединиться к нему, пообещав им реставрацию польского королевства.

В этот самый период он сблизился с новым австрийским министром иностранных дел, бывшим послом во Франции и другом Талейрана, человеком, обладавшим таким же коварным обаянием, как и он сам, гением, лгуном, патриотом, самым беспринципным государственным деятелем и загадочной личностью своего времени – графом Меттернихом.

Тянулись долгие месяцы, а правители России и Франции продолжали разыгрывать последнюю фазу комедии дружбы. Александр, улыбающийся, источающий обаяние, концентрировал солдат и вооружение у себя на территории, а Талейран информировал его о состоянии дел Наполеона; о беспокойствах во Франции, где запрет на торговлю с Англией вызывал трудности и злоупотребления; о тлеющем национализме германских княжеств, которому достаточно было одного дуновения, чтобы разгореться; и о бесконечной кровавой войне с Испанией.

За фасадом имперской власти фундамент начал давать трещины под напором ничем не сдерживаемой власти одного человека, власти, которая уже не терпела советов и не прощала критики. Время пришло, сказал Талейран Чернышеву, а Чернышев повторил слова царю. Императрица Мария-Луиза была беременна, и рождение наследника могло означать продолжение этой несносной династии, берущей начало с бесчестного отца, если только Россия не даст знак Европе и не поднимется против Наполеона.

Двенадцатого марта у Наполеона родился сын, но это событие, которое, по его мнению, должно было укрепить трон, теперь обернулось для него помехой. Царь поздравил Австрию; потом последовал намек, что в случае потери французским императором своего трона власть Австрии может возрасти до мировой значимости через регентство над сыном-младенцем императрицы – австрийки по происхождению.

Меттерних понял намек, ничем себя не выдав, но хитрость этого дипломатического хода представила царя Александра в совершенно ином свете, чем тот, который приписывал ему Меттерних до этого.

Все нити заговора против Наполеона сходились непосредственно в руки Александра. Его министр Сперанский ни о чем не знал; послом в Париже был на удивление некомпетентный Куракин, за чьей спиной люди, подобные Чернышеву и дипломату-шпиону Нессельроде плели свои интриги и отправляли доклады непосредственно царю. Контакты с австрийской стороной производились лично, с привлечением только доверенного секретаря. Александр не только старался перехитрить Наполеона, он одновременно обманывал и своих министров, и вскоре Меттерних изменил свое мнение о нем как о недальновидном красавце, а вслед за ним и австрийский Двор убедился в том, что царь Всея Руси стал силой, с которой следовало бы считаться. Из всех противников Бонапарта он единственный не проиграл ему ничего, кроме одной битвы. И в результате только дипломатических уверток выиграл время для того, чтобы собрать силы и подготовиться к войне.

Меттерних с осторожностью отвечал на русские инициативы, хотя идея австрийского регентства над Францией все больше и больше ему нравилась, на что и рассчитывал Александр. Убеждая ее в своей дружбе столь же коварно, как он это когда-то делал с Наполеоном, Александр пообещал Австрии, что в случае победы России в предстоящей войне власть Бурбонов во Франции реставрироваться не будет. Первой ошибкой Меттерниха в его делах с царем было то, что он, подобно другому великому обманщику – Бонапарту, поверил ему.

Менее легковерной пешкой в этой политической игре был Адам Кзарторицкий, которого все еще привлекали обещания Александра вернуть независимость Польше. Но после того, как он узнал о более ранних попытках царя получить от Наполеона соглашение, что Польша никогда не получит собственную конституцию, уверенность его начала постепенно ослабевать. Он когда-то любил царя и прощал тому его отношение к царице Елизавете, потому что доверял его слову и искренне верил в его либерализм. Но и это доверие пошатнулось. Теперь расчетливый, жестокий монарх ничем более не напоминал мягкого гуманиста. Враг Бонапарта становился царем в лучших традициях самодержавия и национализма. Тот факт, что Александр оставался мягким и очаровательным, как всегда, больше не обманывал тех, кто хорошо знал его и так долго служил ему.

Тем не менее любовь к своей родине заставляла Адама возлагать все надежды на того единственного человека, кто обладал силой воплотить намерения, которые он с такой настойчивостью выражал. На этот раз Польша может быть вознаграждена независимостью, если она присоединится к России и выступит против Наполеона. Итак, Адам присоединился к заговору и начал убеждать поляков готовиться к тому дню, когда они поднимутся против французов.

В это же время Александр обратился к Англии, стране, которая продолжала противостоять Наполеону на суше и на море и выдерживать блокаду, навязанную Бонапартом всей Европе.

Россия испытывала чувство глубокого уважения и дружбы к Британии и не имела ни малейшего желания помогать Франции в ее попытке удушения Англии. Откройся тайно русские порты для английских кораблей, и Россия может распространить свое влияние на Швецию, настоять на том, чтобы и та пошла на подобные уступки.

Британский премьер-министр из послания узнал, что в скором времени Россия и Франция будут в состоянии войны. Он поспешил выразить аналогичные чувства Александру и пообещал помощь Британии в случае непредвиденных обстоятельств.

Как и обещал, Александр направил посланников в Швецию, уверяя при этом Наполеона, что в их обязанности входит проверить обвинение против нового кронпринца Швеции, бывшего французского маршала Бернадотта, который якобы предавал интересы Франции, ослабляя блокаду. Открыто русские посланники высказывали упреки, а в частном порядке убеждали Бернадотта с благословения России открыть доступ как можно большему числу английских кораблей.

Бернадотт, гасконский солдат, ставший наследником шведской короны, уже начал освобождаться от французской зависимости. Честолюбивый, жестокий и ревностно относящийся к собственной власти, он тут же вступил в заговор против императора и написал царю, советуя ему, какую тактику следует применить для поражения Наполеона. Лучше избегать заранее подготовленных сражений на определенном участке, в которых Наполеону не было равных, затягивать войну как можно дольше. Если невозможно осуществить замысел атаковать Наполеона совместными силами Австрии, Польши, Германии и России, то лучше заманить его в Россию.

Слухи о гигантском наступлении против него заставили Наполеона поспешить. Чтобы усилить блокаду английских товаров, он аннексировал ганзейские территории с Эмса до Везера, включая герцогство Олденбург, за наследника которого вышла замуж Екатерина Павловна. Видимость дружбы между двумя странами истончалась, и когда новость о том, что Александр собирает армию, достигла Наполеона, он тоже стал собирать свои силы.

Град угроз заставил. Пруссию послать во французскую армию двадцать тысяч человек. Франц, император Австрийский, послал еще тридцать тысяч с заверениями Меттерниха, что они перейдут на другую сторону в тот самый момент, когда Наполеон начнет проигрывать войну. Россия понимала бедственное положение таких наций, как Австрия и Пруссия, и знала, что их вынужденная помощь была весьма ненадежна. Кроме того, в данный момент они не смели ничего предпринять.

В первые месяцы 1812 года огромные массы людей начали передвигаться через Европу и скапливаться на русской границе, а солдаты Святой Руси расширяли свои укрепления по Неману и рассредоточивались по берегам Двины. Из каждой столицы государственные деятели следили за этими приготовлениями к предстоявшему величайшему столкновению, столкновению между непобедимым Наполеоном и человеком, о ком было известно только то, что он считался союзником Наполеона на протяжении последних шести лет. Европа, ощутившая на себе мощь французских войск, знала и страшилась гения угнетателя, но почти ничего не знала о России.

Это была огромная варварская страна, в своем национальном развитии на сотни лет отстававшая от других европейских наций, с присущей ей беспрецедентной жестокостью и царским домом, который уже долгое время составляли безумцы и тираны.

Даже хваленый либерал Александр взошел на трон в результате убийства отца – законного царя, за ним также закрепилась репутация любовника собственной сестры, слабого человека, который мог разрыдаться при виде поля брани с несколькими тысячами трупов, говорили, что он тщеславен, чувствителен, что его снедает честолюбие, поэтому многие относились к царскому либерализму, как к причуде, настолько же нелепой, что и капризы его предков. В то же время другие о нем отзывались как о благородном, религиозном, смелом и мудром человеке.

Глупец, несущийся к разрушительной бездне, или хитрый, безжалостный противник, выжидавший удобного случая и обманувший самого ужасного человека в мире? Никто не знал, какова истинная роль Александра, и никто этого не будет знать до того момента, пока армии не столкнутся в битве. По обе стороны русской границы расположились две великие силы. Европа выжидала.

8

В первые месяцы 1812 года Александр совершил несколько поездок в Тверь, чтобы встретиться там с Екатериной Павловной. После ее замужества он подарил ей роскошное поместье, а также огромное состояние. Вид князя Георга Олденбургского, маленького и прыщавого, был живым укором для совести Александра, когда он думал, что сам вынудил свою сестру на этот брак. Совесть уже давно перестала быть для царя просто словом; теперь она жестоко мучила его по поводу многих вещей, и не в последнюю очередь за то, что он осудил Екатерину на жизнь, которую она ненавидела больше всего, на изнеженную бездеятельность.

Он прекрасно знал о том, что Екатерина зловредна и бессовестна, но это не оправдывало его строгости, так что он пытался как-то загладить свой проступок, осыпая ее деньгами и всяческими знаками расположения. Она участвовала в заговорах против него, в ней, как в любом животном, отсутствовала мораль, а ее оргии в Твери становились уже скандально известными. И хотя Александр знал обо всем этом, все ее недостатки меркли перед огромностью его собственной вины.

Пока его родного отца убивали, пока его забивала насмерть толпа пьяных предателей, он оставался лежать в постели и слушал. Потом он делал вид, что весьма обо всем сожалеет, что он к этому непричастен, что вину за все случившееся должны нести его сообщники, а не он. Когда он вспоминал все, что тогда случилось, он благодарил Бога за две оказанные ему милости: он преодолел искушение предать смерти свою сестру Екатерину Павловну, и ему была дарована свыше возможность искупить совершенное ужасное преступление, освободив мир от тирании Наполеона.

Из-за беспокойства и интриг прошедших четырех лет агностицизм Александра, его ранние верования уступили место необходимости религиозного наставничества, а с признанием Бога пришло и осознание своего собственного греха. В течение долгих часов он стоял на коленях и молился, его переполняло чувство вины, запятнанности, а после его охватывала острая необходимость в раскаянии. Незадолго до этого его решимость усмирить Наполеона стала неотделима от идеи об искуплении, таком же огромном, как и его вина. Первые порывы ненависти, национальной зависти и честолюбия, которые были движущими силами его стремления отомстить, стали неразрывны с мистическим ощущением миссии, возложенной на него самим Богом. Надвигавшееся столкновение переполняло его чувством радостного возбуждения. Работая и строя планы с удесятеренной энергией, он все меньше уделял времени удовольствиям и все больше занимался делами. Мария Нарышкина стала единственной отдушиной в той тяжелой ежедневной работе, которой он себя полностью посвятил.

Сейчас, когда он сошел со своей позолоченной кареты и вошел в замок в Твери, его сестра вышла приветствовать его. Он с любовью расцеловался с ней, поздоровался с зятем, а потом попросил Екатерину о встрече наедине в ее апартаментах.

Когда она вошла, он уже сбросил тяжелую, подбитую мехом шинель и грел руки у огня.

– Вы выглядите усталым, – заметила она. – Очень усталым. Я прикажу принести вина, и мы сможем поужинать здесь, наверху. Мне не терпится услышать все новости.

– Ради этого я и приехал, – отозвался он. – У меня есть хорошие новости для вас, Екатерина, и мне самому хотелось сообщить вам о них.

Он сел, пододвинув стул к огню.

– Какие новости? – тут же потребовала она ответа. – Говорите же быстрее. Вы должны знать, что я просто умираю здесь от скуки.

– Разве Георг не развлекает вас?

– Черт бы побрал Георга! Вам же известно, что я и не жду от Георга никаких развлечений… Ну, рассказывайте же!

– Это новости о князе Багратионе, – сказал Александр, наблюдая, как краска залила ее смуглые щеки.

– О Багратионе?

– Я назначил его главнокомандующим южной армии.

Багратион был ее любовником. Он проводил целые недели в Твери, пользуясь благодушным отношением Георга Олденбургского, а истории о его страсти к Великой княгине и о ее ответном чувстве пересказывались чуть ли не в каждом петербургском салоне. Он был удивительно храбрым и мужественным воином. Назначение его не имело абсолютно никакого отношения к его связи с Екатериной, но Александр знал, какое удовольствие он ей этим доставит.

Она рассмеялась и быстро закружилась, что было для нее так характерно.

– Спасибо, Александр. Он будет верно служить вам. Но Господь свидетель, как мне его будет недоставать!

– Он сделал вас счастливой, Екатерина? – поинтересовался Александр. Она взглянула на него, и ее брови поползли наверх, как будто она удивилась самой себе.

– Я люблю его, но также и уважаю. Раньше мне действительно ни до кого не было дела. Он настолько благороден, насколько сама я низка… Расскажите мне, как там поживает наше дорогое семейство? Маман все продолжает писать эти раздражающие меня письма, на которые я не отвечаю. А как очаровательная Мария – все еще в фаворе?

– У них все в порядке – они все прислали для вас письма. Что же касается Марии, то просто не знаю, что бы я без нее делал!

Екатерина злобно рассмеялась.

– Прекрасно обошлись бы и без нее! Ну в самом, деле, вы до неприличия верны ей!

– Вы меня неправильно поняли. – Его раздражала ее грубость, но он постарался подавить свое недовольство. Любовь для Екатерины означала только одно. Благородство характера Багратиона сопровождалось и потрясающей мужской силой. Более тонкие чувства ничего не значили для Екатерины, да и для него тоже.

– От Марии я получаю любовь и преданность. Это драгоценные вещи. Если бы царицей были вы, то оценили бы их по достоинству.

Екатерина встала к нему вполоборота и уставилась на огонь.

– Было время, когда я могла ею стать, – медленно произнесла она.

Выражение лица Александра не изменилось, хотя он и был поражен этим признанием.

– Я знал об этом, – спокойно заметил он. – Но почему вы говорите об этом теперь?

– Потому что Багратион говорит, что я была неверна, – ответила она. – Я рассказала ему об этом, и он был разгневан. Я не выношу его гнева, Алекс.

Она смотрела на него своими раскосыми глазами, смущенная собственной реакцией. Александр еще раз подумал, как она прекрасна, как бьется в ней энергия жизни. Все вокруг нее излучало жизнелюбие: ее сверкающие черные волосы, блестящая здоровая кожа, ее великолепное тело в царственном наряде с глубоким вырезом. Неудивительно, что Багратион любил ее, неудивительно, что любого мужчину, который имел с ней дело, можно было подозревать, даже ее собственного брата. Возможно, Бог просто забыл наделить это творение душой, неожиданно подумал он. Несмотря на все свое тщеславие, жестокость, вероломство, на полное отсутствие принципов морали, она пережила разительные изменения в результате возникшего чувства к Багратиону, такого порядочного в своей основе.

Ему хотелось смеяться, когда он думал, что по иронии судьбы его сестра влюбилась в самого честного и благородного воина России. Но вместо этого он проникся к ней глубокой жалостью, потому что впервые в жизни она оказалась беззащитной, гораздо более беззащитной, чем она была, когда он перехитрил ее и заставил выйти замуж. Ему также было жаль и Багратиона, которому досталась страсть подобной женщины. Если он захочет оставить ее, то она убьет его.

Екатерина Павловна – из всех нас она настоящая Романова. Откуда-то, несмотря на все эти браки с немцами, в ней проявилась сила Петра Великого, императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, подумал он. Она принадлежит прошлому веку. Сто лет тому назад она была бы уже императрицей всея Руси, а я бы уже давно был мертв.

Вслух, однако, он сказал:

– Все это в прошлом, Екатерина. Я пролил кровь нашего отца: пусть это будет последнее преступление, порочащее имя Романовых. Все свершается по воле Божьей. Если бы Он хотел, чтобы вместо меня правили вы, то вы родились бы старшим сыном. Вы забыли о вине, – мягко напомнил он.

Она дернула за шнурок звонка, а потом села с противоположной стороны огромного мраморного камина.

– Так вы говорите – воля Божья, да? Вы меня ни за что не убедите, что на самом деле стали верить в Бога!