- Не смейте так говорить, это плохая примета. Кто вам мог так сказать?
      - Да вы заходите, пожалуйста, - спохватился Синдзабуро. - Вон там калитка, открывайте... - Когда женщины поднялись на веранду, он сказал: Мне ужасно стыдно, что не навещал вас... А тут недавно заходит ко мне Ямамото Сидзё и рассказывает, что вы обе умерли...
      - Ну что за негодяй, - воскликнула Ёнэ. - У нас он тоже был и рассказал, что вас больше нет на свете. Я понимаю, человек вы простодушный, и обвести вас нетрудно... А объясняется все, по-моему, очень просто. После вашего посещения барышня только и думала что о вас. Ну, нет-нет забудется и заговорит о вас.
      Бывало, при господине даже. А надо сказать, что у господина в доме есть наложница по имени О-Куни, женщина очень скверная. Все это, конечно, ее грязные проделки. Чтобы разом лишить всех надежд и вас и барышню, она уговорила Сидзё сообщить нам, будто умерли вы, а вам сказать, будто скончалась барышня. Барышня, когда услышала о вашей смерти, хотела было даже в монахини постричься, бедняжка. Насилу я отговорила ее, кое-как убедила, что монахиней можно быть и в сердце своем, безо всякого пострига. А тут еще при всем этом господин велел барышне выходить замуж. Барышня еще отказалась, - ни за что, говорит, замуж не пойду, усыновите лучше наследника с женой со стороны. И так уперлась, что в доме все пошло кувырком. Отец пришел в ярость: ты, говорит, сошлась с кем-то втайне от меня, но сам видит - барышня одна-одинешенька, рубить некого. Все равно, говорит, ты дрянь, в Янагисиме я тебя не оставлю, а из дома выгоню. Так мы с барышней ушли из дома и переселились в Сансаки, живем теперь в бедной хибарке, я занимаюсь рукодельем и кое-как свожу концы с концами, а барышня все дни проводит в молитвах. Нынче, по случаю праздника Бон, ходили по храмам, да и припозднились...
      - Вот, значит, что с вами было! - сказал Синдзабуро. - А я ведь тоже все эти дни молился перед божницей с посмертным именем барышни, можете убедиться, не вру...
      - Спасибо вам за то, что вы так помнили о ней, - сказала Ёнэ. - А уж она-то все время одно твердит, пусть, говорит, меня из дома выгнали, пусть меня зарубят, лишь бы он меня любил... Послушайте, господин Хагивара, удобно ли ей будет переночевать у вас сегодня?
      - Пожалуйста, - ответил Синдзабуро. - Только вам лучше будет пробраться в дом через черный ход. Дело в том, что у меня здесь живет некий Хакуодо Юсай, гадальщик-физиогномист, я ему многим обязан, а человек он ужасно настырный, и мне не хотелось бы, чтобы он что-нибудь узнал.
      Женщины так и поступили, переночевали у Синдзабуро и удалились перед рассветом. Семь вечеров подряд приходили они к нему в любую погоду, невзирая ни на дождь, ни на ветер, оставались у него ночевать и уходили, пока не рассвело. Влюбленные словно прилипли друг к другу, и Синдзабуро совсем потерял голову. Между тем Томодзо, живший рядом в пристройке, слыша каждый вечер женские голоса в покоях хозяина, забеспокоился. "Больно уж прост наш господин, - подумал он. - Не окрутили бы его дурные женщины". И вот ночью девятнадцатого числа он подкрался к дверям дома и заглянул внутрь. Покои были завешены сеткой от комаров, и через нее можно было разглядеть, что на блестящей циновке сидят рядышком, ничуть друг друга не смущаясь, словно муж и жена, Синдзабуро и молоденькая женщина и любовно беседуют.
      - А если родитель так и выгонит меня, - говорила женщина, - ты возьмешь нас с О-Ёнэ к себе?
      - Ну, конечно, возьму, - отвечал Синдзабуро. - Я буду только счастлив, если так случится, но ты ведь - единственная дочь, и мы вряд ли можем на это надеяться. Как бы нас не разлучили, как дерево колют пополам, вот чего я боюсь!
      - А я твердо знаю, что нет и не будет у меня мужа, кроме тебя, сказала женщина. - Пусть об этом узнает отец, пусть он убьет меня, все равно я люблю только тебя. И смотри не вздумай меня оставить!
      С этими словами она прислонилась к его коленям, с нежностью заглядывая ему в глаза. Видно было, как беззаветно она любит. "Вот странная женщина, - подумал Томодзо. - Разговаривает по-благородному... Надо посмотреть на нее как следует". Он потихоньку отогнул полог и в ужасе отшатнулся. "Оборотень...
      Оборотень! " пробормотал он, позеленев от страха. Словно во сне, побежал он за помощью к гадальщику Хакуодо Юсаю.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      Узнав о гнусном заговоре О-Куни и Гэндзиро, верный Коскэ сказал себе:
      "Этому не бывать. Прелюбодеев придется убить, другого пути нет. И пусть я погибну, но из этого дома не уйду, иначе они погубят господина". Решив так, он вернулся в людскую и, сказавшись больным, из своей комнатушки не выходил.
      Когда настало утро, господин Иидзима вернулся домой. Время было жаркое, и О-Куни, расположившись возле него, словно приношение на алтаре, принялась обмахивать его веером.
      - Рада видеть моего господина в добром здравии, - сказала она. Я все время беспокоюсь, как бы вам не стало худо от этой жары.
      - Никто не приходил в мое отсутствие? - осведомился Иидзима.
      - Вас ожидает господин Аикава, - ответила О-Куни. - Говорит, что хотел бы повидаться с вами.
      - Аикава Сингобэй? Опять, наверное, будет просить посоветовать ему лекаря.
      Такой, право, потешный старик... Ну что же, пригласи его.
      Но старый Аикава, не дожидаясь приглашения, уже бесцеремонно входил в покои.
      - Просите за вторжение, - вскричал он. - Я вижу, господин Иидзима уже изволил вернуться. Надеюсь, в добром здравии? Извините великодушно, совсем перестал бывать у вас. Все-то вы на службе, день-деньской в трудах без устали, и это в такую невыносимую жару!
      - Жара ужасная, - согласился Иидзима. - А что, барышня О-Току выздоровела?
      - Дочь все больна, - сказал Аикава со вздохом. - Сколько я из-за нее беспокойства перенес. И то, и это. Нет, ничего не помогает. Да я, собственно, как раз по этому поводу... Ну до чего же жарко! Ах, госпожа О-Куни, давеча вы меня так славно угостили, так славно! Спасибо вам большое. Я вас даже и не отблагодарил-то путем... Гм... Э-э... Да, жара. Страшная жара.
      - А вы немного отдохните, - посоветовал Иидзима. - Остынете, тогда и ветерок почувствуете.
      - Я пришел к вам с одной просьбой, господин Иидзима, - сказал Аикава. Очень прошу вас, снизойдите!
      - Какая же у вас просьба?
      - Я как-то затрудняюсь в присутствии госпожи О-Куни... И слуги опять же...
      Нельзя ли нам поговорить с глазу на глаз?
      - Отчего же, можно... Всем удалиться и сюда не входить! распорядился Иидзима. - Слушаю вас, - обратился он к Аикаве.
      - Господин Иидзима, - сказал Аикава. - Я пришел к вам сегодня с совершенно особенной просьбой. Дело касается болезни моей дочери. Как вам известно, болеет она давно. Я делал все, что в моих силах, но ничего не помогало.
      Непонятно было, чем она страдает. Наконец вчера вечером она мне призналась.
      Тут уж я ей задал! Чего же ты раньше молчала, говорю, бесстыжая ты тварь, говорю, где твое уважение к отцу?.. Вы знаете, она у меня семи лет осталась без матери, а сейчас ей восемнадцать, и вырастил я ее, можно сказать, сам, мужской рукой, потому она так и проста, ничего совсем не знает, ну сущее подобие своего глупого родителя, да и только... Прошу вас, господин Иидзима, не смейтесь над моими словами, не презирайте нас...
      - Но чем же она больна?
      - Как изволите видеть, единственная дочь, мечтал я поскорее взять в дом жениха и отправиться на покой, и молился о ее выздоровлении, хотя я не такой уж и верующий, и даже водой при этом холодной обливался, даром что я старый человек, хотя по летнему времени это ничего, и все зря. А вчера вечером она мне и говорит: вот отчего. И такое она мне сказала, что кормилице ее не расскажешь. Сущая дура, вся в родителя... Вы только не презирайте нас, пожалуйста!
      - И отчего же она заболела?
      - А я-то беспокоился, все-не знал, как ее выходить, всяких лекарей приглашал, ну откуда мне знать? От этого ни боги, ни будды не спасут. Что же ты, говорю, сразу не сказала?
      - Так что же оказалось?
      - Прямо не знаю, как и сказать. А вы не будете смеяться?
      - Не понимаю, - признался Иидзима. - В чем все-таки дело?
      - По правде говоря, - решился Аикава, - все дело в вашем слуге Коскэ. Вы, господин Иидзима, часто расхваливали его при мне. Говорили, что человек он преданный, происходит из самурайского рода, хотя и опустился сейчас до положения дзоритори, и сыновнему долгу он верен, и вообще малый славный. Вы еще говорили, что нет у него ни родных, ни близких, и потому вы-де сами позаботитесь о нем, отдадите его в какой-нибудь дом наследником и сделаете самураем. И вот я, наслушавшись, как вы его хвалите, прихожу, бывало, домой и об этом рассказываю, слугам своим кричу, чтобы брали пример с Коскэ, что у господина Иидзимы, и кухарка наша О-Сак нахвалиться им не может: и собой, говорит, он хорош, и душой приятен, и благороден, и даже кормилица наша его на все лады расхваливает... В общем, получилось так, что моя дочь, только вы не смейтесь, господин Иидзима... Фу, даже в пот от стыда бросило... Короче говоря, моя дочь, оказывается, в этого Коскэ влюбилась до изнеможения. Срам какой! И ведь никому ни слова не говорила, даже своей бабке-кормилице, и только вчера вечером мне во всем призналась... "Как же ты смела молчать, - я ей говорю, разве ты не дочь самурая? Разве даже в каком-то дзёрури не сказано:
      "Пусть мы бедны, но я - дочь воина"? Как, говорю, ты, дочь самурая, опустилась до того, что влюбилась, забыв о чести и долге, да еще заболела? Да я, говорю, тебя зарублю, хоть ты у меня и одна на всем свете! И чем он тебе приглянулся, говорю, этот Коскэ, у него же за душой ничего, кроме синей куртки и деревянного меча, нет. Неужто, говорю, он такой уж на вид красивый?" Она тогда мне и отвечает: "Нет, говорит, батюшка, я господина Коскэ полюбила не за то, что он красивый". - "А за что же это?" - я спрашиваю. "За его преданность, она отвечает. - Кто предан своему хозяину, говорит, тот и сыновнему долгу верен".
      - "Так, - я говорю, - это верно, кто верен родителю, тот верен долгу, а кто верен долгу, тот верен родителю непременно". Тут дочь мне и говорит: "Получаем мы в год на прокорм, говорит, всего сто мешков риса, вот возьмете вы, говорит, в сыновья кого-нибудь со стороны и уйдете на покой, а что будет, если этот человек плохим окажется? Рису мы получаем мало, говорит, и мне придется плохо, и я не смогу выполнить свой долг перед вами. Не хочу я, говорит, в оплату за ваши благодеяния, быть плохой дочерью. Вот, говорит, я и подумала, что лучше нам взять в дом дзоритори, хоть простого слугу, только бы он был человеком верной души, тогда бы мы с таким мужем служили бы вам верой и правдой. Вот, говорит, почему я полюбила Коскэ и даже заболела от любви..." Ну, тут она залилась слезами и принялась просить у меня прощения. Рассуждения ее показались мне разумными, и я пообещал ей попросить вас, господин Иидзима, отдать мне в наследники вашего Коскэ. Покорнейше прошу не отказать в моей просьбе, пожалуйста, очень прошу!
      - Ну что же, - сказал Иидзима, когда Аикава замолчал, - благодарю за честь.
      Буду только рад.
      - Так вы согласны? - вскричал Аикава. - Вот спасибо-то вам!
      - Но прежде следует сообщить ему. Не сомневаюсь, что, он, будет весьма обрадован. Получив его согласие, я немедленно дам вам знать.
      - Да зачем мне его согласие? - удивился Аикава. - Достаточно того, что согласны вы!
      - Простите, однако, ведь не я же иду к вам в наследники!
      - Коскэ не может отказаться, - убежденно сказал Аикава. - Он верен долгу и согласится на все, что вы ему ни прикажете. Только бы вы приказали ему, господин Иидзима. В этом году мне будет пятьдесят пять, дочери исполняется восемнадцать, и мне хотелось бы прямо сейчас узнать, как решится дело с моим наследником. Покорнейше прошу, не отказывайте мне!
      - Хорошо, согласен, - сказал Иидзима. - Если у вас есть сомнения, могу дать клятву на мече.
      - Нет-нет, что вы, вполне достаточно вашего слова! Покорно вас благодарю...
      Ну, побегу сказать дочери, то-то обрадуется! Понимаете, если бы я пришел и сказал, так, мол, и так, господин Иидзима не возражает, но должен сперва спросить согласия у самого Коскэ, она бы страшно расстроилась, что там еще Коскэ скажет. А вот теперь, когда все решилось так определенно, совсем другое дело. Она на радостях съест несколько чашек риса, и болезни ее как не бывало!
      Только есть, знаете ли, пословица: "С добрым делом поспеши". Так давайте же завтра, когда вы изволите вернуться с дежурства, сразу обменяемся подарками в знак помолвки. И господина Коскэ приведите, пожалуйста, хотелось бы его дочери показать... Ну, бегу!
      - Может быть, выпьете чарку? - предложил Иидзима, но Аикава, полный радости и весь мокрый от пота, торопился к дочери и попросил разрешения откланяться немедленно. Повернувшись, он налетел на столб, охнул от боли и выскочил из дома.
      - Вот растяпа, - весело сказал, Иидзима. - Эй, кто-нибудь, проводите его! - Он был очень доволен и гордо приказал: - Позвать Коскэ!
      - Коскэ нездоров, - сказала, входя, О-Куни.
      - Это ничего, - сказал Иидзима. - Позови его на минуту.
      - О-Такэ, - обратилась О-Куни к служанке. - Ступай и передай Коскэ, что господин требует его к себе.
      О-Такэ побежала в людскую.
      - Коскэ! - крикнула она. - Вставай, Коскэ! Господин зовет!
      - Сейчас иду, - отозвался Коскэ.
      "А у меня лоб разбит, - подумал он. - Как появиться в таком виде перед господином? - Но верный слуга должен повиноваться, что бы ни случилось. Придется идти как есть", - решил Коскэ и явился к Иидзиме.
      - Подойди ко мне, Коскэ, - сказал Иидзима, едва увидев его. - А все остальные удалитесь. Оставьте нас одних.
      - В такую жару, - пробормотал Коскэ, - господину, должно быть вредно утомлять себя каждодневной службой...
      - Мне доложили, что ты нездоров и лежишь, - начал Иидзима. Но. тем не менее я вызвал тебя, потому что мне надобно поговорить с тобой. Речь пойдет вот о чем. У старика Аикавы, что живет на Суйдобате, есть дочь О-Току. Ей восемнадцать лет. Девушка эта изрядной красоты, а также примерна в отношении долга перед своим родителем. Случилось так, что, восхищенная твоей преданностью, она полюбила тебя и от любви занемогла, Аикава обратился ко мне с настоятельной просьбой отпустить тебя к нему в наследники, и ты пойдешь.
      Тут Иидзима взглянул на Коскэ и увидел ссадину на лбу.
      - Постой, Коскэ, - сказал он, - что у тебя со лбом?
      - Виноват, - пробормотал Коскэ.
      - Ты что, подрался? Ну что ты, за негодяй! Так изуродовать себе рожу накануне серьезного шага в своей жизни... Преданный слуга получает раны только на службе господина, ты что, не знаешь этого? Да ведь будь ты настоящим самураем, тебе пришлось бы теперь убить себя!
      - Я не дрался, - сказал Коскэ. - Я выходил по делу, и возле дома господина Миябэ на меня упала черепица. Угодила прямо в лоб. Неудачно получилось, прошу извинить меня. Я просто в отчаянии, что это вызвало ваше недовольство, господин....
      - Что-то мне кажется, что эта ссадина не от черепицы... Ну да ладно. Все же запомни: затевать драки и получать увечья не годится. Нрав у тебя прямой, но, когда противник хитрит, прямо действовать нельзя. Необходимо терпение. Недаром иероглиф "терпение" изображается знаками "меч" и "сердце" под ним. Ибо терпение чрезвычайно необходимо в таких обстоятельствах, когда стоит сделать один лишний шаг, и сердце твое будет пронзено мечом. Помни, поступив на службу, ты уже принадлежишь не себе, а господину своему. Будь до конца верен долгу. Никогда не поступай опрометчиво. И не выступай против тех, кто силен хитростью.
      Поучения господина четко отдавались в груди Коскэ, и он сказал сквозь слезы благодарности:
      - Господин, я слыхал, что четвертого числа будущего месяца вы собираетесь на рыбную ловлю... Но ведь совсем недавно скончалась барышня, ваша дочь!
      Пожалуйста, отложите вашу поездку на реку, с вами там что-нибудь случится!
      - Хорошо, хорошо, - нетерпеливо сказал Иидзима, - Рыбную ловлю мы отложим, не беспокойся. Не в этом сейчас дело. Так вот, я предложу тебе идти к Аикаве...
      - Какое будет поручение?
      - При чем здесь поручение? Дочь Аикавы полюбила тебя, и ты пойдешь к нему в наследники.
      - Да, понимаю. Кто, вы говорите, идет к нему в наследники?
      - Ты идешь!
      - Я? - воскликнул Коскэ. - Я не хочу!
      - Дурак! - прикрикнул Иидзима. - Ты будешь человеком! Лучшего тебе и желать нечего.
      - А я хочу всегда быть возле своего господина! Не гоните меня от себя, позвольте быть рядом с вами!
      - Но ты ставишь меня в очень неловкое положение. Ведь я уже дал согласие, я поклялся на мече!
      - Не надо было клясться!
      - Если я нарушу слово, мне придется вспороть себе живот.
      - Сделайте милость!
      - Если ты не будешь меня слушаться, выгоню.
      - Выгоняйте! А разве нельзя было рассказать мне все толком до того, как вы дали клятву?
      - Да, в этом я виноват, - сказал Иидзима. - Виноват и прошу тебя простить меня. Видишь, кланяюсь тебе, уперев руки в пол, и прошу прощения. Теперь ты согласен пойти к Аикаве?
      Коскэ сдался.
      - Хорошо, господин, раз так - я согласен. Но пусть это пока будет только сговор, - а я останусь у вас еще на десть лет!
      - Что ты! - возразил Иидзима. - Завтра устраивается обмен подарками по случаю помолвки. В начале будущего месяца состоится уже брачная церемония.
      Коскэ думал о том, что, если он уйдет в наследники, О-Куни и Гэндзиро убьют господина. Значит, заколоть этих двух негодяев пикой и вспороть себе живот придется сегодня ночью. При мысли о том, что он видит своего господина в последний раз, Коскэ побледнел, и из глаз его полились слезы.
      - Экий ты упрямый! - с досадой сказал Иидзима. - Неужели тебе так не хочется уйти к Аикаве? Живут они совсем рядом, от нас до Суйдобате рукой подать, можешь навещать меня хоть каждый день. Совершенно незачем расстраиваться так. Парень ты как будто бравый, а точишь слезы... Мужчина должен иметь твердый дух!
      - Господин, - сказал Коскэ. - Я стал вашим слугой пятого марта. Узнав, что нет у меня ни родных, ни близких, вы отнеслись ко мне с особой благосклонностью, и этой вашей доброты я не забуду даже после смерти. Одно только хочу сказать вам. Откушав водки, вы обыкновенно очень крепко спите. Без водки же вам не спится. Кушайте водки поменьше. Даже с героем, если он крепко спит, злодеи могут сделать все что угодно. Я места себе не нахожу, когда думаю об этом. Будьте всегда настороже, господин! И еще не забывайте каждый день принимать лекарство, которое прислал господин Фудзита...
      Иидзима нахмурился.
      - Что это ты, словно в дальние страны собрался? - сказал он. Такое мне мог бы и не говорить.
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      Услыхав в покоях Хагивары женские голоса, Томодзо подкрался и заглянул за полог от комаров. Волосы у него встали дыбом, и он со всех ног бросился было за помощью к Юсаю, но был так перепуган, что вместо этого прибежал к себе домой и, весь дрожа, забился в постель. Только на рассвете он постучался в двери Юсая.
      - Кто это? - сонно спросил Юсай.
      - Это я, Томодзо!
      - Чего тебе?
      - Сэнсэй, откройте, пожалуйста.
      - Рано же ты сегодня поднялся, - недовольно проворчал Юсай. Никогда так рано не встаешь... Да погоди, погоди, сейчас отворю!
      Он поднял щеколду и открыл дверь.
      - Ну и темно здесь у вас, - сказал Томодзо, входя.
      - Так ведь еще не рассвело, - ответил Юсай. - А фонарь я тушу, когда ложусь...
      - Вы только не волнуйтесь, сэнсэй...
      - Да ты сам весь трясешься! Что случилось? Чего ты пришел?
      - С господином Хагиварой беда!
      - Что с ним?
      - Такое с ним, что не знаю, как быть... Вот и вы, сэнсэй, и я мы оба снимаем жилье на земле господина Хагивары. Живем мы все вместе. Обо мне и говорить нечего, я у него совсем как вассал, копаю его огород, смотрю за его садом, бегаю по его поручениям, жена моя ему стирает, и он с нас платы даже не берет, а иногда жалует нам на мелкие расходы или одежду со своего плеча. Он мой благодетель, и вот с ним такая беда приключилась! Каждый вечер к нему приходят ночевать женщины...
      - Он молод и одинок, - заметил Юсай. - Что же удивительного! Впрочем, может быть, это какие-нибудь злоумышленницы?
      - Совсем не то. Да вы слушайте, сэнсэй. Вышел я вчера по одному делу, возвращаюсь уже вечером, слышу - в покоях господина Хагивары женские голоса.
      Подкрался я и заглянул...
      - Нехорошо.
      - Ничего! Гляжу, там сетка от комаров висит, а за сеткой сидит господин Хагивара с какой-то красивой женщиной. Сидят они, так это любезно беседуют.
      Она просит ее не бросать, он отвечает, что в жизни никогда не бросит, пусть даже родитель твой, говорит, тебя выгонит из дома, все равно возьму к себе женой, а она клянется, что не бросит его, даже если родитель убьет ее...
      - Сколько же можно, подглядывать?
      - Вся штука в том, - сказал Томодзо, понизив голос, - что женщина эта не просто женщина!
      - Разбойница?
      - Да какая там разбойница!.. Понимаете, сэнсэй, заглянул я за полог и вижу, что на самом деле не красавица она, вся тощая, кожа да кости, лик у нее синий, с прически симада свешиваются космы волос, подола у нее нет, и вообще от бедер книзу ничего нет, и вот своей рукой из кожи да кости она вцепилась господину Хагиваре в шею, а господин сидит со счастливым лицом... Рядом сидит еще одна женщина в прическе марумагэ, тоже тощая, одна кожа да кости. Поднимается вдруг она и идет прямо на меня, и подола у нее тоже не видать, от бедер книзу ничего нет, совсем как привидение, как рисуют на картинках... Увидел я это, перепугался, зуб на зуб не попадает, побежал домой и спрятался... Никак не пойму, как это привидения околдовали господина Хагивару!
      - Томодзо, - строго сказал Юсай. - Это правда?
      - Ну что за глупости - правда, неправда... С чего я стану врать? Если не жрите, сходите нынче ночью сами и убедитесь!
      - Да нет, мне как-то не хочется... Странное дело, никогда не слыхивал, чтобы привидения ходили на любовные встречи. Впрочем, в одном китайском романе такой случай описан... Да нет, не может этого быть на самом деле! Ты не врешь, Томодзо?
      - Я же вам говорю, сходите сами, если не верите...
      - Ну что же, - глубокомысленно сказал Юсай. - Сейчас уже рассвело, привидения, наверное, ушли...
      - Сэнсэй, вот что я хочу спросить... Раз господин Хагивара спит с привидением, он должен умереть?
      - Непременно умрет. Пока человек жив, он исполнен света, он свободен от скверны и чист. Мертвый же, он погрязает во тьме и исполняется злобы. Вот почему, вступив в плотскую связь с привидением, живой утрачивает чистоту крови и быстро погибает, пусть ему на роду будет написано прожить хоть сто лет.
      - Я слыхал, сэнсэй, что незадолго до смерти у человека на лице проступает тень смерти, - сказал Томодзо. - Вы бы сходили и поглядели на господина Хагивару...
      - Хагивара облагодетельствовал тебя, - важно сказал Юсай, - а я дружил еще с его отцом, господином Хагиварой Синдзаэмоном, и господин Синдзаэмон перед смертью наказал мне присматривать за его сыном, господином Синдзабуро, как же я могу остаться безучастным при таких обстоятельствах? Ты же о том, что случилось, не смей рассказывать никому!
      - Еще чего, - сказал Томодзо. - Я даже жене не рассказал, неужели расскажу кому постороннему?
      - Вот и помалкивай, никому ни слова...
      Тем временем совсем рассвело, и добрый Хакуодо Юсай, постукивая палкой, вместе с Томодзо вышел во двор. Томодзо отправился в свою пристройку, а Юсай остановился у дверей Синдзабуро..
      - Господин Хагивара! - крикнул он. - Господин Хагивара!
      - Кто там, простите? - отозвался Синдзабуро.
      - Это Хакуодо, с вашего разрешения.
      - Рано вы изволили подняться, - удивился Синдзабуро и отворил дверь. Впрочем, пожилые люди всегда встают рано. Доброе утро, входите, прошу вас... У вас, вероятно, какое-нибудь дело?
      - Я пришел, - объявил Юсай, - как физиогномист. Позвольте осмотреть вас по правилам моего ремесла.
      - Что это вы в такую рань? Живем рядом, могли бы пожаловать в любое время...
      - Нет, не скажите, - возразил Юсай. - Лучше всего осматривать в такое время, как сейчас, когда только взошло солнце... Да и отношения у нас с вами еще со времен вашего отца самые близкие... Ну-ка!
      Тут Юсай извлек из-за пазухи увеличительное стекло и стал всматриваться сквозь него в лицо Хагивары.
      - Что это вы? - испуганно спросил Синдзабуро.
      Юсай спрятал стекло и торжественно сказал:
      - Господин Хагивара! Физиогномика говорит, что не пройдет и двадцати дней, как вы умрете!
      - Я? Умру?
      - Умрете непременно. Необъяснимые вещи бывают на свете, и сделать здесь ничего нельзя.
      - Как же мне быть? Да, мне говорили, что когда человеку суждено скоро умереть, на лице его появляется тень смерти... Слыхал я также и то, что вы, сэнсэй, знаменитый физиогномист... Но ведь были же исстари люди, которым за добродетельные поступки даровался полный срок жизни! Может быть, для меня еще есть средство, сэнсэй, чтобы избежать смерти?
      - Такого средства нет. Вот разве что, пожалуй, удалить от себя женщин, которые приходят к вам каждый вечер...
      - Никакие женщины ко мне не приходят!
      - Ну полно, вчера ночью их видели у вас. Кстати, кто это?
      - Да нет, она никак не может быть опасной для моей жизни.
      - Более опасного ничего для вас нет на свете.
      - Послушайте, сэнсэй, это дочь хатамото Иидзимы, что живет на Усигомэ. По некоторым причинам она со своей служанкой О-Ёнэ переехала жить в Сансаки, это такая деревня в Янаке... Мне передали, будто она умерла от любви ко мне, а недавно я встретил ее, и теперь мы встречаемся очень часто... В дальнейшем я намерен взять ее в жены.
      - Вы сами не знаете, что говорите! - сказал Юсай. - К вам ходят не женщины, а привидения! В этом теперь не приходится сомневаться, раз вам передавали, что она умерла. И она сидит рядом с вами, обняв вас за шею тощими, как нитки, - руками из кожи и костей! Кстати, вы бывали у них дома, в деревне Сансаки?
      Синдзабуро ответил, что бывать у них ему не приходилось и что он встречался с ними только у себя дома семь вечеров подряд, считая со вчерашним. От слов Юсая ему стало как-то жутко, и он переменился в лице.
      - Вот что, сэнсэй, - сказал он. - Раз так, я сейчас же пойду в Сансаки и все проверю.
      Он вышел из дому и отправился в Сансаки. Там он стал расспрашивать, где живут две женщины такой-то и такой-то внешности, но никто ничего не мог ему сказать. Устав от расспросов, он пошел домой, но на обратном пути, проходя мимо храма Симбандзуй-ин, заметил вдруг позади храма новую могилу с большим памятником, а возле могилы промокший под дождем красивый фонарь с колпаком в виде пиона. Не могло быть никаких сомнений - это был тот самый фонарь, с которым каждый вечер приходила О-Ёнэ. Вконец ошеломленный, Синдзабуро зашел на монастырскую кухню и спросил:
      - Простите, не скажете ли мне, чья это могила там, позади храма, на которой лежит фонарь с колпаком в виде пиона?
      - Это могила дочери хатамото Иидзимы Хэйдзаэмона на Усигомэ, ответил монах.
      - Скончалась она недавно, и ее должны были похоронить у храма Ходзю-дзи, но похоронили у нас, потому что наш храм все равно у Ходзю-дзи в подчинении...
      - А чья могила еще там рядом?
      - А рядом могила служанки этой девушки. Она умерла от усталости, ухаживая за своей больной госпожой, и их похоронили вместе.
      - Вот оно что, - в смятении пробормотал Синдзабуро. - Значит, это и верно привидения...
      - Как вы сказали?
      - Нет-нет, ничего, - сказал Синдзабуро. - До свидания.
      Он чуть ли не бегом возвратился домой и рассказал обо всем Хакуодо Юсаю.
      - Странное дело, - озабоченно сказал Юсай. - Удивительное. И за какие только грехи привидение влюбилось в вас?
      - Горе мне, - отозвался Синдзабуро. - И ведь, наверное, сегодня вечером опять придут...
      - Откуда вы знаете? Они обещали?
      - Да. Она сказала, что придет обязательно. Сэнсэй, пожалуйста, останьтесь сегодня на ночь у меня, а?
      - Ну уж нет, увольте! - испуганно сказал Юсай.
      - Тогда сделайте что-нибудь при помощи ваших гаданий...
      - Нет, гадания против привидений бессильны... А вот напишу-ка я господину Рёсэки, настоятелю этого самого храма Симбандзуй-ин! Он человек огромного ума, искушенный в молитвословиях... И мы с ним в дружбе. Отнесите ему мое письмо и попросите помочь.
      Юсай написал, Синдзабуро отправился в храм и попросил передать письмо настоятелю, господину Рёсэки. Настоятель Рёсэки действительно благоволил к Юсаю. Прочитав письмо, он сейчас же велел, проводить Синдзабуро в свои покои.
      В коричневой рясе поверх белого кимоно, он восседал, неподвижно выпрямившись, на простом дзабутоне. Лет ему было за пятьдесят, и весь его облик свидетельствовал о высоких его добродетелях и самоотверженности в служении Будде. Синдзабуро невольно перед ним склонился.
      - Ты и есть Хагивара Синдзабуро? - услышал он.
      - Да, я недостойный ронин, и зовут меня Хагивара Синдзабуро. Не знаю, за какие грехи, но меня преследует призрак умершей. Так пишет вам Хакуодо, и это чистая правда. Почтительно молю вас, отгоните от меня этот призрак.
      - В письме сказано, что на твоем лице проступила тень смерти. Подойди ко мне, чтобы я мог взглянуть на тебя. Вот так... Да, сомнений нет, в ближайшее время ты умрешь.
      - Молю вас, - воскликнул Синдзабуро, - сделайте так, чтобы я избежал смерти!
      - Твою судьбу определяют глубоко скрытые причины, - задумчиво произнес настоятель. - Этому трудно поверить, и все же это так. Призрак преследует тебя не из злобы, но от большой любви. Весь ужас и вся неизбежность судьбы твоей в том, что тебя на протяжении вот уже трех или четырех существований, умирая и вновь рождаясь, меняя свой облик, любит одна женщина. Судьбы избежать невозможно. Но чтобы отогнать призрак, я вручу тебе могучий талисман, именуемый "кайоннёрай", и вознесу молитвы за умиротворение голодной души этой женщины. Что касается талисмана, то он из чистого золота, и потому его следует беречь от чужих глаз. В нем четыре суна и изрядный вес, жадный человек может польститься и украсть его в надежде получить хорошую цену, продав хотя бы в виде золотого лома.