– Надеюсь, обошлось без пострадавших? – поинтересовался граф, продолжая смотреть во двор.

– Несколько царапин, вот и все. Проходите, пожалуйста. Я попрошу Бикса принести вам чаю, если вы согласитесь немного подождать в гостиной.

– Что? – вздрогнул граф и отвернулся от окна. – Да, конечно. Прекрасно.

Фелисити оставила его на попечение дворецкого и поспешила к себе наверх поменять чулки, обуться и привести в порядок прическу. Взгляд ее то и дело возвращался к лежавшему на столике проклятому письму, пока она, наконец, не взяла его, решительным жестом не засунула в попорченную водой резную шкатулку и не захлопнула крышку.

Из-за этого письма она испытывала не совсем понятные ей самой угрызения совести, хотя и понимала, что ведет себя глупо. Если учесть, что Рейф на дух не переносил Дирхерста, он, несомненно, предпочел бы ее отъезд свадьбе с графом.

Девушка подошла к окну. Рейф стоял возле наспех сколоченного стола, рядом топтались Грэм и еще двое рабочих. Бэнкрофт поводил пальцем по разложенному на столе плану конюшни, потом распрямился и показал рукой на сваленные в кучи доски. Один из мужчин что-то сказал, Рейф засмеялся…

Ей захотелось, чтобы он увидел себя со стороны именно таким, каким она видела его сейчас: увлеченный и понимающий, отзывчивый и сильный глава семьи, мужчина, который стремился к путешествиям лишь потому, что у него ни разу не было возможности устроиться на родной земле. Он на удивление подходил Чеширу, Фортон-Холлу, Мэй да и самой Фелисити.

– Проклятие, – прошептала она, прижимаясь лбом к прохладному оконному стеклу. Какая же она самолюбивая эгоистка – хочет заставить его стать таким, каким он никогда не был и не будет, да еще раздумывает, как уговорить его остаться, прекрасно зная, как он рвется отсюда уехать. Вот если бы он не выиграл в карты Фортон-Холл… Если бы она не влюбилась именно в него…

Фелисити еще раз посмотрела на Рейфа, и вновь, как и прежде, от одного его вида по телу прошла чувственная дрожь. Он что-то объяснял одному из рабочих, показывал на чертеже и черкал карандашом на листе бумаги. Вздохнув, она прикрыла глаза.

Какая, собственно говоря, разница? Даже ослепнув, она все равно не смогла бы забыть, как он улыбается, с каким удовольствием строит, получая от физической работы гораздо больше удовольствия, чем кажется ему самому. Сегодняшним утром ей на мгновение показалось, что она потеряет его навсегда. Фелисити не была уверена, что смогла бы это пережить. Господи, если бы на миг, всего лишь на крохотный миг ему стать по-настоящему деловитым, а ей по-настоящему безрассудной.

– Я люблю тебя, Рейф Бэнкрофт, – выговорила она, просто чтобы услышать эти слова, и открыла глаза.

Он смотрел прямо на нее, лицо его было белым, как мел, а к губам буквально примерзла улыбка. Он встретился глазами с ее взглядом, и Фелисити все поняла. Он видел. Он видел, что она только что сказала, прочел по ее губам.

Ее всю затрясло, кровь отхлынула от лица. Она отпрянула от окна и бросилась ничком на кровать, закрыв лицо руками.

– Дура. Дура, дура, какая же я дура! – простонала Фелисити.

Эти слова не предназначались для его ушей. Ему незачем было это знать. Теперь всем станет только хуже. Рейф сделает вид, что ничего не заметил, а она, завидев его, всякий раз будет мучиться от стыда, оттого что ему все известно и, несмотря на это, он все равно отправится в свой проклятый Китай.

Дверь ее спальни с грохотом распахнулась.

– Что ты сейчас сказала?! – Рейф ворвался, захлопнул за собой дверь и требовал ответа.

Фелисити, у которой перехватило дыхание, только и могла что молча смотреть на него, на шрам на его щеке. Настоящий главарь пиратов.

– Ничего, – сумела она наконец выдавить из себя. – Ничего я не говорила. Забудь. Пожалуйста, забудь!

Он схватил ее за запястья и поднял с кровати.

– Повтори это! – потребовал он и несколько раз тряхнул девушку.

– Я… – Фелисити запнулась и отчаянно замотала головой. – Нет!

– Лис, пожалуйста, – повторил он свою просьбу голосом, исполненным гнева и отчаяния. Он еще раз тряхнул ее, – Скажи, черт возьми!

Как же ей хотелось ему это сказать, и как она боялась…

– Я… я сказала, что люблю тебя – Глаза ее наполнились слезами. – Так глупо. Я круглая дура. Не обращай внимания…

– Я люблю тебя, Лис, – прошептал Рейф вдруг дрогнувшим голосом.

Он поймал ее губы ртом, обнял, привлек к себе, прижал с немыслимой нежностью и страстью. Фелисити самозабвенно ответила на его поцелуй в надежде, что он никогда-никогда не выпустит ее из своих объятий. Наконец он оторвался от ее губ и зарылся лицом в ее волосы. Прикосновение его сильных и ласковых рук было таким приятным.

– И что теперь? – пробормотала она, запуская свои ладошки ему под рубаху.

– Скажи-ка это еще разок, – шепнул он, подняв голову и глядя ей прямо в лицо.

– Я люблю тебя. – Теперь все выговорилось намного легче, и от радости Фелисити улыбнулась.

Рейф поцеловал ее еще раз, каким-то особенно долгим и сладостным поцелуем, а потом Фелисити с такой силой оттолкнула его от себя, что он едва не упал.

– Ух ты! Что такое?

– В гостиной граф Дирхерст дожидается ленча! – воскликнула она и бросилась к зеркалу. – Я совсем забыла.

Впервые за все время Рейф никак не отреагировал на имя графа. Он подошел к Фелисити, встал сзади, обнял обеими руками за талию и легонько куснул ее за мочку уха.

– Да пусть ждет! С еще большим удовольствием я его выпровожу вон!

Фелисити обхватила Рейфа руками, приникла к нему и замерла, раздумывая – то ли последовать его совету, то ли вступить в очередной спор. Как всегда, победило последнее.

– Рейф, отпусти меня, пожалуйста.

Он неохотно раскрыл объятия.

– Значит, по-прежнему собираешься выйти за него замуж?

– Я еще не решила.

Он протянул ей шпильку, выпавшую из прически, стараясь за этим простым движением спрятать душевную боль.

– Но ты ведь любишь меня. – Фелисити повернулась и посмотрела на него. Он увидел ее расстроенное лицо, но тем не менее продолжил: – И я тебя тоже люблю. Этот чертов Дирхерст просто не достоин тебя!

Фелисити снова повернулась к зеркалу и несколькими ловкими движениями рук докончила поправлять прическу.

– Любовь не имеет никакого отношения к Джеймсу, – медленно выговорила она. – Мне нужно думать о Мэй и о себе.

– Надо же, я и не предполагал, что ты настолько корыстна!

– Прекрати, Рейф. Похоже, у тебя не вызывает затруднений первым делом думать о себе, так что не тебе, – она уперлась пальчиком ему в грудь, – первому швырять камень!

Повернувшись, Фелисити открыла дверь и вышла, оставив его стоять посредине комнаты. Чего уж там говорить, она была права. Впрочем, права она оказывалась всегда. Дело было даже не в том, что он надеялся, что признание в любви каким-то волшебным образом все изменит в лучшую сторону. Нет, он был не настолько наивен. Но надежда на то, что после этого хотя бы чуть-чуть, что их отношения изменятся, все же была. Дурак, все было ясно с самого начала.

– Проклятие!

Проще всего ему было бы выкинуть Дирхерста из Фортон-Холла пинком под зад. Но если он и дальше будет продолжать делить с Лис кров, это не приведет ни к чему хорошему. Впрочем, в этом он успел отличиться – делать так, чтобы все окончательно запуталось. На туалетном столике он заметил покоробившуюся от воды резную шкатулку. Может быть, хоть с этой вещицей ему повезет и он сделает ее лучше? Дубовая крышка была в неплохом состоянии, Рейф залюбовался искусно вырезанными листьями плюща и херувимами. Покачав головой, он открыл шкатулку – посмотреть, что можно сделать с подпорченным дном. Конверт внутри сразу привлек его внимание, и, бросив виноватый взгляд на дверь, Рейф взял его, вытащил сложенный вдвое листок и развернул.

– Йорк, – пробормотал он, посмотрев на адрес. Лис получила место в Йорке.

Читать чужие письма дурно, он знал это, но, все же, чувствуя себя последним подлецом, прочел. Потом перечитал письмо.

– Черт… – выругался он, и в груди все сжалось от охватившей его паники.

Он быстро убрал послание в конверт, положил его обратно в шкатулку, закрыл ее и поставил на столик. Она вполне могла уехать. Вдруг все подозрения, что Фелисити использовала его лишь для того, чтобы сохранить любой ценой Фортон-Холл, показались ему ничтожными. Если он еще раз оттолкнет ее, если еще раз все испортит, она точно уедет. Не в Йорк, так в поместье к Дирхерсту. Он сомневался, что сумеет принять и то и другое как должное.

Он заторопился во двор и с головой погрузился в установку стропил, помогая поднимать их на нужную высоту. На стройке теперь было занято более двадцати человек, и работа двигалась куда веселее, чем прежде. Ушибленная нога ныла, но он предпочел считать, что родился в сорочке, раз остался жив под грудой досок, и настолько увлекся работой, что вскоре забыл про боль.

Бикс и Рональд принесли ленч для каждого работника. Перекусив, они трудились чуть ли не до заката. Рейф дал всем на завтра выходной, после того как стропила прочно укрепили со всех четырех сторон, чтобы в случае чего ветер не повалил каркас конюшни.

Рейф отошел немного назад и оглядел только что возведенный каркас. Дальше будет потруднее – попробуй-ка затащи тяжеленные балки для крыши на самый верх стен! Как только это будет сделано, он разделит работников на бригады. Вначале он этого не собирался делать, но сегодня кое-что переменилось. Половина ребят продолжат работать на конюшне, остальные вычистят и приведут в порядок заросший до безобразия сад. Лис до сих пор ни разу не пила чай в своем розарии. Бог свидетель, он хотел собственными глазами увидеть, как это произойдет.

– Когда Аристотель сможет перебраться в свое новое стойло? – спросила подошедшая Мэй, доверчиво взяв его за руку.

– Еще неделя, самое большее две.

– Мне так хочется помочь! Рейф улыбнулся:

– Как там у нас дела с уроками?

– Я их буду делать вечером. Фелисити днем все равно занята, ведь граф Дирхерст чуть не каждый день то завтракает, то обедает у нас.

– Тогда я поговорю с твоей сестрой.

– Спасибо! – Мэй потянула его за руку, и он послушно отправился за ней к дому. – Знаешь, Рейф, я вот почти все время думаю…

Фелисити не была единственной, кому удалось похитить его сердце. Мэй настолько пришлась ему по душе, что Рейф временами начинал думать о ней как о собственной дочери. Здесь он впервые подумал о своем все еще не состоявшемся отцовстве не с циничным облегчением, а с сожалением. Рейф легонько сжал тонкие пальчики в своей ладони.

– И о чем же ты, радость моя, все время думаешь?

– О моих путешествиях.

– Да, Лис мне говорила, что ты, когда вырастешь, собираешься стать искателем приключений.

– Точно. Для начала поеду в Африку, потому что мне хочется увидеть тех зверей, про которых ты рассказывал.

– Весьма мудро, – согласился Рейф с самым серьезным видом.

– Куда я поеду потом, я еще не решила. Все эти места так далеко друг от дружки, ты же знаешь. А что тебе хочется увидеть больше всего на свете?

– Если честно, я еще не решил. Мир такой огромный… Мэй вдруг остановилась и, насупившись, посмотрела ему в глаза:

– А вот я, между прочим, собираюсь поехать туда, куда поедешь ты. Неужели ты не знаешь, что все надо продумать заранее? Мне будут нужны слуги, и одежда для путешествий, и время года нужно выбрать правильное.

Обалдевший Рейф в изумлении уставился на свою малолетнюю спутницу:

– И ты обо всем этом каждый день думаешь?

– Конечно! Ведь это очень важно.

Рейф обернулся и посмотрел в сторону новой конюшни.

– Тогда я тебе вот что скажу. Достраиваем конюшню – и начинаем планировать наши путешествия. Договорились?

– Договорились!

На пороге он чуть задержался.

– Послушай, Мэй, а Дирхерст часто наведывался сюда, когда тут бывал Найджел?

– Вообще-то нет. Он иногда приезжал к пятичасовому чаю, а потом они с Найджелом ездили кататься верхом. А когда Найджелу пришлось продать кобылу Фелисити, а потом уволить Смайта, он приезжал еще раз, но Найджел уже был в Лондоне. А после он все старался дать Фелисити денег взаймы.

Близко к тому, что ему рассказывала сама Фелисити.

– А кто-нибудь еще приезжал к Фелисити с визитами?

– Сквайр Талфорд, – не раздумывая, ответила Мэй.

– Да, конечно. Больше никто?

Она запрокинула личико и задумчиво уставилась в небо, припоминая.

– Ну, когда Найджел вернулся из Итона, то привез с собой несколько приятелей. Лис тогда сказала, что все они тупоголовые хлыщи, и они в конце концов уехали. Найджел говорил, что это сестра их вытурила, но я тогда была маленькая и просто не помню.

– А ты, если бы могла, захотела бы жить в Дирхерсте?

– Лис меня об этом тоже спрашивала. – Мэй высвободила руку и открыла дверь на кухню. – Я собираюсь в Африку.

Рейф медленно вошел следом за ней и поднялся к себе, чтобы переодеться к обеду. Да… Если единственными посетителями здесь были собутыльники Найджела да Дирхерст, ничего удивительного, что Лис додумалась до того, что любовь и брак никак между собой не связаны…

Он стянул грязную, мокрую от пота рубаху и залез в полную горячей воды медную ванну, которую приготовил для него Бикс. В тех редких случаях, когда Рейф задумывался о собственной женитьбе, он всегда думал о любви. Куин и Мадди явно были друг в друга влюблены, а то, что его светлость обожал герцогиню, он и так знал.

Рейф с наслаждением погрузился в горячую воду, давая отдых натруженным и ушибленным мышцам. В отношениях со всеми женщинами, с которыми он был знаком, всегда наступал момент, когда он начинал думать, что ему не судьба одновременно влюбиться и жениться. Правда, до сих пор ему еще не повстречалась такая женщина, как Фелисити Харрингтон.

И не повстречается, напомнил он себе. Тем более было глупо надеяться, что она станет дожидаться, млея и трепеща от восторга, пока он разберется, как ему жить дальше. Черт возьми! Давно пора с этим разобраться! Вон даже восьмилетняя Мэй умудрилась наметить в своей умненькой головке маршруты будущих путешествий. А он?

В дверь деликатно постучал Бикс:

– Мастер Рейфел, обед будет подан через двадцать минут.

– Спасибо, Бикс.

Одно стало ясно – отсрочка с продажей Фортон-Холла не может длиться до скончания века. Очень скоро ему придется выбирать между свободной, холостяцкой жизнью, которая будет проходить в скитаниях по дальним странам, и цепями, которые прикуют его к наделу земли и одной-единственной женщине на всю оставшуюся жизнь. И на этот раз он не может позволить себе принять ошибочное решение.

Рейф вздохнул, вылез из ванны, и разгоряченное тело приятно овеял прохладный вечерний воздух. Возможно, ему следовало стать секретарем его светлости, и только. По крайней мере всегда можно было бы найти того, кто виноват во всех неудачах.