Томас Питт - Невидимка с Фэрриерс-лейн

Питт и раньше наблюдал случаи одержимости. Что ж, возможно, так оно и есть. Но в любом случае это не ответ на вопрос, кто убил Стаффорда… если, конечно, он убит.

– Вы думаете, мистер Стаффорд сказал ей то же самое, что вы говорите мне сейчас? – спросил Томас.

– А она за это убила его в пылу ярости и разочарования, так? – Ливси, нахмурившись, закусил губу. – Нет, если говорить откровенно, это не очень правдоподобно. Мисс Маколи, конечно, одержима, но не могла настолько утратить равновесие духа, чтобы пойти на такой поступок. И для того, чтобы я мог принять подобный мотив к рассмотрению, безусловно, потребуются очень веские доказательства.

– Но где же тогда разгадка? Миссис Стаффорд говорит, что у ее мужа в настоящее время не было больше никаких дел по апелляциям. Может быть, это месть за что-нибудь в прошлом?

– Месть члену Апелляционного суда? – Ливси пожал плечами. – Чрезвычайно неправдоподобно. Мне приходилось слышать угрозы со стороны осужденных – свидетелям, полицейскому, который их арестовал, обвинителю или даже собственному защитнику, если они считали, что он не справился со своим делом. Даже судье, ведущему слушание. Однажды угрожали присяжным… Но никогда на моей памяти не было, чтобы угрожали члену Апелляционного суда! А ведь нас в том деле было пятеро по крайней мере… Нет, это предположение притянуто за уши, мистер Питт.

– Тогда кто же убил мистера Стаффорда?

Лицо Ливси омрачилось еще больше.

– Думаю, остается предположить, что это как-то связано с его личной жизнью. Большая часть убийств совершается или при ограблении, или вследствие домашних неурядиц… впрочем, предполагаю, вам это известно.

Питту это было известно.

– Но с чего бы миссис Стаффорд могла желать смерти своему супругу? – спросил он, внимательно наблюдая за Ливси.

Тот оторвал взгляд от стола и тяжело вздохнул.

– Мне тяжело об этом говорить… Нехорошо говорить так о коллеге или о его домашних… Однако миссис Стаффорд находится в более тесных отношениях с Адольфусом Прайсом, чем может показаться на первый взгляд.

– Неужели они недостойно ведут себя? – удивился Томас.

И тут он припомнил кое-какие мелкие детали в поведении этих двоих: мимолетный взгляд, внезапная краска в лице, торопливость, некоторая неловкость, всплеск самолюбия, когда, казалось бы, для него нет никаких причин…

– Жаль, что приходится говорить об этом, но дело обстоит именно так, – признался Ливси, не отрывая взгляда от Питта. – Я никогда не предполагал, что это может быть чем-то большим, нежели мимолетная, неосмотрительная связь, страстное увлечение на один светский сезон, которое быстро сойдет на нет, как обычно случается в таких случаях… Но, возможно, тут чувство более глубокое. Не завидую вам, мистер Питт. Боюсь, что придется рсссмотреть и такую вероятность, а она, как бы неприятна ни была, могла бы стать ключом ко многим непонятным моментам.

Говоря все это, Ливси внимательно наблюдал за инспектором.

– Вижу, что вы тоже об этом подумали, – заметил он. – Если Адольфус Прайс пытался убедить вас, что Стаффорд хотел снова начать слушание по делу Блейна – Годмена, вы уже должны задуматься, почему он это говорил. Естественно, что и Прайс, и миссис Стаффорд предпочли бы заставить вас поверить в то, будто кто-то испытывающий чувство вины или страха в связи с тем давним делом решил пойти на преступление и убить мистера Стаффорда. Главное для них – не позволить вам заподозрить кого-нибудь из них двоих.

– Да, конечно, – согласился Томас, чувствуя себя при этом огорченным.

Он уверился в правоте Ливси. Теперь, когда все прояснилось, Питт упрекал себя за небрежность, за недостаточное внимание к некоторым частностям, как бы мелки они ни были. Он встал, немного отодвинув кресло.

– Я очень вам благодарен, мистер Ливси, за то, что вы уделили мне сегодня столько своего драгоценного времени.

– Совсем напротив. – Тот тоже встал. – Не стоит благодарности. Это очень важное и серьезное дело, и, уверяю вас, я окажу любую помощь, которая будет в моих силах. Вам следует только попросить.

На этом инспектор распрощался с судьей и вышел из дома, медленно шагая, погрузившись в размышления. Было уже довольно поздно, солнце скрылось за крышами, на серые улицы начал опускаться туман, на бледном фоне неба стала заметна сизая дымка, и повсюду запахло углем – люди вовсю растапливали камины и очаги, поскольку вечера уже становились холодными.

Наверное, у врача судебно-медицинской экспертизы уже готовы результаты вскрытия. Во всяком случае, патологоанатом уже знает, содержался ли во фляжке яд. Все это дело может рассеяться как дым, вместе с поспешными суждениями и напрасными страхами. Питт ускорил шаг и вышел на перекресток, где скорее можно было поймать кеб.

В здании судебно-медицинской экспертизы еще горел свет. Постучав, Томас получил приглашение войти.

Сазерленд был в нарукавниках, волосы его торчали в разные стороны, и особенно отчаянно – там, где он старался их пригладить. За каждым ухом торчал карандаш с отгрызенным кончиком, третий он держал в руке. Врач оторвался от бумаг, которые пристально созерцал, и с острым интересом воззрился на Питта.

– Опиум, – сказал он без обиняков. – Во фляжке было полно опиумной настойки. Больше чем достаточно, чтобы убить четверых, не говоря уж об одном человеке.

– Это и погубило Стаффорда?

– Боюсь, что так. Вы были совершенно правы: имеет место отравление опиумом. Симптомы легко распознать, если знать, что ищешь, а вы мне уже всё рассказали. Грязненькое дельце.

– А могло бы это быть случайностью?

– Нет, – твердо ответил Сазерленд. – Люди не поглощают опиум с виски таким вот образом. Опиум курят. И всем, кто его употребляет, распрекрасно известно, что подобная доза смертельна. Нет, мистер Питт, это было сделано с намерением умертвить. У вас на руках безусловное убийство.

Томас ничего не ответил. Он боялся, что именно так и обстоит дело, и все же в глубине души надеялся на обратное. Теперь все определилось. Судья Сэмюэл Стаффорд был убит, и, возможно, не в связи с делом Блейна – Годмена. Кто же это сделал? Джунипер Стаффорд и Адольфус Прайс? Он, или она, или оба вместе? Просто вот взяли и совершили отвратительное, мерзкое убийство?

– Спасибо, – поблагодарил он Сазерленда.

– Я напишу официальное заключение и пошлю его вам в участок.

– Спасибо, – повторил Питт и прочел на лице Сазерленда грустное понимание того, что он сейчас чувствует. – Покойной ночи.

– Покойной ночи. – Врач опять взял карандаш и снова стал что-то царапать на бумаге.

Глава третья

На следующее утро после посещения театра Шарлотта встала очень рано и весь день занималась домашними делами, которых было невпроворот, так как служанка Грейси была отпущена отдыхать. И только на второй день после случившегося, когда Питт уже знал, что судья умер от отравления опиумом, она получила возможность рассказать обо всем Грейси, занимаясь приготовлением сдобного кекса с изюмом.

Что касается кекса, то сначала следовало приготовить для него начинку, то есть обвалять в муке изюм, причем так, чтобы изюминки не превратились в безобразные комки. Шарлотта занималась этим за тщательно выскобленным кухонным столом, в то время как Грейси вынула всё из буфета, вымыла полки и тарелки и стала чистить медные кастрюли. Она служила у Шарлотты уже несколько лет. Недавно ей исполнилось семнадцать лет, но, несмотря на все старания хозяйки кормить ее получше и побольше, девушка осталась почти такой же маленькой, как в тот день, когда впервые переступила порог дома. Однако внешне она изменилась до неузнаваемости и держала себя с гораздо большей уверенностью, чем любая другая горничная с их улицы, а может быть, и вся женская часть Блумсбери. Ведь она не только работала в доме у сыщика, который был самым лучшим полицейским во всем королевстве, но и лично помогала ему в ведении дел! У Грейси уже бывали интересные приключения, и она не потерпела бы небрежности в обращении со стороны каких-то там посыльных или уличных торговцев, как бы те ни важничали.

В данный момент она с риском для жизни – или, по крайней мере, конечностей – взобралась на буфет с мокрой тряпкой в одной руке и фаянсовой супницей в другой и сосредоточенно протирала супницу, а затем поставила ее на полку, которую вытерла сначала лицевой стороной тряпки, а потом изнанкой. С удовлетворением поглядела на запечатлевшуюся на тряпке грязь и повторила весь процесс снова.

Шарлотта склонилась над начинкой. Пальцы нащупывали слипшиеся изюминки и разнимали их.

– А драма была интересная, мэм? – спросила Грейси с любопытством, опасно распрямляясь.

– Не знаю, – честно ответила Шарлотта. – Сказать по правде, я едва заметила, что происходит на сцене, но актер, игравший главную роль, был привлекательным мужчиной. – Она улыбнулась и подумала о своей матери, питавшей к нему большую слабость.

– Он что, ужасно красивый? – любопытствовала Грейси. – Брюнет и очень шустрый?

– Ну, не совсем брюнет… – И Шарлотта описала в высшей степени своеобразные, подвижные, даже капризные черты лица Джошуа Филдинга. – Он не то чтобы красивый в обычном смысле слова, но чрезвычайно располагает к себе – наверное, потому, что у него есть способность насмешничать, но не зло, и он кажется добрым и мягким. Можно подумать, что он понимает все на свете.

– Звучит приятно, – одобрила Грейси, – хотелось бы с таким познакомиться. А героиня была красивая? Какая? Золотые кудри, большие глаза?

– Вовсе нет, – ответила задумчиво Шарлотта. – На самом деле она, наверное, самая черноволосая и смуглая из всех женщин Англии. Но если захочет, может внушить тебе, что нет женщины во всем мире прекрасней ее. Очень яркая. Все остальные по сравнению с ней выглядят бледными и тусклыми. Такое впечатление, что внутри у нее полыхает пламя, а прочие живут вполсилы. Но при этом она не выставляет себя напоказ, понимаешь, что я хочу сказать?

– Нет, мэм, – призналась Грейси. – Не выставляет что?

– Ну, не важничает.

– О! – Грейси слезла, подвернув юбку и фартук, и пошла к раковине, чтобы сполоснуть тряпку. – Не представляю себе такую женщину, но она мне нравится. Сдается мне – потрясающая.

Грейси выжала тряпку маленькими, тонкими, но очень крепкими ручками и опять взобралась на буфет.

– Но тогда почему вы не смотрели на сцену, мэм?

– Потому что в соседней ложе произошло убийство, – ответила Шарлотта, насыпая побольше муки на крупные изюминки.

Грейси замерла в воздухе, держась одной рукой за верхнюю полку буфета, а другой – полируя соусник, и лишь слегка повернула к Шарлотте острое, с резкими чертами личико, загоревшееся от любопытства.

– Убийство? Честное слово?! Вы меня разыгрываете, мэм!

– О нет, серьезно, – ответила Шарлотта. – Был убит очень известный и важный судья. Вообще-то я немного преувеличила: он сидел не в соседней ложе, а за четыре от нашей. Его отравили.

Грейси скорчила гримасу, но не потеряла способности мыслить практически.

– А как можно отравить кого-то в театре? Я хочу сказать – нарочно отравить. Я как-то съела немного угря, и меня стошнило, но никто меня травить не хотел, случайно так получилось.

– Яд подлили во фляжку с виски, – объяснила Шарлотта, снимая комочек теста с последней изюминки и высыпая их все в дуршлаг, чтобы промыть под струей воды в раковине, прежде чем удалить остатки веточек[3].

– О господи, бедный джентльмен, – и Грейси снова начала протирать полки. – Страшно было?

Шарлотта понесла изюм к мойке.

– Да нет, не могу сказать. Он просто как бы потерял сознание. – Шарлотта повернула кран и обдала изюм водой. – Мне больше жаль было его жену, бедняжку.

– А это не она его отравила? – спросила Грейси недоверчиво.

– Не знаю. Он заседал в Апелляционном суде и недавно начал пересматривать одно дело, которое имело место несколько лет назад, – об одном ужасном убийстве. И человек, которого повесили за это убийство, был братом той актрисы, о которой я рассказала.

– Господи помилуй! – Грейси была так поглощена этой новостью, что поставила соусник не на ту полку, забыв о подставке. – Господи помилуй! – повторила она, сунув мокрую тряпку в карман, и застыла как вкопанная на буфете, почти касаясь головой вытяжки у потолка. – А хозяин занимался этим делом?

– Нет, тогда не занимался. – Шарлотта завернула кран и снова отнесла изюм на кухонный стол, высыпала его на чистую сухую тряпку, промокнула и затем стала осматривать, не осталось ли где веточек. – Хотя теперь, надеюсь, он займется им вплотную.

– Но почему убили судью? – удивленно спросила Грейси. – Если он опять хотел заниматься этим делом? А разве эта актриса не того же хотела? О! Конечно! Вы хотите сказать, что тот, кто убил судью, боялся, как бы тот чего не открыл насчет его самого? Господи помилуй! Но убить-то мог любой… А то убийство было очень страшное?

– Да, очень. Я даже рассказать тебе не могу.

– Вот еще, – жизнерадостно ответила Грейси. – Оно не может быть страшнее, чем те, о которых я уже слыхала.

– Может быть, – печально согласилась Шарлотта. – Но я говорю об убийстве на Фэрриерс-лейн.

– Нет, я о нем и не слыхивала, – Грейси была явно разочарована.

– Ты и не могла, – заметила Шарлотта, – оно случилось пять лет назад. Тебе было только двенадцать.

– Значит, я и читать еще не умела, – согласилась Грейси с чувством превосходства себя нынешней над собой тогдашней.

Умение читать было большим ее достижением, которое сразу ставило девушку над ровесниками и прежними знакомыми. Шарлотта потратила на ее обучение немало времени, вместо того чтобы заниматься вместе со своей служанкой домашними делами, но была вознаграждена сторицей – даже несмотря на то, что Грейси тратила большую часть свободного времени на чтение грошовых брошюрок о всяких ужасах и тайнах.

– Так, значит, хозяин собирается раскрыть, как все было? – прервала Грейси размышления Шарлотты. – С актрисами и судьями? Мистер Томас становится такой важной птицей, правда?

– Да, – кивнула, улыбаясь, Шарлотта.

Грейси очень гордилась своим хозяином, у нее лицо просто светилось от радости при одном упоминании о нем. Шарлотте не раз приходилось слышать, как она хвастается перед торговцами, рассказывая, у кого теперь служит и какой это важный дом, так что пусть ведут себя прилично и предлагают только самый лучший товар.

Грейси начала вытирать нижние полки буфета, переставляя с места на место блюда и кастрюли, время от времени останавливаясь, чтобы поддернуть юбку повыше. Она была такая маленькая, что все юбки были ей великоваты, и эту тоже не удавалось подвернуть достаточно высоко. Между тем Шарлотта разложила изюмную начинку на противне и поставила его в теплую духовку, достаточно увлажненную, чтобы температура некоторое время не поднималась выше нужной.

– Это вполне может быть его жена, – сказала Шарлотта, опять заговаривая об убийстве Стаффорда. – Или ее любовник. – Она пошла в кладовку и достала масло, чтобы растворить в нем соль, затем завернула его в тонкую тряпочку и отжала сыворотку.

Грейси с минуту колебалась, решая, что именно имеет в виду хозяйка – давнишнее убийство на Фэрриерс-лейн или недавнюю смерть в театре. Но она была разочарована и сказала свое «о» с таким видом, словно подобное объяснение ее не устраивало – мол, очень уж все просто и обыденно и, конечно, недостойно мастерства хозяина. Такое объяснение не оставляло места для бурных событий; значит, не было ничего такого, для чего потребовалась бы ее собственная помощь. Она проглотила слюну.

– Мне кажется, мэм, что вы вроде как беспокоитесь немного. Наверное, я что-нибудь не так сказала?

Шарлотта почувствовала легкое угрызение совести. Да, она беспокоилась, и довольно сильно, опасаясь, что ко всему случившемуся как-то причастен Джошуа Филдинг и тогда Кэролайн будет расстраиваться.

– Мне не хочется, чтобы этот актер был виноват, – объяснила она Грейси, – потому что он очень нравится моей матери, и когда она с ним познакомилась…

Тут Шарлотта осеклась. Как объяснить горничной, что мать влюбилась в актера, который по крайней мере на тринадцать-четырнадцать лет ее младше? Разумеется, мимолетное чувство скоро пройдет, но могут возникнуть неприятности.

– О, я понимаю, – весело ответила Грейси. Ей приходилось слышать, как джентльмены относятся к Лили Джерси и другим королевам мюзик-холла. – Наверное, она тоже ходила бы к актерам за сцену, если бы родилась мужчиной.

После чего Грейси начала просеивать муку. Приготовление апельсиновой цедры и орехов она предоставила Шарлотте. Рутинная процедура лишь способствовала их размышлениям.

– Не думаю, что виновата жена судьи, – тихо заметила Шарлотта.

– А вы, мэм, что собираетесь делать со всем этим? – спросила Грейси, даже в мыслях не допуская, что хозяйка останется в стороне от таких захватывающих событий.

Несколько минут Шарлотта лихорадочно обдумывала те отрывочные сведения, которые получила в театре, пытаясь как-то соединить их в одно целое, а вдобавок то немногое, что рассказал ей муж. Почему она думает, что это не Джунипер? Насколько она вправе так думать в данном случае? И… она ведь и прежде ошибалась, и даже не один раз.

Грейси тем временем просеивала муку по второму разу.

– Полагаю, что сначала нужно прояснить загадку Фэрриерс-лейн, – сказала наконец Шарлотта; вышло это у нее очень торжественно.

Грейси была совершенно уверена, что ее хозяйке это под силу; ее преданность и вера в Шарлотту были безграничны.

– Хорошая мысль, – одобрила она. – А что же все-таки случилось на Фэрриерс-лейн?

Шарлотта опять быстро перебрала в памяти все факты и, быть может не совсем точно, сформулировала так:

– Молодой джентльмен был женат и ухаживал за актрисой Тамар Маколи. После спектакля кто-то выследил его на Фэрриерс-лейн, убил и прибил к двери конюшни гвоздями, словно распял. Говорили, что убийца – брат актрисы, так как он боялся, что молодой человек обманывает сестру. Брата повесили, но мисс Маколи считает, что он был невиновен.

Грейси настолько поразила эта страшная история, что она и думать забыла о своей кухонной программе и механически стала просеивать муку по третьему разу, уставясь на Шарлотту широко раскрытыми глазами.

– А на кого она подумала? Кто это сделал?

– Вот этого я как раз и не знаю, – призналась Шарлотта и сама удивилась, почему раньше ее не заинтересовал этот вопрос. – Не знаю даже, спрашивали сестру об этом или нет.

– Может, она думала на этого, как его зовут…

– На Джошуа Филдинга? Нет, нет. Они большие друзья.

– Тогда бьюсь об заклад, что это не он, – твердо ответила Грейси. – Надо нам заставить судейских, чтобы его признали невиновным.

При слове «нам» Шарлотта улыбнулась про себя, но никак не выразила вслух свое мнение на этот счет.

– Хорошая идея. Я подумаю, с чего начать.

– Да, жалко, что миссис Рэдли не сможет нам помочь на этот раз, – заметила Грейси задумчиво. – Как слышно, она уехала в деревню.

Все было именно так. Эмили, сестра Шарлотты и ее обычная спутница и помощница в подобных делах, донашивала своего второго ребенка и вместе с мужем Джеком уехала отдохнуть на запад страны, подальше от шумной лондонской жизни. Шарлотта регулярно получала от нее весточки, но сама писала редко. У Эмили было сейчас так много свободного времени до наступления родов, что она не знала, как убить его. Она обладала весьма значительным состоянием, унаследованным ею после смерти первого мужа; у Шарлотты же, напротив, было очень много домашней работы и забот с двумя детьми, чтобы оставаться праздной. Конечно, ей постоянно помогала Грейси, а также приходящая (три раза в неделю) женщина, выполнявшая всю тяжелую работу по дому; кроме того, постельное белье отдавалось в стирку. Но у Эмили в штате прислуги было почти двадцать человек, которые обслуживали весь дом и сад.

– Да ладно, – опять жизнерадостно сказала Грейси, – понятно, что она сейчас не в силах помогать вам. Но вот если ваша мамаша поможет… Раз у нее здесь сильный интерес, она, наверное, захочет поучаствовать?

– Не думаю. И знаешь, она не одобряет нашего вмешательства.

– Но если он ей нравится? – удивилась Грейси.

– Ты не можешь передать мне начинку и открыть задвижку в духовке? – сменила тему Шарлотта, начав наконец смешивать ингредиенты в большой желтой обливной миске.

Грейси подчинилась, презрев рукавичку и, как всегда, обойдясь подолом фартука.

С четверть часа они усердно трудились, после чего пирог оказался на противне и его поставили в печь. Грейси водрузила на огонь чайник, и они уже были готовы заварить чай, когда кто-то позвонил в дверь.

– Если это опять звонит тот парень, помощник зеленщика, – сварливо заметила Грейси, – я ему выдам как следует, год будет помнить! – С этими словами она потуже завязала фартук, пригладила волосы и засеменила по коридору, чтобы открыть дверь.

Не прошло и минуты, как она возвратилась.

– Это ваша мамаша. Я хочу сказать, миссис Эллисон.

И действительно, почти по пятам за ней следовала Кэролайн в развевающемся зеленом жакете с меховой опушкой на рукавах, прекрасно сшитой юбке со складками и великолепной шляпе, сдвинутой на левую бровь и обильно украшенной перьями. Щеки у нее горели, в глазах застыло беспокойство. Она, по-видимому, не обратила внимания на старенькое синее домашнее платье Шарлотты с засученными рукавами и белый передник. Она не обратила также внимания на то, что ее привели в кухню, где в раковине было полно немытой посуды, и даже на вкусный запах, исходящий из духовки.

– Мама, – приветствовала ее Шарлотта радостно и удивленно, – ты замечательно выглядишь! Как ты? Что привело тебя сюда в этот час?

– О! – Кэролайн взмахнула затянутой в перчатку рукой. – Ах да… – Ее лицо выразило крайнюю степень волнения, она больше не пыталась проявить формальную вежливость. – Я хотела узнать… – И снова запнулась.

Грейси без напоминания стала расставлять чашки.

Шарлотта выжидала. Она знала, что раз мать теряется в словах, значит, то, что она хочет сказать, не имеет отношения к Эмили. Если бы в их семье случилась болезнь или еще какая-нибудь неприятность, она бы, конечно, волновалась, но красноречия не потеряла бы.

– Ты пришла в себя после той трагедии в театре? – снова начала Кэролайн. На этот раз она взглянула прямо в глаза дочери, но как-то рассеянно. Казалось, мать смотрит куда-то вдаль и сквозь нее.

– Да, спасибо, – ответила Шарлотта, – а ты?

– Ну разумеется! Я хочу сказать… все это, конечно, было очень печально.

Кэролайн наконец села на деревянный стул, придвинутый к столу. Грейси поставила дымящийся чайник и две чашки на поднос и принесла его вместе с молоком и сахаром.

– Извините, мэм, – сказала она очень тактично, – но если позволите, я пойду переменю постельное белье.

– Да, конечно, – благодарно согласилась Шарлотта. – Очень хорошая мысль.

Как только служанка вышла, Кэролайн снова нахмурилась и сдвинула брови, с волнением наблюдая, как Шарлотта разливает чай.

– А Томас уже узнал, – начала она вкрадчиво, – действительно ли того беднягу убили?

– Да, – ответила Шарлотта, начиная наконец понимать, что так беспокоит мать. – Боюсь, его действительно убили. Отравили опиумной настойкой, которую подлили во фляжку с виски, как и предполагал судья Ливси. Жаль, что это все так беспокоит тебя, мама, даже косвенно. Но в театре было много порядочных и уважаемых людей. Незачем бояться, что кто-то плохо о тебе подумает.

– О, я не боюсь, – очень удивленно возразила Кэролайн. – Я была бы… – Она отпустила глаза и слегка порозовела. – Я бы очень беспокоилась, если бы мистер Филдинг или мисс Маколи попали в число подозреваемых. Как ты думаешь, Томас подозревает кого-нибудь из них?

Шарлотта не знала, что ответить. Разумеется, это не только возможно, но даже вполне вероятно, что Питт может заподозрить кого-то из них, и наверняка это будет Джошуа Филдинг, а именно его Кэролайн и имела в виду. Шарлотта вспомнила худощавое, насмешливое, обаятельное лицо Филдинга и задумалась над тем, какие чувства он может скрывать. А то, что Филдинг может это делать, причем весьма искусно, она не сомневалась – недаром он актер. Что может таиться за его словами и воспоминаниями о Годмене или за тем фактом, что судья Стаффорд в день своей смерти приходил к нему?

Кэролайн пристально смотрела на дочь, очень внимательно и взволнованно. У нее даже лицо потемнело от сильного беспокойства.

В памяти Шарлотты вдруг ожили болезненные воспоминания. Сколько мечтаний выткало ее воображение в юности, в которые она, как в мантию, облекла своего кузена Доминика! Так легко было представить это красивое лицо, озаренное страстью, чувством и созвучными сердцу самой Шарлотты мечтаниями, наделить человека теми качествами, которыми он никогда не обладал и не хотел обладать, – и, думая так, не знать, не замечать, не понимать, каков этот человек на самом деле.

Не то ли самое происходит сейчас с Кэролайн и она видит в воображаемом свете своих фантазий актера, выражающего мысли и чувства других людей с таким искусством, что уже не способна провести разграничительную черту между миром воображения и реальностью?

– Да. Боюсь, Томасу придется его подозревать, – вслух сказала Шарлотта. – Отравить судью мог только человек, с кем он встречался в тот день и который имел возможность подлить яд во фляжку. А если мистер Стаффорд действительно начал заново расследовать то старое дело, тогда возникает очень убедительная причина для кого-то, чтобы убрать его с дороги. Разве Томас может игнорировать такую версию?

– Не верю, что Джошуа мог это сделать! – сказала Кэролайн едва слышно, но яростным шепотом, полным отчаянной убежденности. – Всему этому должно быть другое объяснение. – Она быстро подняла глаза, в которых не осталось и следа неуверенности и смущения. – Что мы можем сделать, чем помочь? Как опровергнуть подозрение? Есть ли у нас повод подозревать кого-то еще?

Шарлотта поразилась. Разве Кэролайн не понимает, что говорит сейчас как человек, причастный к событию? Или это просто такая фигура речи?

– У нас? – Шарлотта невольно улыбнулась.

Мать закусила губу.

– Ну… я имела в виду тебя, наверное. Я ведь понятия не имею, как ведут расследование…

Шарлотта никак не могла понять, хочет ли мать найти повод, чтобы уклониться от участия во всем этом деле, или же, напротив, желает быть полезной. Кэролайн выглядела одновременно и удрученной, и решительной. В ней чувствовалась гремучая смесь кипучей энергии, страха и вдохновения.

– А ты знаешь кого-нибудь из этих людей? – настойчиво выспрашивала она.

– Нет, – быстро ответила Шарлотта, – никого. Это Эмили всех знает. Но, наверное, мы тоже можем познакомиться с ними.

– Что-то надо делать, – страстно сказала Кэролайн. – Если когда-то повесили не того человека и это так и оставили, то вполне вероятно, что полиция может снова ошибиться… О! Извини, пожалуйста! Я не Томаса имею в виду. На этот раз, конечно, все должно быть иначе, если уж он ведет это дело. Но…

Шарлотта широко улыбнулась и подняла чашку с быстро остывающим чаем.

– Все верно, мама. И тебе лучше ничего больше не говорить; ты только изведешь себя напрасными волнениями. Томас тоже может ошибаться, причем обычно первым признаёт свои промахи, – она отпила глоток чая, – но я первая буду защищать его до последнего вздоха, если кто-нибудь другой усомнится в правильности его действий. Однако я действительно почти ничего не знаю об этом деле – лишь то, что известно тебе самой. Ясно лишь одно: оно такое, что страшнее не бывает. Ты помнишь те события? Они случились пять лет назад.

– Конечно, нет. Тогда еще был жив твой отец, поэтому я не читала газет.

– О! А также, полагаю, не знала никого из Блейнов или их знакомых и, уж конечно, при жизни папы не водила знакомства с артистами.

Кэролайн сильно покраснела и принялась пить чай маленькими глотками.

– Полагаю, что никого из них не знала и тетя Веспасия, – заметила Шарлотта, стараясь не улыбнуться. – По крайней мере, тогда. Я имею в виду актеров.

Кэролайн удивленно взметнула брови. До нее абсолютно не дошел юмор ситуации.

– Неужели ты думаешь, что леди Камминг-Гульд захотела бы с ними знаться? Нет, это просто невероятно. Она слишком хорошо для этого воспитана.

– Знаю, – согласилась Шарлотта, с трудом сохраняя серьезное выражение лица, – во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы не заботиться о том, что подумают другие. Если бы она захотела познакомиться с кем-то из артистов, она бы обязательно это сделала – возможно, тайком. Но что нам в этом? Теперь ей уже за восемьдесят, и те артисты, которых она могла знать, нам без надобности. Да они все, наверное, уже умерли. Однако она, возможно, знает кого-то, кто был знаком с Кингсли Блейном или что-то знал о нем. Может быть, мне расспросить ее?

– О, ты в самом деле это сделаешь? – поспешно отозвалась Кэролайн. – Конечно, расспроси.

Перспектива была весьма заманчивой. Шарлотта уже довольно давно не виделась с тетушкой Веспасией. Вообще-то, леди Каминг-Гульд приходилась теткой не ей и даже не Эмили, а ее покойному мужу, но обе – и Шарлотта, и Эмили – любили старую леди больше всех своих родственников, исключая, конечно, собственную семью, и гораздо больше, чем ближайшие родственники самой Веспасии.

– Да, – решительно согласилась Шарлотта, – это отличная мысль, и я все так устрою, чтобы отправиться к ней завтра же.

– Да? Ты думаешь, это может ждать? – Вид у Кэролайн был удрученный. – Не лучше ли отправиться сегодня? Расследование потребует много времени; не лучше ли начать как можно скорее?

Шарлотта посмотрела на свое домашнее платье, потом на духовку.

– Грейси сама может вынуть кекс, – быстро заметила мать, наконец проявляя хоть какое-то внимание к чудесному аромату, становившемуся все ощутимее, – и встретить детей, когда те вернутся из школы. А ты можешь ехать. Или я подожду их, если тебе так будет спокойнее. Возьми мой экипаж, он стоит у ворот… Нет, это просто замечательная мысль. А теперь иди наверх и надень что-нибудь подходящее для выезда. Иди же!