 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Чапек Карел :: Нортон Андрэ :: Саймак Клиффорд Дональд :: БСЭ :: Говард Роберт Ирвин :: Уэллс Герберт Джордж :: Уилсон Жаклин :: Твен Марк Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Притчи :: Наследники Виннету :: Рыцарь Золотого Сокола :: Справочник по реестру Windows XP :: Самый яркий свет :: Влюбленный опекун :: Воспевая бурю :: Система здоровья Норбекова и Сам Чон До. Полный курс |
Князь грязиModernLib.Net / Ужасы и мистика / Прокофьева Елена / Князь грязи - Чтение (стр. 7)
Он не играл и не кокетничал — дело было слишком серьезное — он просто ждал, пока Марик зайдет жертве сзади, и он приближался к ней. Медленно, шаг за шагом, а она медленно отступала. Я видел, как румянец отхлынул от щек девушки, как ужас сверкнул в ее глазах. — Пустите… пожалуйста! — пробормотала она, прижимая ручки к груди, — Пожалуйста… Она хотела кинуться назад, но Марик уже был за самой спиной у нее, и она ударилась о него, как о скалу. Тут у нее, наконец, нашлись силы кричать. Один короткий вскрик — и грязная лапища Марика закрыла ей рот. — Быстро! — услышал я жесткий голос Кривого, — Тащите ее! Откуда-то издалека я услышал — хрусть… хрусть… хрусть… Идет кто-то третий — кто-то третий совсем некстати. Кривой услышал шаги на мгновение раньше, чем я. Марик и Слон услышали их еще на мгновение позже. Жертва вырывалась. Молча и отчаянно. Я видел ее дикие, вылезшие из орбит глаза. Слышала ли она шаги, надеялась ли на помощь? Меня эти приближающиеся шаги вернули в реальный мир. Первым моим движением был прыжок в сторону лаза, ведущего под землю, но я тут же остановился и вернулся на тропинку, где Марик и Слон скручивали жертву. Скручивали в прямом смысле этого слова — обрывком провода, который они захватили с собой именно с этой целью. Нельзя чтобы жертва брыкалась, когда ее будут тащить по тоннелям — еще вырвется и убежит, ищи ее потом. Жертва извивалась, как змея, она ухитрилась укусить Марика за руку, тот разозлился и ударил ее в солнечное сплетение так, что на какое-то время она перестала двигаться. Как раз в этот самый момент третий любитель ночных прогулок по лесу съехал к нам в овраг. Это был пожилой мужчина лет шестидесяти, который оказался очень бодрым и быстро соображающим. Быстро — не значит хорошо. Вместо того, чтобы улепетывать, он кинулся на Марика со Слоном, желая, вероятно, отбить нашу жертву. Я уж подумал было, что он собирается их бить, но старик всего лишь выхватил газовый баллончик. Марик получил в рожу струйку газа и с воем рухнул на снег. Рухнул, дернулся и вырубился. Слон, наверное, не совсем понял, что произошло. Увидев в лице старика опасность, он кинулся на него, вышиб из руки газовый баллончик и стал избивать его методично, по всем правилам, как учат в армии. Девушка, оставленная на снегу, начала потихоньку уползать. Она медленно приходила в себя, но даже в бессознательном состоянии, она уже уползала. Ей связали руки, а ноги еще не успели и, повалявшись какое-то время в снегу, она умудрилась подняться. Слон бил старика, Марик лежал в отключке, Кривой, увидев, что жертва пытается ускользнуть, вылетел из своего укрытия и кинулся за ней. За те пару минут, что прошли со времени нападения на нее, жертва, похоже, вышла из состояния первого шока. Наконец включился ее инстинкт самосохранения, и она стала похожа на дикую кошку, а не на пухлую беленькую девушку, перепуганную насмерть. Когда Кривой появился у нее на пути, она со всего маху врезала ему между ног. Кривой свалился с каким-то странным скрипом. Бедняга, я представил себе, с какой скоростью жесткий кожаный сапог ударил его в промежность и мне самому стало плохо. Девчонке следовало бы бежать прямо — перепрыгивать через Кривого, который был теперь безопасен, как младенец, и бежать, но она повернула обратно. На тропинку. Туда, где стоял я. Она меня не боялась. чего ей меня бояться, когда я ниже ее на целую голову? И потом я перегораживал ей дорогу к дому. К ДОМУ! К СПАСЕНИЮ! Она бежала на меня, я не двигался с места. Я видел, как Слон оторвался от старика, осознав, наконец, что жертва удирает, и кинулся за ней. Догнал бы он ее или нет, я не знаю, наверное, у жертвы было пятьдесят процентов шанса убежать от него, но я стоял на дороге, и я подставил ей подножку. Просто потому, что она бежала, просто потому, что она бежала мимо меня, просто потому, что я знал, что не должен дать ей убежать… Она упала. Лицом в снег. И тут же сверху на нее навалился Слон. Жертва уже не сопротивлялась так отчаянно, и Слон скрутил ее достаточно легко даже без помощи Марика. Приковылял Кривой. Он посмотрел на нее — всю перекрученную проводом и слабо шевелящуюся, и кинул Слону: — Старика убей, он видел нас, и дружка своего подбери. Девицу мы с Мелким потащим. Старик был без сознания, наверное, он и не почувствовал, когда острая сталь пронзила его сердце. — Здорово мы наследили, — пробормотал Кривой, глядя как алое пятно разливается по снегу, прожигая его до самой земли, — Нельзя возвращаться тем же путем, откуда пришли. Собаки наш след найдут. — А че делать? — спросил Слон, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Лес был мертв. Следующий, четвертый любитель ночных прогулок не шел… Пока не шел. — Снимать штаны и бегать, — сказал Кривой, — быстро бери старика и тащи отсюда подальше. Чтобы видно не было, снегом закидай, ветками прикрой. шевелись!.. Мелкий! Я стоял, как столб, и смотрел на них на всех, как истукан, соображая очень медленно. — Мелкий!!! Я получил хорошую пощечину и моментально пришел в себя. — Иди, закидай кровь свежим снегом. И чтоб следа от нее не осталось! Я отправился выполнять поручение. Брал снег в ладони, кидал в дымящуюся проталину и утрамбовывал. Я бы, наверное, проделывал это до самого утра, размеренно и методично, если бы не услышал приказ Кривого: — Хватит! Кривой схватил меня за рукав и потащил за собой. Куда-то в лес. В тихое и темное место, где уже сидел Слон, валялся тихо постанывающий Марик и неподвижно лежала жертва. Лежала и смотрела на нас — то на одного, то на другого. Кричать она не могла, рот ей заклеили пластырем. Кривой пихнул меня в снег и сам сел рядом. — Следы у лаза уничтожил? — спросил он у Слона. — Да вроде бы. — Закроют метро — пойдем через тоннели. Я спросил у Кривого, сколько времени, и услышал, что четверть одиннадцатого. Странно, с того момента, как жертва съехала к нам в овраг прошло всего лишь двадцать минут. Жертва съехала в овраг… Перед моими глазами, как наяву, предстала та сцена. Она — вся беленькая, катился по скользкой дорожке, щеки горят румянцем, глаза блестят, подхватывает шапку, норовящую упасть с головы… Наверное, она потеряла шапку, когда боролась… Я повернулся и кинул на нее быстрый взгляд — так, чтобы с глазами ее не встретиться — нет, в шапке, правда шапка надвинута ей на самый лоб. Добрый Слон, наверное, подобрал и нахлобучил как попало. Я почувствовал себя безмерно усталым, каким никогда не был, даже после далеких вылазок, когда, случалось, целыми сутками отдохнуть было некогда. Я устал до полного отупения, я даже не мог закрыть глаза, смотрел в одну точку, на черный ствол дерева прямо перед собой. Слон закурил, и Кривой не мешал ему. Марик, вроде бы, начал приходить в себя, он заворочался и забормотал что-то нечленораздельное. В моих отмороженных мозгах робко бродила одинокая призрачная мысль, которую я гнал от себя, зная точно, что она мне не понравится. Этой женщине не дал убежать я… Я буду гнать от себя эту мысль всегда, с переменным успехом. В зависимости от обстоятельств она будет тревожить меня сильнее или слабее, но навсегда она не уйдет никогда. Марик приходил в себя долго и мучительно. Не знаю, почувствовала ли душа убиенного старика, которая явно витала где-то здесь над нами, хоть какое-то удовлетворение, но Марику было очень плохо. Мы сидели долго, совсем закоченели, прыгали, грелись, растирали жертве конечности, чтобы не случилось с ней чего раньше времени. Наконец, Кривой дал команду собираться, и мы пошли, по той же самой тропинке, где шла наша жертва, в сторону метро. Место преступления теперь уже таковым не выглядело обыкновенный притоптанный снег. Точно так же все было, когда мы сидели в засаде. Я теперь преступник. Почему-то, когда мы шли выслеживать жертву, я не думал об этом, как будто забыл, что в верхнем мире то, что мы делаем — преступление, и посерьезнее, чем воровство батона из хлебной палатки или телефонного аппарата из какой-нибудь конторы. Все это я вообще никогда преступлением не считал. Интересно, если нас поймают, сколько мне дадут?.. Я — несовершеннолетний, так что — есть надежда, что суд отнесется ко мне милосердно… Тем более, что смертную казнь и вовсе отменить собираются! К счастью для меня, для Слона, для Марика, для Кривого… К несчастью для того старичка с баллончиком и для нее… Для Катюши Алексеевой… Кривой и Слон тащили жертву. Марик плелся сзади. Помощи от него теперь ожидать было трудно, уже хорошо, что его самого тащить не пришлось. Меня послали вперед, чтобы знак дал, если кого увижу. Я никого не увидел. Ни в парке, ни возле метро. Кривой сам открывал крышки колодцев, проверял, куда можно спуститься, а куда лучше не стоит. Наконец, он нашел один подходящий, в который мы и полезли. Колодец был не на самом виду, конечно, но и не так хорошо спрятан, как хотелось бы. оставалось полагаться только на удачу, что нас не заметят. Лезть в колодец с жертвой было настолько утомительным занятием, что все мы даже вспотели. Осознав, куда ее тащут, девушка вдруг стала отчаянно сопротивляться, насколько позволяли путы, конечно, но все-таки затолкать ее в отверстие люка и не уронить при этом было не так-то легко. Наверное, горьким опытом были научены Слон и Марик, когда брали с собой провод — не будь жертва связана хорошо, мы бы возились с ней в два раза дольше. И все равно пришлось бы обездвиживать ее каким-нибудь образом. Страх человека перед канализационным люком, оказывается, способен заставить его творить чудеса ловкости и изворотливости. Мы же, когда ступили на дно колодца, и пошли вслед за телефонными кабелями, как выяснилось, здесь проходящими, почувствовали огромное облегчение. Мы были дома. Мы были дома, пусть еще полночи нам пришлось разыскивать путь в наше подземное царство по бесконечным хитросплетением переходов. Пусть мы натыкались иногда на тупики, из которых не было выходов, и нам приходилось выбираться на поверхность. Мы дошли. А дойдя, свалились без сил на блохастые подстилки. Все, и Кривой вместе с нами. Мы видели, как проповедники, из числа самых приближенных к особе Великого Жреца, развязали и уволокли нашу жертву — она уже не то что сопротивляться, идти не могли — а потом, не знаю как кто, а я просто выключился. Как лампочка. В подземельях нет дня и нет ночи. Я не знаю, сколько я проспал, но, когда я проснулся, Кривого не было, Слон все еще дрых, а Марик стонал и последними словами проклинал убиенного старика. После пережитых приключений, я чувствовал себя в этом мире, действительно, как дома. До того я по настоящему не был одним из тех, кто живет здесь — я был еще вместе с Михалычем в нашем тупичке, а здесь я был новеньким. И я боялся. Теперь я не боюсь. Теперь я один из них. теперь я брат этим головорезам, нас связывает совместное преступление, а это крепкие узы. Со всей подземной империей меня теперь связывают крепкие узы. Мир людей для меня закрыт навсегда, даже мир канализаций мне чужой. Я стал гражданином подземной империи. Настоящим слугой Баал-Зеббула. Я понимаю теперь, зачем Кривой взял меня с собой. Я связан с ним теперь не только этим злополучным газоанализатором, но и совместным преступлением, как с Мариком и Слоном… Только его я никогда не смогу чувствовать братом, никогда не смогу по-настоящему доверять ему. Потому, что он втянул меня во все это, потому что он всегда будет просто использовать меня так, как ему вздумается. А раз уж я дома, то должен разузнать, что и как здесь расположено. Я должен разобраться в путанице переходов, тем более, что заблудиться здесь в принципе невозможно, особенно тому, кто, как я, умеет ориентироваться в канализации. Здесь еще и от ламп светло плюс ко всему, их не выключают вроде бы никогда. Итак, я отправляюсь на разведку. Представьте себе огромный дворец со множеством комнат. Смежных и раздельных и множество коридоров между ними. Дворец, правда, был не королевский, а бомжовый, но схема, по какой он был устроен, была примерно такой же. Я только начал разбираться в ней, как меня отловил какой-то тип, который едва не убил меня, но все же не убил, когда услышал имя Кривого. И то он соображал какое-то время, какого Кривого я имею в виду, а когда понял, то очень развеселился. « Его зовут здесь Аластор, — сообщил он мне и добавил мрачно, — С некоторых пор… Так что называй его этим именем, и не шляйся здесь один!» Вот так! Здесь даже побродить нельзя! Но я, по крайней мере, выяснил имя Кривого. Аластор… Что бы это значило? Итак, мне пришлось возвращаться назад, чтобы провести остаток дня со Слоном за игрой в карты. Какая-то маленькая черненькая девчонка несколько раз приносила нам еде и пиво в банках, ее лицо всегда было неподвижным, как маска, и глаза ничего не выражали. " Кто она? — спросил я Слона, когда девчонка принесла еду во второй раз. Слон посмотрел на меня непонимающе. « Что значит — кто? Да никто!» «Ну, что она делает здесь?» «Еду таскает, — хмыкнул Слон, — А вообще по метро ходит, милостыню просит. Почти все местные бабы этим занимаются — ходят по метро с детьми.» " А детей где берут? Свои что ли?" « Ты че, дурак?» Да, наверное, я дурак. « А кто такой Аластор? — решил я перейти на другую тему.» « Слушай, Мелкий, заткнись, а! Достал ты своими вопросами!» Да, определенно : или Слон начисто лишен такого вредного качества как любопытство или просто боится рассказывать мне что-то. А почему боится? Я же свой. Наверное, Слон придерживается мудрого правила — меньше знаешь, будешь дольше жить. Я долго жить не буду, это уж точно. Я больше не стал расспрашивать Слона. Ни о чем. Хотя вопросов на языке вертелось множество, у меня к концу дня даже голова разболелась от их количества. Удивительно молчаливое существо этот Слон, все то время, что мы резались в карты, он пару раз выругался матом — и все! Кривой… ах, извините, Аластор, пришел за мной вечером и перевел на новое место жительства. Насколько я успел понять систему расположения империи, он вел меня к центру, и, чем дальше мы продвигались, тем больше вокруг становилось людей. В основном это были женщины и дети, поэтому гам вокруг стоял просто невообразимый. Именно тогда, когда мы шли, я впервые назвал Кривого Аластором. — Куда мы идем, Аластор? Он обернулся и молча смотрел на меня несколько мгновений, потом ответил: — Мне сейчас некогда заниматься тобой. Я отведу тебя к Рыбке… эти оставшиеся две недели она будет заниматься твоим воспитанием. — К какой еще Рыбке? — спросил я мрачно. — К золотой. К исполнительнице наших желаний. Отстань, Мелкий, сам увидишь ее. Это девчонка твоего примерно возраста. Я чуть не плюнул с досады… Ненавижу девчонок! Глава 7 НАСТЯ Когда Ольга впервые рассказала мне о подземном мире, о людях и законах подземного мира, о зале, о яме, о Баал-Зеббуле, о жетвоприношениях, о Сабнэке и его женах — когда она рассказала мне все это, обычными для нее короткими и словно бы незаконченными фразами, глядя перед собой отрешенным взглядом, когда она рассказала мне все это в первый раз, я испугалась. Потому что я в это поверила! Да, это звучало, как популярная фантастика, нечто среднее между «Крышами» Фаулера ( только наоборот ) и «Оно» Стивена Кинга… Но Ольга не читала фантастики, она представления не имела ни о фантастике вообще, ни о Кинге и Фаулере в частности, она не смотрела телевизор, не ходила в кино, она была «дитя подземелий» — из тех детей, которых называют «городские Маугли». Так откуда же она могла это все взять? Выдумка, фантазия тоже должна базироваться на чем-то… На каких-то сведениях — полученных, переосмысленных и трансформировавшихся в нечто новое. А выдумка такого рода — на неком интересе к таинственному, запредельному. Но у Ольги не было интереса к таинственному! У нее вообще ни к чему интереса не было… Ни к чему, кроме пищи. Ольге десять лет, а читать она не умеет. И не интересуется книгами совершенно… Впрочем, она вообще ничем не интересуется — ни телевизором, ни мультиками ( у меня коллекция Диснеевских мультфильмов ), ни компьютерными играми, ни игрушками, ни… Ничем вообще! Ей интересны только явления мира вещного — одежда, мыло, полотенца, мебель, посуда. Ну и, конечно, еда! Еда это та главная радость в ее жизни, это тот процесс бесконечного открытия все новых и новых горизонтов, благодаря которому и происходит развитие личности. …Получается, Ольгина личность развивалась только в одном направлении — в пищевом?! Тогда откуда взялся Баал-Зеббул? Именно «Баал-Зеббул», а не более привычное звучание того же имени — «Вельзевул»?! Откуда взялся Сабнэк? Ну, допустим, развратил ее какой-то подонок, насиловал на протяжении нескольких лет, потом она ему надоела… Допустим, он интересуется именно маленькими девочками и постоянно получает все новых и новых… Но откуда — «жены Сабнэка» — в этом есть что-то языческое?! Почему такое странное имя — «Сабнэк»? Остальные, о ком она вспоминала, носили обычные имена или клички с вполне обыденным звучанием — «Тришка Косой», «Валька Хорек», «Жучка», «Машка Жучок», «Дед Корбя», «Батька Мирон» — это все понятно, люди городского дна фамилий не имеют… Но эти имена и клички имеют обычное звучание! А — «Сабнэк»? Уж очень не по-русски! Мне и так нехорошо делалось от откровений Ольги, но, когда я сподобилась посидеть в библиотеке и, покопавшись в литературе по демонологии, выяснила кто такой Сабнэк, мне стало еще хуже! «Сабнэк» или «Сабнак» — имя демона, относящегося к группе демонов «узкой специальности», если можно так сказать о них: то есть — демонов, дурно воздействовавших не на человечество в целом, а на отдельные человеческие особи, выделяя людей из толпы и вручая им свои чудовищные дары — алчность, безумие, слепоту, глухоту, жажду убийства, склонность к гомосексуализму… Сабнэк «специализировался» на разложении мертвых тел. Тление было его стихией, а сам он — нечто вроде «служки» или «адъютанта» при Великом Герцоге Ада Вельзевуле ( он же — Баал-Зебуб, Баал-Зеббул и Повелитель Мух)! …Просто замечательно! Двадцатый век на исходе, а я прелестная особа с высшим педагогическим образованием изучаю откровения средневековых мистиков, «узко специализирующихся» на демонологии, на изучении врагов рода человеческого. И ведь я во все это не верю! И чем больше читаю, чем больше узнаю, тем меньше возможность моего последующего уверования в Баал-Зеббула… Ведь это все — чушь несусветная, бредятина, мракобесие! Но все же — не могла она этого выдумать! Тогда — откуда? И эта жуткая ее убежденность в истинности того, что она говорила! И мухи… Мухи, плотной тучей висевшие под потолком камеры, в которой неизвестно кем и неизвестно как была убита женщина, побиравшаяся с Ольгой и другими детьми… Другие дети… Отправлены в приемник-распределитель. Ничего ценного сообщить не смогли. «Все они — дегенераты какие-то!» — так сказал Андрею следователь. Мухи… Мухи, атаковавшие нашу квартиру после появления у нас Ольги! Я еще думала тогда — откуда же такое количество мух?! …Нет, нет, не верю! Все это — глупость, бред, выдумка. Должно быть какое-то логическое объяснение всему… Это только такая чокнутая и бездарная писательница, как я, могла хоть на секунду усомниться и предположить, что… Баал-Зеббул. Повелитель Мух. Я решила посоветоваться с детским психологом. С тем самым «доктором из милиции», который освидетельствовал Ольгу в самом начале, дал много ценных советов и запугал нас относительно ее будущего. Несмотря на запугивания, доктор мне понравился: он производил впечатление человека опытного и неглупого. А сама я опытом в общении с детьми похвастаться не могла… И не с Андреем же мне об этом говорить! С Андреем вообще бесполезно говорить о высоких материях… Он — человек практичный, вроде моей матушки. Может, поэтому они друг другу так сильно нравятся?! В любом случае — он скажет, что я все это сама придумала или же неправильно истолковала слова Ольги. Ведь с ним-то Ольга на эту тему не говорит! Она с ним вообще не разговаривает… Доктор говорит — это потому, что Ольга мужчин боится. И советует Андрею чаще бывать вместе с нею и без меня, но — в людных местах, чтобы у девочки не возникало напряжение. Еще доктор говорит, что девочку надо уже сейчас готовить к нормальной жизни и даже к школе, что следует найти для нее учителя, который за год-два сможет дать ей программу хотя бы трех начальных классов. И Андрей одержим поисками учителя… И — мыслями о мести! Я, конечно, тоже не пацифистка, но все-таки, мне кажется, Андрей несколько перегибает палку: заявил мне тут, что наймет братву, чтобы вместе с ними прочесать всю московскую канализацию, все бомжовые места… И ведь наймет! И ведь прочешет! Одно утешает — он не знает точно, кого именно ему убивать! Ему сейчас всех подряд убивать хочется, но, понятно, этого он делать все-таки не будет… По крайней мере, я надеюсь, что он делать этого не будет! Нет, с Андреем бесполезно говорить о Баал-Зеббуле и Сабнэке. И я обратилась с этим вопросом к доктору. И доктор меня утешил… Он сказал, что все это, конечно же, не выдумка, выдумать Ольга не могла, у нее не развита фантазия, но — кто-то это ей рассказал, кто-то пичкал ее этими жутенькими сказочками на протяжении достаточно длительного времени, раз уж она так хорошо все запомнила. Может быть — для того, чтобы запугать и заставить девочку повиноваться… А может быть — это свои, местные легенды и мифы, как-то оправдывающие и облагораживающие гнусное существование тех людей, среди которых жила Ольга. Как и любая религия мира — оправдывает, облагораживает и вводит в статус заповеди именно то, что свойственно конкретной группе людей или конкретному народу: будь то кошрут, обрезание, полигамия, моногамия или Великий Пост по весне! Доктор был атеист… Но он посоветовал мне не разубеждать Ольгу, пока — не разубеждать, просто объяснить ей, что она — в безопасности, что она защищена от чего бы то ни было и от кого бы то ни было. Что теперь она — в семье, с папой и мамой, что теперь Баал-Зеббулу до нее не добраться. Я спросила, не следует ли мне сводить Ольгу в церковь. Доктор был против… Но что с него взять — он же атеист! Атеисты — люди дерзкие, но, по сути, трусы: они прячут голову в песок, как страусы, отказываясь признавать существование неведомого, существование чего-то такого, что не вписывается в каноны привычного вещного мира. А когда все-таки сталкиваются с неведомым лицом к лицу — пытаются наивно объяснить это с точки зрения примитивной материалистической науки… Или — опять же закрывают глаза! Нос к носу с неведомым — и продолжают утверждать, что ничего неведомого нет! Нет — только потому, что они этого не видят… Не видят — только потому, что из принципа закрыли глаза на неведомое! И я подумала, что все-таки свожу Ольгу в церковь. Когда-нибудь… И надо крестить ее, только решить, в православном или католическом храме. Но это уж решать отцу и деду. Не мне. От доктора я вернулась успокоенная и окрыленная. И ближайшие недели три мы жили очень спокойно… Но я так и не удосужилась сводить Ольгу в церковь. Потом я очень жалела об этом… Но тогда — тогда мне было просто некогда! я заботилась не о духовном, а о материальном ее существовании: об одежде, то есть мы полностью собрали гардероб для нее, о еде, потому что кормить ее приходилось диетически и по-особому обрабатывая все продукты, чтобы сохранить какие-то там необходимые ферменты, о воспитании, то есть — правильно есть, мыть руки, чистить зубы, застилать постель — к счастью, она легко воспринимала наше с Андреем поведение в доме, а может быть — просто вспоминала, ведь прожила же она шесть лет в нормальном доме, в нормальной семье! А еще — я продолжала купать ее каждое утро и каждый вечер. Мухи все-таки исчезли… И о Баал-зеббуле она больше не говорила… Но все равно: стоило мне вспомнить, в какой грязи она жила, в каком состоянии была, когда я нашла ее, как сразу мне хотелось затащить ее в ванную и долго-долго тереть мочалкой с каким-нибудь нежным душистым мылом. К счастью, она уже поняла, что мыло — вещь несъедобная! Когда эта женщина купала ее, Ольга закрывала глаза и уносилась воспоминаниями в глубокую черноту подземелья, где тоже было тепло и влажно… И, когда мочалка, полная мыльной пены, нежно скользила по ее телу — вдоль позвоночника, по ягодицам, по крохотным пуговкам сосков, между ног, по внутренней поверхности бедер — Ольга плавилась в истоме, вспоминая руки Сабнэка, касавшиеся ее… Пронзительная сладость тех мгновений… Наслаждение… Боль… Наслаждение болью… Эта женщина даже не ведает, даже предположить не может, она никогда, никогда не испытывала такого и не испытает вовек, ей не даст такого счастья этот мужчина, который сейчас рядом с ней, он на такое не способен, он прост и груб, Ольга не любит его, он противен Ольге, пусть даже он называет себя ее «отцом» — как он смеет? Сабнэк их отец! — нет, люди наверху живут просто и скучно, они не знают ни истинной сладости, ни истинных страданий, ни слияния сладости и страдания. Эта женщина — такая большая! — а кажется моложе ее, Ольги. Потому что эта женщина наивна… Как младенец… Большой младенец… Люди в верхнем мире навсегда остаются младенцами… Наверное, свет, постоянно бьющий в глаза, отвлекает их от размышлений, мешает правильно развиваться… Они так и стареют, так и умирают — младенцами… А люди нижнего мира взрослеют быстро. Особенно — избранные. Избранные Сабнэком… Она была среди избранных. Она была его женой! Пусть даже он ее отверг… Но он не может отнять у нее воспоминаний о своих руках, о голосе, о взгляде… Влажные прикосновения мочалки к телу, нежное скольжение мыла напоминали ей ласки Сабнэка. Он вылизывал ее, как кошка вылизывает своих новорожденных котят… Если бы эта женщина знала! Но она глупа… Как и все они… Она не поверила в Баал-Зеббула. И в Сабнэка не поверила… Ничего, еще поверит, когда сама предстанет перед ним, когда сама станет жертвой, когда Сабнэк пришлет своих слуг за своею супругой! Пусть даже Ольге это будет стоить жизни! Но она увидит его еще раз… А что такое — жизнь? И что смерть? Тьма… Тьма за сомкнутыми веками… Тьма подземного зала… Всюду тьма… Нежное скольжение по телу… Наслаждение… Боль… Наслаждение болью… Тьма. Глава 8 МЕМУАРЫ МЕЛКОГО Сказать, что я был удивлен, когда ее увидел, это значит не сказать ничего. Я был поражен, ошеломлен и восхищен. Она была красива, она была хорошо одета — по нашим меркам просто роскошно одета — и у нее были длинные золотые волосы… Вы понимаете — я потерял дар речи, когда ее увидел! Рыбка жила здесь. Именно в этой комнатке, я понял это сразу по обстановке. Здесь могла жить только она и никто другой, судите сами: кровать с постельным бельем, не особенно свежим, конечно, и не белоснежным, но все-таки!!! Я был до глубины души поражен этим постельным бельем — в этих каменных стенах оно казалось какой-то несуразицей. И еще у кровати стояла тумбочка, ободранная, с почти облупившейся полировкой, но на ней стоял шампунь и лежали зубная паста и щетка… Мое присутствие Рыбка игнорировала, она смотрела на Аластора выжидающе и напряженно. — Нет, — сказал он ей, — Ты не пойдешь. — Почему? — в голосе девчонки зазвучали стальные нотки, — Мне обещали! — Ты не пойдешь, — повторил Аластор, — И была бы ты умной девочкой — сама бы поняла, почему тебе нельзя идти. Тебя видели и тебя запомнили, слишком уж ты заметная, в милиции есть описание твоей внешности. Ты что, хочешь в колонию угодить для несовершеннолетних? — Чушь! — воскликнула Рыбка с чувством, — Да они забыли меня давно! Все это было сто лет назад! — Не спорь со мной! Будешь делать то, что я тебе скажу!.. Сейчас твоя обязанность ознакомить этого мальчишку с нашим образом жизни и с ее правилами… тебе самой не мешало бы вспомнить их. Рыбка молчала. Она не сказала больше ни слова, только смотрела в спину уходящего Аластора полными ярости глазами. Кривой опять ушел, и опять бросил меня без всяких объяснений! Я никогда не знаю, чего от него ждать! — Черт! — выругалась Рыбка. Вход в ее комнатку закрывался пологом, цветастой тканью, из которой цыганки обычно шьют себе юбки. Рыбка смотрела на этот слегка колышимый сквозняком полог полными слез глазами. В ее лице уже не было той жесткости, какая была, когда она говорила с Кривым — это было лицо обиженной девчонки. Мне так хотелось сделать что-нибудь, что хоть немного утешило бы ее! — Сволочь! — зло сказала Рыбка, — Ненавижу его! — Я тоже, — бездумно бросил я. Она повернулась ко мне, смахнула ладошкой слезы. — Это ты что ли Мелкий? Я ответил утвердительно. — Ты будешь жить рядом, за стенкой. Пойдем, притащим тебе что-нибудь, на чем спать будешь. В этот день Рыбка была в очень мрачном настроении, она почти не разговаривала со мной, а если и говорила что-то, то исключительно по делу — где мне спать, где мне есть, куда справлять нужду. И я к ней не приставал с расспросами, научен уже был горьким опытом, что не стоит лезть к тому, кто не расположен на них отвечать. Бесполезно. Я только удивился, что мне — ладно ей, но мне! — предоставили отдельное помещение. Я, как выяснилось, должен был проживать в пещерке рядом с ее, в гордом одиночестве. Рыбка только отмахнулась: — Здесь хватает места, где жить можно. Полно пустых пещер и маленьких, и больших. Та, в которой мы, тоже большая была, ее перегородили на несколько. Я тебя потом познакомлю с соседями… если захочешь, — она махнула рукой вдоль стены, — Там почти все пещерки заняты. Покидая меня, Рыбка предупредила, чтобы ни под каким видом я не ходил здесь в одиночестве, без нее. — Тебя здесь никто не знает, — сказала она. Она полагала, что я должен сознавать сам, что раз меня не знают, то будут относиться с подозрением и могут убить без лишних вопросов. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19 |
|||||||