- Нет, но любовнице идти к вдове как-то неэтично...
      - Во-первых, я не любовница, а потенциальная, но несостоявшаяся вторая жена. А во-вторых, смотря как себя вести. Я могу просто прийти к ней с соболезнованиями, а по её реакции сразу пойму, знает ли она про меня. А там уж сориентируюсь по ситуации.
      - Нет, Ал, ты пока воздержись, - сказала Тамара. - Пусть сначала девочки все разузнают, а то вдова может замкнуться и даже Олесе ничего больше не расскажет.
      - Ладно, - согласилась Алла. - Но на похороны непременно пойду, и никто мне этого не запретит. Имею святое право.
      - Ну, это совсем другое дело. На похороны может прийти любой желающий отдать долг покойному.
      - А вы смотрите, не будет ли вдова на меня коситься. Мне-то будет не до того, чтобы следить за её реакцией.
      - Полагаю, нам всем можно пойти на похороны, - внес предложение Матвей. - Никто нас не спросит, кто мы такие, и почему пришли. Судя по всему, Виктор общался со множеством разных людей, и мы, в крайнем случае, можем представиться его знакомыми.
      - Правильно, - одобрила Тамара. - И будем внимательно смотреть на всех присутствующих.
      - Так, девочки-мальчики, на сегодня, вроде бы, совещание в Филях закончено, план-кинжал выработан, - подвела итог верная боевая подруга. Пора по коням.
      "Самаритяне" вышли во двор. Матвей усадил четверых дам в принадлежащую их фирме "Волгу", и, попрощавшись с остальными, уехал. Алла предложила подбросить остальных к метро, и они завернули за угол, где располагался вход в её фирму.
      Возле "Фольксвагена" переминался с ноги на ногу верный Толик.
      - Сколько ж ты здесь простоял, бедолага? - всплеснула руками Алла. На улице ж мороз!
      - Да ладно, я привычный, - ответил тот. - Чё там у вас? Хоть полсловечка сказала бы, а?
      И только тут Алла вспомнила, что дома её ждет Сергей.
      "Ну ладно, столько ждал, ещё немного подождет", - решила она.
      - Толян, я тебе завтра расскажу, сегодня уже поздно.
      - Давай я тебя отвезу, а ты по дороге расскажешь.
      - Вот еще! - фыркнула Алла. - Ты же знаешь, что я никого за руль своей тачки не пускаю.
      - Ну, тогда я с тобой поеду, пассажиром.
      - А свою тачку здесь бросишь?
      - Да пускай стоит! - махнул рукой тот. - Ребята за ней присмотрят.
      - Тогда дай её нашим девицам, пусть Тамара развезет всех по домам, а то уже ночь на дворе. А завтра утром она на ней приедет. А ты от моего дома возьмешь частника.
      - Лады, - расплылся в улыбке тот. Толик был готов и пешком идти всю ночь, лишь бы побыть с любимой начальницей хоть немного.
      Верный Санчо Панса отдал Тамаре ключи от своего "Вольво" - ну как же бандиту, пусть и бывшему, без "Вольво"! Это ж просто-таки визитная карточка бандита! - и сел в Аллин "Фольксваген".
      По дороге она в общих чертах посвятила его в суть дела. Туповатый Толик внимательно слушал, терзаясь, что дела по его способностям не найдется. Дать по зубам, свернуть шею, пристрелить хоть десятерых, - это ему запросто, а вот что-то вынюхивать, собирать информацию, - совсем не его амплуа.
      - Дак это... Может, я по соседям пошукаю, - наконец нашел он себе применение. - Про пушку спрошу.
      "Да уж ты спросишь, так спросишь, - мысленно усмехнулась Алла. Сначала свернешь набок челюсть, а потом вытрясешь из соседа даже то, что тот не ведает".
      Видя, что начальницу его предложение не вдохновило, он придумал новый ход.
      - Или это... Пушку ему предложу подешевке.
      - Неужели свою продашь?
      - Чё, я себе ствол, не найду что ль! - оскорбился тот, видимо, решив, что повелительница перестанет его уважать безоружным.
      - А на кой хрен ему облокотилась пушка, скажи на милость?
      - Дак пригодится, раз у них там убивают. Задешево-то, чё ж не взять? выдвинул тот аргументированный, на его взгляд, довод.
      - Ага, а он тебя сдаст ментам, - усмехнулась Алла. - В этом поселке живут законопослушные граждане.
      - А пускай сдает! - беспечно отмахнулся Толик. - Чё, первый раз, что ль?
      - И сколько ж раз тебя брали со стволом на кармане?
      - Дак и не сосчитать! - гордо заявил тот, будто это невесть какое геройство.
      - Ну и загремишь когда-нибудь под фанфары.
      - Чё? - не понял Толик.
      - Уложит, говорю, тебя какой-нибудь чересчур ретивый мент на нары.
      - Да ни в жисть! - уверенно заявил верный оруженосец.
      - Что, постоянно носишь с собой заявление, что нес ствол сдавать в милицию? - подначила Алла.
      - Да ну! - презрительно отмахнулся тот. - Чё я, пацан, что ль!
      "А может быть, и в самом деле подослать туда Толика, - подумала она. У мужчин-то разговор на тему оружия пойдет легче".
      - Раз не боишься попасть в ментовку, тогда попробуй, - согласилась она, и тот обрадовался, что и он окажется при деле. - Но только будь поосторожнее, чтоб сосед не понял твоего интереса к оружию Виктора.
      - А давай я скажу, будто это я ему продал ствол, - ещё больше воодушевился Толик.
      - А если выяснится, что у Виктора оружие не той марки, которую ты назовешь?
      - Чё, у мужика не может быть две пушки, что ль?
      - Резонно, - признала Алла.
      "У Толика такая рожа, что на ней печатными буквами написано, что он бандит, так что торговать оружием вполне приемлемо. Сосед, конечно, не купит, но все ж есть какой-никакой шанс, что удастся разговорить его на тему оружия. Вдруг у Ольги не получится? Наташа со временем может выяснить, из какого ствола застрелен Виктор, но это не поможет нам узнать, принадлежал ли он Вите, или его принес с собой убийца, а ведь это очень важно. Если это Витино оружие, значит, его убил тот, кто знал, где хозяин его хранит. Или же это посторонний, но поначалу он не имел намерения убить, раз пришел безоружным, а потом они разругались, Виктор достал ствол или хотел достать, но не успел. Хоть бы поскорее Наташа узнала, с какого расстояния сделан выстрел, и все прочее".
      - Толик, только на первый раз пушку с собой не бери. Пообещай привезти, если сосед заинтересуется. Здесь один минус - он может подумать, что ствол мокрый, потому ты хочешь по-быстрому и задешево его скинуть, и шарахнется от тебя, как черт от ладана.
      - А я сейчас сгоняю к ребятам и возьму новенький, в смазке, - проявил смекалку тот.
      - Молодец, - похвалила Алла.
      И все же её смущала роль Толика. Уж больно тот туповат, как бы все не испортил.
      - Толян, это дело ты провернешь не завтра, а послезавтра или ещё попозже, - сказала она. - Завтра этого соседа будет обрабатывать Ольга, и вполне возможно, он весь день будет крутиться на даче Виктора, ты его просто не застанешь дома.
      - Дак я тогда к другим зайду. Может, они чё знают. Тот сосед ничё не заподозрит, раз я с одного дома в другой хожу и всем пушку предлагаю. А если чё, скажу - искал, кто больше даст.
      Она подумала, что Толик, пожалуй, прав. Сосед, обнаруживший Виктора, может и не знать марки принадлежавшего ему оружия, а пока Ольга вызовет собеседника на разговор и направит его в интересующее их русло, время будет упущено.
      Алле непременно хотелось закончить расследование до Нового года. Хотя она и понимала, что это нереально, но хотелось, и все тут.
      С утра она поехала к психиатру. Хоть фактов ещё маловато, но она хотела просто повидаться с Лидией Петровной. Вчера отвлеклась с друзьями, потом с Сергеем, а когда тот ушел, на неё вдруг навалилась такая тоска хоть снова волком вой.
      Ей повезло - у кабинета врача никого не было, и она, постучавшись и услышав приглашение войти, переступила порог знакомого кабинета, держа в руках букет любимых Лидией Петровной лилий.
      - Алла! - ахнула та. - Что случилось?
      - А что - так заметно? - невесело усмехнулась та.
      - Заметно, - ответила психиатр. - Никогда вас такой не видела.
      - Да ведь и со мной такого никогда не случалось.
      - Ну, рассказывайте.
      Алла подробно поведала о случившемся и обо всем, что удалось выяснить, и завершила свой рассказ вопросом:
      - Помните, Лидия Петровна, в прошлый раз я похвасталась, что наконец-то под вашим чутким руководством нашла двух стоящих мужчин, только никак не могу выбрать, кто из них мне больше нравится?
      - Ну, конечно, помню.
      - А вы ещё сказали, что проблема выбора - для меня не самая большая проблема. Так вот, судьба решила эту проблему за меня. Одного отняла, а другой, вполне возможно, виновен в этом убийстве.
      - Ну, не спешите с выводами, Алла. Давайте-ка разберемся. Виктора уже не вернешь, но вы сильная женщина. Конечно, неожиданная и тем более, насильственная смерть любимого человека - это тяжелый шок, психическая травма, но ведь вам было бы не легче, если бы он умер, скажем, от инфаркта или инсульта. Виктор был не молод, а сейчас инфаркт бывает и у тридцатилетних мужчин.
      - Мне было бы не легче, но ведь его убили.
      - Да, это так. Но, зная вас, я не сомневаюсь, что вы лелеете планы мести убийце.
      - Это уж точно, - согласилась Алла.
      - А вот этого делать не стоит.
      - Тут уж вы меня не отговаривайте, Лидия Петровна. Хоть я вас очень уважаю, но все равно сделаю, как решила.
      - Зря, Алла. Вы же сами придерживаетесь весьма своеобразного принципа, о котором не раз мне говорили: отнял чужую жизнь - отдай свою. И вот вы отнимите чужую жизнь и что?
      - Так это же убийца!
      - Ну, так и вы станете убийцей.
      - Ну и пусть, - упрямо сказала Алла.
      - Поверьте, одно дело в аффекте грозить поквитаться или даже убить, и совсем другое - лишить человека жизни.
      - Хоть я никого не убивала, но в данном случае ничуть не буду терзаться угрызениями совести.
      - Но почему вы непременно хотите покарать убийцу именно таким кровожадным способом?
      - А как ещё его карать?
      - Он уже и так наказан.
      - Это чем же? Пока не вижу на примете ни единого человека, кто бы мучился угрызениями совести. Все, с кем я говорила, вполне благополучны. Вдова тоже весьма словоохотлива и даже тайком чернит покойного мужа. Никто, похоже, не терзается. В "Промэкспоцентре" тоже не выявлен человек, который ходит с поникшей головой.
      - Для любого психически нормального человека убийство - тяжелое потрясение. А в окружении Виктора вряд ли есть эмоционально выхолощенный человек. Так что на людях-то он держится, а наедине с собой, не сомневайтесь, убийца испытывает тягостные чувства.
      - Это слишком малая цена за то, что он лишил жизни человека, которого я люблю. Любила, - поправилась она.
      - Но почему вы взяли на себя право вершить правосудие?
      - Именно потому, что я его любила.
      - Но ведь Виктора любили его сыновья. К нему, возможно, была привязана жена. Да и Светлана говорила о нем очень тепло. Однако никто из них не берет на себя роль палача.
      - У меня характер другой, Лидия Петровна.
      - С вашим характером я борюсь уже немало времени. И вижу позитивные сдвиги. Но в этой ситуации вы опять впадаете в максимализм.
      - Пусть, - опять упрямо повторила Алла.
      Психиатр неодобрительно покачала головой.
      - Представьте себе, что Виктора убила жена. И что - вы выстрелите в беспомощную женщину, инвалида?
      - Нет, я сыграю с ней в "гусарскую рулетку".
      - А если она не захочет?
      - Заставлю.
      - Но тогда это будет равносильно убийству.
      - У неё будет шанс. Я заражу в барабан всего один патрон. Один из шести - шанс немалый.
      - Но если эта рискованная игра не по доброй воле, а под вашим давлением?
      - А кто заставлял её стрелять в Виктора? - почти закричала Алла. - А она дала ему шанс? Хотя бы один из шести?
      Лидия Петровна снова покачала головой.
      - Давайте пока оставим этот вопрос. Я вижу, что вы ещё в аффекте, прошло слишком мало времени. Вы пойдете на похороны?
      - Обязательно.
      - Посмотрите на вдову, и может быть, вы сами откажетесь от своего намерения.
      - Вряд ли, - не согласилась Алла.
      - Но вы же не злой человек. Снимите маску жестокой и беспощадной мстительницы, Алла! Ведь это же всего лишь маска, согласитесь. Вам нравится произносить слова: "шлепну", "пристрелю", "разделаюсь", "замочу" и прочие, которые вы нередко произносите. Вы играете эту роль, и вам эта роль почему-то симпатична, хотя со стороны, уверяю вас, она выглядит отнюдь не такой симпатичной. Как раз наоборот. Представьте себе, что я бы, оказавшись на вашем месте, вдруг сказала, что непременно кого-то "пристрелю". И как бы вы после этого ко мне отнеслись?
      - Решила бы, что у вас температура или крыша поехала, - Алла наконец улыбнулась.
      - Ну, вот видите! В устах психически нормальной женщины такие слова звучат нелепо, чужеродно. Вы же не примитивная личность, выросшая в криминальной среде! Вы интеллигентная женщина, волею судеб, теперешнего криминального бытия, да и собственного характера, постоянно оказывающаяся в центре криминальных событий. Вы помогли очень многим людям, и хотя носите свою излюбленную грубоватую маску, но помогали бескорыстно, не ожидая даже словесной благодарности. И не столько из любви к риску, хотя и это вам присуще, сколько ради людей, судьба которых вам не безразлична.
      - Ладно, Лидия Петровна, замнем этот разговор, - уклонилась от ответа Алла.
      - Хорошо, но все же учтите все, что я сказала.
      - Постараюсь, - кивнула та. - А почему сейчас вы все время говорили о вдове? Вы полагаете, что именно она застрелила Виктора?
      - Пока слишком мало фактов, Алла. На данный момент можно лишь строить предположения. Ни я, ни вы её никогда не видели, и у меня нет возможности полноценно оценить психологические особенности её личности. Вашей оценке персонажей, если вы лично с ними знакомы, я с определенными оговорками доверяю, однако вы знаете о вдове лишь со слов Светланы и Олеси. Светлане по складу характера свойственно идеализировать людей, да и вообще она диффузно доброжелательный человек, а вот Олесю я не знаю. Судя по вашему рассказу, её оценки субъективны.
      - А почему моему мнению вы доверяете с оговорками? - спросила Алла, считающая себя знатоком человеческой психологии. - По-моему, я неплохо разбираюсь в людях. Во всяком случае, второе дно чувствую сразу.
      - Да, у вас очень развита интуиция, - согласилась психиатр. - И все же вы порой субъективны, излишне категоричны и даже пристрастны, если человек вам антипатичен. Вам до сих пор свойственен максимализм. Вы невольно делите все на черное и белое, а людей - на тех, кто вам симпатичен и крайне несимпатичен. Промежуточных оттенков у вас не бывает. Первых вы искренне любите и готовы защищать, даже рискуя собственной жизнью, а вторых презираете, ненавидите всей душой или попросту вычеркиваете из своей жизни.
      - Да, вы правы, - признала верная боевая подруга.
      - А при таком максималистическом подходе, ваше эмоциональное отношение невольно сказывается на оценке окружающих. Симпатичные вам люди очень хорошие, и какими бы негативными чертами ни обладали, вы этого попросту не замечаете или же, заметив, высказываетесь в свойственной вам резкой манере, и считаете это достаточным. На вашем отношении к данному человеку это ничуть не сказывается.
      - Это так, Лидия Петровна, но как же может быть иначе? Если я дружу, то на всю катушку. Что ж я буду выискивать недостатки в подруге или друге? Да я их люблю со всеми их недостатками и достоинствами, не разделяя того и другого!
      - Ничуть не упрекаю вас, поскольку это совершенно естественно. Всего лишь разъясняю, почему отношусь к вашим оценкам с определенными оговорками.
      - Я уже привыкла, что вы никогда ничего не говорите зря. И полагаю, вы неспроста уделили так много времени этому вопросу. Видимо, у вас есть какое-то мнение в отношение близких мне людей, не совпадающее с моим мнением, и вы, как всегда, исподволь меня к нему подводите. Так?
      - У вас блестящая интуиция, - сдержанно похвалила психиатр.
      Алла поняла, что не ошиблась, - ей предстоит ушат холодной воды в отношении кого-то из тех, кого она считает близким человеком. И сейчас она думала, о ком же ей придется узнать то, что, честно говоря, не хотелось бы знать. Все ж, считая себя реалисткой, Алла была не лишена и определенной толики идеализма.
      - Вы мне все скажете, Лидия Петровна? Не бойтесь, я выдержу, даже если для меня это будет удар.
      - Всему свое время, Алла, - ответила та, и верная боевая подруга тут же отстала, зная, что настаивать бесполезно. Недаром она называла своего психиатра "кремень-бабой", - та ни за что не скажет что-то о ком-то, если не сочтет нужным.
      - Ваш максимализм проявляется и в оценке антипатичных вам людей, продолжала Лидия Петровна. - Расценив кого-либо "плохим" человеком или решив, что он в чем-то виновен, вы готовы обрушиться на него со свойственной вам экспрессией и потрясаете кулаками, грозясь всевозможными карами.
      - Иногда и не просто потрясаю, - вставила Алла со смешком.
      - Неплохо, что вы это сознаете, - продолжала воспитательный процесс психиатр, - но плохо, что порой бравируете и даже гордитесь, что готовы физически наказать любого провинившегося.
      - А что ж с ним ещё делать?
      - Однако рукоприкладство не красит ни одну женщину.
      - Да мне плевать, что красит, что не красит, - огрызнулась Алла, и тут же, устыдившись резких слов и своего тона, извинилась.
      - Вот видите! Вы опять бравируете тем, чего, на мой взгляд, нужно стыдиться.
      - Я вас понимаю, Лидия Петровна, но вы психиатр, лекарь человеческих душ, наш воспитатель и духовный наставник. Да и вообще вы очень хороший человек, и я вас искренне люблю. И как вы сами заметили, идеализирую, и за вас готова и отлупить, и даже пристрелить любого. А если бы вы, не приведи Господь, совершили убийство, то я бы костьми легла, но скрыла бы все улики.
      - Не дурачьтесь, Алла, - поморщилась психиатр.
      - Нет, сейчас я вовсе не дурачусь, а разъясняю вам свою позицию. Ради своих друзей я готова на любое преступление. В отношении вас я, понятное дело, говорила абстрактно, но бывают случаи, когда мне и в самом деле приходится следовать собственным принципам. И отступать от них я не собираюсь. Само по себе правонарушение меня ничуть не смущает. У меня свои законы.
      - Не могу с вами согласиться, хотя и понимаю вас, хорошо зная ваш характер.
      - Вот вы меня перевоспитываете, Лидия Петровна, и я ничуть не против. Вы даже не знаете, как часто я вспоминаю вас и сказанное вами, и как часто это влияет на мои оценки событий и поступки. Но что же делать, если я нашла виновного, причинившего зло близким мне людям? Сдать правоохранительным органам?
      - Иногда и это выход. Но тут я не могу дать вам однозначный ответ. Есть люди, которым нужно было бы жить вдали от общества, потому что они не в состоянии соблюдать законов этого общества. Перевоспитывать их в местах лишения свободы, разумеется, бессмысленно, - они не воспитуемы. Считать уголовное наказание искуплением вины - тоже. Они не чувствуют за собой вины. Наоборот, это их ещё больше озлобляет. Таких людей корифеи психиатрии называли врагами общества, социопатами, или асоциальными психопатами. Помочь им могут только психиатры, но, к сожалению, многие из них не попадают в поле зрения моих коллег, а оказываются за решеткой, потом выходят из мест заключения, снова совершают насильственные преступления, и так далее.
      - Пусть бы всех преступников освидетельствовали психиатры. Может быть, тогда многим удалось бы помочь.
      - В идеале это был бы оптимальный выход.
      - Ну, хорошо. Кому-то нужна помощь психиатра, кому-то место на нарах и как можно дольше, а остальные? Те, кто не психопат и не тот, от которого общество должно себя оградить? Что делать с ними?
      - Алла, я всего лишь психиатр, а не теоретик переустройства общества и создания системы наказаний.
      - Это я понимаю. Но всего лишь пытаюсь вас убедить, что и мои методы порой адекватны. Вы предпочитаете сдать человека правоохранительным органам, а я считаю, что его лучше наказать моим способом.
      - Я вовсе не утверждаю, что человека, совершившего преступление, непременно нужно упрятать за решетку. Разумеется, это зависит от того, какое он совершил правонарушение. Будь на то моя воля, я бы вообще очень многих людей не лишала свободы. Но это моя личная точка зрения, и я не претендую на её универсальность. Однако, имея немалый стаж судебно-психиатрической практики, знаю, как калечит психику пребывание в местах заключения. Получается, что общество, наказывая человека за какое-либо преступление, не связанное с насилием, само затем деформирует его личность, и кует армию озлобленных людей, потенциально готовых к новым правонарушениям, порой гораздо более тяжким, чем первое в его жизни преступление.
      - Вот потому-то я и против того, чтобы сдавать человека правоохранительным органам. Мне проще его отлупить и припугнуть, что если он и дальше будет подличать, потом я его из-под земли достану и уж тогда ему несдобровать.
      - И все же я не могу согласиться с вашими методами, - покачала головой психиатр.
      - Но вы же сами не предлагаете ничего взамен!
      - Не предлагаю, потому что мне нечего предложить. По крайней мере, при теперешней организации нашего общества. В других странах существует система штрафов, а у нас - только тюрьма. Однако громадный штраф, которым человек расплачивается за причиненный обществу ущерб, для многих людей является ещё более суровым наказанием, чем лишение свободы.
      - Тут я с вами согласна. Если кто-то украл, взял взятку или совершил финансовое или должностное преступление, лучше заставить его выплатить в десятикратном размере, чем посадить за решетку. Весь вопрос в том, способен ли он заплатить положенный штраф?
      - Здесь тоже могут быть разные варианты.
      - В общем, я поняла, куда вы клоните, Лидия Петровна, однако вы сами сказали, что на современном этапе наше общество не может адекватно наказать преступника. Единственное наказание - упечь его за решетку. А я категорически против этого, и тут буду стоять насмерть. Поэтому давайте останемся каждая при своем мнении. При всем моем уважении, Лидия Петровна, даже вы не способны поколебать мое мнение в некоторых вопросах.
      - И все же надеюсь, что со временем это удастся. Я уже говорила, что ваша психология существенно изменится, когда вы станете матерью. Дав жизнь живому существу, вы уже никогда с такой легкостью не произнесете слова "убью!".
      - Теперь мне уже не удастся стать матерью. Увы. И честно говоря, я очень сожалею об этом.
      - Не впадайте в крайности, Алла. Пессимизм вам вовсе не свойственен. Да, вы понесли утрату, однако жизнь на этом не кончилась. Я вижу, что вы потрясены случившимся, однако не фиксированы на своей беде, а способны здраво рассуждать. Уверена, что вы довольно скоро оправитесь от горя, и в вашей жизни ещё будет мужчина, которого вы сочтете достойным стать отцом ваших будущих детей.
      - Дай Бог, - улыбнулась Алла. - Я привыкла вам верить. И хотя ещё недавно считала, что после Вити у меня опять будут любовники только для постели, но не для души, сейчас почти поверила, что смогу ещё кого-то полюбить.
      - Сможете, Алла. Ведь раньше вам мешал блок в подсознании - ваше отношение к мужчинам как к потенциальным предателям. Подсознательно ожидая от них подвоха, вы не позволяли себе ни к кому привязываться. Ваш изначальный эмоционально-негативный настрой невольно сказывался и на отношениях. Вы сознательно искали и находили неподходящих мужчин. Теперь ваши глаза и сердце открыты, вы видите мужчин уже по-другому и имеете возможность узнать, что среди них немало достойных людей.
      - Лидия Петровна, заранее простите за нескромность, я знаю, что вы очень любите своего мужа. А вот представьте, что вы бы его потеряли, - ещё раз простите, но это чисто абстрактно, - неужели вы смогли бы кого-то полюбить?
      - Смогла бы, - просто ответила та. - Хотя мне сейчас трудно представить себе, что в моей жизни будет другой мужчина, но я уверена, что одна бы не осталась.
      Алла внимательно посмотрела на пятидесятитрехлетнюю Лидию Петровну, начисто лишенную женского кокетства, и по всем меркам не считающуюся красивой, и поняла, что та права, - да, она одна не останется. Потому что не хочет быть одна, доброжелательно настроена к людям вообще и к мужчинам в частности, и с ней эмоционально тепло и комфортно.
      - Дай вам Бог никогда не терять вашего любимого человека, - тихо сказала Алла, и тут вдруг неожиданно на её глаза навернулись слезы. Машинально смахнув их рукой, она посмотрела на психиатра. - Лидия Петровна, поверьте, плачу впервые в жизни...
      - Знаю, Алла. И хорошо, что вы стали способны плакать.
      - Всегда терпеть не могла плакс, - смущенная Алла полезла за носовым платком, вытерла слезы и высморкалась. - Нет, не буду я рыдать. Слезами горю не поможешь.
      - Тут вы не правы, Алла, - мягко сказала психиатр. - Вы ожесточены, напряжены, а слезы - это эмоциональная релаксация. Разумеется, если они не становятся привычным способом шантажа. Плача, женщина избавляется от отрицательных эмоций и испытывает облегчение. Я бы посоветовала вам не сдерживать слез, если вам хочется плакать. А стать плаксой вам не грозит.
      - Ладно, так и запишем, что слезы доктор прописал, - улыбнулась Алла. - А что вы думаете о вдове? Я тоже хорошо вас изучила и знаю, что вы не стали бы уделять ей столько внимания, если бы та была чиста аки агнец.
      - Еще раз оговорюсь, что пока ещё слишком мало известно о личности Марины, поэтому у меня пока лишь предварительное мнение. Когда будет больше фактов, я вам обрисую её подробный психологический портрет.
      - Скажите хотя бы ваше предварительное мнение, - попросила Алла. - Для нас сейчас все важно. Пока мы блуждаем в потемках, подозреваемых много.
      - Вот именно. Каким бы ни было мое мнение о Марине, она, вполне возможно, вовсе ни при чем, а убийцей может оказаться другой человек.
      - И все мне важно знать, что вы о ней думаете. Я давно убедилась, что вы никогда не ошибаетесь.
      - Но если она невиновна в этом убийстве, зачем вам знать мое мнение?
      - Хочу освоить азы психиатрии, - схитрила Алла, но обмануть Лидию Петровну ей не удалось.
      - Я вижу, что у вас тут свой интерес, однако азы психиатрии вам знать нужно, равно, как и любому другому человеку, поэтому кое что расскажу. Вы говорили, что в поведении вдовы интуитивно почувствовали фальшь. Я тоже это почувствовала, хотя слышу это в двойном пересказе - вначале Олеся рассказала вам, потом вы - мне.
      - Я высказала свое мнение, хотя оно может быть предвзятым, зная, что оно никак не повлияет на ваши оценки.
      - Да, это так, - кивнула Лидия Петровна. - Начнем танцевать от печки. Во-первых, Марина актриса. Пусть и бывшая, но это не важно. Актерскую профессию чаще всего избирают люди с истерическими чертами характера, поскольку для человека с иными личностными особенностями невозможно постоянно лицедействовать, играть какую-то роль, придуманную кем-то. Вот я, к примеру, не смогла бы произнести с нужным выражением даже простейшую фразу со сцены, если бы это мне претило. Да и вы, Алла, хотя и обладаете определенными истероидными чертами, не стали бы играть чужую роль.
      - Это уж точно, - кивнула та.
      - Вы привыкли играть роли, которые избираете для себя сами. А актерство - это не столько профессия, сколько черта характера, присущая именно истерическим личностям. Причем, они настолько вживаются в чужую роль, что могут выглядеть в ней совершенно естественно. Мало того, истерики и в обычной жизни, вне сцены, тоже постоянно играют какую-то роль.
      - Об этом я догадалась. Сейчас Марина избрала роль жертвы.
      - Да, это так. За неимением сцены, она играет в жизни. Но даже если бы Марина была действующей актрисой, она бы все равно играла какие-то роли, разные с разными людьми.
      - И могла бы обмануть даже Витю? Он очень умный человек с сильной интуицией. Да и профессия у него соответствующая.
      - Могла бы. Истерики подчас настолько естественны и органичны, что могут обмануть любого человека. Кроме психиатров.
      - Вот бы вам на неё взглянуть, Лидия Петровна!
      - Мне этого не нужно. Я и так многое могу сказать, даже не видя её.
      - В общем, вы считаете, что она сознательно обманывала Витю все эти годы?
      - У истериков порой трудно отличить, что они делают сознательно, а что бессознательно. Бывают, они лгут непонятно зачем, без всякой выгоды для себя. Но чаще всего с определенной целью.
      - Я уже тихо ненавижу ее! - не удержалась Алла.
      - Опять вы впадаете в максимализм, - одернула её психиатр.
      - Все-все, я внимательно слушаю, - она тут же изобразила паиньку.
      - Выгода истерика вовсе не обязательно имеет материальную подоплеку. Образно говоря, он берет эмоциями, - то есть, ему важно, как к нему относятся. Истерически личностям непременно нужно быть в центре всеобщего внимания, чтобы были зрители. Желательно, чтобы зрителей было много, но истерик готов удовольствоваться и аудиторией из одного человека.
      - Так значит, Олеся и была для Марины той самой аудиторией? догадалась Алла.
      - Да, - кивнула Лидия Петровна. - И именно для неё вдова разыграла свой маленький спектакль.
      - А зачем? Чтобы заранее обезопасить себя?
      - Вовсе нет. Чем Олеся может помочь на следствии? Виктора она не знала, на допросы её никто не вызовет, её мнения никто не спросит. Марине нужно было её сочувствие. А также зритель, внимающий её рассказу.
      - Ну, по-человечески это можно понять, - вдова нуждается в сочувствии.
      - Это так, но тут сочувствие особого рода. Ведь в этом рассказе Марина представлена жертвой, страдалицей, а муж - в негативном свете, как виновник её страданий.
      - Вот это-то меня больше всего и возмутило! Я ей совсем не верю!
      - Скорее всего, Марина лжет. Или сильно преувеличивает, преподав факты в выгодном для себя свете.
      - Но зачем? Ведь прошло столько лет!
      - А чтобы постоянно быть в центре внимания и всем своим видом и существованием быть мужу немым укором. Или не немым.
      - Вот ведь гадина! - не удержалась Алла. - С самого начала я подумала - ничего себе, столько лет все помнить да ещё и рассказать об этом постороннему человеку!
      - Ей нужен был ещё один сочувствующий. Обратите внимание, как Олеся прониклась её переживаниями и поверила всему - истерики очень убедительны, даже когда лгут. Мало того, Олеся невольно индуцировала своим отношением всех ваших друзей.