Доллангенджеры (№2) - Лепестки на ветру

Джулиан на удивление уверенно просмотрел карту вин, потом попробовал то, что принес официант и, кивнув головой, сказал, что это подойдет. Для меня все это было так ново, и я ужасно нервничала, боялась сделать что-нибудь не так. Джулиан подал мне меню. Руки у меня дрожали, поэтому я вернула ему меню и попросила, чтобы он выбрал сам. Я не читала по-французски, а он, должно быть умел, судя по тому, как быстро он выбрал, что мы будем есть. Подали салат, потом горячее, и все было очень вкусно, как он и обещал.

На мне было новое платье с глубоким вырезом, слишком взрослое для меня. Мне хотелось выглядеть опытной и искушенной, хотя на самом деле я такой не была.

— Ты очень красивая, — сказал он как раз тогда, когда я подумала то же самое о нем. У меня защемило сердце, как будто я кого-то предала. — Слишком красивая. Ты достойна большего, чем торчать годами здесь в Хиктауне и позволять моей матери эксплуатировать твой талант. Я вовсе не солист, как я говорил тебе раньше, Кэти. Я просто танцовщик кордебалета. Тогда я просто хотел произвести на тебя впечатление, но уверен, если бы ты была со мной, была бы моей партнершей, вдвоем мы бы достигли многого. Между нами возникает некая магическая связь, я не чувствую ее с другими. Конечно, начинать надо с кордебалета. Но скоро мадам Золта поймет, что твой талант больше твоего возраста и опыта. Она, конечно, старая карга, но совсем не дура. Кэти, я танцевал до изнеможения, чтобы попасть туда, но тебе я смогу помочь. С моей поддержкой дело у тебя пойдет быстрее. Из нас двоих выйдет отличная команда. Ты такая светлая, я — темный, мы дополняем друг друга, отличный контраст!

Он все говорил и говорил, почти убедив меня, что я уже великая, и вдруг где-то глубоко внутри я поняла, что я вовсе не такая исключительная, да и для Нью-Йорка не гожусь. А еще был Крис, которого я бы не смогла видеть, уехав в Нью-Йорк, и Кэрри, которой я была нужна на выходные. И Пол для чего-то был необходим в моей жизни, я это знала точно. Только вот для чего?

Джулиан меня поил-кормил, потом вывел танцевать. И мы начали танцевать рок, какого здесь никто и не видывал. Все расступились, чтобы посмотреть на нас, а потом даже захлопали. У меня кружилась голова и от его близости, и от выпитого вина. По дороге домой Джулиан заехал в уединенный проулок, где обычно влюбленные пары выясняют свои отношения. Для меня все это было внове, и я не была готова к такому бурному натиску.

— Кэти, Кэти, Кэти, — шептал он, целуя меня в шею и за ушами, а рука его подбиралась к моему бедру.

— Прекрати! — закричала я. — Не надо! Я же тебя почти не знаю! Не торопись!

— Ты ведешь себя, как ребенок, — обиженно сказал он. — Я из Нью-Йорка прилетел специально, чтобы побыть с тобой, а ты даже не даешь себя поцеловать.

— Джулиан! — взорвалась я, — отвези меня домой!

— Ребенок, — сердито пробормотал он и включил зажигание. — Просто чертовски хорошенький ребенок, лишь бы помучить и подразнить. Пойми ты наконец, я долго ждать не буду.

Он уже был частью моего мира, сияющего мира праздника и танца, и я вдруг испугалась, что потеряю его.

— Почему ты зовешь себя Маркетом, хотя у твоего отца фамилия Розенков? — спросила я, выключая зажигание.

Он, улыбнувшись, откинулся на спинку кресла и повернулся ко мне.

— Ну, хорошо, давай поговорим. Я думаю, мы с тобой очень похожи, правда, ты этого признавать не желаешь. Мадам и Джордж — мои отец и мать, но они никогда не видели во мне сына, особенно отец. Для отца я просто продолжение его самого. Если я стану великим танцовщиком, в этом не будет моей заслуги, это произойдет лишь благодаря тому, что я его сын и ношу его имя. Я положил этому конец, изменив имя. Я его придумал, так поступают все артисты, беря псевдоним.

— Знаешь, в скольких бейсбольных матчах я участвовал? Ни в одном! Они мне не позволяли. О футболе не могло быть и речи. Да они заставляли меня столько заниматься станком, что ни на что другое у меня уже не было сил. Когда я был маленьким, Джордж не позволял мне называть его папой. А позже я и сам бы его так не назвал, даже если бы он молил меня об этом на коленях. Я лез из шкуры вон, чтобы угодить ему, но мне это никогда не удавалось. Он всегда находил какой-нибудь недочет, какую-нибудь ошибку, мне никак не удавалось достичь совершенства. Но когда я добьюсь своего, я сделаю это сам, и никто не узнает, что он мой отец. Или что Мариша — моя мать. Поэтому не болтай об этом всему классу. Они ничего не знают. Забавно, правда? Я бесился, если он только упоминал о том, что у него есть сын, и отказывался танцевать. Это его просто убивало, и он отпустил меня в Нью-Йорк, решив, что без его имени у меня ничего не получится. Но у меня получилось и без его помощи. Думаю, это его и добило. А теперь расскажи мне о себе. Почему ты живешь у этого доктора, а не со своими родителями?

— Мои родители умерли, — ответила я, обиженная его вопросом. — Доктор Пол был другом моего отца, поэтому он и взял нас к себе. Ему было нас жалко, и он не хотел отдавать нас в приют.

— Повезло вам, — сказал он довольно кисло. — Мне так никогда не везло.

Потом он наклонился, наши лбы соприкоснулись, а губы находились совсем близко. Я даже чувствовала его горячее дыхание.

— Кэти, я не хочу сказать тебе или сделать что-нибудь плохое. Я хочу, чтобы ты была самым лучшим и светлым в моей жизни. Я тринадцатый в роду танцовщиков, и большинство из них женились на балеринах. Как ты думаешь, каково мне от этого? Можешь мне поверить, счастья в этом мало. Я в Нью-Йорке с восемнадцати лет, а в феврале мне исполнилось двадцать. Прошло уже два года, а звездой я так и не стал. С тобой бы стал. Мне надо доказать Джорджу, что я — лучший, и лучше, чем он был когда-то. Я никому этого раньше не рассказывал, но в детстве я повредил спину, пытаясь приподнять слишком тяжелый мотор. Спина меня все время беспокоит, но я продолжаю танцевать. И все это не потому, что ты маленькая и легкая. Я знаю танцовщиц меньше и легче, но твои пропорции почему-то помогают мне держать равновесие, когда я тебя поднимаю. Или может ты умеешь приладиться к моим рукам. Что бы это ни было, ты подходишь мне, как никто. Кэти, пожалуйста, поезжай со мной в Нью-Йорк.

— Если я соглашусь, обещай, что не воспользуешься этим мне во вред.

— Я буду твоим ангелом-хранителем.

— Нью-Йорк такой огромный…

— Я знаю его как свои пять пальцев. И ты скоро узнаешь.

— Есть еще мои сестра и брат. Я пока что не хочу их оставлять.

— Рано или поздно придется. Чем дольше ты будешь с ними, тем труднее будет разлука. Взрослей, Кэти, будь самостоятельной личностью. У тебя ничего не выйдет, пока ты живешь дома и позволяешь другим собой управлять. — Он посмотрел с горькой улыбкой в сторону.

— Может быть. Но мне надо еще подумать.

Когда я поднялась наверх, Крис сидел на веранде около моей комнаты. Я увидела, как он сидит в пижаме, с опущенными плечами, и меня тут же потянуло к нему.

— Ну, как все прошло? — спросил он, не глядя на меня. От волнения я не знала, куда девать руки.

— Наверное, нормально. За ужином мы пили вино. По-моему, Джулиан немножко захмелел. Кажется, я тоже. Он повернулся и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Кэти, мне он не нравится! Пусть отправляется в Нью-Йорк и оставит тебя в покое. По разговорам ребят из вашей труппы я понял, что Джулиан заявил на тебя права, поэтому никакой другой танцовщик не будет тебя приглашать. Кэти, он же из Нью-Йорка. Эти парни скоры на руку, а тебе ведь только пятнадцать. — Он подошел ко мне и крепко обнял.

— Кто твоя девушка? — спросила я, чуть не плача. — Только не говори, что у тебя никого нет.

Он прижался ко мне щекой и медленно произнес:

— Никакие девушки не идут в сравнение с тобой.

— Как твоя учеба? — спросила я, надеясь сменить тему.

— Отлично. Когда не думаю обо всем, что мне надо делать на первом курсе медицинской школы: общей анатомии, микроанатомии и нейроанатомии, то готовлюсь к поступлению в колледж.

— А что ты делаешь в свободное время?

— Какое свободное время? Его и не остается, все уходит на беспокойство о тебе и твоих делах. Мне нравится школа, Кэти. Я был бы просто счастлив, если бы постоянно не думал о тебе. Я жду не дождусь выходных, когда наконец могу увидеться с тобой и Кэрри.

— Ой, Крис… Ты должен постараться забыть меня и найти кого-нибудь другого.

Но одного взгляда в его измученные глаза было достаточно, чтобы понять: то, что началось так давно, остановить непросто.

Мне надо было найти кого-то еще, чтобы он знал: между нами все кончено, кончено навсегда. Мысли мои обратились к Джулиану, который из кожи вон лез, чтобы доказать, что он лучший танцовщик, чем его отец. Совсем как я, которой во всем нужно было быть лучше матери.

Когда Джулиан прилетел в следующий раз, я была готова. Он назначил мне свидание, и я уже не колебалась. Этот, так этот; у нас были одни цели. Мы были в кино, потом в клубе я выпила соку, а он — пива, затем он опять заехал в проулок влюбленных, кажется, он есть в каждом городе. На этот раз я позволила ему не только поцеловать меня: он слишком скоро задышал горячо и часто и стал ласкать меня с таким умением, что я стала отзываться на его ласки помимо своей воли. Он повалил меня на сидение. Внезапно я поняла, что он собирается делать, схватила свою сумочку и начала колотить его по лицу.

— Прекрати! Я же говорила тебе, не торопись!

— Сама напросилась! — рассвирепел он. — Сначала заводишь меня, а потом — отбой! Ненавижу, когда меня дразнят!

Я подумала о Крисе и заплакала.

— Ну, пожалуйста, Джулиан. Ты мне нравишься, правда нравишься. Но ты не даешь мне времени в тебя влюбиться. Не надо со мной так быстро.

Он схватил мою руку и так беспощадно заломил ее за спину, что я закричала от боли. Я думала, он собирается ее сломать. Но он отпустил ее, когда я уже была готова визжать.

— Послушай, Кэти. Я уже почти влюбился в тебя. Но никакой девчонке не удастся вертеть мной, как деревенским простофилей. Найдется полно других, которые ни в чем мне не откажут, так что ты мне не так уж и нужна, обойдусь!

Конечно, я ему была не нужна. Я не была нужна никому, кроме Криса и Кэрри, хотя Крису я была нужна так, как не следует. Мама его испортила, изуродовала, бросила на меня, и теперь он уже не мог без меня. Этого я ей простить не могла. Она должна была заплатить за все то, что совершила. Если мы и согрешили, это она нас заставила.

Всю ночь я думала о том, как заставить маму расплатиться за содеянное, и, наконец, поняла, какую назначить цену. Не деньги, нет, у нее и так их слишком много. Это должно было быть что-то, что она ценила дороже денег. Две вещи: ее репутация, которая уже была подмочена браком с наполовину дядей, и ее молодой муж. Я собиралась расправиться и с тем, и с другим.

Потом я заплакала. Я плакала о Крисе, о Кэрри, которая не росла, о Кори, от которого, наверное, остались только кости в могиле.

Я обернулась к Кэрри, хотела обнять ее. Но Кэрри была в частной школе для девочек в десяти милях от города. А Крис — в тридцати.

Пошел сильный дождь. Россыпь ударов по крыше над моей головой была как барабаны войны, зовущие меня в воспоминания, о которых мне хотелось забыть навсегда. Я была пленницей в комнате, забитой игрушками, темной массивной мебелью и увешанной картинами, изображающими ад. Я сидела на старой деревянной качалке, которая почти развалилась, и держала на руках маленького брата, похожего на призрак, он называл меня мамой, и мы все качались и качались, скрипели половицы, завывал ветер, стучал по крыше дождь, а за нами, над нами, вокруг нас огромный дом с бесчисленными комнатами только и ждал момента, чтобы нас пожрать.

Я не выносила стука дождя над головой, он напоминал мне о той комнате наверху. Насколько хуже была наша жизнь, когда шел дождь: комната становилась промозглой и сырой, а на чердаке были только тоскливый полумрак и лица мертвецов по стенам. Мою голову сжимало тисками, тяжелыми, как старый чугунный утюг моей бабушки, мысли становились вязкими, и я чувствовала смятение и ужас.

Не в состоянии заснуть, я встала и накинула прозрачный пеньюар. По какой-то непонятной причине я прокралась к спальне Пола и осторожно приоткрыла дверь. Будильник на ночном столике показывал два часа, а его все еще не было!

В доме не было никого, кроме Хенни, которая была так далеко, в другом конце дома, в своей комнате у кухни. Я тряхнула головой и опять уставилась на аккуратно застеленную кровать Пола. Сумасшедший Крис тоже хочет стать врачом. Ни одной спокойной ночи! А тут еще и дождь! В дождливые ночи так часто случаются аварии. Что, если Пол погибнет? Что мы тогда будем делать? Пол, Пол, мысленно воскликнула я и помчалась к лестнице, слетела вниз и бросилась к выходу в сад в гостинной. Я надеялась увидеть белую машину, стоящую на аллее или сворачивающую к дому. Господи, молила я, не дай ему попасть в аварию! Прошу тебя, пожалуйста, не забирай его, как Ты забрал папу.

— Кэти, почему ты не спишь?

Я резко обернулась. Пол сидел, удобно устроившись в своем любимом кресле, и курил в темноте. Я едва разглядела, что он в том самом красном халате, который мы подарили ему на Рождество. Меня захлестнула волна облегчения от того, что он жив и здоров, а не лежит на столе в морге. Черные мысли. Папа, папа, я почти не помню, как ты выглядел, какой у тебя был голос, и даже твой особенный запах я почти забыла.

— Что-то случилось, Кэтрин?

— Случилось? Почему ночью наедине он называет меня Кэтрин, а днем только Кэти? Да все не так! Грингленские и виргинские газеты, на которые я подписалась и которые мне доставляли в балетную школу, пестрели сообщениями о том, что миссис Бартоломью Уинслоу собирается обзаводиться вторым «зимним» домом в Грингленне. Делается капитальный ремонт дома ее мужа, и он будет, как новый. Все лучшее — моей матери! По какой-то непостижимой причине я, как фурия, накинулась на Пола.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.