– Поэтому вы и отказались от христианства?
      – Нет, нет. – Бывший монах оглянулся. У лачуги за его спиной собралось несколько индейцев, неотрывно смотревших на них. – Мне не важно, что делают падре, я верю в своего собственного Иисуса.
      Этот Иисус обитает не в роскошных соборах, похожих на дворцы, он живет среди этих жалких индейцев – так я думаю.
      Самурай, словно видя что-то бесконечно далекое, разглядывал бывшего монаха, который одним духом выложил то, о чем так долго молчал. С того момента, как они покинули Цукиноуру, и до сегодняшнего дня Самурай только и слышал, что о христианстве. В Новой Испании во всех церквах он видел коленопреклоненных мужчин и женщин и обнаженную фигуру жалкого худого человека, освещенную пламенем свечей. Бескрайний мир, с которым он столкнулся, казалось, состоял из тех, кто либо верил в него, либо не верил. Однако у японца, выросшего в крохотной долине Ято, не возникало никакого интереса, никакой близости к этому человеку, именуемому Иисусом. До конца жизни эта религия останется для него чуждым обычаем чуждых ему стран.
      Закончив свой рассказ, японец коснулся одежды Ниси и, погладив ее, воскликнул:
      – О-о, пахнет Японией.
      – Может, все-таки вернетесь? – Самураю стало жаль этого человека, которого уже невозможно было отличить от индейцев. – Купцы в конце года вернутся в Японию. Не хотите присоединиться к ним?
      – Я уже слишком стар, чтобы вернуться. – Бывший монах потупился. – Я… останусь жить с индейцами – куда они, туда и я. Им нужен такой человек, как я, который облегчает страдания больных, помогает хоронить мертвых. И индейцы, и я – люди, лишенные родины.
      – Значит, мы уже никогда не встретимся?
      – Индейцы не останутся у этого озера навсегда. Когда земля истощится, они переберутся в другое место. Все в руках Господа, может быть, когда-нибудь и увидимся.
      Монах спросил у Самурая и Ниси, куда они направляются дальше.
      – В Веракрус, – простодушно сообщил Ниси. Конечный пункт их путешествия к восточному побережью. – А там, как я слышал, снова сядем на корабль.
      – В Веракрус? – переспросил монах испуганно. – Но ведь это же очень опасно.
      – Опасно?..
      – Ацтеки уничтожают испанские поселения, поджигают дома – одно из племен подняло мятеж, разве вам это не известно?
      – Мятеж?
      – Когда людей так тиранят… Даже мирные индейцы не могут вытерпеть.
      Веласко ничего им не говорил. Они слышали об этом впервые. Самурай посмотрел на испуганное лицо Ниси и сжал его потную руку. После того как они выехали из Мехико, Веласко, сидя на лошади, рассуждал с какой-то особой самоуверенностью, и снисходительная улыбка не сходила с его лица.
      – Об этом знают все. У ацтеков есть даже ружья и порох. Подумайте как следует, прежде чем отправиться в Веракрус.
      – Мы должны ехать. – Точно подбадривая себя, Самурай снова повторил: – Мы должны ехать.
      Как это ни странно, у него даже мысли не было возвратиться в Мехико. Все его колебания, возникавшие не раз из-за слов Мацуки, теперь исчезли, и он лишь укрепился в решимости ехать.
      – Ты вернешься, Ниси?
      – Если вы, господин Хасэкура, едете, я последую за вами.
      Бывший монах проводил их до края поля. Пыльные листья маиса колыхались на ветру, дувшем с озера. В конце поля, как бог-хранитель деревни, стояло деревянное распятие. На кресте худой человек с косами, с длинным носом и покорными глазами был похож на индейца, проданного в рабство испанцами. У его ног виднелись похожие на слезы потеки воска от сгоревших свечей.
      – Каждый вечер сюда приходят индейцы. И мужчины, и женщины рассказывают Иисусу о своих горестях, жалуются на свою судьбу.
      Он засунул руку за пазуху, вынул четки из плодовых косточек и истертый листок исписанной бумаги.
      – Мне нечего вам подарить. Возьмите хоть это. Я написал о Спасителе.
      Отказаться было невозможно. У зарослей тростника на берегу озера их терпеливо ждал индеец с ослами. Глаза ослов почему-то были похожи на глаза бывшего монаха. Он что-то сказал провожатому на незнакомом языке.
      Когда они вернулись в Пуэблу, солнце уже поднялось. Стоявшие на дороге индейцы заметили слезавших с ослов японцев и внимательно посмотрели на них. Стараясь, чтобы их не увидели, они вошли во внутренний двор и тихонько заглянули в свою комнату – Танака как ни в чем не бывало протирал ножны меча.
      – Ходил в Текали? Я ведь сказал, чтобы не ходил.
      Он осуждающе смотрел не только на Ниси, к которому были обращены его слова, но и на Самурая. Ниси рассказал ему, что индейцы подняли мятеж, о чем они узнали от бывшего монаха.
      – Неужели господин Веласко мог подумать, что мятеж испугает нас?
      Это привело Танаку в негодование.
      – Он решил, что мы струсим. Пойду выясню у него самого. – Вложив в ножны меч, он поднялся.
      – Не нужно, – покачал головой Самурай. – Господин Веласко ловко оправдается, этим дело и кончится. Что бы он ни сказал, мы все равно обязаны ехать.
      Самурай по-прежнему был убежден, что это путешествие предначертано ему самой судьбой. Пока ему ведома была лишь долина Ято, он не думал ни о чем ином, но теперь, он это заметил, в нем произошли перемены. Он вспомнил крохотное Ято, дядю, его бесконечные причитания у очага, Совет старейшин… Впервые после отъезда из Мехико он почувствовал, что не желает больше мириться со своей судьбой!
 
      Японцы продвигались вперед очень медленно, точно муравьи, тащившие добычу. Правильнее даже сказать – не продвигались вперед, а медленно ползли по монотонному бескрайнему плато. Веласко и трое посланников ехали на лошадях, сопровождавшие их слуги, ведя тяжело груженных ослов, молча следовали за ними. На севере виднелась горная гряда, в небе, распластав крылья, кружили кондоры.
      И Веласко, и трое посланников знали, что до тех мест, где подняли мятеж индейцы, еще далеко. Монотонный пейзаж: усыпанные огромными камнями холмы, растрескавшаяся от жаркого солнца земля, пересохшая река, где лежали похожие на кости огромного животного белые стволы деревьев, – но наконец эта унылая выжженная равнина кончилась, впереди расстилались маисовые поля. Как все это было похоже на мягкий японский пейзаж! Перед мысленным взором Самурая появилась долина Ято: водяные колеса гонят прохладную воду на рисовые поля. Остальные его попутчики, видимо, тоже представили себе эту родную картину, но ни словом, ни жестом не выдали себя. От жары и усталости у всех пропала охота разговаривать.
      На пятый день после отъезда из Пуэблы, когда перевалили через невысокий каменистый холм, внизу, прямо перед ними, открылось удивительное зрелище. Впереди расстилались хорошо ухоженные поля, рядом стояли глинобитные хижины, окруженные соснами, которые они видели в этой стране впервые. В отличие от японских сосен у этих иглы были мягкие, но все равно сосна есть сосна.
      Японцы издали восторженный крик и устремились к сосновой рощице, они ломали ветки, вдыхали их запах. Обхватив потными руками деревья, они наслаждались прикосновением к ним. Сосны издавали незабываемый запах Японии.
      – В Ято, – крикнул Итискэ, обращаясь к Дайскэ, – сейчас как раз «проводы насекомых», верно?
      Услыхав это, Самурай прищурился, будто рассматривал что-то вдалеке. «Проводы насекомых» – праздник изгнания вредных насекомых; глубокой ночью с факелами в руках мужчины шагают из конца в конец деревни, с запада на восток, – таков обычай.
      – Как хочется домой, – прошептал Дайскэ на ухо Итискэ. – Скорее бы вернуться.
      Ёдзо прикрикнул на них:
      – Дурачье!
      Но Самурай, подойдя к нему, покачал головой:
      – Конечно, хочется домой. Когда удастся вернуться? что за страна Испания? куда мы едем? – я и сам не знаю, но надеюсь, наши труды не окажутся бесполезными.
      Слушая Самурая, его люди стояли, опустив головы. Своей неподвижностью они были похожи на скульптурную группу. Вдруг из глаз Ёдзо полились слезы, он отвернулся, чтобы никто не увидел.
      На седьмой день они подошли к небольшому городку – во всяком случае, это селение можно было назвать городком. То была Кордова [ ].
      Только что прошел короткий ливень – в тени испанских домов за белыми заборами на ветру колебались яркие, огненно-красные цветы, по небу медленно плыли золотистые облака. На крики детей сбежались все жители Кордовы.
      Когда путники вступили на крохотную городскую площадь, появились узнавшие об их прибытии алькальд и местная знать. Алькальд, один из энкомьендерос, обменявшись рукопожатиями с Веласко, стал внимательно рассматривать японцев, словно это были овцы, которых привел на продажу индеец. Но, совладав наконец со своим любопытством, любезно приветствовал их, сопровождая свои слова характерной для испанцев усиленной жестикуляцией.
      – Падре, – обратился алькальд к Веласко, по-прежнему не отрывая взгляда от японцев, – не объясните ли вы нам, зачем пожаловали сюда эти восточные люди?..
      – Вы, я надеюсь, получили письмо из Мехико, от вице-короля? – возмущенно ответил задетый за живое Веласко. – Они являются представителями дипломатической японской миссии, и им, естественно, должен быть оказан прием как дипломатическим представителям.
      Однако для дипломатических представителей японцы выглядели слишком жалкими. Во время долгого пути их одежда покрылась толстым слоем пыли, да к тому же еще они, брезгливо морщась, хранили молчание.
      – Мы хотели бы пригласить их на ужин, – произнес наконец алькальд, тихо посовещавшись со своими подчиненными. Среди них не оказалось ни одного человека, кто бы знал, где находится Япония и что это за страна.
      Самурай и остальные посланники подумали, что вместо ужина лучше бы поскорее лечь спать. Испанская пища, исключая Ниси, ни у Самурая, ни у Танаки не вызывала аппетита. Но Веласко все решил за них:
      – Посланники с радостью принимают приглашение.
      Слуг отвели на ночлег в здание городского собрания, а трое посланников и Веласко направились в дом алькальда. Обессиленные, не понимающие ни слова, они были вынуждены слушать бесконечные речи, но наконец принесли еду.
      – Японцы мяса не едят.
      Услыхав слова Веласко, алькальд и остальные испанцы удивленно посмотрели на Самурая и его спутников.
      После ужина алькальд приказал принести из кабинета глобус. Ему хотелось узнать у Веласко, где находится страна, именуемая Японией. На глобусе, напоминавшем страусиное яйцо, в самом приближенном виде были изображены Китай и Индия. А Япония представляла собой полуостров в виде крохотной капли, пририсованной к Китаю с востока.
      – Неверно, – возмущенно пожал плечами Веласко, не в силах больше выносить невежество своих соотечественников. В пренебрежении к Японии Веласко усмотрел насмешку над страной, которой он посвятил всю свою жизнь. – Япония совсем не такая.
      – Каковы ее размеры, падре?
      – Это небольшая островная страна. Пожалуй, не составит и пятой части Новой Испании.
      – Выходит, она в пятьдесят раз меньше всех владений Испании, – засмеялся один из испанцев. – Почему тогда правитель Филиппин не покорит эту островную страну? Тогда бы падре было легче вести миссионерскую деятельность. И мы могли бы получить там новые владения.
      – Япония – страна маленькая, но воевать умеет, в этом она не уступит никакой другой стране. Японцев не покоришь, как здешних индейцев.
      Не понимая ни слова, посланники не участвовали в разговоре и, борясь с зевотой, рассматривали глобус. Один из испанцев, с сомнением слушавший рассуждения Веласко о Японии, стал показывать японцам Испанию и ее колонии.
      – Эспанья, си, Эспанья, – повторял он, будто обучал детей, и, указав наконец на крохотную капельку, не отделенную морем от Китая, сказал тихо: – А это Япония.
      – Ничего-то вы не понимаете, – зло глянул на него Веласко. – Тот, кто сможет заходить в японские гавани, будет господствовать в Великом океане. Именно поэтому протестантские Англия и Голландия изо всех сил стремятся завязать дружественные отношения с Японией. Испания должна опередить их. Потому-то вице-король Акунья и просил Его величество короля Испании дать аудиенцию японским посланникам.
      В столовой на мгновение воцарилась тишина. Разумеется, Веласко солгал, что вице-король просил короля об аудиенции, но слова его возымели действие. Для энкомьендерос Новой Испании слово «король» имело глубокий смысл.
      Победоносно глядя на обессилевших японцев, Веласко заговорил мягко, выделяя каждое слово:
      – Все эти люди… все эти глупцы были поражены, услыхав, что вы встретитесь с королем Испании.
      – С королем?.. А что такое король? – спросил Танака.
      – Король – это вроде императора. Верховный правитель. В Японии, например, королем является найфу.
      – И с этим королем мы действительно сможем увидеться?
      – Почему же нет? – На лице Веласко появилась его обычная самоуверенная улыбка. – Вы ведь посланники Японии.
      Измотанные долгим путешествием, японцы были потрясены этим неожиданным известием. Шутка сказать – мэсидаси, самураи низкого звания, которые не имеют права даже на аудиенцию у Его светлости, встретятся с королем Испании!
      – Это правда?
      – Полагайтесь на меня.
      В какой-то момент сам Веласко поверил, что это вовсе не ложь, а чистейшая правда. Нет, то действительно была не ложь. Это была цель, которую он обязан выполнить.
      – Посланники устали, – холодно сказал он алькальду. – Они благодарны вам за теплый прием.
      Однако алькальд остановил Веласко и спросил с тревогой:
      – Падре, вы собираетесь завтра продолжить свой путь?
      – Предполагаем.
      – Вам известно, что дорога на Веракрус опасна?
      – Индейцы враждебно настроены к вам, испанским энкомьендерос. – Веласко иронически посмотрел на собеседника. – Вряд ли они питают ненависть к посланникам островной страны, которая, как вы видите, так далека и мала.
      Вернувшись в здание городского собрания, где их устроили на ночлег, посланники, хотя и были утомлены до крайности, долго не могли успокоиться. Их примет король!
      – Если нам удастся встретиться с королем, – раздается в темноте, после того как свеча была погашена, взволнованный голос Ниси, – наша миссия будет выполнена.
      – Конечно, если мы встретимся с королем, – ответил Самурай, повернувшись в его сторону. – Однако… не знаю, можно ли верить господину Веласко.
      – Я тоже не слишком доверяю ему, – послышался со стороны распахнутого окна голос Танаки.
      После этого воцарилась тишина, и все трое, лежа с открытыми глазами, погрузились в свои мысли.
      Они представляли себя на аудиенции у короля. Незнатные самураи смогут встретиться с королем могущественной страны! Это было так же немыслимо, как получить в Эдо аудиенцию у найфу или сёгуна. Радость переполняла их. Она была так велика, что заглушила сомнение. Но в конце концов усталость взяла свое, и они заснули мертвым сном.
 
      Радость окрыляла посланников и на другое утро, когда они выезжали из Кордовы. Они и думать забыли об опасностях, которыми им грозил мятеж индейцев. Лишь Веласко время от времени в подзорную трубу рассматривал белые, точно обсыпанные мукой, далекие холмы. Над ними плыли обрамленные золотом облака.
      Они выехали на усыпанную мелкими камнями равнину. По ней медленно скользили тени облаков. Путников обступали похожие на надутых стариков кактусы; вокруг потных лиц жужжа вились мошки.
      Глядя на яркую линию горизонта, Самурай думал о море, к которому они направлялись. Думал об Испании, лежащей за этим морем. Думал о море и о странах, которых не видел никогда в жизни. Думал о превратностях своей судьбы. Он покорился своей новой судьбе.
      Время от времени им попадались развалины заброшенных индейских храмов. Как объяснил Веласко, индейцы, как и японцы, в течение многих веков поклонялись солнцу. Основания храмов были сложены из красноватых вулканических глыб, на обломках каменных колонн, валявшихся вокруг, были вырезаны странные знаки, по обломкам бегали сверкавшие на солнце ящерицы.
      После полудня у одной из таких развалин путники устроились на отдых. Они устало пили воду из бамбуковых фляжек, рассматривали окрестности, отгоняли надоедливых насекомых.
      Перед ними расстилалась равнина, по которой по-прежнему скользили тени облаков. Им предстояло до вечера пересечь ее и остановиться на ночь в какой-нибудь усадьбе, где бы можно было переночевать. Вдалеке поднимался вверх столб песка. Через некоторое время усталые глаза путников различили, что это не песок, а желтый дым.
      – Похоже, это сигнал…
      Танака вскочил с обломка каменной колонны и приложил козырьком руку ко лбу.
      – Нет, не похоже, – покачал головой Ниси. Японцы помнили сигнальные дымы, которые они видели на голой горе недалеко от Игуалы. Этот столб дыма был слишком густой, к тому же ответных дымов не было видно.
      – Я вижу пламя! – Веласко, отойдя в сторону, смотрел в подзорную трубу. Посланники напряженно ждали. – Похоже, выжигают лес около усадьбы. В этой стране часто… – Веласко с напускным спокойствием опустил подзорную трубу, – выжигают лес, освобождая землю под посевы.
      – Господин Веласко, – сердито обратился к нему Танака, – не нужно ничего от нас скрывать. Нам все известно.
      От неожиданности Веласко покраснел и начал заикаясь оправдываться.
      – Господин Танака, я скрывал это от вас из самых добрых побуждений.
      – Довольно. – Танака сердито покачал головой. – Ваша излишняя забота нам в тягость. Мы не женщины и не дети. Мы понимаем, что это самый настоящий крестьянский бунт. Что вы видите?
      – Горит усадьба.
      Чтобы добраться до Веракруса, нужно было пересечь эту выжженную солнцем равнину – другой дороги не было, а огибать горную цепь значило потерять слишком много времени. Веласко предложил переночевать прямо под открытым небом, а рано утром отправиться дальше, но Танака решительно покачал головой:
      – Индейцам не за что ненавидеть японцев. Бунт не имеет к нам никакого отношения.
      – Нужно избегать опасности. Не забывать о выполнении возложенной на вас миссии! – возразил Веласко.
      – Мы опытнее вас в сражениях, господин Веласко. Теперь вы должны положиться на нас, – торжествующе улыбнулся Танака. – Хасэкура и Ниси, я надеюсь, у вас нет возражений?
      Самураю стало не по себе от напускной храбрости Танаки. Жаль, что здесь нет Тюсаку Мацуки, подумал он.
      – Возражений нет, но я не думаю, что нам следует ввязываться в сражение, – возразил Самурай. – В словах господина Веласко тоже есть резон. Главное – наша миссия.
      В тюках, навьюченных на ослов, было двадцать ружей, их достали, а троих слуг послали разведать обстановку. Все делалось по приказу Танаки.
      Дым вдалеке окрасил небо в ярко-желтый цвет. По мере продвижения вперед стали различимы дрожащие, как крылышки мотыльков, оранжевые языки пламени. Временами слышали громкий треск, словно лопались стручки гороха.
      – Может, это ружейная стрельба?
      Танака, подняв руку, остановил путников и долго прислушивался. Потом, точно настоящий командир, значительно кивнул головой.
      – Не беспокойтесь, это не ружейная стрельба. При пожаре всегда такой треск, – сказал он нравоучительно.
      Он говорил со знанием дела, поскольку, в отличие от Самурая и Ниси, в молодые годы участвовал в сражениях Его светлости.
      Путники достигли полей – посевы были безжалостно вытоптаны, крытые соломой хижины на банановых плантациях сожжены. Плантация была окутана дымом, как густым туманом. Пахло гарью. Вряд ли за этим дымом скрывались индейцы, но все же Танака спешился, взял у одного из своих людей ружье и с показной храбростью двинулся вперед. Из клубов дыма послышался его кашель.
      – Ничего страшного, всего лишь горит амбар, – сказал он наконец.
      Полыхал огромный амбар. Внутри все сгорело дотла, и теперь по обгоревшим опорам и балкам, точно маленькие человечки, плясали языки пламени. Временами раздавался тоскливый треск рушащихся балок.
      Бывалый Танака внимательно осмотрел землю и заметил следы.
      – Здесь проходили индейцы, – сказал он Самураю и Ниси и, взяв лошадь под уздцы, повернулся к растерянно осматривающемуся Веласко. – Что с вами? Перепугались, господин Веласко? – спросил он насмешливо.
      Веласко лишь горько усмехнулся. Он струсил – такого позора с ним еще никогда не случалось.
      – Пошли, – сказал Танака; теперь он приказывал не Веласко, а будто себе самому. – Вперед. А то скоро вечер.
      Слыша, как сзади рушится горящий амбар, японцы осторожно пробирались через густые заросли деревьев. Между белесоватых стволов проглядывало знойное небо и выгнутые, как кошачьи спины, поросшие оливами холмы. Когда банановая роща кончилась, в лицо им ударили жаркие солнечные лучи. Под одной из олив на холме на корточках сидело несколько грязных оборванцев. При виде японцев они вскочили, готовые бежать. Эта была индеанка с тремя детьми.
      – Я падре! – громко крикнул им Веласко. – Я падре, вам нечего бояться!
      Женщина и дети обернулись, как затравленные звери.
      – Вы что, не понимаете по-испански? Женщина издала какие-то гортанные звуки, но Веласко ничего не понял.
      – Тихо! – Танака остановил Веласко и внимательно прислушался.
      Он один что-то услышал. Путники, замерев на жаре, в полном молчании неотрывно смотрели на холм.
      Послышались шаги по траве. Через некоторое время показалась черная голова – человек вел себя явно настороженно. По его смуглому лицу текла кровь. Из высокой травы поднялось несколько вооруженных испанцев. Увидев японцев, они изумленно уставились на них, пока наконец не заметили Веласко.
      – Я – падре! – Веласко поднял руку и направился к испанцам. После недолгого разговора он подозвал японцев: – Не беспокойтесь, это местный землевладелец и его слуги, они вышли встретить нас.
      Веласко стал выяснять обстановку.
      – Неужели мятежники добрались даже сюда?
      – Нет, падре, – испанец покачал головой, – просто местные индейцы, услыхав про мятеж, тоже взбунтовались, подожгли амбар, вытоптали поля, а сейчас прячутся где-то поблизости.
      – Нам нужно добраться до Веракруса…
      – Мы вас проводим. Японцы умеют обращаться с ружьями?
      – Они стреляют, наверное, даже лучше, чем вы. Эти люди привыкли к сражениям.
      Землевладелец и его люди посмотрели на японцев с сомнением. Сидевшая под оливой индеанка подняла голову и, обняв руками детей, что-то проверещала тонким голосом. Хозяин выбранил ее.
      – Что она говорит?
      – Ее младший брат… В общем, мы ранили его, и он умирает. – Мужчина пожал плечами. – Не знаю, зачем это ей нужно? Говорит, что, если вы падре, она просит вас соборовать его и помолиться за упокой души. – Он сплюнул и стер запекшуюся кровь, красовавшуюся на щеке, словно знак отличия. – Бунтуют, а когда припечет, к нам же бегут за помощью. Индейцы всегда так. Не обращайте внимания.
      – Где умирающий?
      – Не делайте глупостей. Они вас либо убьют, либо возьмут в заложники. Это же обычная их уловка. Подсылают женщин и детей, чтобы усыпить бдительность. И, обманув таким образом, неожиданно нападают.
      – Я священник, – тихо ответил Веласко. – Если вы христианин, должны меня понять. У священника есть долг, который он обязан выполнить. Даже если речь идет об индейце.
      – Все равно не нужно потакать им. Индейцам нельзя доверять.
      – Я священник.
      Лицо Веласко пошло красными пятнами. Он всегда краснел, когда пытался сдержать гнев или страсть.
      – Оставьте, падре.
      Но Веласко, не обратив внимания на его слова, стал упрямо взбираться на холм. Индеанка, бросив-детей, устремилась за ним, точно зверь, преследующий добычу. Ничего не понимавшие посланники двинулись следом.
      – Стойте здесь! – крикнул им Веласко с середины склона. – Я сейчас не переводчик. Я иду выполнить свой долг священника!
      Женщина и Веласко углубились в густую рощу. Там стоял запах прелых листьев, слышались крики птиц – и это напомнило Веласко отвратительный клекот стервятников, пожирающих падаль. Женщина ловко пробиралась сквозь заросли, время от времени оглядываясь на отстающего миссионера. Как ни странно, он не испытывал ни страха, ни тревоги. В кустах стоял полуголый черноглазый индеец. Женщина что-то сказала ему, и только после этого Веласко смог двинуться дальше и миновать рощу.
      В ложбине лежал на спине такой же полуголый молодой индеец. Он задыхался. Рядом неподвижно сидела молодая женщина. Судя по одеянию, которое было на раненом, он был пеоном. На шее зияла пулевая рана; запекшаяся кровь смешалась с грязью.
      – По-испански понимаешь? – спросил Веласко. Индеец тяжело дышал, но затуманившиеся, точно подернутые пленкой, глаза ничего не видели. Смерть уже проникала в его тело.
      – Habeas requiem aeternam [ ], – прошептал Веласко, взяв испачканную кровью и грязью руку индейца. В эту минуту он не был неистовым проповедником, страстно желавшим распространения веры в Японии, он был обыкновенный священник, исполняющий свой долг.
      – Requiescant in pace [ ].
      Словно закрывая последние врата жизни, Веласко закрыл остекленевшие, широко раскрытые глаза покойного. Глядя на жалкое лицо умершего, он вспомнил японского христианина, которому он отпускал грехи за грудой бревен в Огацу, – оборванного, обсыпанного опилками японца.
      Ветер гулял по Веракрусу, швырял в стены оштукатуренных домов клубками жухлой травы, гонял их по улицам; в облаках пыли штормящее море казалось пепельно-серым.
      Уже дули муссоны. Обессилевшие от бесконечного ветра японцы, с трудом передвигая ноги, вступили в город. У городских ворот, точно так же как в Мехико и Пуэбле, их ожидали, скрестив руки на груди, неподвижные, как каменные изваяния, монахи в нахлобученных капюшонах. Один из посланников сломал ногу и едва держался в седле, а один из слуг лежал в повозке, которую тащил осел. По пути в Веракрус на них напали индейцы.
      Из окон их комнаты, отведенной им в монастыре, было видно бурное, оскалившееся белыми клыками море.
      Самурай задумчиво смотрел на него. Как крохотны владения Его светлости по сравнению с этим бескрайним миром. А Ято или Курокава – просто песчинки. Но все равно, его предки отдавали жизнь ради таких песчинок.
      В день отплытия из Цукиноуры Самурай, слушая скрип мачт, громкие крики птиц, чувствовал, что ему уготована новая судьба, чувствовал, что и в этом море, и в Новой Испании в нем произойдут невидимые глазу перемены. Что это за перемены? Словами этого не выразить, но для него было ясно одно: он станет другим человеком, не похожим на того, который жил в Ято. Куда поведет его судьба, как он изменится? – думал он со страхом.
      Ветер завывал всю ночь. А к утру пошел дождь.
 

      Мы прибыли в Веракрус, когда уже дули муссоны. Сейчас живем в монастыре францисканцев. Я думаю, что нам удалось благополучно избежать опасности только милостью Божьей, ибо сам Господь возжелал, чтобы я нес Слово Божие в Японию, куда я стремлюсь всей душой.
      В день, когда мы выехали из Кордовы, я недалеко от одной усадьбы проводил в последний путь местного пеона-индейца. Этот юноша умер на моих руках. Я молился о его спасении. Я выполнил долг священника.
      Остальные пеоны в благодарность проводили нас почти до самого Веракруса. Так мы обрели охрану и только благодаря этому избежали смертельной опасности.
      Несчастье случилось за день до прибытия в Веракрус. Мы старались обходить стороной разоренные гасиенды.
      Солнце палило нещадно, все были измучены до предела. Неожиданно возникавшие перед нами заросли кактусов казались нам индейцами.
      Мы устроили привал. Я лениво наблюдал за полетом кондора, кружившего в вышине. В долине царила такая мертвая тишина, что мне стало как-то не по себе.
      Вдруг из-за скалы в нашу сторону полетело что-то черное. Я подумал сначала, что это птица. Но это оказалась не птица. На вершине скалы появилось индейцев десять, державших в руках нечто похожее на пращи. Они еще издали заметили нас и, устроив засаду, теперь осыпали камнями.
      Я не раз слышал, что таким способом индейцы могут далеко бросать камни. Когда наши предки покоряли Новую Испанию, индейцы сражались с ними точно таким же оружием. Я изо всех сил пытался удержать вставшую на дыбы лошадь, а японцы по приказу Танаки попрятались за кактусами.
      Но один из них, менее проворный, упал. Это был слуга Танаки. Танака выскочил из-за кактуса, чтобы помочь ему. В ослепительных лучах солнца я увидел, как высокий широкоплечий индеец, целясь в него, крутит над головой свою пращу. Были отчетливо видны его белые зубы и длинная коса. Потом в Танаку полетел огромный, величиной с голову, камень.
      Наши провожатые выскочили вслед за Танакой. Следующий камень упал рядом с ними. Они что-то кричали индейцам, стоявшим на скале. Может быть, объясняли, что это посланники – японцы, а не испанцы. И тут произошло чудо: индейцы исчезли со скалы, точно испарились.
      Все было словно во сне. В долину вновь вернулись тишина и покой, по-прежнему нещадно палило белое солнце. Мы с японцами выскочили из-за кактусов и окружили раненого. У Танаки оказалась сломана нога, а у слуги – раздроблена коленная чашечка, она стала похожа на разломанный гранат, из раны струилась кровь. Он пытался подняться, но не смог, пришлось уложить его на повозку, он все время стонал и умолял хозяина:
      – Простите меня… Прошу вас, не бросайте. А то как же я вернусь на родину?..
      С трудом превозмогая боль, Танака успокаивал его:
      – Не бросим мы тебя, не бросим. Отношения между японским самураем и слугой напоминают отношения между патрицием и рабом в Древнем Риме, но в одном они отличаются: между самураем и его слугой существует некая нерасторжимая связь, выходящая за пределы, определяемые стремлением извлекать выгоду, отношения их напоминают родственные узы. Живя в Японии, я часто думал, что должен служить Господу, как японский слуга служит своему господину.
      В общем, благодаря пеонам мы отделались этими двумя жертвами и избежали гораздо большей беды. Я не перестаю думать, что на то была воля Божья. Являя собой жалкое зрелище, мы вступили в Веракрус, но мои волнения на этом не кончились.