- Нам повезло, Логвин; я нашла агат, не урони его пожалуйста.
      Потом я держал скользкий камень величиной с грецкий орех на своей ладони и смотрел сквозь него на солнце. Камень был точно намыленный, скользкий и казался мягким, в его глубине зажигались и гасли огоньки.
      - Спрячь, - сказала мать. - Это на память тебе. Море в тот день, помню, было добродушное, усыпанное иглистыми блестками до самого края. У берега качались медузы. В детстве я считал, что медузы - нечто вроде игрушек, созданных специально для того, чтобы ими любовались, но не трогали руками. Меня предупреждали:
      - Медузы жалят, не вздумай их ловить.
      Я не верил никому и все дожидался момента, чтобы вытащить хоть одну игрушку из воды, спрятать под полу и. взять домой на часик хоть, после же, конечно, выпустить ее в море. Мне представлялось, будто медузы пересчитаны и пропажу могут заметить.
      Море тогда было густого синего тона, небо было тоже синее, и чудилось мне, что вода вдали некруто поднимается, выгибаясь, к самому зениту и там застывает куполом. Посередине купола стояло солнце - желтое и лохматое. Был зной, кричали чайки, пахло мокрым песком, плескали волны. Эта картина осталась во мне навсегда. Других подробностей не осталось.
      После сна я первым делом открыл шкаф в изголовье тахты и достал расписную деревянную шкатулку - фамильную реликвию. Эта шкатулка перекочевывала из поколения в поколение, и я понятия не имею, сколько ей лет. Никогда над этим особенно не задумывался. Я отколупнул ногтем верхнюю крышку шкатулки и сразу нашел агат- ноздреватый камень с мутноватым перламутровым отливом. Сердце дрогнуло. Я повсюду таскал с собой древнюю безделушку, но почти не интересовался, что она содержит. А лежало в шкатулке еще золотое кольцо с кровавым рубином, напоминающим по форме каплю. Был там еще янтарный мундштук в серебре, круглый медальончик на цепочке и прядь белых волос, перевязанная ниточкой. Я сунул агат в карман куртки; он будет согревать меня - невзрачный камешек, кольцо же надел на безымянный палец. Кольцо носил, видимо, крупный мужчина, потому что оно мне пришлось впору.
      "Что-то еще вспомнить надо бы?"
      2
      Я сказал так:
      - Племя! Вы живете голодно, ваши дети болеют, и воины умирают до срока, ваши охотничьи угодья оскудели, в полях мало кореньев. Вы голодны, потому что боитесь своей земли. Ваш Пророк вещал из башни одну Истину, и он не учил вас, как жить дальше. Это - плохо.
      Толпа зароптала.
      Я стоял на возвышении, на том месте как раз, где, кажется, уже давным-давно состязался в силе и ловкости с аборигеном, которого выставили старики, народ племени Изгнанных окружал холм. На плоских лицах была тревога.
      - Я спустился к вам сказать, как жить дальше, как накормить детей досыта и вселить великий дух в тех, кто устал.
      - Он могуч и силен! - кричал за моей спиной Скала. - Он поможет, ловите его слова, запоминайте, внимайте!
      Однако внимали мне плохо. Воины потрясали копьями, женщины горестно обнимали головы руками. Речь моя не производила на этих людей впечатления, они, кажется, не хотели перемен.
      "Что им надо!" - растерянно думал я.
      - Ты их пугай, Хозяин! - шептал Скала. - Ты их сильно пугай.
      - Там, откуда я прилетел, люди сыты, дети умеют смеяться и покой стариков надежен.
      - Ты их пугай, Хозяин!
      Я замолчал, потому что видел, как, расталкивая локтями мужчин и женщин, на вершину холма поднимается
      Червяк Нгу. Распухший его нос, подобно груше, торчал на его лице вызывающе и сердито, тело его было испещрено шрамами и царапинами, будто он последние дни только и делал, что разнимал кошачьи свадьбы.
      - Ты о чем хочешь спросить меня, Нгу? Парень остановился близко, опершись на черную палку, которую нес в руке,
      - Хочу задать тебе, Пришелец, несколько вопросов. Они боятся тебя, я никого не боюсь.
      - Отвага твоя всем известна.
      - Нгу - самый храбрый!
      - Верю.
      - Там, откуда ты явился, есть Пророк?
      - Нет там Пророка.
      - И никто не вещает Истину из башни?
      - Никто не вещает. У нас нет башни.
      - Ты не находишь, что это плохо?
      - Не нахожу.
      - Я понял. Верят ли там, откуда ты упал, в то, что есть Вездесущий и Неизмеримый?
      - В некотором роде - да. Только мы называем его другим словом - Космос.
      - Ты не слуга Вездесущего и Неизмеримого? Скала все шептал сзади, вздыхая шумно и взахлеб:
      - Ты слуга Вездесущего! Ты - слуга. Они поверят и покорятся.
      - Я - человек,
      По толпе прокатился ропот и стон облегчения.
      - Ты - дурак, Хозяин, - сказал брат мой и дотронулся до моего плеча теплой ладошкой: он осуждал и жалел меня, незадачливого.
      Тучи впереди раздвигались, как занавес на театральной сцене, за ними выступала блеклая голубизна. Я вспомнил море, которое явилось во сне, и опять закручинился о ласковой моей Родине, где осталось все, даже сон.
      Червяк Нгу воткнул палку в песок и подбоченился:
      - Если ты всего только человек, то почему хочешь учить нас?
      - Мой народ старше твоего, он мудр и знает много такого, чего не знаете вы.
      - Если ты могуч и богат, накорми нас, построй нам новую деревню и вылечи наших детей.
      - Я могу накормить вас, построить новую деревню, но что тогда останется вам? Вы одрябнете без забот, воины станут слабыми, женщины - ленивыми, племя одолеет каждый, когда я уйду. Не так ли?
      - Так не должно быть, - ответил Нгу и раздумчиво покачал головой.
      Наступило молчание.
      - Вы готовы принять мою помощь, племя Изгнанных?
      - Чем же ты можешь помочь нам, Пришелец? - спросил Червяк Нгу.
      - Я отведу вас туда, где вы жили раньше, к большой воде. Мы построим там новую деревню и засеем поля.
      - Мы не умеем сеять, разучились.
      - Я вас научу.
      - А стрекотухи, Пришелец?
      - Они уйдут.
      - Ты в том уверен?
      - Уверен.
      - Хорошо. Мы подумаем.
      - Думайте быстрее.
      - Мы не умеем думать быстро.
      - Что ж, я подожду.
      3
      Ну вот, самая пора спуститься в яму, покуда мужчины племени будут думать; быстро думать они, как заявлено, не умеют, и я, наверно, успею. Подземелье манило. Я чувствовал всем существом своим, как оттуда, из черной глубины, будто толчки усталого сердца, доносятся до меня тревожные токи: кто-то зовет меня устало и настойчиво.
      Я сел на край ямы. Я видел, что женщины деревни выглядывают из закутков с неодобрением, рядом топтался Сын Скалы, обвешанный оружием - при нем были два наших копья, луки со стрелами, у его пояса болтался притороченный к набедренной повязке узелок с нехитрым имуществом.
      - Куда держишь путь, Хозяин?
      - Туда, - я показал рукой вниз.
      - И я туда.
      - Зачем?
      - Неизвестно.
      - Оставайся здесь.
      - Нет!
      "Ладно, - вяло подумал я. - Пусть тащится со мной, все равно этому малому некуда деваться. Да и веселее вдвоем".
      - Не возражаю, только спрячь куда-нибудь свои палки - мешать будут. Сам потащишь это добро, брат.
      - Скала сыт, потому и силен.
      - Дорога наша трудная.
      Скала кивнул и показал в улыбке крупные свои зубы - он был доволен, что я беру его в сомнительный этот поход, что он будет рядом и постарается не подкачать.
      ...Скала раскорячился уже в горловине ямы и не мог двигаться, поскольку одной лишь свободной руки было мало. В другой руке он держал два копья, к тому же мой лук, рассчитанный на рост за два метра, тяжелый и громоздкий, воткнулся в стену тычком. Сперва брат мой возился молча, будто козявка в тенетах паука, лишь сопел, потом же завыл от злости. Я спускался в прохладную глубину подземелья и снизу четко видел каждое движение незадачливого моего оруженосца - он напоминал марионетку, вырезанную из черной бумаги.
      - Хозяин!
      - Да?
      - Мне плохо, Хозяин!
      - Я тебя предупреждал?
      - Ты меня предупреждал, ты ворчал, как старуха. Ты - умный. Правда, не всегда ты умный...
      - Спасибо и до свиданья.
      - А я как же?
      - Дожидайся моего возвращения.
      - Тебе меня не жалко? Мы с тобой породнились, мы вместе писали Вездесущему и Неизмеримому! Тебе меня не жалко?
      - Бросай копья вниз. Да осторожней бросай - в меня попасть можешь, ловкости в тебе совсем не наблюдается.
      - А если я попаду тебе в голову?
      - Я воткну копье тебе в зад, брат мой! И спеши, мне некогда.
      Копья, брошенные одно за другим, туго просвистели за моей спиной и в опасной близости. Этот лукавец демонстрировал свою сметку; и тут не утерпел, пошутил малость, Слышно было, как палки глухо ударились о камень. Посыпалась галька. Потом, вихляя, пролетел лук с колчаном, и к моему лбу осторожно прикоснулась грязная нога Скалы.
      - Ты неповоротлив. Хозяин! Почему остановился? Я не ответил, поняв что шутки брата моего вызваны страхом - ведь он сейчас переступает Великий Закон, табу, покушается на святая святых племени, на жуткую тайну, сокрытую веками. Скала лез тяжело, со стоном, на плечи мне сыпался щебень, кусками падал мох. Я останавливался, чтобы слушать. Было тихо, потом стал доноситься нежный шелест воды. На этот раз путь казался короче. Я так подумал (о том, что путь теперь короче), когда ноги мои коснулись дна. Мощный фонарь высветил тоннель насквозь, до самого карниза, откуда начинался лаз поуже. Я сразу обратил внимание на немаловажную деталь; тоннель пробивался когда-то (когда?) с помощью машины, потому что на ржавом камне явственно угадывался след мощного агрегата, напоминающий нарезку на стволе древней пушки. Здесь работали, похоже, шнеком с режущей головкой. Тоннель отсвечивал гладью металла, попадались кое-где извилистые прожилины белого цвета, они были словно молнии, застывшие на грозовом небе. В лицо бежал ветерок без запахов прели или запустения. Дышалось здесь легко, стоял покои вечности, нарушаемый лишь звуком сбегающей вниз воды. Я прислонился спиной к холодной глыбе, на которой нашел несколько дней назад девушку по имени Го.
      - Голова!
      - Слушаю?
      - Чем занята наша гостья?
      - Она спит. Разбудить?
      - Не стоит, пожалуй... Ты следишь за мной, Голова?
      - Да.
      - И что ты скажешь об этом тоннеле?
      - Он несомненно искусственного происхождения.
      - Спасибо. Я пришел к такому же выводу.
      - Будь осторожен, Ло.
      - Попытаюсь. У меня все.
      Скала лазал на четвереньках по вязкому мху и задевал головой мои ноги искал лук и копья. Я посветил ему, он быстро справился с задачей и, глупо улыбаясь, задавленный страхом, протянул мне оружие.
      - Неси сам. У меня, видишь, мешок с едой и еще кое-что. А воевать я не собираюсь.
      - Ладно, Хозяин! - вздохнул Скала с обидой. - Понесу.
      - Холодно тебе будет здесь, однако, воин?
      - Ничего, я потерплю.
      - Терпи, коли назвался в попутчики. Я ведь не уговаривал тебя идти.
      - Не уговаривал, верно. Но как я оставлю тебя одного?
      - Спасибо, брат. Однако, пора нам и в путь. Мы двинулись вдоль русла едва заметного ручейка, вода которого при ярком и резком свете фонаря ртутно блестела. Ручеек вился и бежал в сторону карниза, где, как уже упоминалось, начинался лаз поуже. Значит, тоннель выбит не строго горизонтально, а с некоторым уклоном. Под ботинками хрустела галька. Скала плелся на цыпочках, то и дело падал на мою спину, спотыкаясь об острые камни. Мох с мелкими цветами кончился, кругом теперь было голо, пусто и мрачно. Вода звенела, как туго натянутая струна. Вода дребезжала заунывно. Я внимательно осматривал каждый метр пути над головой, под ногами, слева, справа, потому как был уверен, что где-то совсем недалеко есть дверь, что она откроется и впустит нас: ведь девушка Го сказала "отец ждет". Вот мы и пришли, встречайте нас.
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
      1
      Мне недосуг останавливаться на подробностях, да я, если честно, и не замечал деталей - дух мой захватывало в предчувствии необычного приключения, и я торопился. Скала плелся за мной, приседая на больных пораненных ногах. И мы пришли.
      Мы пришли к тому, кто ждал нас.
      Это был гигантского роста старик с кожей лимонного цвета и гривой седых волос, ниспадавших до плеч, с желтыми глазами. Он был похож на нас, землян, если бы не желтые глаза, если бы не длинные уши, прижатые к черепу плотно, словно приклеенные. Если бы...
      Впрочем, по порядку.
      Старик сидел, закутанный в серый плед, и грел над огнем руки. Огонь горел в каменной нише. Комната, где сидел старик, была невеликих размеров, обшитая полосами светлого металла - пустая комната, освещенная нещедро. Ничего впечатляющего. Кресло, огонь, полутьма. Я мог бы в такой обстановке увидеть где-нибудь на Земле, например, своего дядю: он любил простоту и одиночество. Ему, наверное, так лучше думается.
      - Здравствуйте, - сказал я.
      Старец неторопливо разогнулся, убрал руки от огня, сложил их на животе, повернул к нам тяжелую свою голову и что-то сказал, вздохнув. Мой "лингвист" поморгал лампочкой и перевел без затруднений:
      - Времени нам отмерено мало. Ты не торопился, мальчик.
      - Я торопился.
      - И ты здесь...
      - Я здесь.
      - У тебя ко мне много вопросов, не так ли?
      - Да.
      - Я о тебе знаю почти все, ты же обо мне - ничего,. потому любопытство твое справедливо, - его огромные кошачьи глаза обожгли меня, заглянули, кажется, в самую глубину моего существа. Брат Скала задышал часто, спятился мелкими шажками и привычно упрятался за мою спину. Я присел на металлическую скамейку у стены неприютной комнаты и вытянул ноги. Старик не приветствовал меня, не пригласил располагаться удобней, он опять повернулся к огню. Костерок в нише горел ровно, неплясая, лишь тени на стенах качались, рисовали неброскими красками всякие картины; джунгли на берегу реки, города и горы. Некоторое время я следил за игрой костра,. отраженного на стенах, и собирался с мыслями.
      - Как вас зовут и откуда вы?
      - Зови меня Карри. А пришли мы издалека, очень издалека. Но то не суть важно. Автоматы наши скажут тебе все, они настроены на тебя, мальчик. Мы те самые Желтые Люди, о которых повествуют здешние легенды.
      Это мы умирали лицом к солнцу. Мы сильны, но и для нас многое сокрыто. Однажды наш корабль вынужден был сесть на планету, где вечные сумерки и ураганные ветры невиданной мощи. Там был океан, не пустой, вода в нем бушует и сжирает скалы. Мы сели на планету и благополучно снялись с нее, однако и унесли с собой неразгаданную болезнь. Умирали мы медленно и с грузом вины в душе, испытывая укоры совести, не свойственные нам. Мы "и перед кем не виноваты, поскольку осенены Идеей.
      - В чем же смысл вашей Идеи?
      - Мой народ посвятил себя Космосу. За неисчислимым разнообразием сущего кроются законы, определяющие движение, время, эволюции. Мы поставили целью ответить на вопрос: что же такое мироздание в существе своем? Задача только нам по плечу, поскольку мы - избранные.
      - Блажен, кто верует!
      Если рассуждать здраво, то развитая цивилизация не имеет права впадать в такое элементарное заблуждение, но снобизм и самонадеянность, вскормленные и взлелеянные не одним поколением, способны, наверно, отмести этот самый здравый смысл. В истории моей Земли таких случаев, если вспомнить, немало. Не раз и не два, к примеру, кое-кто, ослепленный собственной исключительностью, посягал ни много ни мало на мировое господство. Эти личности склоняли к авантюрам целые народы. Было такое, из песни слов не выкинешь. Желтых невеждами не назовешь, однако же и они вознамерились проткнуть гору соломинкой. Странно.
      - Все остальное - второстепенно.
      - Нельзя объять необъятное, старик. Мы поняли это давно. Познание вечно, и в том прелесть бытия.
      - Познание конечно, мальчик мой!
      - У вас есть доказательства?
      Он не ответил на мой вопрос, руки его, сухие, длиннопалые, холеные, вяло шевелились над огнем.
      - Мы рассеялись, преодолели великие расстояния и многое поняли.
      - Но не все же?
      - Не все. Однако мы и не рассчитывали на близкий успех. Цель требует полной самоотреченности, ибо познание тоже конечно.
      - Это не так!
      - Мы рассеялись по лику Вселенной и жаждем Истины.
      Однако все на этой дивной планетке жаждут Истины, они здесь просто помешались на истинах, Я сказал:
      - Вечных истин нет! Что истина сегодня, завтра анахронизм.
      - У меня мало времени, мальчик. Надеюсь, из сказанного понял, чем занят мой народ?
      - Как не понять? Вы пытаетесь сосчитать, сколько песчинок на пляже, перебирая песок горстями.
      - Итак, мы понесли с собой недуг. Самое загадочное состояло в том, что болезнь особо прогрессировала при ярком свете. Мы это быстро поняли здесь и ушли в подземелье. Перед смертью каждый просил вынести его на поверхность и испускал дух лицом к солнцу. Нас оставалось все меньше. Мы брали в жены здешних женщин, но и дети от смешанных браков тоже кончали дни до срока, и мы предавали их земле. Осталась лишь девушка Го, рожденная последней, но она не хотела темноты, и я отдал ее тебе, мальчик.
      - И она умрет до срока, старик?
      - Да.
      - Печально. И я не смогу ей помочь?
      - Вряд ли.
      - У меня большие возможности...
      - Я близок к разгадке, но я устал. Я позвал тебя для того, чтобы ты положил меня в камеру, где до воскресения покоятся мои товарищи. Потом ты получишь сигнал и разбудишь меня, обновленного.
      - А дальше?
      - Я спасу экипаж, я близок к той черте, откуда начинается успех.
      - И вы опять ринетесь в космос?
      - Да. Наш корабль цел, он в горах.
      Брат мой Скала, сидя на полу, деловито рылся в моем мешке - искал съестное. Он нашел что-то там и принялся жевать, раздувая щеки. Дышал он громко и умиротворенно, будто корова. Я мимоходом отметил про себя, что Скалу ничем уже не удивишь: чудеса, если они не угрожают жизни, не выводят его из равновесия. Мне это нравилось. Трезвый парень, мой оруженосец.
      - Мы пойдем к центру вселенной...
      - У нас имеются сведения, отец, что оттуда, куда вы намечаете пуститься, экспедиции, как правило, не возвращаются.
      - Ты прав, Логвин, но это нас не остановит.
      - Вы слишком самонадеянны, отец, и в том ваша слабость. На моей Земле безотчетное самоотречение осуждается.
      - Значит, вы слабы и трусливы!
      - Мы осмотрительны. Я хочу задать тебе несколько вопросов.
      - Готов ответить.
      - Первый вопрос: сколько времени вы здесь?
      - По вашему исчислению, триста пятьдесят.
      - Вопрос второй; почему болезнь не тронула тебя?
      - На это я не могу пока ответить достаточно ясно, но надеюсь ответить, когда ты извлечешь меня из камеры.
      - Вопрос третий; как вы связаны с местной цивилизацией?
      - Никак. Сперва мы брали их женщин, потом же, когда выяснилось, что дети, рожденные здесь, тоже умирают, всякие связи были прерваны.
      - Вопрос четвертый; кто писал Истины на камне?
      - Жрецы племени. У них есть письменность. Мы тут ни при чем.
      - Вопрос пятый: почему вы не отдали аборигенам хотя бы часть знаний?
      - Это не совпадает с нашей главной целью.
      - Вопрос шестой: знакомо ли вам сочувствие к себе подобным?
      - В нашем языке нет такого понятия.
      - Ясно. Но вы прекрасно видели и видите, что здешняя цивилизация вырождается, задавленная обстоятельствами и невежеством, почему же вы не вмешались в ход событий?
      - Ты повторяешься, мальчик. Это за пределами Цели.
      Я слежу за тобой пристально, с первого дня пребывания здесь, и не могу, признаться, объяснить многие твои поступки. И вообще - зачем ты здесь?
      - Мои поступки не ложатся в схему, не так ли?
      - Так. У нас мало времени, Логвин!
      - Я продолжаю. Кто такие стрекотухи?
      - У нас мало времени!
      - Ты позвал меня на помощь, потому что обойтись без меня почему-то не можешь, да?
      - Да. Я не надеюсь на автоматику, кое-что у нас разладилось.
      - Так вот. Я могу сказать: это не отвечает моей Цели
      Могу сказать?
      - Можешь.
      - И вы не в силах заставить меня делать того, что я не хочу?
      - Пожалуй, не в силах. Ты оснащен неплохо. Кое в чем вы даже выше нас. Кое в чем, не больше.
      - Я не шевельну и пальцем до тех пор, пока ты не ответишь мне на все вопросы. Итак, кто же такие стрекотухи?
      Старик поворотился вместе с креслом спиной к огню потрескивающему в нише, ожег меня опять страшным своими глазами, недвижными, как у совы, покачал огромной своей головой. Волосы его, ниспадавшие на плечи, блестели туго и глубоко, подобно старому серебру.
      - Я принимаю твои условия, Логвин. Но, торопись.
      - Ничего другого тебе не остается!
      - Ты спрашиваешь, мальчик, о стрекотухах. Предмет достоин изучения. Видишь ли, космос способен на сюрпризы. Эта популяция насекомых, получивших интеллект в виде нежданного подарка. Речь идет об излучении, которое возникло как следствие катастрофы в масштабах звезд. В частности, и таким путем распространяется в космосе разум. Это трудно представить себе, но это так; интеллект в виде нежданного подарка, потому-то стрекотухи, как ты их назвал, ищут свое предназначение, свою роль в мире. Видишь ли, идет бескомпромиссная и довольно сложная борьба между злым инстинктом, заложенным изначала в эти существа, и разумом, доброй волей. Кстати, стрекотухи не знают еще до конца своих возможностей, они, как ты мог уже догадаться, экспериментируют. Чем ты можешь объяснить, в частности, что они погубили твоего робота и пробовали нейтрализовать защиту гондолы, чтобы общаться с тобой напрямую? Они в смятении, перемежая радость познания с тоской, вызванной тем, что ряд проблем, возникших вдруг перед ними, имеет начало, но не имеет конца. Они не могут привыкнуть еще к своему ослеплению. Большую часть времени, кстати, стрекотухи проводят в космосе, в межзвездном пространстве, в момент катаклизма не совсем понятной природы они и приобрели разум, подобно тому как мы получили свою болезнь. Космос полон тайн, чарующих и жутких. Стрекотухи метались от планеты к планете, чтобы множить свой род, теперь, считай, будет множиться во Вселенной новая странная цивилизация. Вот так, мальчик мой. Если тебя заинтересуют детали, ты их получишь от моих автоматов. Удовлетворен? Пожалуй, да.
      - Что еще?
      - Где Пророк и старики племени?
      - Это - проще, они - рядом, в пещере, окутываются дымом, чтобы уснуть.
      - Зачем им спать?
      - Чтобы переждать беду.
      - В чем же их беда?
      - Они надеются, что ты покинешь планету. Беда - это ты.
      - Я им мешаю?
      - Да, они элита, те же, кто наверху, - в сущности рабы.
      - Значит, зло теперь дремлет, чтобы дождаться своего часа... И вы терпели такое положение вещей: нижние - элита, верхние - рабы?
      Старик опять покачал головой с выражением досады. Заметно было, как тепло покидает его мощное тело, - он кутался в плед и все глубже оседал в кресле, все ниже клонился к коленям. Я не мог дальше мучить его - последнего из расы Высокомерных. Они носятся в холодных глубинах вселенной, лишенные доброты, и никому, в сущности, не нужны, даже самим себе. Их болезнь-плод душевной усталости, они высохли и окаменели, подобно дереву, лишенному воды.
      - У меня все, старик Карри!
      Он кивнул вяло и не поднял головы: ему надо было собраться с силами. Я ждал.
      Брат мой Скала метнулся к моим ногам, прихватив мешок на всякий случай, потому что стена за его спиной начала раздвигаться с легким скрипом. В проеме был сперва мрак, следом свет над нами притух и зажегся где-то за стеной, мы увидели прозрачные квадратные коробки, поставленные одна на другую, словно книжные полки. Внутри коробок пенилась, вздымаясь и опадая, жидкость, напоминающая тесто или сосновую смолу, сквозь вязкую эту пасту просматривались контуры человеческих тел. У меня меж лопаток пробежал морозец-зрелище было жутковатое, если добавить, что тела шевелились вместе с жидкостью, - они то поднимались в коробках, ложились на дно, поворачивались то лицами к нам, то спинами.
      - Я близок к разгадке! - сказал старик. - Они будут спасены.
      Я почувствовал себя в ту минуту маленьким, никчемным и слабым, но сразу мысли мои побежали по другому кругу. Великая цель нужна, наверно, для тех, кто наделён способностью мыслить и полезно действовать, но гордыня заносит человека иногда так высоко, что он лишается способности удивляться самому чуду жизни. Эти желтые люди из далеких далей не вызывали во мне сострадания- скорее вызывали досаду. Они кочуют от звезды к звезде в погоне за ускользающей истиной, как за солнечным зайчиком, который не накрыть ладонью. Желтые люди никогда не изловят солнечный зайчик, их ждет тоска, отчаяние и бесплодность духа.
      - Мне пора, Логвин. Ты положишь меня в пустую камеру.
      Я подошел к старику, встал рядом с креслом.
      - Ты будешь жить здесь, Логвин?
      - Нет. У меня есть неотложные дела там, - я показал пальцем на овальный потолок комнаты. - И я не люблю темноты, старик.
      - Тогда возьми вот это. - Карри вынул откуда-то из недр своего пледа шарик величиной с голубиное яйцо и протянул его мне на вытянутой ладони. Матовый шарик был тяжел и скользок. - Он даст сигнал, когда я проснусь. И ты придешь?
      - Я приду.
      - Не медли! Теперь подними меня.
      Скала кинулся помогать мне, он поддержал ноги желтого старика, вдвоем мы еле затолкнули расслабленное тело в камеру и задвинули крышку. Я расслышал последние слова старика, произнесенные шепотом;
      - Го - моя дочь, Логвин, рожденная здесь. Она не захотела класть меня в камеру. Попытайся спасти ее, она тоже любит солнце.
      ...Паста ползла через отверстие в торце прозрачной клетки, окутывала ноги скитальца, накрывала их тонкой .пленкой и толчками двигалась дальше. Старик еще дышал, ресницы его вздрагивали, несколько раз он приподнимал голову на жестком своем ложе и наблюдал за тем, как тело его затягивает словно илом.
      Вот и все!
      Тело Карри закачалось и начало вращаться, как на вертеле. Зрелище было не из приятных. Я приказал автоматам:
      - Закрыть хранилище.
      Стена задвинулась мягко, светильники пригасли.
      - В путь, брат мой!
      - Мне тут не нравится, Хозяин!
      - Мне тоже не нравится эта нора. В путь, брат мой! Наверх.
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
      1
      И опять я стою на бугорке перед деревней, опять толпа смотрит на меня с настороженным ожиданием. Какие слова нужны им, чем утешу я их, как вселю в них веру, что они вольны распоряжаться судьбой, что жизнь прекрасна и лишь раскованным трудом можно добыть благополучие и процветание? Черт возьми, совсем непросто говорить о простых вещах убедительно!
      Совсем непросто!
      - Ты сядь, Хозяин, и отдохни, - посоветовал мне Скала. - Отдохни: я с ними потолкую - ты не умеешь. Сядь!
      Я послушно сел на теплый песок.
      Скала выгнул грудь колесом, постоял некоторое время в позе оратора, которого должны и обязаны слушать: он снисходил до толпы.
      - Пусть язык мой распухнет, пусть волосы мои упадут с головы, пусть ноги мои врастут в землю по колено, если я еще раз буду тратить на вас слова. Мой старший брат замкнул свои уста, потому что недоволен вами. Он велел передать: "У твоего народа, Сын Скалы, воин и потомок вождей, темные головы, у них большие уши. Головы им даны для того только, чтобы глотать пищу, а уши даны для того, чтобы ловить звук ветра". Когда мой старший брат сказал так, я заплакал от обиды за вас. Я долго ходил один и плакал, но я воин, и слезы мои высохли.
      Несгибаемый Червяк Нгу ринулся на Скалу, оскорбленный, с копьем наперевес, но звонкой оплеухой был повержен ниц и отполз стеная. Воистину мой друг и брат - великий воин и умеет за себя постоять. Мне понравилось, как он, вроде бы между прочим, сшиб наглеца. Нгу вяло побили внизу и отбросили в сторону, чтобы, значит, не мешал. Добрый знак!
      - Я продолжаю. И прошу не мешать. Мы с Хозяином были внизу, - Скала ткнул кулаком под ноги себе. - Мы видели Пророка. Он спит, Пророк, окруженный голыми бабами, и он нам не нужен, потому что ел много, а вещал всего-навсего одну Истину. Но давайте вспомним, какую Истину он кричал из башни. Давайте вспомним!
      Из толпы редко и недружно прокричали:
      - Помогай слабым. Слабые - в яме.
      - Верно! - подхватил Скала. - Это вы запомнили даже при хилом вашем рассудке. Мы видели Пророка, он лопается от жира, и у него много еды, много женщин, готовых ублажать, они там едят сушеное мясо, коренья и плоды - вашу добычу, которую вы кидали в яму и оставались голодными сами. Вы кормили стариков. Они тоже спят, окутавшись дымом грез. Они встанут, когда захотят жрать, и снова заставят работать вас - темных, неумытых, унылых. С одной Истиной жить скучно, с одной Истиной жить нельзя - так велит нам старший брат мой, Пришелец и Хозяин. Поглядите на меня; я здоров, бодр, я на ваших глазах сшиб Червя Нгу, как гнилой пень. А почему я сшиб его? Потому что сыт, кожа моя блестит, подобно коже великого киня. И опять почему? Я научился мыться с мылом. От меня хорошо пахнет, Я никогда не буду болеть, и любая девственница приманится здоровьем и благословенным запахом, исходящим от меня, подобно тому, как все живое приманивается Белым Цветком. Я многому научился у Старшего Брата и буду учиться у него вечно - мой брат неисчерпаем, как Большая Вода, и я счастлив, что Вездесущий и Неизмеримый свел меня с ним. Я озарился и вспомнил песни предков. Вам нравится, когда льстивые старики и жирный Пророк называют вас сильными, вы из кожи лезете вон, чтобы кидать в яму больше еды. Там, внизу, смеются над вашей глупостью и набивают животы мясом, поджаренным на ваших кострах. Старший брат говорит: "Я скатился с неба, чтобы помочь слабым". Но он не садится вам на шею, а учит: делите добычу справедливо, ничего не кидайте в яму, мойтесь с мылом, ступайте к морю и живите там, ведь эта земля - ваша. Старший брат сказал стрекотухам: "Уходите!" - и они уходят, потому что боятся Старшего Брата, они улетают к себе домой. Это - добрая весть. Почему же вы хмуритесь, глупые, и направляете копья в того, кто готов вас спасти? Почему вы не направляете свои копья в жирную грудь Пророка, объедающего вас? Или у вас нет крови, нет сердца, и по вашим жилам течет грязь? Старший мой Брат не станет больше ждать, когда вы поумнеете - ему некогда ждать! И каким будет ваш ответ?