- А слышал о чем-нибудь подобном?
      - Да, Пришелец. Слышал.
      Скала отвечал скупо и все поглядывал вверх, где теперь в синеве висело худосочное светило. Мой отважный воин трясся как осиновый лист, в его кудрявую голову втемяшилось, что Вездесущий карает нас за ложь. Парень сразу уловил разницу между устной речью и письменной, что написано пером, не вырубишь топором, как говаривали наши уважаемые предки. Наболтать можно все, что угодно,
      Вездесущий, он в годах, кое-что запомнит, кое-что и мимо ушей пропустит, а вот когда документ на руках и перед глазами, совсем другой оборот, совсем другие козыри выплясывают! Так примерно рассуждал Скала и показывал на меня пальцем; сверху, мол, прилетел, а тоже не шибко умный. Брат мой стонал и бил себя не жалеючи кулаком по лбу с такой силой, что голова гудела колоколом. Особо же он жалел о том, что мы написали Неизмеримому, что у женщин от любви к знаменитому воину выпадают волосы и крошатся зубы: это, дескать, чистое бахвальство.
      - Ты же придумал про волосы и зубы, брат!
      - Разве я?
      - Забыл?
      - Ты придумал! - Скала показал на меня пальцем.
      - Ты успокойся, пожалуйста.
      Воин неохотно сел,, качая головой, он встряхивал плечами, и тонкие его руки болтались вдоль тела как чужие. Скорбь его была искренней и безмерной.
      - Хочешь, верну письмо назад, оно ведь еще не долетело до Вездесущего?
      -Ты можешь его вернуть, Пришелец?
      - Могу.
      - Значит, Вездесущий гневался по другому поводу, а? Не письмо его рассердило. Пришелец?
      - Нет, конечно.
      Скала взял из рук у меня прутик и стал чертить на песке круги. Он задумчиво морщил лоб, вздымал брови, потом заговорил речитативом:
      - Живут наверху три брата. Один брат только ест и спит. Это-брат средний. Другой брат мало есть, мало спит и все сердится. Это-брат старший. У третьего брата есть сердце, и он складывает песни. Это-брат младший, и зовут его Цок. Скала нарисовал три кружочка, составляющие, как я понял, созвездие-треугольник, которое так четко светилось давеча. - А еще выше, там, где уже нет ничего и только тьма, есть женщина, и зовут ее Огонь.
      Она умеет летать. И когда она летит мимо братьев, она зовет младшего, которого зовут Цок. Женщина Огонь кричит ему: "Берись за мою косу, и мы полетим вместе. Ты будешь меня любить. И я буду тебя любить. Ты выпьешь меня до дна, и я напьюсь тобою. Берись же за мою косу", - "Твоя коса меня обожжет?" - "А ты потерпи и привыкнешь". - "Я потерплю!"-говорит Цок и берется за косу; чтобы лететь, но старший брат не пускает младшего, женщина Огонь проносится мимо, и рассыпаются окрест ее волосы, падают к нам. Цок - спрашивает у старшего брата своего: "Почему ты меня не пускаешь?" "Потому не пускаю, отвечает старший, - что некому мне будет завидовать и не на кого будет сердиться. Ты же рядом"...
      - Кто тебе рассказывал эту историю?
      - Я сон видел и голос слышал,
      - Когда?
      - Сейчас.
      - Но ты же не спал?
      - А сон видел. И голос слышал.
      - Как же так - не спал и сон видел? И голос слышал?
      - Так бывает. - Воин рассеянно пожал плечами.
      - А ночь почему была средь бела дня? И огонь почему .был?
      - Младший брат Цок опять схватил женщину, а старший не пустил лететь. Огонь - это волосы, они остались в руке Цока.
      - Он так ей прическу подпортит. Старший брат, значит, нехороший?
      - Нехороший, Пришелец. Он всегда был нехороший.
      - Печально,
      - Младший брат теперь плачет.
      - Драться надо, не плакать! Мужчине не пристало плакать.
      - Старший брат сильный, а у младшего есть сердце, потому он и плачет. Ты разве никогда не плакал, Пришелец?
      - Никогда! В детстве если... Не помню.
      - Легко живешь. Легко? - Воин смотрел на меня пристально, в глазах его, больших, как у коровы, и бездонно черных, была печаль-тоже бездонно черная. И меня волной вдруг окатила боль, я жалел этого парня, в сущности, беззащитного перед смутным ликом Непознанного. Он дышит потому, что я спас его. Ему повезло. Он еще не верит до конца, что имеет право вести новый отсчет дням под этим непрытким солнышком. Он имеет одно великое преимущество передо мной, потому что в самой глубине существа своего каждый час и каждую минуту чувствует бесценность дара, ниспосланного нам только однажды, дара жить. Этот невежественный абориген, в отличие от меня, знает холод и потому ценит тепло, пищу добывает в поте лица, он ведает настоящий страх и испепеляющую душу ненависть, он зверь, но и человек-он не боится крови, но научился видеть красоту и отделяет добро от зла. В нем--мое прошлое; далекое, скупое, безликое. Мое прошлое застыло на желтых страницах книг и воспринимается как набор весьма любопытных сведений, лишенных пульса и красок. Я возвращен силой обстоятельств к истоку вечной реки. Мне, рожденному возле самого ее устья, суждено теперь брести против течения, и каждый мой шаг будет измеряться тысячелетиями.
      - Ты жил легко? - повторил Скала, не отводя от меня глаз.
      - Да, легко, - ответил я,
      - У вас много еды, Пришелец?
      - Много.
      - У нас мало. А дети просят еды...
      - Понимаю.
      - И воинов мало у нас. Мне пора.
      - Куда это пора?
      - Домой.
      - А как тебя примут?
      - Они не поверят, что я это я, а не дух мой, возвращенный Неизмеримым. Они не пустят меня в деревню- испугаются. - Скала хитро сощурился и протянул к моему лицу раскрытую ладонь. - Ты им скажешь: "Вездесущий не захотел взять воина, великого воина, добывшего сок Белого Цветка. Вездесущий и Неизмеримый уважает храбрых и дарит им волю. Ты им прочитаешь письмо и прочитаешь ответ".
      - Ответа же нет еще?
      - Мы его напишем.
      И мы сварганили хвастливое, я бы сказал, нагловатое послание, адресованное племени Изгнанных. Вездесущий излагал следующее соображение; взятое нами за основу: дескать, Сын Скалы - непревзойденный воитель, таких воителей на Синей еще не рождалось, и вряд ли родятся. В гвардии Вездесущего таких, как Скала, можно смело утверждать, единицы. Однако юноша совершил еще не все подвиги, так пусть он их совершает во благо и процветание племени и пусть изгнанные вернутся в свою плодородную долину у Большой Воды, пусть найдут там Камень, где записаны Истины. Молодой и отважный воин поведет свой народ к Большой Воде. И когда Сын Скалы совершит все эти подвиги, тогда он будет Великим не только на Синей, но и в гвардии Вездесущего, Неизмеримого и Вечного. И лишь тогда воин будет вознесен на небо, чтобы жить среди звезд. Такова отныне судьба Сына Скалы Непревзойденного, предопределенная свыше раз и навсегда.
      В древности на подобных бумагах ставили печать: с подлинным, мол, верно. Жаль, что у меня нет такой печати!
      - Ты ведь не бросишь меня, Пришелец? - Скала сгорбился, сидя на песке, и поглядел на меня исподлобья, как побитая собака. Настоящей искренности между нами еще не было - абориген не до конца доверился мне, он готов был, чувствовалось, встретить любой подвох, исходящий от меня, с обреченной покорностью; он знал, что я почти" бог, а боги не имеют прочных уз с людьми, и воля богов капризна.
      - Я не брошу тебя, мы будем вместе совершать подвиги, предписанные Вездесущим.
      Воин поклонился мне, коснувшись лбом травы. Уши его просвечивали и подрагивали, словно крылья бабочки,
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
      1
      ...Я стою посреди холла. На мне фуфайка особого свойства - она дает прохладу, когда жарко, и греет, когда холодно. На мне мягкие брюки серого цвета и тяжелые ботинки, не имеющие сноса, вечные. На мне пояс с ножом, подаренным казахом, через плечо на мягкой цепочке - "лингвист". Вот и все.
      - Пойдем, воин!
      - Пойдем, брат мой.
      2
      Здесь, на Синей, настала короткая благодать: небо было чистое, высокое, и края облаков выделялись над чертой горизонта, там они лежали в несколько слоев и смотрелись на срезе, в самом низу - угольно-черные, выше - фиолетовые и вдруг сразу, без полутонов, оранжевые, лимонные и пурпурные. Эти краски были до того веселые, до того милые сердцу, что я вновь испытал чувство неизбывной симпатии к этой планете с непокладистым норовом. Я обнял Скалу за плечи. От моего отважного воина шибко пахло мылом. Ему нравился этот запах, мне- не очень. Но мне нравятся облака над чертой горизонта. Он манит, горизонт; а что там, дальше и дальше? Какие там живут народы, и какие они думают думы?
      - Скала, как вы называете эту речку? - Я ткнул пальцем на воду, текущую перед нами. Там, в глубокой и спокойной воде, опять плавали рыбы со старушечьими лицами и выпученными, словно от натуги, глазами.
      Скала ответил, что речка эта без названия, потому как воины его племени сюда не забираются - нечего здесь делать.
      - А джунгли? - Я показал рукой за спину. - Разве там нет охоты?
      Деревья, нестройные в стволах и невысокие, ветвились во все стороны, сплетались стеной, и через ту живую стену пробиться было невозможно. За стеной царит сырой полумрак, здесь, наверно, место обитания всякой нечисти летающей и ползающей. Над джунглями вздрагивал воздух, выше и дальше перспектива смотрелась как через выпуклую линзу.
      - В лесу трудная охота, Пришелец, - ответил Скала. - Опасная охота. Гиблая.
      - Итак, вперед?
      Скала молча кивнул и перепрыгнул через речку. За нами двинулась танкетка.
      - Голова, оставь машину при себе - в сопровождении не нуждаюсь. - Не могу оставить машину при себе.
      - Отчего же?
      - Устройство автономно и выполняет Космический Устав. Пункт первый Устава гласит: роботы охраняют человека.
      - Выходит, от этой каракатицы не избавиться?
      - Она автономна, Ло.
      - Ну, бог с ней!
      Я снял ботинки. Трава покалывала ноги, но идти было приятно. В лицо бежал ветерок, дышалось легко. Впереди тянулись песчаные холмы, попадались кустарниковые рощи с мелкими и твердыми листьями. И ничего примечательного: скучные холмы, трава и песок. Я внушал Скале, идущему рядом, что хочу стать таким, как он, и добывать пищу так, как добывает он. Скала по первости эти слов" принимал за шутку, но, поняв наконец, что намерения мои вполне серьезны, сказал:
      - Там, где ты обитаешь, много таких глупых?
      - Мало таких глупых, брат.
      - И я думаю - мало.
      Воин явно забеспокоился, он поднимался на носки, из-под ладони оглядывал места, по которым мы проходили, пока не нашел, что искал: мы остановились перед деревом с черным искореженным стволом. Это дерево свело судорогой, не иначе. Свело и не отпустило. Листьев на этом чуде природы почти не было, на ветвях висел мох, ниспадая будто с головы ведьмы. Тем не менее Скала торжествовал - для начала он пустился в пляс, причмокивая губами, потом нагнулся и стал копать руками яму. Песок струёй хлестал между ног воина и падал за его спиной с шелестом. Я присел неподалеку и надел ботинки-ступни горели, я их с Непривычки натер о жесткую траву. По плоской спине воина уже катился пот, но струя песка не тоньшала и не прерывалась. Скала вырыл окопчик и погрузился в него, наружу торчала лишь голова. Я почему-то устал, руки мои дрожали и ломило плечи.
      - Голова, почему я такой слабый?
      - На Седьмой кислорода чуть меньше, чем на Земле. Не рекомендую долгой работы и резких движений - нужно определенное время для адаптации.
      - Спасибо.
      Еще две задачи предстояло решать неотложно: во-первых, я не прочь был пообедать, во-вторых, не прочь был и попить. Проще простого, конечно, кликнуть танкетку, но тогда зачем я дал клятву ступить на тропу предков? Слаб я! Слаб и изнежен.
      Брат вылез из окопа с кривым дрыном в руках, белозубо и счастливо скалясь.
      "Чему радуется, балбес? - вяло подумал я. - -Откопал кривую палку, и рот до ушей".
      Скала вернулся в окоп (помаячила там его круглая голова) и снова прибежал ко мне с корнями поменьше 8 обеих руках, сел рядом и кивнул; бери! Корень покрывала мерзкая слизь, я брезгливо вытер ладонь о траву, искоса посмотрел на воина, который катал в зубах, мусолил, жевал только что отрытую, добычу и сыто урчал. Мутный сок стекал с его подбородка. Я вспомнил про пустой желудок и жажду, мучившую меня, и сунул свою порцию в рот. Сперва я не почувствовал никакого вкуса, холодная влага хлынула в горло и тоже потекла по подбородку. Я жадно пил сок ведьминского дерева, и мне чудилось, что где-то и когда-то я уже пробовал это несладкое зелье. Где-то и когда-то... Но я нигде и никогда не пил ничего подобного. Жидкость -не имела вкуса, я не мог ее ни с чем сравнить. В жаркий день, когда есть выбор, на такое пойло не позаришься, но здесь, посреди пустыни, я наслаждался до тех пор, пока Скала не вырвал скользкую палку у меня изо рта.
      - Много нельзя!
      - Почему?
      - Голова распухнет.
      Голова моя и на самом деле пухла, я слышал звон, он нарастал, ширился и застыл на высокой ноте, пронзительный, будто комариный писк. И явилась картина: я увидел, как с большой сосулины падает вода, она падает на жестяной карниз, отбивая дробь. Видение явилось из древности, потому что .в мое время на Земле таких домов и таких карнизов нет. Сосулина была огромная, в ней пульсировала радуга, и сквозь мокрый лед в неясной и зыбкой его глубине я увидел лицо девушки с голубыми глазами. На ее голове тяжелым кольцом лежала коса. Незнакомка вытягивала руку и ловила в ладошку капли, падающие сверху. Она стояла у раскрытого окна. Видение отдалилось, помельчало и рассыпалось, я повалился навзничь и, кажется, крепко уснул, когда же проснулся, с .несказанным облегчением подумал; "К черту максимализм! Никому не нужно мое геройство; пищу я добывать не умею и, если стану подражать аборигену, имеющему громадный опыт борьбы за существование, околею как муха и хладный труп мой беспечально склюют здешние птицы. Будем приспосабливаться потихоньку".
      Воин, брат мой, тоже дремал сидя. Проснулся он сразу и подбежал ко мне.
      - Нужен огонь, Пришелец.
      - Добывай сам.
      - А твои боги, Пришелец? Они же все умеют...
      - Мои боги гневаются и не дадут огня.
      - Зачем же они гневятся?
      - Есть на то причины. - Я хотел посмотреть, как здесь разжигают костры. Потом, ведь Скала должен сохранять форму, иначе вместо одного, будут по этой благословленной планетке бродить двое изнеженных мужчин. Скала должен вернуться на круги своя.
      - Боги у тебя добрые, И огонь нужен быстро.
      - Мои боги огня не дадут!
      Скала печально вздохнул и потер потную грудь ладошкой.
      - Много будет работы...
      - Я помогу.
      ...Мы обильно пообедали в тени танкетки, и Скала сразу ушел куда-то, озабоченный.
      3
      Опять на свет появился кривой дрын (Скала вырыл его из песка) толщиной в руку и длиной метра три, пожалуй. Появился дрын на свет, когда был добыт огонь классическим способом, известным нашим пращурам на Земле - путем трения палочки о палочку. Скала проделал нудную операцию со стоическим терпением и походя допрашивал меня, отчего это мои боги осерчали? Его удивляло, что боги по-прежнему исправно кормят, но в остальном отказывают. Значит, не совсем рассердились, значит, надо бы их ублажить, иначе нам туго придется.
      - Чем ублажают твоих богов, брат? Я готов убить киня, готов достать рыбу из воды или зажечь костер из священного дерева. Готов также украсть жену из деревни.
      - Не годится все это,
      - Что любят твои боги, скажи только, и Сын Скалы свершит подвиг?
      - Мои боги предпочитают покой. Они не любят, когда им докучают. Они сами скажут, .какие подвиги нам при случае совершать. А кинь - это зверь? Ты много их убивал, киней-то?
      - Ни одного не убивал. И никто из воинов моего племени не убивал.
      - Эвон как, но почему же ты обещаешь убить?
      - Разве твои боги не умеют прощать?
      - Умеют вроде бы...
      - Наш Вездесущий прощает.
      - Оно и заметно. - Я вспомнил про письмо, сочиненное нами, и улыбнулся про себя. Письмо то я положил на круглый валун и велел роботу дать сильнейшую струю воздуха. Бумага затрепетала, расплескав страницы, и исчезла на глазах изумленного воина. Скала окончательно поверил, что наше беспардонное вранье отправилось прямиком на небо.
      Брат мой хлопотал возле костра, подбрасывал в огонь хворост, следом пошли в ход пучки травы, горевшей с треском. От костра вкось стелился дым, к моим ногам хлопьями падала жирная сажа. Я сидел на взгорке и следил за сложными манипуляциями Скалы. Воин натаскал из окопа влажного песка и построил из него арочку с идеально круглой дыркой, арочку полил соком, выжатым из корней черного дерева, потом с великим тщанием обложил хрупкое сооружение все той же травой и зажег ее головешкой, взятой из костра. Брат мой напоминал теперь мальчика, играющего в песочнице, он даже и сопел, как дитя, и на толстых его губах пузырилась слюна. Оставалось еще язык высунуть. Он его и высунул. На спине молодого воина обозначились сухие мышцы. "Небогатырского ты сложения, думал я. -Зверь кинь поломает тебя просто, зато зверь кинь вряд ли догонит тебя- бегать ты умеешь. Все твое тело приспособлено к бегу. Ты не хищник, ты жертва".
      Скала валил на арочку уже небольшие бревешки, огонь был бледен, жарок, и тепло его доставало моего лица.
      - Все! - сказал с облегчением брат мой и присел рядом. - Теперь - ждать.
      - Подождем...
      - А чего ждать, какого чуда?
      - Ты угостил меня соком дерева, парень, голова моя распухла, и явилось мне видение. Всегда бывает так, когда напьешься сока?
      - Всегда.
      - Но понимаешь, как бы то объяснить тебе... Я видел то, чего не встречал в жизни, почему так?
      - Память предков пробудилась в тебе, Хозяин.
      - Да, чем дальше, тем больше загадок...
      - Теперь молчи!
      - Почему?
      - Об этом не говорят вслух. - Добродушное круглое лицо Скалы стало вдруг жестким. - И не спрашивай больше ни о чем!
      Когда костер притух, истаял на малиновые угли, Скала сгреб свой кривой дрын, вставил один конец его в отверстие арки и начал тянуть на себя. Песок, облитый соком, сделался на диво прочным. Я уловил суть: это было нечто, напоминающее прокатный стан: влажный корень, протягиваемый сквозь отверстие, прямился, чернел, и вверх с шипением вырывался зеленый пар. Я успел застрогать ножом толстый конец корня, и Скала с натугой вытащил из стана идеально прямое, острое и закостеневшее до прочности железа копье. Отлаженная, однако,, технология! Конечно, можно выяснить для себя, почему и как все это получается, каким уникальным свойством обладает сок невзрачного дерева, но это потом. Теперь же, не медля, мне захотелось тоже иметь копье. Я сказал;
      - Сделай второе,
      - Воин, если он настоящий, добывает копье сам. Такого копья нет ни у кого из племени Изгнанных, даже у вождя!
      - И почему же?
      - Я - Сын Скалы! - Воин торжественно ударил себя кулаком в грудь. - Разве этого мало тебе. Пришелец?
      - Немало, конечно. Ты у нас молодец, но почему даже вожди не имеют такого копья?
      - В наших краях мало черного дерева. Торопись, сок уходит.
      Я добыл себе копье, какого не было ни у кого на Синей. И еще я сладил себе лук и стрелы к нему - целых десять штук. Сперва мои упражнения в стрельбе вызвали у Скалы усмешку, которую он деликатно прятал, отворачиваясь, но потом, когда стрела пронзила насквозь лист нефигуристого растеньица, напоминающего .лопух, мой приятель вскочил на- ноги, покачал головой раздумчиво и посмотрел на меня уже с заискивающим почтением. Растеньице оказалось на диво твердым, и пришлось попотеть, вызволяя из него стрелу.
      - А мне? - Скала заглянул в мои глаза с подобострастием.
      - Войн, если он настоящий, добывает лук и стрелы сам. Брат мой с унынием и обреченностью взялся за работу. Вечером через два дня он положил свою уродливую поделку на песок, сел, изможденный, и заявил распевно, пришлепывая губами:
      - Такого оружия нет ни у кого!
      - Мое-лучше!
      - Твое никуда не годится!
      - Наглый ты, однако, малый!
      - Пора, Хозяин?
      - Пора.
      Мы собрали с поляны нехитрое барахлишко и двинулись вперед.
      Путь наш лежал в племя Изгнанных.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      1
      История, рассказанная сыном Скалы, потомком клана воителей племени Изгнанных, история, рассказанная по пути к городищу.
      - Сейчас мы слабые и голодные, но когда-то мы были сильные и сытые. Мы жили у синей воды, которая никуда не течет, У нас было много врагов, но они не пугали, они лишь горячили нашу кровь. Враги тоже нужны, чтобы у людей, носящих копья, не дрябли руки и не мягчали сердца. Воины забирались высоко в горы и кричали врагам: "Приходите мериться силами. Если вы не придете, над вами будут смеяться женщины!" И они приходили, потому что смех женщин и детей - страшнее смерти. Мы возвращались с победой, хоронили убитых как героев, и старухи пели длинные песни. Длинные песни они пели потому, что мужчины племени совершали много подвигов, а в песнях надо сказать про все.
      Потом мы остались одни возле синей воды, которая никуда не течет: .у соседей, окружающих нас, иссякли силы. Племя, делающее дома из камня, просочилось сквозь горы, подобно ручью, и мы его больше не встречали. Племя же, делающее лодки, уплыло туда, где уже ничего нет. Мы не знали тропы сквозь горы, мы не умели строить лодки, потому и остались одни в долине, где много плодов, -зверей и птиц. Это было хорошо. Поля наши тучнели, и женщины рожали толстых детей. Еще дед моего деда помнил то время, он помнил его плохо, но говорил: это было хорошо. Дед говорил еще: "Большие Желтые Люди не желали зла и научили нас жить согласно Истинам", Большие Желтые Люди с белыми волосами пришли из ниоткуда, наши дозоры их не видели и не слышали, но мы успели выстроить войско. Нас было больше, мы держали черные копья--такие копья, какое сейчас -у меня, и дух наш смеялся: мы презирали врагов, потому что не разучились еще умирать без стона.
      "Вперед!" - громовым голосом крикнул вождь. И стена двинулась. Наши уже торжествовали победу, но рано они торжествовали - первый ряд шеренги был смят, как молодая трава; Большие Желтые Люди изрыгали огонь. Они не хотели войны, но наши шли и падали. Большие Люди сказали; "Покоритесь, и мы научим вас Истинам".
      Мы покорились.
      Пришельцы воздвигли прозрачный дом и никого туда не пускали, лишь несколько избранных юношей учились Истинам. А Большие Люди умирали, они засыпали лицом к небу и не просыпались. Эти люди могли все, но не могли справиться с тоской - все время глядели на небо и засыпали. Нежданные эти гости не успели научить наших юношей своей холодной мудрости, они лишь записали Истины на Камне и по одному, молча, испустили дух. Они оставили нам Камень и свою тревогу. Мы теперь тоже глядим на небо, когда нет туч, и хочется нам окунуться в звезды, как в воду. Случается, мы плохо спим, когда темно, и сердца наши стучат, рвутся из груди куда-то. Мы стали не теми, какими были, вот и все. - И что же потом?
      - Мы еще долго называли себя Победителями, хотя побеждать было уже некого. И песни старух становились короче. Мы чего-то ждали, мы думали, что пришельцы способны проснуться однажды и начать все сначала, но они спят. А потом,,. Потом близ наших деревень однажды упали шары, они были горячив и провалились в глубокие ямы. Наши предки не пытались достать их оттуда, потому что с неба и раньше падали камни, и они нам были без пользы. Из ям, однако, после дождей потянулись растения без листьев, и мудрецы наши почувствовали недоброе, мудрецы советовали бросать поля и уходить. Однако не все были согласны уходить, а Главный Вождь сказал: "Подождем". .
      Воины пробовали ломать деревья, но они не поддавались никакой силе. Еще потом с ветвей упали мягкие шары и не такие большие, как те, что падали сперва, из них вылупились стрекотухи".
      - Какие же они по виду?
      Скала взял прутик и ловко нарисовал на песке кузнечика, нашего, земного кузнечика! Но я сразу вспомнил первый или второй день на этой планете, вспомнил живо, как я лежал возле гондолы, придавленный, расплющенный свинцовой тяжестью крылатой рати, которая с темным упорством пыталась добраться до моей плоти. Озноб пробежал по коже, я въяве ощутил на ладони холодную тяжесть королевы Марго, отпущенную на свободу.
      - Их много?
      - Их не счесть. Сперва они съели наш урожай-весь начисто. Мы стали гонять их палками, тогда они начали убивать нас. Они ничего не прощают и не умеют забывать. Ряды наши таяли, и племя Победителей называется теперь племенем Изгнанных. Мы отступали и отступаем,. Пришелец.
      - Печально.
      - Это так. А вот и моя деревня.
      2
      Мы стояли на бугре, ниже была деревня - отчий дом Сына Скалы. То была удивительная деревня, состоящая из трех колец, в середине возвышался толстый столб, вершину его венчала маковица. Стены покрывали, подобно рыбьей чешуе, коричневые листья, и эти листья слегка пошевеливал ветер. В маковице на вершине столба вроде бы маячило лицо человека.
      "Дозорный, наверно", - подумал я. Скала стоял рядом и прерывисто дышал. Откуда-то раздался слабый крик, листья на стенах вдруг зашевелились, вздыбились разом, и деревня на глазах превратилась в шапку, на крутой вершинке которой осталась лишь маковица, отверстие в ней тоже закрылось. Так встречают врагов. Тревога пробита, и ни одна живая душа не проникнет теперь в городище. Законопатились. Ждут нас с копьями в потных ладонях воины племени Изгнанных. Они никого и давно уже не побеждают, они отстаивают лишь право жить. Старухи уже давно, видно, не поют песню подвига, юноши там, за шаткими стенами, слабы, и женщины, некрасивы. Скала сложил ладони рупором у рта и прокричал что-то три раза. Ответа не последовало, лишь в маковице вроде бы просверкнуло чье-то лицо, и отверстие вновь закрылось.
      Мы появились перед деревней рано утром, на восходе, Солнце поднималось где-то далеко, выплывало, качаясь между холмами, в долину лился непривычный для меня свет - синий, он преломлялся в росе, на кустарнике за деревней, горел огоньками. Внизу, у самой земли, что-то качалось, ползло, стонало, освобождаясь от сна. Листья, покрывающие деревню, блестели.
      - Они спят?
      - Они давно не спят! - ответил Скала и присел на корточки, закричал визгливо, ударяя ладонью по ляжкам себе:
      - Разве вы не видите, это я, Сын Скалы из клана воителей. Я ходил за соком Белого Цветка. Разве товарищи мои--Червяк Нгу и Мягкая Трава не вернулись? Я пришел рассказать вам о своих подвигах и привел свидетеля, он - из гвардии Вездесущего и Неизмеримого, он скажет вам про то, какой я теперь сильный и могучий. Я научился побеждать, и это подтвердит воин из гвардии Вездесущего. Копьем я могу проткнуть землю, как гнилой плод, могу выжать из пепла воду. Разве есть еще в нашей деревне такие? Разве я вам больше не нужен, у вас разве избыток охотников, и уже не надо защищать слабых, как учит нас Пророк?
      Деревня молчала с угрюмым пренебрежением. Скала же продолжал канючить в том духе, что без него в данный Момент племя - не племя, толпа обреченных, не больше. Без него дети будут ложиться спать с пустыми желудками и Пророк не вспомнит ни одной Истины, кроме той, которую знает. Что же касается воинов, то они разучатся бросать копья и одряхлеют, не познав девственниц.
      Скала витийствовал, а деревня молчала. Я начинал гневаться не на шутку, я думал всерьез о том, что эти жалкие граждане должны устроить празднество по случаю нашего прибытия, должны ликовать беспробудно, но они, понимаешь, в рот воды набрали, будто мы со Скалой совсем уж бросовые парни. Я боялся наделать глупостей по горячке и сказал:
      - Предлагаю позавтракать, брат мой.
      Скала тотчас же согнал с черного своего лика скорбное выражение и закатил глаза - он тоже, видать, проголодался. Мы с достоинством удалились в редколесье, где пряталась танкетка.
      После завтрака Скала опять принялся за уговоры, и в его рассуждениях пробивались уже новые мотивы: меня, дескать, можете признавать или не признавать, но со мной здесь посланник Вездесущего и Неизмеримого, он, посланник, добр и могуч, нетерпение его тоже имеет предел, а коли уж он разгневается, даже Сын Скалы ничем не сможет помочь своему племени. Брат попал в точку: терпению моему наступал конец. Сперва я хотел подойти ближе и раскидать шаткую загородку деревни, как раскидывает ее бешеный слон, но Скала остановил меня, шепнув, что оттуда, из городища, нас запросто могут закидать копьями. Рисковать не стоит. Тогда я вспомнил про свой лук. Тетива была из синтетической нити необыкновенной упругости, я натянул ее до отказа, и стрела с. пчелиным перегудом рванула из моих рук, через мгновение раздался щелчок, и с вершины маковицы, гремя подобно куску жести, покатился коричневый лист. Падал и гремел он долго и лег на траву плашмя.
      - Ты совершил великий подвиг, брат мой! - испуганно шепнул Скала. - Скажи заклинание, и они выйдут.
      - Какое еще заклинание? - Краем глаза я видел: на маковице торопливо заделывают дыру. Технология там, похоже, налажена - пока я смотрел на Скалу, который сидел на корточках и восхищенно жмурился, дивясь моей удали, все было поправлено.
      - Лист дерева пур прокопчен на костре, его не может пробить даже стрекотуха, а ты пробил его, брат мой! Они поверят, что ты с неба. Скажи заклинание!
      - Какое?
      - Любое.
      Я пожал плечами, включил "лингвист" на полную мощь и крикнул:
      - Упавшие с неба не привыкли ждать, почему вы молчите там, племя Изгнанных? Я могу предать ваш дом огню. Сейчас я произнесу заклинание, и если после заклинания вы не откроете ворота и не впустите нас, пеняйте на себя. Я, не привык ждать.
      - Говори заклинание, брат!
      Ничего заклинательного не пришло в голову, и я запел песенку, популярную в школе Первой ступени. Я пел ее в свое время самозабвенно, потому что сам нашел текст в старинной книге и благодаря мне она стала популярной среди друзей и однокашников.
      - Не переводи! - приказал я "лингвисту" и заорал,, приплясывая:
      Бабушка козлика очень любила. Бабушка козлику трусики сшила. Трусики сшила бабка козлу.
      - Хорошее заклинание, брат!
      Мне и самому оно нравилось: мотив был живой и Веселый. Жаль только, что в старинной книге был лишь этот куплет и ни слова дальше.
      - Еще петь?
      - Не надо - они идут.
      И верно: они шли, как бы просачиваясь сквозь нижний ряд городьбы, и листья шевелились, будто клавиши. Это было немое и скорбное шествие. Впереди, с натугой переставляя худые ноги (он их не сгибал в коленях), вышагивал рослый старик с пучком жестких волос на макушке. Волосы били из его черной головы фонтанчиком, перевязанные зеленой веревочкой. С чахлых плеч старика на спину свисала небольших размеров пестрая шкура. За стариком на почтительном отдалении полукружьем двигалась рать, состоящая из мужчин разных возрастов. Некоторые имели копья, другие же были вооружены тяжелыми палками.