ГЕННАДИЙ ЕМЕЛЬЯНОВ
      ИСТИНЫ НА КАМНЕ
      Фантастическая повесть
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      1
      Толчок. Совсем легкий толчок. Спустя мгновение я увидел корабль - почти круглый и раскрашенный полосами, моя гондола скатилась с него, будто капля росы с арбуза.
      На корабле зажигались и гасли рубиновые сигнальные огни - экипаж прощался со мной, потому что я отключил связь: не хотел слышать банальных напутствий. Приборы на пульте показывали: полет начался нормально. Корабль же сейчас рванет дальше, его путь - до самого предела галактики. Дождусь ли я своих, придут ли они за мной? Это пока меня не волновало. Я всем чужой, у меня нет прочных привязанностей, и потому, когда выяснилось, что Седьмая планета в системе, мимо которой лежал наш курс, пожалуй, обитаема, капитан молча и пристально посмотрел на меня. Я лишь пожал плечами. Тогда капитан сказал:
      - Готовься, Ло.
      - Есть!
      Моя гондола висит среди звезд, будто среди искр костра, поднятых ветром. Я ощущаю вдруг необыкновенную душевную легкость. Мой час пробил. Да здравствует тишина! Вот теперь можно и включить связь.
      ... - Ты слышишь нас, Ло? Это спрашивает капитан. Голос его с хрипотцой раздраженный.
      - Слышу, кэп.
      - Почему отключился?
      - Автомат подвел, кэп,
      Капитан мне не верит и некоторое время тяжело дышит.
      - Мы за тобой придем, Ло.
      - Не сомневаюсь.
      - Примерно через пять лет.
      - Буду ждать.
      Снова тяжелое дыхание: капитан мне не верит. Моя гондола вполне автономна, ее возможности разнообразны - я могу сесть на планету, могу и подняться в космос.
      - Мы надеемся, что ты выполнишь научную программу.
      - Я справлюсь, капитан.
      - Прощай, Ло.
      - Прощайте, люди! Пусть вам сопутствует удача.
      - Спасибо.
      Я снова отключил передатчик. Они не услышат моей песни. Моя песня славит Приключение.
      2
      Сел я на Седьмую без осложнений. Сел глухой ночью и спал с непроходящим ощущением близкого счастья. Во сне я видел, будто иду по траве и за спиной у меня остается черная дорожка. Больше сон ничего не рисовал, я лишь чувствовал, что иду на восход и скоро впереди станет подниматься солнце. Как только на лицо мне упадут первые лучи утра, в роще позади запоют птицы. Трава жесткая, мокрая, она обжигает ноги, но я спешу навстречу ярому восходу, я весел, и дух мой широк.
      Гондола, экспедиционный автомат, опустилась на берегу ручья, у пляжика, окруженного джунглями. Я прижался лбом к экрану и увидел въяве восход на Седьмой. Солнце синеватого цвета всплывало толчками, и листья деревьев, толстые, пупырчатые, поворачивались, словно паруса, к мерклой звезде. Джунгли неприютно молчали, Вода в ручье блестела, как срез свинца. Я надел легкий скафандр и велел киберам открыть шлюз. Главный Мозг повиновался, но предупредил;
      - Далеко не забираться. - Посижу вон на бережке, там славно...
      - Приступаю к исследованиям, - сказал автомат.
      - Что ж, приступай...
      У самой воды песок был темен, выше резко выделялась розовая полоса, потом рдяная, дальше - серая, на взгорке же пышно, как снег, лежал ослепительно белый песок, от него шло сияние - отражение зари. Я сел и поглядел в ручей. На течении, помахивая Хвостом, стояла рыбка, горбатая, со старушечьим лицом и напряженно выпученными глазами.
      - Живем? - спросил я. - Обитаем?
      Рыбка подгреблась ближе, уставилась на меня с выражением скорби и тут же исчезла. В воде промелькнула большая тень, от взмутненного дна поднялись дымки, и вода поверху прострочилась пузырьками. Пусто. Никого и ничего, зато по песку, увязая тонкими лапками, кондыляло существо непонятного назначения и величиной с палец. Существо имело короткий острый носик, и тело его было заковано в черные латы, из-под рыцарского обряда по бокам тельца выглядывали надкрылки, совсем прозрачные, и сквозь них я видел речку.
      - Ступай ко мне, бедолага! - сказал я. - Мы с тобой, друг, перекинемся словом, я расскажу тебе про Землю, благополучную планету, где живут вполне благополучные люди.
      Существо остановилось, увязнув по брюхо; стояло оно на двух кривых ножках, две другие конечности ниже головы были плотно прижаты к брюшку, на лбу, прикрытый бугристыми веками, помаргивал единственный глаз, смотревший на меня презрительно.
      - Ты сердишься? - Я взял этого странного малого в ладонь вместе с горкой песка, поднес ближе, услышал шорохи и скрип. Головка моего знакомца вертелась с быстротой необыкновенной, он издавал щелкающие звуки и топырил крылья негодовал. Я отпустил его и увидел, как черный рыцарь поскакал прочь, оставляя, за собой едва заметные птичьи следы, которые тут же затягивались и пропадали.
      - До свиданья, милый! Как-нибудь мы встретимся еще, и я расскажу тебе, откуда я явился на ваш синий шарик.
      ...Ночь ушла давно, но джунгли загадочно молчали. Там, за стеной невысоких деревьев, должна бы кипеть и неистовствовать жизнь, но тишина стояла тревожная, какая выпадает у нас перед оглашенной грозой.
      - Внимание, опасность! - оповестил железным голосом Мозг гондолы. Немедленно назад!
      - Вот тебе раз! Я-то полагал, наивный, что планета эта без сюрпризов, вполне захолустная планетка, ан нет, она, видите ли, даже опасна. Чем же она опасна? Я поднялся на ноги и не успел осмотреться, как почувствовал на плечах огромную тяжесть, свалившую меня наземь, Я не мог шевелиться и осторожно водил глазами за стеклом скафандра. По стеклу, распластавшись, полз вроде бы тот самый черный рыцарь, отпущенный давеча мной на волю так великодушно. Разбойник, видимо, искал щелочку, чтобы добраться до моей живой и горячей плоти. Но ему не добраться до моего молодого тела - ткань скафандра, хоть и тонкая, но необычайно прочная, обзорное стекло тоже практически непробиваемо. Второй рыцарь ползет, третий... Я, значит, придавлен, распят этими насекомыми - они налетели огромной стаей и теперь пробуют разделаться со мной согласно своей манере и обычаям.
      В гондоле, я видел краем глаза, приоткрылся шлюз, и по песку побежал робот, похожий на огромного жука, металлическая спина его блестела. Выручать бежит. Самая пора выручать, иначе эти шустрые ребята расплющат меня, вдавят в планету, чего доброго.
      Робот однако забуксовал, тоже придавленный новой стаей, упавшей невесть откуда, молниеносно. Умеют нападать, хищники одноглазые. Умеют! Робот повизгивал, гусеницы его крутились с яростной силой, песок двумя струями со свистом улетал прочь. Потом мой выручатель затих, увязший по самую макушку, видна была лишь антенна, она медленно поворачивалась - робот дожидался команды. Над ним черной жуткой лужей шевелилась неисчислимая рать наглых бестий. По коже у меня пробежал морозец, когда я услышал, как скрипит тонкая оболочка скафандра. "Порвут ведь!" Теперь я был настроен уже не так благодушно, как раньше. Моя гондола, мой десантный корабль, напичкан всякой техникой, он может стряхнуть эту Синюю в космос, как гнилую грушу с дерева, но меня-то уже не будет, если скафандр лопнет, к тому же мстить машины не умеют, да и какой толк мстить?
      - Атмосфера неядовита, - сказал с гондолы бесстрастный голос.
      Ничего себе, утешил! Атмосфера неопасна, зато кожа у меня совсем нежная, и этот дружный коллектив быстренько успокоит мой мятущийся дух, погасит мою неспокойную память.
      - Эй, Голова, что думаешь делать?
      - Решение принято, - ответил Мозг. И тут же в мою сторону двинулось, раздуваясь шаром, зеленоватое облако. Когда облако достигло места, где трепыхался робот, лужа над ним вроде бы замерзла и тут же рассыпалась, машина туго выбралась из ямы и побежала ко мне. Твари отщелкивались от скафандра с панической поспешностью. Я поднялся, отряхиваясь, и махом припустил домой, сопровождаемый роботом, который вихлял на рыхлом песке и даже вроде бы посапывал - совсем как человек, Мы успели, спрятаться в шлюзе, и уже через экран я наблюдал, объятый ужасом, как черные твари опять оживают и собираются в шары, мерзко шевелясь. Робот спрятался в нишу, я стоял, обдуваемый тугой струёй дезинфикатора, и дожидался, когда откроется вторая дверь - уже в гондолу. Дверь наконец подвинулась, я протиснулся в холл и здесь только обнаружил, что на рукаве у меня висит, зацепившись кривой ножкой, черный кузнечик, один, из той монолитной глыбы, что чуть не расплющила меня. Я замешкался на несколько секунд, сунул тварь в биологический анализатор, отдал команду:
      - Подлечи.
      - Попробую, - ответила машина. - Это даже интересно.
      - Тоже думаю: интересно.
      Биологическая машина, спрятанная в белые коробки вдоль стен, была способна на многое.
      - Действуй, - сказал я.
      - Это даже интересно. Команда принята.
      3
      Время загустело и остановилось, будто лед на реке.
      Я вспоминал и думал. Выйти из гондолы не было никакой возможности - за стенами бушевала, ярилась черная банда, она то и дело опускалась на прозрачный купол, на экраны и застилала видимость. Мозг работал безостановочно, я это знал по приборам. Накапливалась информация, готовились выводы и рекомендации. Меня несколько раздражало, что головной корабль не связывается со мной, что там совсем не интересуются, как обстоят мои дела. Наверно, я сам виноват: я всегда был замкнут, отдален от людей и предпочитал одиночество, потому что не нашел себя. Если я чем интересовался по-настоящему, так это историей; изучал извилистые пути человечества к вершинам совершенства и познания. Мои современники считают, что главное позади. Я же считаю нашу жизнь слишком благополучной, мы становимся хрупкими, как музейные экспонаты под стеклом. Впрочем, вопрос этот сложный, и как-нибудь я к нему вернусь. Сейчас же мне пуще всего хотелось покинуть гондолу и податься куда глаза глядят - и откроется мне великое множество чудес.
      Здесь, на Синей, можно и не сносить головы, доказательством тому мое совсем некрасивое бегство под неприступную защиту гондолы. Не зевай, брат! Эта планета - чужая, и ей все едино: совершенен ты или примитивен. Здесь свои законы. Здесь все настоящее. Я всегда хотел настоящего.
      Еще в школе Первой ступени, когда мне было девять лет от роду, я нашел в старой книге слово "кулачки". Меня это слово заинтересовало, начались поиски, и выяснилось следующее. Наши предки по праздникам (часто просто по субботам) сходились улица на улицу и били друг друга в незащищенные места кулаками (отсюда и слово "кулачки"). Никаких ограничений. И два правила: пятаки (медные монеты) в ладонь не зажимать, лежачего не бить. А что, если попробовать? Я прочитал однокашникам на досуге лекцию про кулачки и пламенно призвал воспроизвести древнее ристалище в натуре. У меня спросили:
      - Цель эксперимента?
      - Предки, - ответил я, - метили по сопатке (передняя часть лица) и пускали друг другу юшку, то есть кровь.
      Это неэстетично, конечно, зато предки, испытывали боль, знали чувство торжества и горечь поражения.
      Меня не поняли. Тогда я вызвал на поединок самого крупного из компании румяноликого Клода. Я сказал толстому Клоду, любителю кондитерских изделий, что он, в сущности, тепличное существо, продукт цивилизации, не ведавшей настоящих трудностей и, несмотря на разницу в физической силе, я пущу ему юшку, потому что на основании древних источников воспитываю в себе жажду борьбы. Клод доел торт, утер губы и заявил, что готов ради любопытства помахать кулаками. Я показал ему боевую стойку, мы попрыгали, как петухи, и я ударил, согласно предписанию, по сопатке, из носа моего неповоротливого противника хлынула кровь. Именно с того самого момента, я считаю, жизнь моя покатилась особицей...
      - "Комета". Вызываю "Комету"!
      - Слушаю тебя, Ло.
      - Эта наша связь - последняя, капитан. Через два часа моя аппаратура вас уже не достанет.
      - Да, Ло, не достанет.
      - Как ваши дела, капитан?
      - У нас все нормально. Рассказывай, как у тебя? Мозг уже кое-что сообщил нам. Твои личные впечатления?
      - Здесь нескучно, капитан.
      - Мы посоветовались, Ло...
      - И решили меня вернуть, пока есть возможность, не так ли?
      - Примерно так.
      - Вы боитесь за мою жизнь?
      - Да.
      - Я ведь авантюрист, капитан?
      - И такие слова были сказаны.
      - Жизнь моя немного стоит, а зла я никому не причиню. Вы мне верите?
      - Я - да. Верю.
      - Этого вполне достаточно. Прощайте, капитан.
      - До встречи. Все шлют тебе самые наилучшие пожелания, и никто тебе не завидует, Ло.
      - Ничего, капитан, справлюсь. Прощайте.
      Неласково я с ним обошелся, но они уже, пожалуй, привыкли к моей бесцеремонности и приняли все за должное, а мне впервые после того, как я покинул "Комету", сделалось тоскливо; одиночество - это ведь непросто, это, кажется, настоящее испытание.
      - Голова, - позвал я, - Чем занят?
      - Наблюдаю, анализирую.
      - Зонды посланы?
      - Нет. Пока опасно.
      - Что было вначале - курица или яйцо.
      - Яйцо.
      - А оно откуда взялось?
      - Из курицы.
      - А курица откуда взялась? Последовала пауза.
      - Надо посчитать. Это срочно?
      - Не очень.
      - Хорошо. Разгружусь - посчитаю.
      - Валяй... Связь с "Кометой" держишь?
      - Держу. Никаких указаний не будет?
      - Нет.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      1
      Минули сутки.
      Над гондолой по-прежнему бесновалась черная саранча, которая меня в общем-то не сильно беспокоила - не может же эта банда сердиться вечно и кружить близ, застилая видимость. Я уже забыл про кузнечика, отданного на попечение биологическому анализатору. Но автоматы не умеют забывать.
      - Готово, хозяин.
      - Что готово?
      - Я вылечил пациента.
      - Какого?
      - Ты его принес на скафандре.
      - И что с ним делать?
      - Решать тебе, хозяин.
      Насекомое бежало в мою сторону, оно спешило и упало на четыре папки, когда добралось до ковра. Я протянул руку навстречу странному существу хотел рассмотреть его поближе.
      - Осторожно! - предупредил электронный биолог. - Может ужалить.
      - И сильно?
      - Вряд ли я смогу быть тебе полезным. Так что не советую с этой особой фамильярничать. Вообще же интересная система. Пред нами, Ло, коллективный организм. Воля и интеллект сосредоточены в самке. Она родительница и вождь.
      - Королева, значит? - Я все-таки протянул букарашке руку, и ладонь моя была влажная; играть со смертью - занятие нешуточное. Но я почему-то верил, что за добро мне воздается добром. Черный рыцарь прыснул ко мне, и я почувствовал кожей легкое покалывание. Я поднес опасную ношу к лицу.
      - Интеллект довольно развит, особь женского пола способна анализировать критические ситуации. Впрочем, здесь пока много неясного.
      - Вот даже как! - Рыцарь пританцовывал в моей руке, топорщился, обнажал крылья нежно-розового цвета. У этого, значит, розовые крылья. Давеча днем у первого жука, встреченного мной, были крылья совсем прозрачные.
      Я прислушался. Кузнечик на ладони подпрыгивал и звенел. Это был хрустальный звон колокольчиков, сопровождаемый мягкими ударами барабанных палочек.
      - Ишь, какой музыкальный! Я ему имя дам. Старинное. Люблю старинные имена. Пусть будет Варлаампий.
      - Ты держишь даму, Ло.
      - Вот оно что? И даме имя найдем. Пусть будет Маргарита.
      - Хорошо звучит, Ло.
      Теперь я понял, почему исходит злобой стая за стенами гондолы; стая потеряла центр, вокруг которого вращается ее жизнь, потеряла мозг и душу и, чего доброго, перестанет существовать вообще. В принципе не исключена и трагедия. Я понес Маргариту, королеву Марго, к шлюзу и велел автомату выпустить ее к рыцарям, готовым ради дамы сердца кружить возле гондолы вечность. Маргарита была тяжелая и холодная, будто отлитая из железа.
      - До свиданья, мадам! Мир тесен, и мы обязательно встретимся.
      Мозг сказал:
      - Опасно открывать - в межшлюзовую камеру набьется саранча.
      - Очистишь камеру. Прощайте, мадам! - Я галантно поклонился и стряхнул королеву на пол.
      2
      Мозг, наверно, ночью еще разослал по планете зонды и доложил сразу, когда я поднялся с ложа в маленькой каюте. Я не люблю спать в холле - там слишком просторно и неуютно. Так вот, Мозг доложил:
      - Замечено нечто вроде поселений, Ло.
      - Показывай!
      На экране возникло изображение. Я не сразу понял, что это такое. Это был черный блин, не сплошной, ячеистый, на фоне хмурого заката.
      - Уходит саранча, Ло.
      Значит, королева Маргарита увела, свою банду, как и обещала; мне ведь причудилось вчера, что я услышал такое обещание. Мадам вроде бы что-то в этом роде прозвенела на своих колокольчиках. Мистика какая-то. Право слово, мистика.
      - Показывай!
      Но Мозг, светлая головушка, вдруг заявил:
      - Сперва была курица, Ло.
      Лишь спустя минуту я вспомнил, что позавчера мелко подшутил над машиной, подкинув ей глупую задачку насчет курицы и яйца.
      - Наверно, сперва была курица, ты прав, Голова. Займемся делом. Про яйцо забудь. И про курицу тоже.
      - Хорошо.
      ... Изображение поступило с полчаса назад. Четкое изображение. Я подпер щеку кулаком и задумался. Что же это такое? И на что это похоже? А ни на что не похоже. Однако где-то я видел подобное... Где-то и когда-то... Да, видел! И опять в древних книгах. Поистине, ничто не ново даже в Великом Космосе. Передо мной натуральная азиатская юрта, но юрта гигантских размеров, в ней, наверное, помещается не семья, не род - целое племя. Юрта была сильно вытянута вверх, на куполе не замечалось ни одного смотрового отверстия. Второй снимок объяснял кое-что. На втором снимке купол был раскрыт, и от желтоватой середки этого диковинного цветка расходились круги, будто от камня, упавшего в воду. Каждый круг- стена; от центра сооружение пересекали прямые радиальные линии - скорее всего, коридоры, ведущие к джунглям, окружающим городище с трех сторон. На север же простиралась степь в кустарнике, по степи текла река, неширокая и в мягких излуках.
      Я еще не верил, что городище населяет гомо сапиенс, похожий на нас. Если здесь обитают братья по разуму, мне, значит, выпала необычайная удача; ведь человечество до сих пор одиноко. Жизнь в космосе мы находили, но разумную никогда.
      - Верни зонд, - приказал я Мозгу. - Пусть передаст прямое изображение. И крупным планом.
      - Есть.
      - Быстрей!
      - Команда принята.
      ...Но разумную - никогда. Часть ученых Земли пришла почти к абсолютному убеждению, что надежды наши, увы, тщетны. Правда, сейчас, когда изобретен способ перемещения, в несколько раз превышающий скорость света, увеличились шансы ответить на вечный и мучительный вопрос; есть Разум во Вселенной или же нет его?
      У экспедиции, в состав которой я попал почти случайно, была цель совершенно иного свойства: "Комета" добиралась в область галактики, где начался чрезвычайно активный процесс образования звезд. "Комета" не могла задерживаться, и потому я здесь. И мне, кажется, феноменально повезло.
      Сердце мое екнуло, когда зонд начал передачу. Он завис над городищем, и я закричал:
      - Люди! Это же люди!
      Подробности сперва ускользали, но я видел людей, таких же, как я, - они смотрели вверх с тревогой, потом (и опять я не уловил подробностей) что-то там произошло, что-то там зашевелилось, и во мгновение ока передо мной опять была юрта с острым верхом, коричневая и гладкая, как стекло.
      Я ликовал.
      "Здравствуйте, братья! Я скоро приду, разделю ваши печали, подтяну ваши песни, если вы их поете, посижу у ваших костров, если они горят, и расскажу вам про небо, черное и без края. Я помогу вам, чем могу. А могу "многое"...
      - Убери зонд!
      - Есть.
      - Сколько километров до городища?
      - Северо-восток, пятьдесят километров.
      - Приготовить танкетку!
      - Есть.
      3
      Я еще собирался дать команду запустить в космос ракету-передатчик: она выйдет в точку, откуда можно переправить информацию на "Комету". Операция займет приблизительно полгода. Однако зрели во мне при раздумье некоторые сомнения, и команды в итоге не последовало. "Успеется, - сказал я себе. Успеется. Теперь же действовать немедленно: ведь мы так долго ждали!"
      Я надел скафандр и покинул гондолу, Я торопился, и меня лихорадило от нетерпения. Вот уж никак не предполагал, что способен на такие порывы: нас с детства умело приучали анализировать поступки, внушали аксиому; сперва мысль, потом уж и действие. Кроме того, среди молодежи царил дух иронического скепсиса. Мы хотели быть мудрыми и ничему не удивлялись. Старались, во всяком случае, ничему не удивляться. Очень старались! Наш образ действий, наши манеры обуславливались обстановкой. Для земной цивилизации все проблемы казались разрешимыми, природа не имела тайн, которые бы мы не могли в принципе разгадать. Я считаю и считал, что чрезмерные эти возможности лишили человека многого - они разучили его радоваться малому. Видите, и совершенство имеет свои отрицательные стороны. Путь к совершенству, конечно же, бесконечен, но мы пока просто не имели четкого представления, куда и каким путем идти дальше. Одно время даже бытовало мнение, что не стоит посылать экспедиции за пределы солнечной системы, поскольку всякая экспедиция-риск. Нас обволакивало благодушие, обвораживала безмятежность, мы дряблели. Не всем это нравилось, и "Комета" все-таки рванула в космос. За ней пойдут другие корабли. Принято решение расселяться по галактике, искать новые миры и молодые звезды с планетными системами, пригодными для освоения. Вперед! Таков сегодня лозунг моей Земли. Мы наконец предпочли действие, и это, местное слово по мне.
      ...Вездеход миновал пляж, дальше потянулись пустые холмы, поросшие тощей травой, и вдалеке я заметил - белые пятна; когда же подъехал ближе, разобрался, что это цветы-деревья, иначе их не назвать. Цветы-деревья от метра высоты до четырех-пяти. Мохнатые стволы, напоминающие формой старинные амфоры, венчались соцветием-розеткой. Лепестки лишь обозначались, сам же цветок; идеально круглый, напоминал шестеренку, однако зубья ее были не острые, они очерчивались мягко, обегая полный круг. Я остановил танкетку, не утерпел; грех проезжать мимо такой красоты. Я выбрал деревцо поменьше и опустился перед ним на колени, чтобы заглянуть в чашу, в темную ее горловину, стекающую в ствол. Цветок был прозрачный, в нежных жилках его сонно пульсировала жидкость, подчиненная ритму, - она то разбегалась по цветку, то опадала, как вода в родничке. Это тихое движение можно было наблюдать вечность. Но смотреть одно, Я хотел еще в силу исконной человеческой привычки потрогать чудо руками, меня просто подмывало прикоснуться к цветку, иначе бы я целый день чувствовал неудовлетворение, жил бы, испытывая легкое огорчение от мысли, что не сделал чего-то весьма важного. Через скафандр я все равно бы ничего не ощутил; теплый цветок или холодный, гладкий или шершавый, нежный или грубый? Рассудок диктовал: не трогай, но рука, неладная, помимо воли легла на цветок, белый, как подвенечное платье, и. такой хрупкий на вид. Розетка мигом сжалась в трубку, внутри трубки что-то хлюпнуло, как в простуженном горле, из отверстия ударила сильная струя. Обзорное стекло скафандра заволокло серой пеной. Я ощупал грудь, пальцы липли к скафандру, ко мне, казалось, слеталась и сползалась вся живность планеты. И откуда она бралась в пустой степи? Вот оно что; от меня пахло, наверно, как от парфюмерной лавки.. По стеклу ползали букарашки, кто-то, похоже грызун, больно рвал ногу зубами. "Пора бежать!"
      Танкетка не спасла от напасти, ведь все живое я затащил с собой в кабину.
      - Голова! - крикнул я, постанывая от боли. - Спасай!
      Танкетка понеслась, подпрыгивая на рытвинах, как необъезженный жеребец (мне доводилось объезжать лошадей), но лихая езда не стряхнула с ноги злую крысу, или как там ее называть, она, похоже задалась целью передавить мою кость своими челюстями. "Хорошо еще, что танкетка стояла недалеко, иначе я насобирал бы компанию побогаче". Вроде даже я видел сквозь мутное стекло, как ко мне спешили животные величиной с собак, горбатые и с длинными хвостами. Эти бы дали жару! Боль наматывала ужасная, она разливалась по телу горячей волной, лоб мой вспотел, дышал я часто и затяжно. Я бил ногой изо всех сил, пытаясь стряхнуть проклятую крысу, но она не отцеплялась, она, наверно, и мертвая не отпустит. В кабине не развернешься, к тому же и обзорное стекло скафандра залеплено сплошь. Как изловчиться? Я подобрал на ощупь какую-то железку с пола, но достать железкой ноги не мог, а сил моих терпеть уже не было. Я застонал, подумав с горькой, усмешкой: "Доигрался!" Перед глазами замельтешили искры, и накатила темнота.
      "Доигрался!"
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      1
      Я лежал вверх лицом и видел небо, оно было низкое я в облаках. "Кажется, смеркается? - подумалось равнодушно, и сразу вспомнилось, что я на Седьмой и здесь всегда сумерки - утром ли, вечером ли, днем ли. Здесь всегда облака. Еще ни разу не видел я чистый горизонт и чистый зенит. "Может, время года такое? Почему же нет дождей?"
      Будут и дожди.
      Все будет, дай срок.
      - Как чувствуешь себя, Ло? Это спрашивает Голова.
      "Почему мне так легко?" Я понял: крыса отцепилась и боли нет. Ужасной боли нет. Хорошо-то как!
      - Ло, тебе придется снять, скафандр, - сказал Голова.
      - Это почему же? - Я повернулся набок и увидел, что лежу на пляжике метрах в тридцати от гондолы и возле суетятся киберы - плоские круглые коробки с ножками и усиками антенн, - осматривают и ощупывают меня, будто ископаемое.
      - Жидкость, которой ты облит, несмываема и с острым запахом.
      - Испортил скафандр! Запасной есть?
      - Есть, но утяжеленной конструкции.
      - Новый сможешь изготовить?
      - В принципе - да, но на это потребуется время.
      - Пусть киберы раздевают меня. Добегу, поди, и без скафандра.
      - Тебя подтащат к самому шлюзу.
      - Сам доплетусь.
      Я чувствовал слабость, тошноту, тело повиновалось мне плохо, но я поднялся, постанывая, и побрел, сопровождаемый киберами, к шлюзовой камере. Песок был податлив и вязок, каждый шаг давался с мукой, левая нога не сгибалась, она волочилась, будто лишняя. "Ну и цветок! Такой красивый цветок!"
      Теперь я лежал уже у самой гондолы, автоматы ворочали меня, как сырую колодину. Застежка почему-то не поддавалась, и кибер сел на меня верхом, немягкие его ноги ощутимо давили. Сперва это было даже забавно, но потом я возмутился;
      - Слезай, железяка, ведь я живой еще!
      - Мне удобно, - ответил кибер.
      - Ему удобно! Зато мне неудобно.
      - Мне удобно, - с унылой монотонностью ответил кибер и опять начал переступать по мне, как по мостовой.
      - Слезай, говорю!
      Слез. Я видел краем глаза через незамутненное пятнышко на стекле; железяка вертит антеннами - спрашивает у Головы, как быть. Команда, видимо, поступила, и я был перекантован на живот.
      - Замки заклинило, - сказал Голова. - Жидкость еще и клейкая. Потерпи, Ло.
      - Терплю, куда деваться!
      Я терпел стоически и уже не протестовал, когда кибер опять забегал по мне с лихорадочной поспешностью - он, видать, сообразил, что чем быстрее он оборачивается, тем меньше доставляет мне неудобств. Сообразительная машина, черт бы ее побрал! Наконец Голова распорядился:
      - Лезь в шлюз.
      Набрал дыхания. Киберы освободили от скафандра сперва лицо, и я услышал с замиранием сердца десятки звуков. Над пляжиком с легким шорохом сочился ветер. Слышался же пуще всего холодящий душу стон. Он был всюду, этот стон, а исходил вроде бы снизу. Я потряс головой и расставил ноги пошире, чтобы железные труженики быстрее стаскивали с меня синтетическую шкуру. И вот скафандр лежит, распластанный, облепленный погибшей мелкотой, в основном насекомыми самого причудливого строения. Впрочем, мне некогда было рассматривать скафандр, я поднялся и тут, не ведаю, как получилось, слегка вдохнул благословенного воздуха благословенной Синей. В нос мне шибанула такая вонь, что я нырнул в шлюз с величайшей поспешностью, ударился лбом о притолоку и заорал Голове:
      - Пропусти без дезинфекции!
      - Нельзя, - ответил Голова.
      - Тупица!
      - Нет, я умный.
      Я задыхался, закатывал глаза, хватался руками за живот; запах был до того мерзостный, что я просто не знал, с чем его сравнить.
      - Да быстрей же!
      Потом я почти всю ночь стоял под душем, забыв про еду, забыв начисто, что я тот самый представитель человечества, которому довелось увидеть воочию братьев по разуму. Биологический анализатор утверждал, будто от меня уже ничем не пахнет, но я беспрестанно нюхал руки и был уверен; душ не помогает.
      - Шок, - определил биологический анализатор. - Типичный шок. Потрясение, Ло.
      Он был, наверно, прав, но я опять и опять бежал в душевую и подставлял голову под благодатную воду родной Земли. Я мылся почти сутки и едва не протер кожу до дыр. Ничего не помогало.
      2
      Обшивка танкетки была вся в размытых пятнах, и опять вспомнился мне пронзительный и ни с чем не сравнимый запах, будь он неладен! Но надо заставить себя ни о чем постороннем не думать. Сосредоточим внимание на чем-нибудь другом. Снова я услышал холодящий душу стон и осенился догадкой: так плачет песок. Как живой плачет - неутешно.
      Начинался рассвет.
      Джунгли молчали. Рассвет здесь, кажется, никого не удивляет, и встречают его скромно, не то что у нас, на моей Земле. У нас поутру поют птицы. И солнце у нас другое - большое и великодушное.
      Я постоял возле танкетки.
      Справа были джунгли, слева - речка, она шумела на камнях и поблескивала. Впереди начинались холмы, за холмами ждали меня чудеса - там были люди. Может быть, такие же, как я, может, немного другие. Но мы поймем друг друга обязательно и всенепременно!
      Я подумал, не впервые, между прочим: "Почему здесь нет дождей?" Только подумал и увидел на обзорном стекле скафандра мелкие капли, увидел, что даль замутнена. Дождь сеялся скупо и устало. Так падает на Земле грибной дождик, но дома у нас он приносит совсем другое настроение. - Представилось вдруг, как заблудшая тучка, лужица на фоне пронзительной синевы, мимоходом и лукаво брызнет водичкой и убежит, а сосновый бор остается умытый и весь в иглах света. И запахи-то, запахи! Земляникой пахнет, мхом, истомной прелью. И капли дождя, отражая вселенную, падают, громко ударяясь о лопухи.