Мефодий Буслаев (№3) - Третий всадник мрака

– Как? – невольно спросила Даф.

Хнык воровато огляделся.

– Достаточно будет окропить мак кое-чем алым! – сказал он громким шепотом.

– Алым?

– Именно, нюня моя! Алым! А что может быть алее крови смертного? Только кровь светлого стража!

– Я не стану никого убивать! – с презрением сказала Даф.

– А никого убивать и не надо. Вполне хватит крови из твоего пальца. А когда мак вновь станет красным, приколи его к рубашке Мефодия около ворота. Не будет рубашки – сойдет и майка. Ну мне пора, светлая! Чмоки-чпоки!

– Чмоки-чпоки! – невольно улыбаясь, повторила Даф.

– Не скучай! Я тебе как-нибудь приснюсь! Пока-пока, сладкая!

Суккуб кокетливо пошевелил пальчиками. Даф поежилась. Увидеть суккуба во сне – недобрый знак. Сон – их стихия. Во сне они выпивают силы и душу.

– Я сама тебе приснюсь, мой сладкий! – сказала Даф, не оставаясь в долгу.

Хнык передернулся, точно у него разом заныли все зубы. Кто каким оружием разит – тот того оружия и страшится. Примерно так пугаются цыганки, слыша слова: «Я сама тебе погадаю!», произнесенные с нужным градусом убежденности. Обещание присниться суккубу действеннее любых проклятий. Суккуб, увидевший во сне светлого стража, долго потом не выберется из Тартара в человеческий мир.

Хнык растаял в воздухе. Даф некоторое время задумчиво рассматривала мак, вложенный ей в руку. Избавиться от него или нет? Достав флейту, Даф проверила мак короткой маголодией, которая уничтожила бы цветок, представляй он для нее непосредственную опасность. Однако мак благополучно уцелел. Он лишь поменял цвет, запылав еще ярче.

«Ага! Похоже, меня кто-то любит! Интересно, кто? Депресняк?» – с любопытством подумала Даф, покосившись на кота. Высунув страшный фиолетовый язык, он вылизывал заднюю лапу, и если любил ее, то в фоновом, чрезвычайно ненавязчивом режиме.

Поразмыслив, Дафна не стала выбрасывать мак, равно как не стала и вставлять в петлицу. Вместо этого она сделала нечто среднее, а именно сунула его в карман. Средний путь всегда самый простой. Другое дело, что он редко ведет в правильном направлении.

Голод, отогнанный на время вторжением суккуба, вновь вернулся и принялся настойчиво покашливать у Даф за спиной. Растущий организм требовал цемента и кирпичей для дальнейшего строительства себя, любимого.

«А не зайти ли мне к Эде Хаврону? Он тут где-то недалеко работает!» – подумала Даф. Карта Москвы подробно соткалась у нее в памяти со всеми потертостями на сгибах и пестротой мелких шрифтов на тех маленьких переулках, что были гораздо короче своих названий.

Однако волею судеб свидание с Эдей Хавроном состоялось позже и совсем даже не в «Дамских пальчиках». Пока же Дафну ждала еще одна встреча.

* * *

Отыскивая дорогу к Хаврону, Дафна начала петлять по переулкам. Первое время переулочки сохраняли какое-то достоинство: чванились старинными домами, чугунными оградами посольств и идиллическими будочками с дремавшими в них милицейскими фуражками. Но по мере того как Дафна удалялась от центра, переулки становились все ничтожнее. Мусорные контейнеры, прежде прятавшиеся по углам, теперь прыгали прямо в глаза. Из потрескавшихся стен домов кое-где, дурея от собственной веселой наглости, торчали березки.

Когда же Даф, наскучив переулками, свернула во дворы, пошла уже полная околесица. Между сверкавшими иномарками ржавели заброшенные мастодонты, сгнившие колеса которых были неизменно подперты кирпичами. На подоконниках нижних этажей мирно лысели герани, и лишь новые водосточные трубы хорохорились, что, мол, мы тут, в глуши, тоже не в рукав сморкаемся. Сложно было поверить, что это центр города.

Даф пересекла еще два-три переулка и вышла на оживленную улицу. Когда она отыскивала глазами синий прямоугольник вывески, соображая, куда ей идти дальше, справа послышались выстрелы. Депресняк поджал уши. Пока воображению Даф рисовались всевозможные уголовно-романтические картины на тему вооруженных до зубов гномиков, удиравших из банка с мешками денег, к ней, окутанный сизым дымом, подлетел мотоцикл. Это его глушитель – а точнее его отсутствие – производил громкие хлопки, которые Даф приняла за стрельбу.

Немного не доехав до Даф, мотоцикл мнительно чихнул и умолк. С мотоцикла торопливо слез широкоплечий великан. Когда он перекидывал ногу, на поясе блеснул ремень с пряжкой в форме руки скелета.

– Привет, Эссиорх! – сказала Дафна, переводя взгляд с мотоцикла на своего хранителя и с хранителя на мотоцикл. Она никак не могла определиться, чье появление поразило ее сильнее. Эссиорх как будто заслуживал больше внимания. С другой стороны, мотоцикл она видела впервые.

Подбежав к Дафне, хранитель недоуменно огляделся. Его громадные ручищи были сжаты в кулаки. Но, увы, сражаться было совершенно не с кем. Разве что с обклеенной рекламными бумажками водосточной трубой, но она вполне могла дать сдачу, свалившись на голову.

– Где? – крикнул Эссиорх.

– Что «где»? – не поняла Даф.

– Враги! Я ощутил, что тебе грозит опасность, и сразу примчался. К сожалению, в дороге у меня заглох мотоцикл.

Даф присела на корточки, разглядывая то, что Эссиорх назвал мотоциклом.

– М-да, – сказала она, – никогда бы не подумала, что из старого лома можно собрать такую чудную тачку для перевозки хлама! Та еще шутка пьяного Кулибина!

– Это не тачка! – оскорбился Эссиорх. – Мотоцикл отличный! За основу взят «Урал», а все остальное сплошная импровизация. Рама, например, переварена под «жигулевское» колесо. Денег сюда вложено немного, зато любви вагоны. А только любовь и имеет значение в определении истинной стоимости предметов. Жаль только, что батарея дохлая!.. А глушитель я сам снял.

– Ага, бывает: Эдя Хаврон тоже недавно снял дверцу от стиральной машины. Ему надо было достать что-то с верхней полки, и он додумался встать на дверцу ногой. Теперь стирают у соседки. Платят ей продуктами: по картофелине за каждую наволочку. Носки идут по отдельному тарифу, – похлопав мотоцикл по седлу, миролюбиво заметила Даф.

Эссиорх побагровел. Даф подумала, что, додумайся кто-нибудь дотронуться до его лба незажженной сигаретой, она вспыхнула бы сама собой.

– Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО сам снял глушитель, – пылая гневом, сказал Эссиорх.

– Ладно-ладно. Разве я спорю? Депресняк, этот глушитель дядя Эссиорх открутил сам! Собственными ручками!.. Ему нравится ездить на мотоцикле так, чтобы все думали, будто в городе идут боевые действия. Ой-ой-ой! Депресняк, караул! Дядя Эссиорх сейчас открутит мне голову! Я буду первым в мире светлым стражем, которого прикончил его хранитель!

Спохватившись, Эссиорх отступил на шаг назад и с ужасом уставился на свои руки.

– Хм. Я, кажется, погорячился!.. Так что с тобой стряслось? Где негодяй или негодяи, которые на тебя напали? – спросил он убитым голосом.

– Негодяи ушли, презентовав мне цветочек! – пояснила Даф, демонстрируя Эссиорху мак.

Тот взял его, критически осмотрел, повертел в пальцах и, пожав плечами, передал Дафне. Мак остался красным.

– Признаться, я ожидал иного, – произнес Эссиорх.

– Чего именно? И почему ты сказал «негодяи»? Это ведь был всего-навсего суккуб. С ним бы я и сама справилась, – проговорила Даф.

– Один суккуб? Неужели? Ты уверена? – недоверчиво уточнил Эссиорх.

– Да. Я отлично считаю до одного. Ни разу еще не ошиблась, – похвасталась Дафна.

Эссиорх отошел к мотоциклу и ручищами провел по лицу, точно пытаясь привести мысли в порядок. Когда он отнял ладони, на лице у него остались следы машинного масла.

– Ну не знаю я, не знаю! У меня было прозрение – это особое чувство, доступное лишь хранителю, – что тебе грозит смертельная опасность. Рядом с суккубом мог прятаться кто-нибудь еще? Возможно, суккуб попросту отвлекал тебя? А?

Дафна честно попыталась припомнить, но так ничего и не вспомнила.

– Кто его знает? Не исключено. Суккуба я проверила руной, вроде он был чистый. А больше я не сканировала… Как-то не догадалась! – призналась она.

– Вот видишь! – сказал Эссиорх, грозно, точно пистолет, наставляя на нее палец. – О небо, с какой деревенщиной мне приходится иметь дело! Ее чуть не прибили, а она все проморгала!

– Ладно-ладно. Нечего меня с прахом смешивать! Меньше надо глушители отламывать! Был бы рядом со мной, и все дела!.. Ты кого вообще охраняешь? Меня или свой трехколесный велосипед? – огрызнулась Даф.

Страж пристыженно замолк. Упрек был обоснованным.

– Эссиорх! Еще вопрос. У тебя деньги есть? – продолжала Дафна.

Хранитель посмотрел на нее с возмущением.

– Что за вопрос? Разумеется, нет. С каких это пор явившимся из Прозрачных Сфер выдают командировочные?.. Зачем тебе деньги?

– Я хочу есть. Просто до жути. Мое тело надумало расти. Порой мне кажется, что я и Депресняка бы съела, будь у меня подходящий соус, – призналась Даф.

Два красных глаза с укором уставились на нее.

– Утихни, кошмар практикующего ветеринара! Без обид! Это был такой речевой оборот, – заверила его Даф.

Страж задумался, разглядывая переднее колесо своего мотоцикла. У Дафны возникло подозрение, что думает он совсем не на высокие темы.

– Ау! – напомнила она. – Ребенок голодает!

– Да уж. Голод не тетка. Он дядька. Сердитый дядька с вилками вместо зубов, наждачным языком и кипящим желудком, – важно изрек Эссиорх, неохотно отворачиваясь от мотоцикла. – А ты не пыталась найти где-нибудь старую железку и превратить ее в золото?

– Издеваешься? – спросила Даф. – Любая магия преображений под контролем у златокрылых. Мне как-то не очень улыбается, чтобы меня накрыли. Я ведь еще в розыске?

Эссиорх уныло кивнул.

– Боюсь, пока эйдос Буслаева в подвешенном состоянии и не достался ни свету, ни мраку, ничего изменить не удастся. Прозрачные Сферы не рискнут вмешаться, чтобы своим заступничеством не засветить тебя мраку. Так что златокрылые продолжают искать тебя. Для них это дело принципа. Пуплия и Руфина любили, а ведь именно ты лишила их крыльев.

– Вроде того, – сказала Даф невесело.

Эссиорх хотел ободряюще погладить ее по голове, но покосился на Депресняка и вместо волос Дафны погладил сиденье своего мотоцикла.

– Пожалуй, кое-что я все-таки могу для тебя сделать, – решился он, касаясь своих серебряных крыльев.

Перед носом у Даф материализовался поднос с едой: жареная картошка, хрустящие куриные окорочка, соленые сухарики, тарелка с сушеными кальмарами и большой стакан с апельсиновым соком.

– Ну как? Можешь сесть вон там! По-моему, подходящая скамейка. Мамаши с детьми, влюбленные и старушки отсутствуют, – сказал Эссиорх, оглядываясь и производя разведку местности.

– Ты его купил? Что-то я не видела, как ты расплачивался, – произнесла Даф с сомнением. Своровать обед у лопухоидов она могла и сама. Другое дело, что это не лучшее занятие для светлого стража. Каждый поступок такого рода – как минимум одно потемневшее перо.

Эссиорх удрученно поцокал языком.

– Нет, я не платил. Но меня оправдывает, что это был неудачливый обед, – сказал он.

– В каком смысле неудачливый? По-моему, вполне такой удачный обедик, – сказала Даф, созерцая поднос и его содержимое.

– О, Прозрачные Сферы! – воскликнул Эссиорх в ужасе. – И чему тебя учили десять тысяч лет? Разве вы не занимались предсказанием судеб простейших предметов?

– А что, должны были? Наверное, я в это время болела, – легкомысленно заверила его Даф.

– Ну и слабое же у тебя здоровье! Предсказание судеб проходят триста лет и еще семьдесят лет отводится на повторение!

Даф это не слишком впечатлило.

– Не занудствуй! – сказала она. – А то снова буду поливать грязью твой мотоцикл!.. Так что с обедом-то? Почему он неудачливый?

– Речь идет о прозрении судеб. Согласно теории всеобщего пространства, поднос с этим обедом должен был грохнуться около кассы, когда хозяйку окликнул бы ее приятель. Хозяйка подноса подскользнулась бы и сломала себе лодыжку. Пока она лежала бы в больнице, ее четырнадцатилетняя дочь бросила бы школу, муж по ошибке выпил бы рюмку укуса и сжег бы желудок, а любимую собаку переехал бы грузовик. Теперь всего этого не случится. Так что, рассуждая логически, я сделал доброе дело.

– То есть ты мало того, что прикарманил обед, еще и сделал доброе дело? Сразу виден подход светлого стража: совместить полезное с приятным и при этом не остаться внакладе! – насмешливо уточнила Даф, запуская в апельсиновый сок трубочку.

– А ну отдай!.. – рассердился Эссиорх, вскакивая и пытаясь отнять у нее поднос. – Свинья неблагодарная! Отдай сейчас же!

– Не надо! Ой!.. Все-все-все! Больше не буду! – переполошилась Даф, закрывая поднос своим телом.

Негодующе сопя, Эссиорх убрал руки.

– Ты рассуждаешь как темная! Барышня, вы уверены, что ничего не напутали? Что проходили обучение не в Тартаре, а в Эдеме? – спросил он с гневом.

– Замяли! – отмахнулась Даф. – Как бы там ни было, а ты спас меня от голодной смерти. Пошли прикончим твой обед, пока он снова не надумал свалиться под ноги бедной женщине, у которой родственники склонны пить укус и бросать школу.

Даф взяла куриный окорочок и почти откусила от него, когда перед ее глазами мелькнула когтистая лапа. В следующий миг окорочок попросту исчез.

– Опаньки! Кому-то не хватило вороны! Это уже наглость, молодой человек! Еще большая наглость будет, если кости от этой курицы обнаружатся потом у меня в волосах, – сказала Дафна.

Они заняли скамейку. Пока Даф расправлялась с картошкой, окуная ее в кетчуп, Эссиорх подкатил мотоцикл и поставил рядом. Даф на всякий случай отодвинулась. Она опасалась, что мотоцикл сорвется с подставки и отдавит ей ногу. Учитывая общую неудачливость ее хранителя, это был более чем вероятный исход.

– По-моему, ты чаще сам катаешь свой мотоцикл, чем он катает тебя, – заметила Даф.

– Неправда! – возмутился Эссиорх. – У нас с ним договоренность. Он глохнет строго на светофоре. Но довольно послушно заводится, когда потом его разгоняешь.

– А твой мотоцикл – он тоже неудачливый мотоцикл? Или ты его банально угнал?

– Обижаешь, – сказал Эссиорх, негодуя. – Сегодня вечером на этом мотоцикле должны были увезти чужую жену. А еще два дня спустя мотоцикл должны были угнать, ограбить на нем обменный пункт, а потом утопить его в болоте за городом. Какой вандализм! Какое жестокое обращение с мотоциклами!

– Но теперь, конечно, всего этого не случится. Ты опять сделал доброе дело, не так ли? – поинтересовалась Даф.

Эссиорх закашлялся. Было похоже, что вопрос ему не слишком понравился..

– Кх-кхх… Ну как тебе сказать… – промычал он.

– Так и скажи, как есть.

– Э-э… ну… Вообще-то, если честно, реальность изменится мало. Обменник ограбят на «Жигулях» пятой модели, а чужую жену увезут на метро. Причем за карточку на проезд она заплатит сама.

– Но мотоцикл в болоте не утопят?

– Разумеется, нет. Пусть только попытаются! – произнес Эссиорх с вызовом.

Даф доела картошку и разочарованно захлюпала трубочкой в пустом стакане с соком. Депресняк тем временем разобрался с сушеными кальмарами. От обеда остался один поднос, не представлявший гастрономического интереса.

– Значит, чужую жену увезут на метро! Фи, как неромантично! Похищением на мотоцикле эта дамочка худо-бедно гордилась бы, а теперь будет только фыркать! – сказала Даф. Эта мысль беспокоила ее уже минуты две.

– Это ее проблемы! А вообще пусть скажут спасибо. Рельсовый транспорт гораздо безопаснее колесного! – сурово парировал Эссиорх. Свой мотоцикл он явно собирался отстаивать от всяческих поползновений.

– Да ну, фигня это все! – сказала Даф, успевшая уже попасть под вербальное обаяние Эди Хаврона.

– Что такое фигня? – непонимающе спросил Эссиорх.

– Ну, фигня – это типа… м-м… лабуда, – авторитетно пояснила Даф.

– А что такое лабуда?

– Лабуда – это фигня! Чего ты, не понимаешь, что ли? – сказала Даф не менее авторитетно.

Она готова была к новым вопросам, но ее хранитель уже утолил любопытство и только протянул глубокомысленно:

– А-а-а!

Тема была исчерпана.

Мимо них, перескакивая в панике через скамейки, промчалась группа фанатов человек в пятнадцать. За ними в некотором отдалении неслась толпа человек в пятьдесят.

– Как замечательно! – сказал Эссиорх одобрительно. – Вместо того чтобы сидеть перед телевизором, эти юноши занимаются спортом.

– Ты уверен, что спортом? – усомнилась Даф.

– А чем же еще? У тебя есть другие предположения?.. Молодцы, друзья, удачи вам в вашем групповом забеге с препятствиями!

Первая группа фанатов пробежала, и на Даф с ее хранителем нахлынула другая, более многочисленная. Не разбирая дороги, она ломилась прямо по скверу, заскакивая на автомобили. Скамейка, на которой сидели Дафна и Эссиорх, была опрокинута. Оба вынуждены были вскочить.

– Эй-эй, друзья! Не уроните мой мотоцикл! – всполошился Эссиорх, цепляясь за руль своего железного лошака.

Один из преследователей мимоходом попытался сгрести с плеча у Дафны Депресняка, но с воплем отдернул руку. В пяти свежих царапинах медленно проступала кровь. Депресняк задумчиво облизал когти, определяя уровень гемоглобина.

Первая группа фанатов добежала до переулка, где внезапно получила солидное подкрепление человек в сто. На минуту схлестнувшись, толпы поменялись ролями. Теперь первая толпа преследовала, а вторая удирала.

И снова обе толпы промчались мимо удивленных стражей. На этот раз у Даф и Эссиорха, правда, хватило ума прижаться к стене дома.

– Пожалуй, я съезжу посмотрю, куда они бегут! Какой задор, какая экспрессия! Уверен, для меня это будет познавательно. Пока, Даф! – сказал Эссиорх.

Он снял мотоцикл с подставки и побежал, толкая его. Затем, ловко запрыгнув в седло, включил передачу и умчался, стреляя, окутанный сизым дымом.

– Возьму мозги напрокат. Б/у не предлагать! – сказала Даф ему вслед. Ей представилось, что она дает объявление в газету.

Ее страж-хранитель был непроходимым идеалистом. Однако Дафне это даже нравилось. Каждому достается тот хранитель, которого он достоин.

* * *

Распрощавшись с Эссиорхом, Даф, более или менее заморившая червячка, решила не искать больше Эдю Хаврона, а просто пройтись. Однако внезапно Депресняк зашипел, сорвался у Даф с плеча и, на бегу стараясь высвободить из-под комбинезона крылья, нырнул в подворотню. Первой мыслью Дафны было, что он увидел собаку. Второй, что встретил большую и светлую любовь, семьдесят пятую по счету, которая непосредственно предшествует мимолетной семьдесят шестой и неповторимой семьдесят седьмой.

Она кинулась за Депресняком, но сразу за подворотней с одной стороны помещался дом, а с другой – красный кирпичный забор неведомой фабрики. Не пытаясь перебраться через стену, кот скользнул в лаз и исчез, оставив хозяйку в замешательстве.

«Бегство перегревшихся котиков! Когда отправляешь мозги в починку, выписывай квитанцию на возврат!» – подумала Дафна.

Она решила было последовать за котом, использовав магию прохождения сквозь предметы, но вовремя вспомнила, чем это чревато. Весь недавно съеденный обед, как это не малоэстетично, остался бы на стене снаружи, ибо обыденное, немагическое по природе своей вещество, не обладает способностью проходить сквозь предметы.

Всерьез Даф не беспокоилась. Депресняк убегал от нее такое количество раз, что это тяготело уже к дурной бесконечности. Один раз он пропадал двенадцать лет. Правда, случилось это в Эдеме, а не в мире лопухоидов. Однако и здесь волноваться было не о чем. Дафна не завидовала той машине, под которую он попадет, той собаке, которая попытается его придушить, и тому камикадзе на службе у города, который попытается затолкать Депресняка в котоловку.

Все же расставаться с котом ей не улыбалось. Крылатые коты, пусть даже со скверным характером, на дороге не валяются. Дафна хотела перелететь через забор и схватилась уже за рюкзачок, чтобы в нем не запутались материализовавшиеся крылья, когда внезапно испытала острую, непонятного происхождения тревогу. Тревога была гораздо более сильной, чем в случае с суккубом. Если тогда речь шла лишь о размытом беспокойстве, то сейчас Даф просто места себе не находила. Сердце дважды прыгнуло, точно на резинке, а затем, осмелев, пропустило два такта.

«Беги! Прячься! Сделай что-нибудь! Аа-а, мама, заставьте эту соню соображать быстрее! Ее же прикончат, и меня вместе с ней!» – в панике вопил ее внутренний голос.

Дафна послушалась. Она выдернула из рюкзака флейту и, сосредоточившись, чтобы не сбиться, выдохнула маголодию невидимости. Вначале невидимым стало тело, а чуть погодя и одежда. Один только рюкзачок болтался в воздухе вечным памятником упрямству.

Но внутренний голос Даф на этом не успокоился, требуя чего-то еще. Метнувшись к детской песочнице, Дафна забралась в нее и легла, укрывшись за свежеоструганным деревянным бортиком. Глупый это был поступок или нет, она не задумывалась, веря тому, что вело ее.

«Не понимаю, почему интуиция не включена в реестр основных чувств? Светлый страж без интуиции – это мертвец, стоящий в очереди на захоронение! Зарубите это себе на носу, птенчики мои, и пусть у вас на память останется шрам!» – любила повторять Эльза Керкинитида Флора Цахес.

Слово «шрамм-м-м-м-м-м» она произносила так грозно и так при этом грохотала, что с груш добронравия осыпались недозрелые плоды. Возможно, у Шмыгалки был непростой характер, но свой предмет она преподавала прочно. Хороший учитель, как известно, – это вдохновенный зануда, не допускающий даже мысли о своем занудстве.

И вот уже почти минуту Даф, одна из жертв упомянутого обучения, лежала животом на влажном песке, от которого пахло кошками. Судя по некоторым осязательным признакам, кошками немагическими. Из песка у нее перед носом торчал раздавленный, с подтеком никотина фильтр. Даф брезгливо кривилась. Ей хотелось отползти, но она не решалась. Внутренний голос требовал полной неподвижности. Более того, он даже хотел, чтобы она уткнулась лицом в песок и чуть ли не зарылась в него, но на это Даф пойти уже не могла. Нетушки! Не надо отнимать у страусов их хлеб.

С того места, где она пряталась, Дафна прекрасно видела подворотню – ту самую, в которую недавно вбежала вслед за котом. Именно оттуда исходила опасность; ею тянуло, точно сквозняком. В подворотню никто не входил. У мусорного бака, не отходя от кассы, кормились, ворковали и женились голуби. Ветер полоскал пододеяльник, сохнущий на балконе третьего этажа. На пододеяльнике были толстые лупоглазые бегемоты синего цвета. Когда ткань раздувало ветром, казалось, что бегемоты вот-вот градом посыплются с балкона.

«Как можно укрываться таким пододеяльником?.. Гадость какая! Еще бы повесившимися сусликами украсили!.. А-а-а-а-а! Надоело! Я сейчас корни пущу, если буду и дальше лежать!» – подумала Даф к середине третьей минуты.

Ее теперешнее положение отдавало идиотизмом. Три минуты подряд прятаться в песочнице, созерцая художественно прикопанные окурки. И все это, руководствуясь неосознанной тревогой. Даф стало смешно. Захотелось встать и уйти. «Считаю до ста и, если ничего не происходит, сваливаю оплакивать свою тупость!» – подумала она и перевела взгляд, собираясь посмотреть наверх, на небо, проверяя, не блеснут ли там золотые крылья. И именно в этот миг страшная упругая сила вдавила ее в песок. Что это было? Это было нечто, объединившее взрыв, вспышку, огонь и свет… У Даф мелькнула кошмарная, паническая мысль, что ей выжгли глаза. Боль, страх, пустота… Даф поняла, что ее атаковали магией разрушения. Тьма с белыми водоворотами вспышек затянула ее. Девушке показалось, что она раскололась на сотни маленьких кричащих Дафн, что ее вообще больше не существует.

«Говорили тебе, шляпе, лицом в песок! Кошечками брезговала! Ути, какие мы нежные! Получила?»

Возможно, внутреннему голосу стоило быть и повежливее, но с собой Дафна не церемонилась. Правило жизни номер один гласит: «Кто церемонится с собой, с тем не церемонятся другие».

Несколько томительных секунд спустя зрение стало возвращаться. Даф ощутила облегчение. Не ослепла! Ее спасло то, что она посмотрела наверх, сместив взгляд. Но все равно пока она видела лишь контуры, силуэты, тени – не более. В странной пляске теней и бликов ей почудилось, будто камни в подворотне разверзлись, и из красноватого кирпича на дорогу вышагнул человек. Даф затаилась, опасаясь дышать, шевелиться, не решаясь изменить положение тела. Маголодии невидимости она больше не доверяла. В конце концов, та не помогла ей перед вспышкой.

Она скорее почувствовала, чем увидела, как неизвестный остановился, озираясь.

– Если кто-то из светлых был здесь, его уже не существует. Уцелел бы только тот, кто спрятался в сосновом гробу, – произнес человек вполголоса и, повернувшись к Даф спиной, вышел из подворотни. Под мышкой он нес длинный предмет, обмотанный мешковиной.

Голос искажался, прыгал, звучал то как фальцет, то как бас, и Даф не рискнула бы предположить, принадлежал ли он мужчине, девушке или подростку. «Ишь как подстраховался! Заклинание изменения голоса. Плюс магия отведения глаз, закрепленная руной лживости второго уровня. Видишь старушку или навьюченного ослика, а на самом деле это здоровенный циклоп, которому доктор для повышения гемоглобина прописал людоедство, или боевой единорог! – подумала она. – Эх! Москва становится до скучного потусторонним местом. Еще немного, и волшебников разведется столько, что лопухоиды станут достопримечательностью. Но почему же я уцелела?»

Решив, что убежище пора покидать, Дафна стала приподниматься, но больно ударилась обо что-то затылком. Дернулась и уколола плечо небрежно забитым гвоздем. Испуганно откатилась, вообразив невесть что, проехалась волосами по влажному песку, вскочила и… уткнулась взглядом в недавно оструганный бортик песочницы – две доски снизу и одна горизонтально для удобства отдыхающих мамочек.

Не кидай мамочке в глазки песочек! Ручки запачкаешь!

«А ведь песочница-то сосновая! Доска сбоку и доска над головой!» – подумала Даф. Внезапно ей захотелось расхохотаться, упасть и, катаясь по песку, повторять: «Ну что, съели?»

Сообразив, что у нее начинается истерика, она больно укусила себя за руку. Боль привела ее в чувство.

Даф подошла к арке, оглядела ее и даже ощупала. Вернувшееся зрение сообщило, что перед ней штукатурка с веселым узором плесени, а под штукатуркой кирпич. Арка как арка. Вполне лопухоидная во всех отношениях. Наличие постоянного магического телепорта не подтвердилось. Значит, проход был временным.

Так вот какая смертельная опасность пригрезилась Эссиорху! У незадачливого хранителя приключился темпоральный сдвиг, и он прозрел угрозу, которая в тот момент еще не наступила. Если бы не появление суккуба, сбившее их с толку, помощь Эссиорха пришлась бы кстати.

Даф хотела уже выйти из арки, как вдруг увидела на асфальте темное пятно. Она присела. Провела пальцем. Поднесла палец к глазам, и внезапно ей стало дурно, тошно и противно.

Стражу света, даже неопытному, достаточно один раз увидеть кровь, чтобы понять, чья она и при каких обстоятельствах был нанесен удар. Лишь одного Даф не могла сказать: кто его нанес.

Глава 2

Ах ты @ и другие звери

Заметив, что край пледа сбился, Ирка поправила его. Она предпочитала держать ноги закрытыми, даже летом, когда в этом не было необходимости. Так иногда удавалось на время забыть об их существовании. Но во время массажа, или переодевания, или когда она мылась в ванне – убежать от ног не удавалось, и они настойчиво терзали ее взгляд и душу – лишенные мышц, сине-белые, с выпирающими коленками, которые могли сгибаться только в руках массажиста.

Как же она ненавидела свое тело: безобразное, ненужное! Как ей хотелось вырваться и существовать независимо, вне плоти. Как она завидовала призракам, привидениям, которые свободно перемещались в пространстве, не завися от тела. Уж им-то не нужна была коляска. И синих кошмарных ног у них тоже не было.

Со временем Ирка привыкла и все чаще воспринимала свое тело как домик из коробок, раковину улитки, в общем, нечто, служащее временным обиталищем разума. Ноги же были досадной помехой, громадным хвостом динозавра, который ей приходилось таскать за собой, когда она по поручням, закрепленным вдоль стен, перебиралась с коляски на кровать или устраивалась в кресле у компьютера.

Порой, засидевшись за книгой или за монитором до середины ночи – Бабаня не слишком настаивала на режиме, ей было попросту на него плевать, – Ирка так уставала, что существовала почти вне тела. Во всяком случае, едва уже вспоминала о нем.

«Лампочки компьютера ночью горят так жутко. Как глаза Вия», – думала она, засыпая, хотя, разумеется, не была лично знакома с почтенным функционером с Лысой Горы.

Весь день она читала – пирамида книг порой вырастала до середины колеса коляски и даже выше. Ее миром было фэнтези – сотни реальностей, иногда жутких, иногда заманчивых, иногда готически строгих, в приглушенных молчаливых красках. Но все они, даже самые тусклые, все равно были лучше действительности. В результате в мечтах Ирка проводила бульшую часть жизни. О драконах, кентаврах, грифонах, химерах, заточке мечей и устройстве арбалетов она знала так много, как может знать только человек, ничего этого не видевший и не державший в руках. При допущении, конечно, что все это в минимальном объеме знали авторы, из книг которых она получала информацию.

Школа ее особенно не напрягала, поскольку училась Ирка экстерном. Ей помогали бабушка (в основном служившая морально-волевой дубинкой) и два учителя, с которыми она встречалась по пять-шесть раз в месяц. Уроки с каждым годом отнимали все меньше времени. Порой Ирке казалось, что, стоит ей взглянуть в учебник, она уже заранее знает ответ. Все было просто, логично и… скучно. Тоскливее же всего было записывать в тетрадь и без того ясные ей ответы. Разжевывать элементарные составляющие, все эти скобочки, степени, промежуточные действия и прочие костыли мысли. Раскрывать формулы там, где она разумом перепрыгивала через две-три ступеньки. Под конец, наскучив соблюдать тоскливые школьные условности, Ирка забросила занудные записи и ограничивалась тем, что сразу записывала ответ.

Первое время учителя негодовали, утверждали, что она заглядывает в «решебники» и, по выражению самой Ирки, «крошили батон». Однако так продолжалось до тех лишь пор, пока она не решала одну-две дюжины задач в их присутствии. Тогда учителя переставали изумленно повизгивать и в их глазах появлялось недоумение людей, которые не желают отказываться от выгодного репетиторства, однако в глубине души недоумевают, чему тут еще можно учить.