– Но в сказке все совсем по-другому! – сказал Эдя, на всякий случай отодвигаясь подальше от сердитой феи.

– Сказки, юноша, это политическая реклама магического мира. Всего-навсего! Та сторона, что победила, моментально заказывает о себе сказку. Взять хотя бы сказки об Иванушке-дурачке! Все они заказаны его женой, Василисой, которая фактически одна и правила государством, скинув царя Гороха! Ивашка же до старости сопли на кулак мотал. Василисе приходилось вкладывать чудовищные средства, раскручивая его как самостоятельную политическую фигуру. Она подкупала разбойников, змеев и великанов, которые трубили повсюду, что он победил их. Заставила даже своего дядьку Бессмертника Кощеева похитить ее, а Ивашка сдуру, вместо того чтобы найти ее за шесть месяцев, как предписывалось сценарием, проискал целых семь лет… В общем старая и скучная история! Загляни в любой учебник магического пиара! Эй, ты меня не слушаешь?

– Ага. То есть не ага! – поправился Хаврон.

Думал он действительно не о магическом пиаре. Его вдруг осенила мысль настолько же блестящая, насколько и наглая. Ему пришло в голову, что можно попросить денег у феи и откупиться от Феликса.

Однако не успел он на это решиться, как с Трехдюймовочкой начало происходить нечто странное. Лицо – не лицо даже, а выражение его – неуловимо изменилось. Оно сделалось саркастичным и колючим. Фея брезгливо уставилась на сигарету в своих пальцах, отбросила ее и принялась негодующе размахивать шляпой.

– Омерзительный дым! Эта дурында опять прокурила мне все легкие!

Затем взгляд феи остановился на том, чем она рассеивала дым.

– И снова эта отвратительная шляпа! Я же писала зануде, чтоб она не смела ее носить! Ну-ка посмотрим, что она мне ответила, – сказала она и взглянула на внутреннюю часть полей шляпы. – Как? Куда-куда я должна пойти? И это она пишет родной сестре, которую не видела столько времени! – проговорила она с негодованием и, подбросив шляпу, испепелила ее взглядом.

Эдя покосился на часы. Минутная стрелка только-только переползла отметку «12». Часовая же была на четырех.

«Любая треть суток!.. Значит, это Двухдюймовочка!» – понял Эдя.

Закончив со шляпой, фея соизволила заметить Хаврона.

– А это что за великан-недоросток? Неужели зануда завела себя нового пажа-лопухоида? О, она его даже пометила! Ну разумеется! Она еще в детстве подписывала все свои вещи! Пеналы, линейки, чулки, волшебные палочки! Эй, существо, как тебя зовут, и где моя сестрица тебя откопала?

Эдя представился. Он пояснил, что его-то как раз нигде и не откапывали и что в его квартире Трехдюймовочка скрывается от преследователей с Лысой Горы.

– Разумеется! Зануда все-таки нарвалась и намылилась в лопухоидный мир! Предупреждала я ее, чтобы она не давала кому попало обещаний! Ну-ну, Хаврон Эдуардович, или как тебя там, ври дальше!.. Что тебе сеструха наговорила обо мне? Что я истеричка, психопатка, темная фея, которая кого попало превращает в змей, лягушек и пьяных водопроводчиков? Не молчать! Отвечать! – велела Двухдюймовочка.

Хаврон из осторожности промычал что-то, не вдаваясь в подробности. Двухдюймовочка не стала настаивать, вполне удовлетворившись мычанием.

– Великанчик! За мной шагом марш! По сторонам не глазеть! С мухами телепатически не общаться! – приказала она.

Перелетев на кухню, она моментально, одним магическим чутьем, прозрела спрятанную в шкафчике за кастрюлями бутылку коньяка. Об этой бутылке, составлявшей секретные стратегические запасы Зозо, не знал даже Эдя. Хаврон мысленно боднул сестру в ауру. «Таилась! От родного брата!» – подумал он с негодованием.

Раскупорив бутылку одним движением веера, фея заставила ее взмыть в воздух и наполнила возникший в ее руке стаканчик из темного непрозрачного стекла. Размером он был не больше наперстка.

– Разве феи пьют не нектар? Амброзию там и все такое? – вежливо поинтересовался Хаврон.

– Феи пьют все, что не едят… И едят все, что не пьют!.. Ну, за встречу! – сказала Двухдюймовочка.

Наперсток мигом опустел. Вдогонку за первым стаканчиком последовал второй. Затем, притормозив на время с коньяком, Двухдюймовочка занялась раскрытием темы венских колбасок. Откуда они взялись, Эдя сказать затруднился бы, но, судя по всему, Двухдюймовочка свистнула их в одном из центральных ресторанчиков. Учитывая размеры колбасок, фее приходилось уменьшать их в два или в три раза. Голодный Эдя грустно наблюдал за этим кощунством.

«Не хочет угощать и не надо! Просить не буду. Нет смысла размениваться на пустяки. Хорошо бы стрельнуть у нее денег…» – подумал Хаврон.

– Меня тут грозили убить, – начал он издалека.

Двухдюймовочка закивала с набитым ртом.

– Хорошая мысль! Одобряю. Если нужна будет помощь – пусть свистнут меня. Ты так огромен и нелеп, – пробормотала она.

Хаврон понял, что бить на жалость бесполезно.

– Я должен много денег! Вот я и подумал, что ты могла бы… – начал он.

– Дальше можешь не продолжать, великанчик. Пункт XII «Книги запретов», – перебила фея.

– Чего?

– Озвучиваю: «Под угрозой лишения магии феям и другим волшебным существам запрещено творить деньги и другие средства обмена из воздуха, грязи, морской воды и проч. Заговаривать счетные машины, банкоматы, одурачивать сервера и банковские терминалы. И тем более запрещено передавать добытые упомянутым образом денежные средства лопухоидам». В средние века все было иначе. Хоть из воздуха золото делай, сейчас же, увы… Низзя!

– Но почему? Это же такая ерунда! – воскликнул Эдя.

– Как ты сказал? Не рассуждать! Молча-а-ать! – заорала фея.

Хаврон тревожно притих. Разгневанная фея попыталась перелететь с мойки на кухонный стол, где она оставила стаканчик, однако слишком объелась, и стрекозиные крылья работали вхолостую. Заметив это, Эдя деликатно подставил ладонь и перенес фею на стол.

– Отбой команде «молчать!» – смилостивилась Двухдюймовочка, у которой, как у всякой уважающей себя феи, было не семь, а семьдесят семь пятниц. Причем не на неделе даже, а в одном четверге.

– Ты начинаешь нравиться мне, великанчик! Ты такой комнатный, не слишком громоздкий. Тебя можно посылать за жратвой, когда влом применять волшебную палочку. Хочешь стать моим пажом, назло моей сестрице? Воображаю, что она скажет, когда вместо своей метки увидит на тебе мою!

Эдя немедленно подтвердил готовность стать чьим угодно пажом, и снова принялся клянчить денег.

– Ну пожалуйста! Это же так просто! – с надеждой сказал он.

– Именно потому, что просто, это и запрещено. Будь все иначе, любой спятивший маг смог бы забросать мир лопухоидов тюками денег не менее реальных, чем настоящие купюры. Или вообще превратить всю бумагу мира в деньги. Это привело бы лопухоидный мир, который и так держится на соплях, к катастрофе, – назидательно сказала фея и осушила еще один наперсток коньяка.

Ее маленькие уши, чуть оттопыренные, как у всех фей, побагровели.

– А обойти этот запрет никак нельзя? – заговорщицки спросил Хаврон. – Ну там вместо денег дать мне штучек десять бриллиантов?

– Сколько-сколько? – с улыбкой переспросила фея.

– Ну пять… – неохотно поправился Эдя.

– А не лопнешь?

– В крайнем случае… ну в самом крайнем… один, – убито произнес Эдя, испытывая сильное желание уронить на всезнающую фею кастрюлю.

– Оно, конечно, можно. Очень даже запросто, – мрачно заверила его Двухдюймовочка. – Вся проблема в том, что ты собираешься превратить бриллианты в деньги, а я об этом знаю… Даже при условии, что на Лысой Горе ничего не пронюхают, это станет известно «Книге запретов», и тогда я лишусь своей магии. До капли. «Книга запретов», видишь ли, не просто книга. Это закон, который исполняет сам себя, не зная снисхождения.

Убедившись, что на добровольный энтузиазм рассчитывать не приходится, Эдя решил стимулировать энтузиазм принудительный. Вскочив на стул, он разразился проникновенной тирадой. В своей речи он особенно напирал на то, что феи всегда помогали людям, а под конец, в ораторском припадке, заявил о своей готовности обратиться за братской помощью к Трехдюймовочке и стать ее пажом на веки вечные. Несмотря на бедность риторических фигур, речь, особенно в финальной своей части, подействовала на Двухдюймочку отрезвляюще.

Фея тревожно зашевелилась и выразила готовность помочь.

– Только без денег! Придумай что-нибудь другое! – заявила она.

Эдя спрыгнул со стула. Он решил не мелочиться и просить сразу много.

– Нет денег – не надо! Тогда что-нибудь другое. Все, что поможет быстро разбогатеть. Какая-нибудь блестящая находка из будущего. Например, вечный двигатель? Нет? Тогда секрет превращения карандашного грифеля в алмазы или водопроводной воды в бензин? А-а?

– Великан, ты совсем тупой! – мягко сказала фея. – Ты меня переоцениваешь. Я волшебница, а не технарь. Если будет нужно, я могу сделать так, что прямо здесь и сейчас появится лошадь, но попроси у меня чертеж машинки, делающей живых лошадей, и я покручу пальцем у виска…

Эдя схватился за голову. Ему хотелось встать на четвереньки и выть на луну. Вскочив, он забегал по кухне. Внезапно его ногу нежно обвила старая газета. Хаврон пнул ее, но при этом взгляд его непроизвольно зацепился за заголовок.

– «Пророк»! Вот оно! «Пророк»! Вот что мне поможет! – заорал он, целуя газету.

– О, буйное помешательство! Вот что бывает, когда между головой и телом не выдерживается пропорция один к девяти! – со знанием дела сказала Двухдюймовочка.

Наконец Эдя успокоился и стал выражаться более ясно.

– Наша золотая жила – пророчества! – пояснил он. – «Пророк» – популярное телевизионное шоу. Чем больше предсказаний сбывается, тем грандиознее приз. Разумеется, многое зависит от глобальности предсказаний. Такие мелочи, как дождик в среду вечером или повышение цен на нефть в «Пророке» не котируются. Нужны яркие, необычные, сенсационные предсказания. Ты справишься! Твоя сестра говорила, что ты отлично гадаешь!

Убедившись, что великанчик больше не прыгает и не вопит, фея поинтересовалась, велик ли приз.

– Сумма каждый раз увеличивается втрое. Кажется, за одно правильное предсказание три, за два – девять и за три – двадцать семь тысяч… – припомнил Эдя.

– Двадцать семь тысяч чего?

– Долларов.

– О! – удивилась Двухдюймовочка. – Разве доллары еще что-то стоят? По-моему, после того как Америка отказалась от национальной валюты…

Эдя подался вперед.

– Погоди! Америка отказалась от долларов?

– А разве нет? Я как-то от нечего делать нагадала это на кофейной гуще. Долларов, евро – ничего не будет. Весь мир перейдет на единую валюту. Называется гомосап, производное от homo sapiens. Даже намекать не буду, как немедленно окрестят это всякие неостроумные люди… Хе-хе! Ты не представляешь, до чего предсказуем первый круг ассоциаций даже у неглупых как будто лопухоидов!

– Это точно насчет долларов? – серьезно спросил Эдя.

– Что? Да как ты смеешь, великанчик! Кофейная гуща – мой конек, – заявила фея.

Предчувствуя сенсацию, Эдя схватил карандаш.

– В каком году примут эти самые гомосапы?

Фея наморщила лобик.

– В 2050-м, по-моему. Или нет, вру, в 2050-м Россия вновь станет монархией… Значит, где-то в 2045-м, – легкомысленно промурлыкала она.

Сделав на клочке бумаги запись, Эдя покрутил в пальцах карандаш.

– Слишком долго ждать, – удрученно сказал он. – Вот если бы это случилось завтра, тогда совсем другое дело. Еще что-нибудь у нас есть?

Эдя покрепче ухватился за карандаш. По его лицу забродило вдохновение. Минут через десять он глубокомысленно созерцал столбик предсказаний.

– Всплеск рождаемости – 2012-й. Три года подряд у всех будут рождаться исключительно двойняшки. Тайна вечной жизни – 2018 год… – бормотал он. – Бессмертный роман «Тридцать первый сребреник» – 2019-й. Перенос столицы в Саратов – 2040-й. Москва становится курортным городом после образования в Раменках нового шельфового моря. Вокруг Москвы зеленеют ананасовые и банановые плантации – примерно 2060-й. Чукчи мигрируют на юг и дарят человечеству один за другим семь гениев – после 2065-го и дальше. На Урале появится новая гора высотой в девять километров – 2068-й. Создание мозговых протезов – около 2090-го… О, нет! Если я это озвучу, меня упекут в психушку, причем до того, как в 2034-м все психушки закроют на переучет…

Эдя еще раз скептически посмотрел на бумажку и скомкал ее, правда, почему-то очень осторожно.

– Никуда не годится! «Пророк» этого не возьмет. Таких бредовых предсказаний у него пруд пруди. Чтобы он поверил, нужна изюминка! Событие, которое произойдет в самое ближайшее время! Завтра! Послезавтра! – заявил он.

Двухдюймовочка вздохнула.

– Ну хорошо… Так и быть… Попытаюсь предсказать что-нибудь из ближайшего будущего. Исключительно, чтобы позлить сестру. Но учти, великанчик, только посмей после этого стать ее пажом! Еще раз увижу на тебе ее метку – следующая метка будет на твоем гробу! – предупредила она.

Фея вытерла губы и, встав, искоса посмотрела в окно. Эдя услышал, как она бормочет:

– Тэк, что у нас тут?.. Луна в упадке. Венера уже не видна… Ветер северо-западный девять сквозняков в секунду. На фиалке высох третий лист… Первая буква в имени прадедушки этого болвана «В»… Ну-ка, дружок, вырви у себя сколько хочешь волос! – вдруг потребовала она, повышая голос.

– Что, прямо так? – встревожился Эдя.

– Да ты еще и трус? Рви давай! Смелее!.. Магия требует жертв… Сколько вырвал? Считай! Что, девять? Точно девять? Ну тем хуже для тебя…

– Почему хуже? Не получилось? – забеспокоился Хаврон.

– Напротив, все получилось просто отлично! – заверила его Двухдюймовочка. – Слушай, глупый великанчик!.. Завтра из реставрационной мастерской при Пушкинском музее будет похищена картина «Мальчик с саблей» работы неизвестного художника. Она пропадет среди бела дня, из охраняемого помещения, и круглосуточно направленная на нее видеокамера ничего не зафиксирует. Кто-то наденет на нее – на видеокамеру, то бишь! – носок с сохранившимся ценником.

Низко висящая лампа закачалась, задетая взвившимся затылком Эди.

– Когда ограбят мастерскую? – крикнул он.

Двухдюймовочка удивленно подняла брови.

– Ну я же, кажется, сказала: завтра! И еще раз повторяю: не вздумай стать пажом моей сестры! Ты понял, великанчик? Только попробуй служить ей, а не мне, и я превращу твои уши в свиные!.. Эй, ты куда? Я с кем разговариваю?

Но Эдя уже мчался к дверям, словно его преследовал осиный рой.

– Ох уж эти великанчики! Убежал и даже ручку не поцеловал!.. Выпить мне, что ли, коньяку? Пусть у сеструхи башка потом трещит! – мечтательно произнесла Двухдюймовочка.

* * *

Час спустя стеклянная дверь буфета главного корпуса «Стаканкино» отразила стремительно несущегося Эдю. Мимо милицейского поста на входе внизу он пробрался каким-то чудом, примазавшись к группе участников спортивного шоу «Тяни-Толкай». Едва прошмыгнув пищащий металлоискатель, усмотревший грозное оружие в обычных ключах, он нагло удрал от тянитолкаевского ассистента и моментально заблудился в одном из коридоров. Здесь, перейдя с кроссового бега на спортивную трусцу, он отловил за локоть молоденькую секретаршу, дожевывавшую на ходу песочное пирожное.

– Где «Пророк»? – крикнул Эдя ей в новенькое ухо.

– Шестой этаж. Три комнаты сразу у лифта, – пугливо роняя крошки, объяснила секретарша.

Вскоре бывший официант задумчиво созерцал одинаковые железные двери. На первой было: «НЕ БУХГАЛТЕРИЯ! ПОСТОРОННИМ НЕ ВХОДИТЬ!» На второй: «БУХГАЛТЕРИЯ! НЕ ВХОДИТЬ!» и на третьей: «ПРИЕМ ПРЕДСКАЗАНИЙ СТРОГО ПО ТЕЛЕФОНУ!»

Кроме упомянутых надписей, на одной из дверей красовался захватанный график съемок, на котором кто-то понаставил карандашом язвительных вопросительных знаков.

– Будем считать, что я не посторонний! Я курица, которая снесла для них сенсацию. Они примут меня с распростертыми объятиями, – сказал себе Эдя, с трепетом открывая первую дверь.

Бывший официант наивно ожидал оказаться в творческом пекле, где методом проб и ошибок, в бесконечных дублях и режиссерских криках куется массовое искусство, но, увы, загроможденная столами комната была почти пуста. Лишь у окна происходило какое-то подобие деятельности. За столом, к Эде затылком, сидел молодой мужчина в светлой майке и, страдальчески потея, топтал клавиатуру компьютера двумя пальцами.

– Добрый день! Моржуева не видели? Ведущего, в смысле? – крикнул Эдя, обращая свой вопрос к одинокому затылку.

Затылок не ответил. Эдя разглядел украшавшие голову мужчины наушники.

– С этим все ясно. Он как три обезьянки сразу: ничего не видит, ничего не слышит и ничего никому не говорит, – прокомментировал Эдя, толкаясь в следующую дверь.

Но, увы, и эта комната его ничем не порадовала. В ней Хаврон нашел лишь одинокого электрика, который, стоя на стремянке, старался не уронить себе на голову пластиковый плафон. Несмотря на теплое время года, шея у электрика была обмотана длинным красным шарфом.

– Приветствую вас! Вы не знаете, где… – начал Эдя, созерцая эту картину.

– Закройте дверь! Сквозняк! Говорят вам, я простужен! – засипел электрик.

Он с такой яростью обернулся к Эде, что стремянка опасно покачнулась. С ее деревянной, заляпанной краской площадочки посыпались лампы дневного света. Не дожидаясь, пока его догонит яростный вопль, Эдя ретировался и, порядком озадаченный, сунулся в третью комнату. Навстречу ему, угрожающе размахивая руками, тотчас устремился курчавый молодой человек с очень красными губами.

– Дорогуша, вы что, читать не умеете? Не бухгалтерия! – простонал он плаксивым голосом, пытаясь выдавить Хаврона наружу.

Эдя осторожно отлепил от себя руки молодого человека и вытянул их по стойке смирно.

– Без паники! Где пожар? Нету пожара! Моржуев здесь? – сказал он строго.

Красногубый молодой человек озабоченно воззрился на Эдю.

– Андрей Рихардович занят. У него скоро запись. А вы ему, собственно, кем приходитесь? – спросил он с внезапным подозрением, косясь на крепкие плечи Эди.

– Я ему всем прихожусь! Другом, товарищем и братом, – с раздражением ответил Хаврон.

– В каком смысле «товарищем»? – забеспокоился курчавый церберенок.

– Не вибрируйте, юноша! В общечеловеческом. Я должен видеть его немедленно. Перед эфиром. У меня сенсация.

– Дорогуша, тут у каждого сенсация! И хоть бы что-нибудь стоящее! – с облегчением затараторил молодой человек. – Вам нужно было позвонить по телефону и оставить сообщение. Как вы, собственно говоря, сюда попали? Кто вам выписал пропуск?

– Юлий Цезарь, – ляпнул Эдя.

– Юрий Цезаревич? В нашей редакции такой не числится! – заявил красногубый. – Из сего я заключаю, что пропуска у вас нет… Уходите, дорогуша, по-хорошему! Позвоните завтра секретарю строго с десяти до двух и сообщите ему свои предсказания. В другое время их у вас не примут.

– А кто секретарь? – спросил Эдя.

На щечках у курчавого церберенка появились злорадные ямочки.

– Я секретарь. Не мешайте работать! – сказал он.

Эдя почувствовал, что начинает злиться. За спиной у красногубого он внезапно углядел дверь, сиявшую золотой табличкой «А. Моржуев».

– Говорю вам, у меня сенсация! Мне нужен ваш шеф! – тихо повторил он, загипнотизированно глядя на заветное мерцание.

– А я утверждаю, что он вас не примет, дорогуша! Уходите!

Осознав, что переговоры зашли в тупик, Эдя решительно сдвинул со своего пути молодого человека и, как тигр, бросился к кабинету. Цербер в прыжке попытался вцепиться ему в штанину, но, промахнувшись, трепетно обнял ножку стула. Воспользовавшись этой внезапно вспыхнувшей страстью, Эдя прорвался за заветную дверь.

Служебное обиталище популярного телеведущего смахивало скорее на будуар престарелой красавицы. В углу нежился итальянский диванчик с выгнутой спинкой. На маленьком столике окруженный одеколонами и пудреницами гипсовый мальчик вынимал из подошвы занозу. Самым забавным, однако, был огромный телефон с трубкой в форме двух целующихся голубков.

Но, увы, это были лишь детали. В кабинете недоставало главного – его владельца. Сколько Эдя ни вглядывался в итальянский диванчик и вертящееся кожаное кресло, еще хранившее на себе отпечаток вельможного седалища, ему так и не удалось углядеть на них драгоценной плоти Андрея Рихардовича. Телеведущий отсутствовал. Красногубый бульдог охранял пустую будку.

Эдя покинул кабинет и, пройдя мимо церберенка, панически звонившего кому-то по мобильнику, вышел в коридор. Немного поразмыслив, он спустился на один этаж, подошел к самой солидной на вид двери и, воспользовавшись отлучкой секретарши, беспрепятственно толкнулся в начальственную цитадель.

Обставленный по-спартански кабинет был огромен, как футбольное поле. За столом, на котором можно было играть в бильярд, сидел свирепого вида лысый мужчина и просматривал бумаги.

– Вы кто? – спросил он, не поднимая головы.

– Просто человек, – затруднился Хаврон.

– Значит, никто, – утвердительно резюмировал лысый. – Второй вопрос. Вы знаете, сколько стоит мое время?

Эдя честно замотал головой.

– Тогда я вам отвечу. Я почесал нос – и это ваш месячный оклад. Вам все ясно?

– Я безработный. Выходит, вы почесали нос бесплатно, – парировал Хаврон.

Лысый пожевал губами и потянулся пальцем к какой-то кнопке, однако нажимать не стал, а вместо этого с внезапным интересом спросил:

– Кто вас прислал?

– Я сам пришел. Ногами.

Чиновник с раздражением оторвался от бумаг.

– Ответ на уровне бреда. Я спрашиваю: где вы были до того, как пришли ко мне?

– Ну… э-э… этажом выше. В комнатах «Пророка».

– Фамилия?

– Чья? Моя? Хаврон!

– Ваша меня не интересует. Того, кто направил!

– Не знаю фамилии. Красногубый. Шелковая белая рубашка в полоску. Он у них секретарь, – с наслаждением наябедничал Эдя.

Чиновник сделал на бумаге пометку.

– Ясно… От меня вам что нужно? Говорите быстро и уходите.

– Я ищу Моржуева.

Лысый пожевал губами.

– С какой целью?

– Я принес ему пророчество.

– И это все? И за такой ерундой вас прислали ко мне?

– Да, – подтвердил Эдя, зримо ощущая сгущающиеся над церберенком тучи.

Лысый терпеливо взглянул на часы, затем на одну из многочисленных бумажек у себя на столе.

– Подозреваю, что у «Пророка» сейчас запись. Поищите в гримерке. Второй этаж. Первая студия. Проваливайте! Надеюсь, больше никогда не увидимся! – сказал он почти дружелюбно.

Довольный своей предприимчивостью, Хаврон поспешил ретироваться.

* * *

Знаменитый телеведущий Андрей Рихардович Моржуев сидел перед трильяжем на стульчике, позволяя гримерше пудрить свой просиявший на всю Россию нос. В жизни Моржуев был маленького роста, слегка оплывший и не такой грозный, как на телеэкране. По его увеличившемуся за счет исчезнувших волос челу бродили скептические морщины, стрелы которых Моржуев готовился вскоре обрушить на зрителей с их нелепыми прогнозами.

– И вы тоже? Сколько можно говорить: оста-вьте меня в покое! Сценарий передачи уже написан! – капризно задребезжал он, когда Эдя втиснулся в гримерную. – Что у вас там? Парад говорящих скелетов? Завтра в Стаканкино вторгнутся легионы мух-бомбардировщиков? Нет?

Ведущий сорвал с плеч полотенце и изящно швырнул его в зеркало. Затем он торжественно поднялся со стула и метнул в Эдю свой козырный испепеляющий взгляд.

– О, небо, нет мне покоя! – воскликнул он трагическим голосом. – Вчера какой-то псих подстерег меня у входа и стал утверждать, что на лапках у муравьев зашифрован код Вселенной. А на той неделе другой псих пророчествовал, что прилетят инопланетяне и заберут всех, у кого открыты форточки. Вы случайно не из их команды? У вас-то форточка закрыта?

– Нет, – сказал Эдя, – но я точно знаю, что…

Моржуев оборвал его красивым движением руки.

– А вы кто, собственно, такой? – загромыхал он. – Современный Нострадамус? Почему я должен вам верить? И потом зарубите себе на носу, у меня передача еженедельная. Телезрители не будут ждать двести лет, чтобы проверить, перенесут ли столицу в Тынду. Если у вас есть близкие предсказания, выкладывайте. Если же нет, выход вон там!

«Пророк» простер палец, чтобы еще одним эффектным жестом указать Эде на дверь, но эффектный жест был испорчен появлением знакомой красногубой физиономии. За спиной секретаря маячил дежурный наряд милиции.

– Вот он, этот маньяк! Ворвался и напал на меня! Я едва спасся! – шипел секретарь.

Два сержанта и один старшина выдвинулись вперед. Гримерша испуганно выронила кисточку. Андрей Рихардович Моржуев величественно скрестил на груди руки. Выигрывая время, Эдя быстро загородился от милиционеров стулом и предусмотрительно повис на лацканах студийного костюма Моржуева. Оказалось, это была роковая ошибка.

– Мой костюм! Он порвет его! – неожиданно тонко завизжал Моржуев.

Два сержанта и один старшина, сопя от служебного рвения, насели и оторвали ноги Эди от пола. Хаврон благоразумно не сопротивлялся представителям власти, но вельможного костюма не отпускал. Красногубый секретарь язвительно улыбался.

– Близкое предсказание – вот оно. Завтра из реставрационной мастерской при Пушкинском музее будет похищена картина «Мальчик с саблей»! Она пропадет среди бела дня, из охраняемого помещения. Видеокамера ничего не снимет. Кто-то наденет на нее носок. На носке будет ценник! – крикнул Хаврон.

Моржуев перестал поправлять костюм и с интересом взглянул на Эдю. Старшина и оба сержанта приостановились. Эдя воспрянул было, но взгляд Моржуева уже потух.

– Унесите мебель! – сказал он милиционерам, отворачиваясь.

– Не забудьте про мой гонорар! Адрес… Вы не записали адрес! Мне нужны деньги! – крикнул Хаврон, в меру бережно транспортируемый за дверь.

– Деньги всем нужны!.. Адрес будет в протоколе! – с материнской нежностью произнес старшина.

Глава 2

Пигмей духа

Евгеша Мошкин, Петруччо Чимоданов и Ната Вихрова сидели в каминном зале на Большой Дмитровке, 13 и ждали возвращения Дафны и Мефодия, отлучившихся к таксидермисту за свежими кожами для деловых корреспонденций.

Им было скучно, и от нечего делать Ната стала спрашивать у Мошкина и Чимоданова, влюблялись ли они когда-нибудь.

– Любовь? Для меня это неактуально! Я еще ничего реального не достиг. Подчеркиваю! У меня на это просто времени нет, – фыркнул Петруччо.

– Сейчас доподчеркиваешься! – хмыкнула Ната и грозно шевельнула бровью.

– НО! Не очень-то я и боюсь… Если твоя магия и подействует на меня, то ненадолго! – заявил Чимоданов.

– Почему это?

– Я родился с тобой в один день. У меня изначальный иммунитет к твоей магии. Мне это Улита сказала… Рано или поздно я излечусь и отомщу. Подошлю к тебе целую кучу пластилиновых человечков-убийц! Их будут тысячи! Они полезут из всех щелей, из сточных труб, и у каждого будет в руке отравленная булавка!

Ната поежилась.

– Хватит с меня одного твоего Зудуки! Вечно он спрячется в какой-нибудь угол и пакостит! Недавно напустил мне полный карман зубной пасты! – примирительно буркнула она.

Поняв, что выиграл этот раунд и магия Наты ему не грозит, Чимоданов довольно ухмыльнулся.

– Я вот что думаю. Чем умнее и сложнее существо, тем больше времени проходит с момента, когда оно рождается, до момента, когда влюбляется. Ну, например, хомяк. Ему всего три месяца от роду, а он уже отец. В шесть месяцев – дедушка… А слон только через пятьдесят лет семью заведет.

– Ты у нас что, слон? Спасибо, что признался, – сострадательно заметила Ната.

– То же самое и с людьми, – не слушая ее, продолжал Петруччо. – Иные уже в тринадцать лет остановились в развитии, ну вроде тебя, Вихрова. И что им делать дальше? Учиться неохота. В гроб ложиться вроде рано. Работать еще успеется. Вот и остается только, что влюбляться. Те же, что поумнее, вначале выучатся, в жизни устроятся, а потом уже лет в тридцать – тридцать пять влюбляются. Сам не знаю почему, но всегда так бывает.

Ната посмотрела на Чимоданова сквозь дырочку в кулаке.

– Я тебе вот что предлагаю, – промурлыкала она ехидно. – Когда ты там собрался влюбиться? В тридцать пять? Зачем так рано? Вдруг подучиться не успеешь? Влюбись в семьдесят! А пока возьми мамочку под ручку и устанавливай с ней светофоры…

Чимоданов не нашелся, что ответить, а Ната уже обратилась к Мошкину:

– А ты, Женька? Был когда-нибудь влюблен?

Евгеша пошевелил губами и нерешительно взглянул на нее. Ответ его прозвучал странно.

– А во сне считается? – спросил он.

Челюсть у Наты упала, как рейтинг у политика, случайно съевшего перед камерой живого котенка.

– Как это? Тебе кто-то приснился? Или ты был влюблен во сне?

– Почему был? Я и сейчас влюблен, – серьезно ответил Мошкин и больше, несмотря на все уговоры Наты, ни на какие вопросы не отвечал.

Любопытство Вихровой так и не было утолено. Ей ничего не оставалось, кроме как, прогуливаясь по залу, осматриваться, вертя в руках случайные безделушки и черномагические охранные талисманы.

Зал, недавно устроенный стараниями Арея и помогавшей ему Улиты в буквальном смысле из ничего, находился на втором этаже как раз между комнатами учеников. Четыре двери смотрели попарно одна на другую.

– Вам тут будет неплохо, мои птенчики! В приемной внизу вечно толпится всякая дрянь. Сюда же ни один суккуб не сунется, я уж не говорю о комиссионерах! – сказала Улита.

– Защитные руны? – спросил Мошкин, успевший нахвататься поверхностных знаний.

– Не-а. У нее вон спросите! – сказала Улита и как-то непонятно, не то одобрительно, не то, напротив, с вызовом посмотрела на Дафну.

Та скромно улыбнулась.

– Всего лишь веточка эдемского бука… Завалялась у меня в рюкзаке случайно, а я сунула ее под порог. Духи мрака не выносят наших растений.

– А Арей? Он разрешил? – недоверчиво спросила Ната.

– В маленькой ветке недостаточно сил, чтобы особенно его обеспокоить.

– Так он знает или не знает?

– Не то чтобы знает, и одновременно не то чтобы не знает… Скажем, так: закрывает глаза на мелочи, потому что внизу его кабинет, а Тухломон его достал… – произнесла Улита с улыбкой.

Упомянутый разговор происходил накануне вечером, утром же Арей и Улита спешно вылетели в Тартар на какое-то торжество, связанное с горбуном Лигулом. Мефодий особенно не вникал в его суть. Арей сказал, что объяснит все позднее.

Вскоре и Мефодий с Даф ушли. Как уже было сказано, к таксидермисту.

* * *

– У меня ведь была не одна кроссовка, нет? Ну сегодня утром? – вдруг спросил Мошкин.