Э.М.ЭМДЕН
      Приключения маленького актера
      Повесть-сказка
      Эсфирь Михайловна Эмден (1906-1961) - автор многочисленных произведений для маленьких читателей: повестей, лирических стихотворений, сценариев, пьес.
      Главный герой "Приключений маленького актера" (1958) - веселый Петрушка, "Дом с волшебными окнами" (1959) - увлекательная новогодняя сказка. ____________________________________________________________________________
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      Глава первая
      ЧИТАТЕЛЬНИЦА ПРИШЛА В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
      Глава вторая
      АННА ПЕТРОВНА И РОЗА
      Глава третья
      САША ЛОПАХИНА
      Глава четвертая
      ОБ ОДНОМ ОБЩЕСТВЕННОМ ДЕЛЕ, ВЫПОЛНЕННОМ РОЗОЙ
      Глава пятая
      ПЕТРУШКА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ДАЛЬНИЕ КРАЯ
      Глава шестая
      ДОРОЖНЫЕ ВСТРЕЧИ
      Глава седьмая
      НА НОВОМ МЕСТЕ
      Глава восьмая
      У ПЕТРУШКИ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ
      Глава девятая
      ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЛОДКЕ
      Глава десятая
      САША И ПЕТРУШКА ЗНАКОМЯТСЯ С НАТАЛКОЙ. ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
      Глава одиннадцатая
      В ПОСЕЛКЕ ПОЯВИЛИСЬ ОЛЕГ И МУСЯ
      Глава двенадцатая
      ГРАЖДАНИН МОСГОСЭСТРАДА И ЕГО РАБОТНИКИ
      Глава тринадцатая
      ПЕТРУШКА ПОПАДАЕТ В НАСТОЯЩИЙ ТЕАТР
      Глава четырнадцатая
      КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА СОСТАВЛЯЕТ РАСПИСАНИЕ
      Глава пятнадцатая
      СЛУЧАЙ В ПОЛЕ
      Глава шестнадцатая
      УЧЕНЫЙ ПЕТРУШКА, ИЛИ НОЧЬ РАЗМЫШЛЕНИЙ
      Глава семнадцатая
      НЕПОХОЖИЕ ДВОЙНИКИ
      Глава восемнадцатая
      АКТЕРЫ ПРИНИМАЮТ ПЕТРУШКУ В СВОЮ СЕМЬЮ
      Глава девятнадцатая
      ПОЛЕВАЯ ДОРОГА
      Глава двадцатая
      ПЕТРУШКА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО
      Глава двадцать первая
      СОПЕРНИКИ
      Глава двадцать вторая
      БРЕХУН ПИШЕТ ДОНОС
      Глава двадцать третья
      ПЕТРУШКА ПОМОГАЕТ ПО ХОЗЯЙСТВУ
      Глава двадцать четвертая
      КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА ВОСПИТЫВАЕТ
      Глава двадцать пятая
      ПОЯВЛЯЕТСЯ ВИКА. ПЕТРУШКЕ ОБЕЩАН НОВЫЙ КОСТЮМ
      Глава двадцать шестая
      ВИКИНА МАМА И ЕЕ ЗАКАЗЧИЦЫ
      Глава двадцать седьмая
      У МАШЕНЬКИ
      Глава двадцать восьмая
      ВСЕ ГОТОВЯТСЯ К СИТЦЕВОМУ БАЛУ
      Глава двадцать девятая
      МУРА ПУЗИКОВА
      Глава тридцатая
      ЗОЛУШКА И ПРИНЦ. МУРИНА НЕУДАЧА
      Глава тридцать первая
      КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА НЕГОДУЕТ
      Глава тридцать вторая
      СНОВА В ДЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ. РОЗА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО
      Глава тридцать третья
      ПОСЛЕ БАЛА, ИЛИ НОЧЬ В КЛУБЕ
      Глава тридцать четвертая
      У ТЕТИ ЛИЗЫ
      Глава тридцать пятая
      ВЕСЕЛЫЙ, ГЛАВНЫЙ, ДЕТСКИЙ
      Глава тридцать шестая
      В СТАРОЙ БАШНЕ
      Глава тридцать седьмая
      РАЗГОВОРЫ ОБ ИСКУССТВЕ
      Глава тридцать восьмая
      ХРАНИТЕЛЬ МУЗЕЯ
      Глава тридцать девятая
      ОДИН, БЕЗ ДРУЗЕЙ
      Глава сороковая
      ПОСЫЛКА ИЗ МОСКВЫ
      Глава сорок первая
      ВСТРЕЧА
      Глава сорок вторая
      ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ____________________________________________________________________________
      Глава первая
      ЧИТАТЕЛЬНИЦА ПРИШЛА В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
      Каталог на столе, - сказала Анна Петровна. - Выбери книгу и назови.
      Но читательница все еще стояла у двери и молча теребила край своего школьного передника.
      Анна Петровна подняла на лоб очки и взглянула на нее. Читательница была знакомая, она посещала библиотеку уже третий год и всегда аккуратно возвращала книги.
      Правда, о прочитанных книгах она говорила мало. Это была очень тихая девочка. "Пожалуй, чересчур тихая, - подумала Анна Петровна. - Но хорошая читательница, очень хорошая..."
      - Лопахина, - сказала Анна Петровна помягче, - что с тобой?
      Девочка подняла голову и посмотрела на библиотекаршу. И тогда даже близорукая Анна Петровна увидела, что глаза у нее полны слез.
      - Ты потеряла книгу?
      - Нет, нет, Анна Петровна, книжку я принесла, - торопливо сказала девочка и подошла к столу выдачи. - Но мне больше не нужно книг... Я больше не буду у вас брать книги.
      - Почему же, дружочек? - тревожно спросила старая библиотекарша, выходя из-за своего стола. - В чем дело, Сашенька? - еще ласковей спросила она и обняла девочку.
      Саша прижалась к ее плечу и хотела что-то сказать. Но в это время открылась дверь и впустила еще трех читателей. Это уж был народ совсем другого рода - горластый, неугомонный! В маленькой библиотеке сразу стало тесно и шумно.
      - Новые путешествия есть? - спрашивал один. - На Южный полюс, в Антарктиду?
      - Мне тайну рыжей собаки! - требовал другой.
      - Как построить ракету на Луну? - допытывался третий.
      И Анне Петровне пришлось отойти от Саши и заняться мальчиками. А когда она отпустила "Южный полюс", и "Рыжую собаку", и "Ракету на Луну" и оглянулась - Саши Лопахиной уже не было. А на столе лежала возвращенная ею книжка "Тимур и его команда". Анна Петровна машинально перелистала книгу и положила ее в стопку для разбора.
      На Сашиной карточке не числилось больше ни одной книги.
      Почему же она не взяла ничего? И почему плакала? С девочкой что-то случилось, а она, Анна Петровна, даже не узнала, что с ней.
      - Роза! - позвала Анна Петровна. - Роза!..
      Но никто не откликнулся.
      Глава вторая
      АННА ПЕТРОВНА И РОЗА
      В старой детской библиотеке, где работала Анна Петровна, было всегда очень уютно и иногда тихо. Там всегда хорошо пахло книгами - немножко пылью, немножко клеем и еще чем-то неопределенным, но очень приятным.
      Анна Петровна любила этот запах, любила старые коричневые полки, любила книги, которые стояли на них, - пестрые, пухлые, побывавшие в сотнях детских рук.
      Любила Анна Петровна и Розу. А Роза рядом со старенькой Анной Петровной казалась самой настоящей дикой розой. У нее были такие румяные щеки, что о них можно было бы зажигать спички. Но спичек в старой детской библиотеке никто не зажигал. Это было строжайше запрещено, и даже самые буйные и озорные читатели - мальчишки - не посмели бы нарушить этот запрет.
      Роза с такими румяными щеками была помощницей Анны Петровны.
      Роза недавно окончила библиотечный техникум и, несмотря на свои восемнадцать лет и очень румяные щеки, была сурова, важна и преисполнена чувства собственного достоинства.
      Анна Петровна с читателями разговаривала порой сердито или ласково, а Роза - всегда ровно и сурово.
      Анна Петровна расспрашивала их, а Роза только принимала и выдавала книги.
      Но почему-то о читателях своей библиотеки Роза знала обычно что-то такое, о чем почти никогда не догадывалась Анна Петровна.
      - Вовка Дурылин вчера опять подрался на письменном уроке, - неожиданно сообщала она Анне Петровне, стоя на самом верху лестницы-стремянки и расставляя на верхней полке возвращенные книги.
      - Откуда ты знаешь? - недоумевала Анна Петровна.
      - Вот, пожалуйста, чернильное пятно с брызгами на сто восемнадцатой странице "Детей капитана Гранта". Это он на уроке арифметики толкнул своего соседа, а тот - его.
      - Постой, постой, - еще больше удивлялась Анна Петровна. - Но какое отношение к арифметике имеют наши "Дети капитана Гранта"?
      - А Вовка всегда читает на уроках, даже на письменных. Напишет две цифры и заглянет в парту, а там у него книжка, - объяснила Роза, не прерывая своей работы.
      - Да ты у меня просто Шерлок Холмс какой-то! - удивлялась Анна Петровна.
      Так вот, Анна Петровна позвала Розу, но строгой обладательницы румяных щек на месте не оказалось. А на ее столике лежала записка: "Ушла по обществ. делу. Скоро приду".
      "Опять общественные дела", - вздохнула Анна Петровна. Роза была активной комсомолкой, членом комсомольского бюро, членом спортивной секции и еще каких-то кружков.
      "При такой нагрузке - и такое цветущее здоровье! - удивлялась Анна Петровна. - Но все-таки у меня-то надо было спросить. По общественному делу пошла бы позже, а сейчас помогла бы лучше узнать что-нибудь о Саше".
      Глава третья
      САША ЛОПАХИНА
      Сашина мать умерла три недели назад. Она долго болела, и Саша уже начала привыкать к тому, что мамы нет дома, что мамины худые милые руки не хлопочут беспрерывно то у плиты, то у стола, а неподвижно лежат на одеяле; что видеться с мамой можно только раз в неделю, по воскресеньям, когда кругом столько народа и когда даже нельзя плакать, чтобы не огорчить маму.
      Об этом ей напоминала каждый раз старшая сестра отделения - высокая, худая Мария Николаевна, когда Саша в белом большом, не по росту, халате с длинными, свисающими рукавами проходила мимо ее поста по скользкому, до блеска натертому полу коридора.
      Больных было много; они лежали и в коридорах, у неуютных, холодных стен с большими казенными окнами, и у дверей в палаты. Мама лежала в палате; там было немного веселее, и больные уже все перезнакомились. Они подолгу разговаривали и все знали друг о друге. Конечно, они хорошо уже знали Сашу и очень ласково ее встречали.
      Сначала Саша все ждала, что мама скоро поправится и вернется домой. А потом она ждала только воскресений и спешила в больницу, чтобы скорее увидеть маму. И, когда на пороге маминой палаты ее встретила знакомая больная и сказала, что мамы тут нет, что она в другой палате - в изоляторе, - у Саши больно сжалось сердце.
      А потом мама умерла. Главный врач увел Сашу к себе в кабинет и что-то ласково говорил ей, и Мария Николаевна была тут же, но Саша не слышала того, что они ей говорили.
      Соседка по квартире, которая кормила Сашу обедами, пока мама болела, хлопотала о ней. Приходили из школы, с маминой работы... Но разве они могли что-нибудь сделать! Ведь мамы больше не было.
      А потом пришло письмо от тетки Клавдии Григорьевны, папиной сестры. Она писала, что скоро приедет в Москву за новым назначением на работу и одновременно за племянницей. Пусть Саша терпеливо ждет ее. В жизни бывают тяжелые испытания, и надо уметь стойко переносить их. Она сама, Клавдия Григорьевна, никогда не предается отчаянию и думает, что Саша поступит так же. Ей надо учиться, становиться на ноги и трудиться. Мама была все равно безнадежно больна, и Саша должна понять это.
      Письмо было справедливое - Саша понимала это, но такое холодное и чужое, как будто это не папина сестра писала ей, а какая-то совсем чужая женщина. И Саша с невольным страхом стала ждать ее приезда.
      Приехала Клавдия Григорьевна поздно вечером, когда Саша уже спала. И, когда она услышала, что кто-то открывает дверь, ей спросонок показалось, что это мама, и она вскрикнула и вскочила. Но возле нее стояла не мама, а чужая женщина, плечистая и рослая, в блестящем кожаном пальто, с большим портфелем в руках.
      - Ну, здравствуй, Александра! - сказала она, оглядывая комнату, и прикоснулась холодными губами к Сашиному лбу. - Постарайся получше выспаться - мы завтра вечером уезжаем. Я уже была сегодня в министерстве и получила назначение. Надо ехать.
      Вероятно, тетка считала правильной такую встречу с племянницей, хотя в душе, может быть, и жалела ее.
      Во всяком случае, когда назавтра она увидела, как соседка по квартире помогает Саше укладывать чемодан, она была очень недовольна.
      - Оставьте, пожалуйста, - сухо сказала она соседке. - В детях надо с самого раннего возраста воспитывать самостоятельность, а Саша уже большая девочка. В ее возрасте я никому уже не доставляла хлопот. Поторопись, Александра! Надо быть организованной и мужественной.
      Саше нравилось ее полное имя, и она знала (мама не раз рассказывала ей об этом), что так назвали ее в честь дедушки, маминого отца - Александра Васильевича, самого замечательного человека на свете, моряка, капитана ледокола. Ему, конечно, надо было быть очень мужественным во время его ледовых рейсов. Но вот как было набраться мужества маленькой Саше, у которой так недавно умерла мама и у которой никого на свете теперь не было ближе старенькой библиотекарши Анны Петровны и ее молодой помощницы Розы.
      Анны Петровны Саша, конечно, стеснялась, хотя и считала ее очень хорошей, а вот с Розой можно было обо всем поговорить.
      Но и с ними теперь надо было расставаться.
      Глава четвертая
      ОБ ОДНОМ ОБЩЕСТВЕННОМ ДЕЛЕ,
      ВЫПОЛНЕННОМ РОЗОЙ
      Анна Петровна позвонила у двери Сашиной квартиры в восемь часов вечера. После работы она побывала дома, наскоро пообедала и, захватив с собой одну очень хорошую детскую книгу, пошла к Саше.
      "Девочка так любит читать, - думала она, - что, конечно, обрадуется этой книге. Я хорошо помню, что она еще ее не читала. И я все узнаю о Саше, поговорю и с ней и с ее матерью".
      Анна Петровна не знала, что у Саши умерла мать. Роза не рассказала об этом Анне Петровне; она и вообще-то была немногословна, но особенно не любила передавать такие печальные новости.
      Она знала, что старенькую Анну Петровну это надолго выбьет из колеи, что у Анны Петровны у самой больное сердце.
      Поэтому Анна Петровна пришла к Саше, ничего не зная о ее тяжелом горе. Ничего не знала она и о Сашином отъезде.
      - Уехали, уже уехали! - сообщила ей словоохотливая соседка, открывшая дверь. - Так жалко было с Сашенькой расставаться, я так привыкла к ней! И тетка у нее, знаете, какая-то черствая женщина. У ребенка недавно умерла мать... Как, вы разве этого не знали? Да, умерла, бедняжка, уже почти месяц назад. А тетка хоть бы словечко с лаской! А еще ученая - плановик!
      - Куда же она увезла Сашу? - грустно спросила Анна Петровна, присаживаясь на стул, стоявший в передней, и глядя на толстую книгу, которая лежала у нее на коленях.
      - Уехали они как будто на большое строительство, под городом Сомском. Сашину тетку туда послали на работу. Говорила, комнату ей там дадут хорошую и все условия обеспечат. И школа там есть для Саши. Кто его знает, прибавила соседка задумчиво, - может, и неплохо Саше будет у нее... Женщина она одинокая, бездетная. Только уж очень строгая!
      - Что же, и не провожал никто Сашеньку? - грустно допытывалась Анна Петровна.
      - Нет, почему же, провожали! - немного обиженно ответила соседка. - Я провожала, из школы девочки приходили - немного их было, правда, еще не съехались. И ваша Роза была, - с улыбкой добавила соседка, - и игрушку принесла.
      - Как - Роза? - удивленно воскликнула Анна Петровна. - Ну что за человек скрытный!
      - Ничего, ничего, она хорошая, ваша Роза, - улыбаясь, повторила соседка. - И такую хорошую вещь принесла Сашеньке на прощание! Знаете, такую куклу, только живую, ну, говорящую, и руками-ногами он двигает, и смеяться может, - оживленно и совсем по-детски рассказывала она.
      - Постойте, постойте! Если это кукла, то почему "он"? Кто - он? И как это игрушка может смеяться? Вы что-то, верно, путаете.
      - И ничего я не путаю, - обиделась соседка. - Это такая игрушка: наденешь его на руку, а он начинает двигаться. Почему "он"? Да он, как его, - Петрушка! И говорит так смешно! Роза Сашеньке показывала. Только Саша и не улыбнулась даже, - со вздохом прибавила соседка.
      Глава пятая
      ПЕТРУШКА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ДАЛЬНИЕ КРАЯ
      Петрушка был уже не очень молод - во всяком случае, лишь на несколько лет моложе восемнадцатилетней Розы. Когда она была девятилетней, только что принятой в отряд пионеркой и впервые в своей жизни пришла с товарищами в городской Дом пионеров, Петрушка лишь недавно появился на свет в театральной мастерской этого дома.
      Он был сделан старшими ребятами - членами театрально-производственного кружка - под руководством старого мастера-кукольника Якова Сергеича.
      Так как ребята мастерили его довольно долго, я не могу сказать, что он появился на свет так же интересно и неожиданно, как деревянный человечек Буратино из старой сказки.
      Нет, Петрушку давно дожидались и долго снаряжали.
      И все-таки какое это было событие, когда он окончательно появился на свет!
      Ребята удивлялись и радовались - ведь это была их первая самостоятельно сделанная театральная кукла.
      Доволен был и старый мастер Яков Сергеич, что помог ребятам смастерить такую отличную игрушку.
      И в самом деле, это была отличная игрушка!
      Когда Костик Петросян высоко поднял готового и уже одетого Петрушку, чтобы показать его всем ребятам, Петрушка сейчас же весело закивал им своей длинноносой головой в остроконечном колпачке и завертелся во все стороны. Конечно, ему хотелось получше и поскорей разглядеть все.
      Он сразу же увидел кучу глины и много масок на столе, но не заинтересовался ими. Это было его туманное доисторическое прошлое, и такое серое, сырое - оно ему не понравилось.
      А вот ярко-красные галстуки на шее у ребят ему очень понравились, и понравились пестрые лоскутки, и стрекотанье швейной машинки, и веселый шум, и звук трубы за дверью. Жизнь начиналась яркая, шумная и, видно, очень интересная.
      Так и оказалось. И даже еще лучше! Лучше самого лучшего! Потому что он стал артистом, как только появился на свет! Он был действительно прирожденным артистом. И таким, которого сразу же признала и полюбила публика.
      Когда под грохот и звон тарелок раздвигался пестрый занавес и Петрушка выскакивал на ширму, у него даже дух захватывало от восторга. Огни, свет, музыка, хохот ребят! Плясать бы и кувыркаться без конца!
      Одного только он не любил - это когда невидимая, но властная сила стаскивала его со сцены и уносила за кулисы. "Хватит, побаловался", говорил звонкий, но строгий голос, и Петрушке сразу делалось скучно. Виси себе на гвоздике за ширмой и поглядывай на соседей - на вислоухого плюшевого зайца и сонного медведя. Когда-то еще выпустят! Им-то ничего хоть целый день виси, - а ему каково!
      Ведь характер у него был совсем не такой, как у них. Они были просто куклы, а он актер! Не с его характером было висеть без дела на гвоздике.
      Но и у Розы, его хозяйки, характер тоже был твердый.
      - Петрушка, не приставай, - говорила она спокойно, когда Петрушка тыкался носом в ее руку, чтоб скорей выпускали на сцену. - Не твой выход. Сейчас Зайкина очередь.
      Вы подумайте, Зайкина! А что он умел, этот лопоухий Зайка? Только кланяться, да подскакивать, да лопотать что-то Розиным голосом.
      А ведь он, Петрушка, только притворялся, что слушает Розу. Он играл сам, конечно, сам! Разве кто-нибудь другой сумел бы так кувыркаться и плясать в Розиных неопытных еще руках? Разве кто-нибудь другой сумел бы так смешно раскланиваться и так отчаянно верещать?
      Недаром зрители стучали ногами и хлопали, когда кончалось его представление, и кричали: "Петрушку! Петрушку!"
      И вдруг все это кончилось. Он перестал быть артистом. Он больше не играл, не представлял, он не выскакивал на ширму под звон и грохот музыки, он не видел больше радостных, смеющихся ребячьих лиц, он не слышал таких сладостных для него аплодисментов.
      Он лежал в темном и тесном шкафу, задыхаясь от нафталина и скуки, лежал долго - годами. Не с кем было даже поговорить, некому было пожаловаться. Рядом лежали старые Розины башмаки. Они тоже лежали без дела, но они только отдыхали и спали. "Уж и набегались мы на своем веку - все косточки ломит!" - кряхтели они, когда Роза перевертывала их, разыскивая что-то в стенном шкафу.
      А Петрушке она сказала, один только раз сказала - ведь она была не очень разговорчива, эта Роза: "Подожди, Петрушка, не до тебя. Мне очень некогда".
      Да, ей было очень некогда: она кончала семилетку, она поступала в техникум, она училась, делала доклады, сдавала экзамены...
      Ну зачем, зачем ей подарили Петрушку, когда она расставалась с Домом пионеров, подарили в благодарность "За отличную работу в театральном кружке". Так было написано на красивой, с золотой каемкой грамоте, которую старший вожатый вручил Розе на прощание. И вместе с грамотой вручил его, Петрушку, заслуженного актера этой сцены.
      Но ведь он не хотел уходить из театра! И ведь Роза так безжалостно забывала о нем! Забывала неделями, месяцами, годами...
      Ему даже начинало казаться порой, что он стареет, что жизнь кончилась. Он много спал, дремал целыми днями. На носу его лежали шерстяные носки, на спине - старые калоши. Правда, они были завернуты и он тоже, но все-таки...
      И вдруг о нем вспомнили! Роза вытащила его на свет, встряхнула и своим забытым, но милым - да, конечно же, милым! - голосом сказала:
      - Встряхнись, Петрушка, начинается новая жизнь!
      И она началась. Немножко странная жизнь, непонятная, не похожая на прежнюю, но все же очень интересная.
      Сначала его чистили, приводили в порядок, переодевали.
      "Ого, сейчас выпустят на сцену!" - думал Петрушка.
      Но на сцену его не выпустили.
      Потом его куда-то несли в кожаном чемоданчике вместе с книжками и бутербродами.
      "Ого, несут в театр!" - думал Петрушка.
      Но его принесли не в театр, а в какую-то другую квартиру, вынули из чемоданчика и передали какой-то незнакомой девочке. Может быть, его новой хозяйке за сценой?
      Но новая хозяйка, тихо сказав: "Спасибо, Роза, большое вам спасибо", сейчас же снова уложила его в чемодан, на этот раз в большой, полный разных вещей - к счастью, уже не таких скучных, как в стенном шкафу.
      Тут были книжки - довольно интересные, с яркими переплетами, на которых были нарисованы разные картинки; тут были и другие книжки - в скучных, серых переплетах без картинок; были тетрадки и ящичек с постукивавшими карандашами; была круглая красивая коробка, от которой очень вкусно пахло шоколадными конфетами; было коричневое платье и мягкий темный передник... Но всего не разглядишь.
      И вдруг большой чемодан подняли, понесли и кто-то Розиным голосом сказал: "До свиданья, Саша! Напиши обязательно".
      Большой чемодан куда-то несли, везли, потом втащили в какой-то еще новый дом. Этот дом был, вероятно, очень тесен и полон народу, потому что о Сашин чемодан все время стукались какие-то другие вещи и было очень шумно.
      А потом чемодан вдруг сильно качнулся, и дом, в котором он находился, сдвинулся с места! И поехал-поехал - все быстрей и быстрей, постукивая и поскрипывая на ходу... Или это показалось Петрушке?
      Нет, не показалось, потому что чей-то мужской басовитый голос сказал почти над самым его ухом:
      - Ну, поехали! В дальние края.
      Глава шестая
      ДОРОЖНЫЕ ВСТРЕЧИ
      Почти весь день Саша стояла у окна в коридоре вагона. Она не отрываясь смотрела на крутогорье, бежавшее у самых путей, на холодноватую дымку леса на горизонте.
      Уже проехали больше половины пути, и незнакомый край стучался в окна еловыми лапами высоких раскидистых елей, врывался непривычным немного говором на станциях.
      Когда Саша входила в купе, тетка, читавшая газету или разговаривавшая с соседями, неизменно предлагала ей то поесть, то заняться чем-нибудь.
      Иногда Саша присаживалась на край скамьи и слушала, о чем шел разговор.
      Соседей в купе было двое. Почти половину скамьи занимал высокий, грузный, с басовитым голосом инженер; его звали Леонид Леонидович. Он много и громко разговаривал, и скоро все узнали, что он работал в Сомске, в том самом управлении, которое ведало новым строительством. Конечно, Леонид Леонидович бывал на строительстве, в том поселке, где помещалась контора и куда ехала Сашина тетка, и рассказывал о тамошних, как он выразился, "условиях" работы: о начальстве, весьма придирчивом, но справедливом; об условиях жилищных (неплохо, вполне можно жить); о питании (столовая есть, кормят недурно)...
      Все эти "условия" в его речи выглядели скучно и неодушевленно, как условия задачи в Сашином учебнике, в котором действовали какие-то почти бестелесные колхозники и продавцы магазинов.
      Второй попутчик был гораздо молчаливее и значительно моложе басовитого инженера. Второго попутчика звали Светланой Коваленко. Инженер-гидролог Светлана Коваленко в этом году окончила институт и тоже ехала на новое строительство под Сомском.
      Это была небольшая, почти кругленькая, очень крепкая девушка, с очень загорелым ("на практике", как она пояснила) лицом, с немного раскосыми и тоже небольшими карими глазами, с русой косой, аккуратно пришпиленной на затылке. Она была одета чистенько, но очень скромно; аккуратно и вовремя ела, постелив на столике белую салфеточку; сдержанно улыбалась громоздким шуткам инженера и все больше помалкивала.
      - Вот вы, Светлана Игнатьевна, молодой специалист, - басил инженер, вы все видите в розовом свете, а мы, практики, понимаем всю важность бытовых условий. Не правда ли, Клавдия Григорьевна?
      Тетка соглашалась, кивая головой, и пробовала вставить слово, но инженер продолжал гудеть.
      А Светлана молча улыбалась Саше.
      К концу второго дня они незаметно подружились. Светлана предложила Саше прочитанный уже ею номер "Юности", а потом они вместе решали кроссворд из Сашиного "Пионера".
      Когда сломался карандаш и Светлана захотела отточить его, Саша сказала:
      - У меня в пенале есть хороший ножик, мне ребята подарили перед отъездом. И знаете, что мне еще подарили?
      Она поглядела на Светлану, так удивленно подняв брови над своими светлыми, ясными глазами, что Светлана подумала: "Какая милая девочка! И совсем не похожа на свою тетю".
      Саша открыла чемодан и, передав Светлане ножик, потянула за руку Петрушку, лежавшего под горкой мягких вещей. И до чего же быстро он выскочил из-под них!
      Саша посмотрела на его лукавое лицо, которое не успела хорошенько разглядеть перед отъездом, расправила примятый колпачок и надела Петрушку на руку, как показывала Роза.
      Это, видно, была нехитрая наука, потому что при первом же робком движении Сашиной руки лукавая голова покивала ей, а маленькие руки сделали быстрое движение, как будто хотели поздороваться.
      - Вот ты какой! - удивленно и немного недоверчиво сказала Саша.
      Она сказала это очень тихо, почти про себя, но Петрушка услышал! Он ткнулся носом в ее щеку и потерся головой об ее ухо.
      - Какой смешной! - сказала Светлана. - Правда, Саша?
      - Правда, - сказала Саша, серьезно, без улыбки глядя в лукавые Петрушкины глаза. - Очень хороший.
      Глава седьмая
      НА НОВОМ МЕСТЕ
      - Так вот что, Александра, давай условимся: ты уже девочка большая и можешь быть вполне самостоятельной. Я, как ты понимаешь, целые дни буду проводить на работе, и нянчиться с тобой тут совершенно некому. Через два месяца тебе идти в школу, а пока что готовься к занятиям и хозяйничай. Обедать будешь в столовой, - вот тебе деньги: на неделю. А вот на хлеб тоже на неделю: будешь покупать в продуктовом магазине. Надеюсь, ты уже освоилась с местностью?
      Так говорила Саше Клавдия Григорьевна в первый же день после их приезда. Саша молча слушала ее, перебирая, по привычке, бахрому скатерти.
      - Да, и отучись, пожалуйста, от этой дурной привычки!.. Кстати, почему ты накрыла стол скатертью? Это совершенно ни к чему. У нас есть отличная клеенка - ее только нужно ежедневно протирать чистой влажной тряпкой.
      Вероятно, все, что говорила тетка, было справедливо. Мама тоже, бывало, журила Сашу за дурную привычку - перебирать бахрому скатерти и заплетать из нее косички. У них дома тоже была блестящая, чистая клеенка, на которой они обедали, когда оставались одни. Ведь Саша была очень рассеянна и не раз проливала чай или кофе, торопясь передать матери чашку.
      Но после обеда они всегда покрывали стол веселой, яркой скатертью, которую мама сама вышила, и в комнате сразу делалось красивей и уютней. А потом они садились на диван...
      - О чем ты так задумалась, Александра? Я тебя спрашиваю, Саша...
      В голосе тетки Саша неожиданно услышала мягкую ноту. Она с робкой надеждой взглянула на Клавдию Григорьевну, и ей показалось, что та смотрит на нее с каким-то новым, почти участливым выражением. И Саше захотелось подойти к ней, прижаться.
      Ведь это была ее тетя, папина сестра, самый близкий сейчас для нее человек.
      Но Клавдия Григорьевна уже укладывала свой портфель.
      - Я ухожу, - сказала она спокойно. - Пока нет второго ключа, посиди дома.
      - Я хотела к Светлане Игнатьевне, - робко сказала Саша.
      Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась:
      - Ну, какая это тебе подруга, подумай сама! И ведь она не гулять сюда приехала, а работать. Не надоедай ей, пожалуйста, и не навязывайся со своим знакомством. Каждый человек, даже ребенок, должен всегда соблюдать чувство собственного достоинства.
      И Клавдия Григорьевна удалилась, оставив Сашу взаперти, - совершенно одну в новом и чужом для нее доме.
      Саша подошла к окну, посмотрела на широкую немощеную улицу поселка. Еще не все дома на этой улице были построены, и как раз напротив их окон стояли недавно сложенные стены нового дома. Сейчас там никто не работал вероятно, потому, что было воскресенье, и оттого недостроенный дом да и все вокруг него показалось Саше очень грустным. Соседей по квартире, у которых, как знала Саша, был маленький ребенок, дома не было - они уехали на несколько дней в город.
      Она была одна, совсем одна.
      Саша воткнула в штепсель вилку репродуктора. Передавали "легкую музыку", как ее называли обычно в программе, - какую-то сценку из оперетты, и два голоса, мужской и женский, пели, перебивая и заглушая друг друга, что-то очень бурное - нельзя было разобрать почти ни одного слова.
      Но эта бурная музыка показалась Саше бестолковой и даже грустной. Она выключила репродуктор и молча посидела у стола, с которого Клавдия Григорьевна сняла, уходя, нарядную скатерть, - посидела просто так, без дела, подперев руками голову.
      Вероятно, тетка не похвалила бы ее за такое занятие. Саша подумала об этом с невольным смущением и решила разобрать свои вещи.
      Вчера она вынула из чемодана лишь самое необходимое - ночную рубашку, полотенце, мыло.
      Она подняла крышку и вынула стопку книг. Надо их сейчас же расставить на полке, иначе Клавдия Григорьевна опять скажет про беспорядок... Но по руке, достававшей последнюю книгу, мягко скользнула шелковая кисточка яркого колпачка...
      - Петрушка. Миленький, - шепотом сказала Саша и стала на колени около чемодана.
      Дома никого не было, ее никто не слышал, и она могла теперь говорить какие угодно ласковые слова этой так полюбившейся ей в дороге кукле. Ведь сейчас никто не назовет их сентиментальными и наивными "в устах такой большой девочки".